с Чеховым он жарко зашептал ему на ухо:
     - Вам одному скажу, не обижайтесь: вы пишете  пьесы  даже  хуже,  чем
Шекспир.
     Я бы затруднился придумать лучшую похвалу.
     На  репетициях  этих  пьес  Чехов  познакомился  с  красивой  молодой
актрисой, которую звали Ольга Леонардовна Книппер. Он полюбил ее и в  1901
году, к неудовольствию женской половины своего семейства, которое  он  все
это время содержал, женился. [Моэм несправедлив -  Мария  Чехова  не  была
содержанкой, она добровольно посвятила свою жизнь брату, не вышла замуж за
полюбившего ее Левитана, вела хозяйство, исполняла обязанности  секретаря.
Отношения с Ольгой у нее поначалу не  сложились.]  Ольга  была  творческой
натурой; условились, что она по-прежнему будет играть в театре, и  супруги
бывали вместе, только когда Чехов приезжал в Москву,  чтобы  повидаться  с
ней, или же когда она бывала свободна от спектаклей и ненадолго  ездила  к
нему в Ялту. Нормальную семейную  жизнь  наладить  не  удавалось.  Даже  в
редкие периоды пребывания Чехова в  Москве  Ольга  не  могла  уделить  ему
достаточно времени.
     Бунин вспоминал:

             "Часа  в  четыре,  а  иногда  и   совсем   под   утро
        возвращалась Ольга Леонардовна, пахнущая вином и духами:
             - Что же ты не спишь, дуся?.. Тебе вредно. А  вы  тут
        еще, Букишончик? Ну конечно, он с вами не скучал.
             Я быстро вставал и прощался".

     Сохранились   письма   Чехова   к   ней,   нежные   и   трогательные.
"Здравствуйте, последняя страница мой жизни!"
     Улучшение здоровья Чехова  продолжалось  недолго,  вскоре  ему  стало
совсем плохо. Он сильно кашлял, не мог спать. К то му же  к  его  большому
огорчению, у Ольги случился выкидыш. Настроение было паршивое. Ольга давно
склоняла Чехова написать легкую комедию, этого, по  ее  мнению,  требовала
публика, и он в конце концов, главным  образом,  видимо,  чтобы  выполнить
просьбу жены, приступил к работе  над  новой  пьесой.  Придумал  название:
"Вишневый сад" и обещал Ольге, что напишет для нее выигрышную роль.
     "Пишу только по четыре строки в день, - жаловался он, - но и от этого
страдаю невыносимо".
     Пьесу он все же окончил, и она была поставлена в Москве в начале 1904
года. А в июне Чехов по совету лечащего врача отправляется в  Германию  на
курорт Баденвейлер. Один  молодой  русский  литератор  так  описывал  свою
встречу с Чеховым накануне его отъезда:

             "На диване, обложенный подушками, не то в пальто,  не
        то в халате, с пледом на ногах, сидел тоненький, как будто
        маленький, человек с узкими плечами,  с  узким  бескровным
        лицом - до того  был  худ,  изнурен  и  неузнаваем  Чехов.
        Никогда не поверил бы, что можно так измениться.
             А он протягивает слабую  восковую  руку,  на  которую
        страшно взглянуть, смотрит своими  ласковыми,  но  уже  не
        улыбающимися глазами и говорит:
             - Завтра уезжаю. Прощайте. Еду умирать.
             Он сказал другое, не это слово,  более  жесткое,  чем
        "умирать", которое не хотелось бы сейчас повторить.
             -  Умирать  еду,  -  настоятельно   говорил   он.   -
        Поклонитесь от меня товарищам вашим... Скажите им,  что  я
        их помню и некоторых очень люблю... Пожелайте им  от  меня
        счастья и успехов. Больше мы уже не встретимся".

     Чехову было уже сорок четыре года. В Баденвейлере ему сделалось хуже.
Вечером 1 июля, укладываясь в постель, он настоял  на  том,  чтобы  Ольга,
весь  день  просидевшая  с  ним,  пошла  прогуляться  в  парк.  Когда  она
вернулась, Чехов попросил ее  спуститься  в  ресторан  поужинать.  Но  она
объяснила ему, что гонг еще не прозвонил. И тогда, чтобы  скоротать  время
ожидания, он стал рассказывать жене смешную историю,  описывая  необычайно
модный курорт, где много толстых банкиров, здоровых, любящих хорошо поесть
англичан и американцев. В один прекрасный вечер в городок прибывает  вагон
с устрицами, и все они собираются в ресторане, предвкушая утонченный ужин,
- а повар, оказывается, сбежал в этом самом вагоне, и  никакого  ужина  не
будет. Чехов описывал, какой удар, какое разочарование  в  жизни  испытали
эти избалованные люди. Один из них ушел  к  себе  и  застрелился.  Рассказ
получился очень смешной, и Ольга от души смеялась. После ужина  она  опять
поднялась к нему - он спокойно спал.
     Но потом ему вдруг стало совсем  плохо.  Был  вызван  врач-немец,  он
делал что мог,  безрезультатно,  Чехов  умирал.  Он  бредил,  вспоминал  о
каком-то японском матросе, которого видел на Сахалине.  Говорил  с  ним  о
железнодорожном вагоне с замороженными устрицами. Чехов  не  хотел,  чтобы
его тело перевозили в Москву в вагоне с устрицами,  но  матрос  настаивал.
Потом он очнулся и сказал этому матросу:
     - Я умираю.
     Но японский матрос оказался немцем. Врач-немец ничего не понял,  хотя
что уж тут понимать; пришлось перевести:
     - Ich sterbe.
     Потом Чехов попросил бокал  шампанского,  чтобы  забыться,  облегчить
страдания. Шампанского не нашлось,  немец,  ни  на  что  уже  не  надеясь,
разрешил выпить водки, такой  опасной  для  туберкулезников,  -  попросту,
разрешил выпить отравы. Водки тоже не было, но  у  хозяина  отеля  нашлось
немного чистого медицинского спирта. Ольга заплакала и налила мужу  полную
рюмку. Спирт неожиданно хорошо подействовал, пульс восстановился, японский
матрос исчез, Чехов уснул. Случилось чудо, в ночь с 1 на 2 июля 1904  года
произошел переломный момент в смертельной болезни.  Утром  дела  пошли  на
поправку, врач-немец удивленно развел руками - этих русских не поймешь,  а
Чехов, очнувшись, слабо пошутил:
     - Что для русского здорово, для немца - смерть.
     Что же случилось в эту ночь? Чудесное  исцеление  или  природное,  но
редчайшее совпадение множества случайных обстоятельств -  целебный  воздух
Баденвейлера,  рюмка  чистого  спирта,  бестолковый  врач-немец,   видение
японского матроса? Вот что еще поразительно: в эту же ночь на второе  июля
четвертого года в Москве умер от туберкулеза друг Чехова, молодой, но  уже
очень известный русский  писатель  Алексей  Пешков-Горький,  "bourevestnik
revouluthii" [предвестник революции], как оценивали  его  современники.  У
них осталось впечатление,  что  КТО-ТО  в  ту  ночь  стоял  перед  трудным
выбором, разменивал, сомневался - кого оставить, кого забрать,  кто  здесь
нужнее:  предвестник   революции   или   земский   врач?..   Мистика   или
совпадение?.. Алексей Пешков так и остался в  истории  русской  литературы
молодым романтическим писателем, преждевременно сошедшим в могилу на самом
взлете, а Чехов остался жить.
     Вообще,  чем  вызвано  столь  трепетное  отношение  интеллигенции   к
личности Чехова? Безусловно, высочайшим писательским мастерством, - но  не
только. Я внимательно разглядывал его фотографии. В самом  деле,  "Чеховых
было  много".  Вот  сонный  студент  с  одутловатым  лицом,  вот   простой
деревенский парень с голубыми глазами, вот  хитрый  богатырь,  похожий  на
васнецовского Алешу Поповича, а вот замордованный пациентами земский врач.
Поражает, что некоторые портреты молодого  Чехова  удивительно  похожи  на
Иисуса Христа  -  худощавый  молодой  человек  с  высоким  лбом,  усами  и
бородкой, длинными волосами. В Чехове мы ощущаем какую-то высшую тайну,  о
его миссии в  истории  человечества  ничего  не  говорилось,  -  наверное,
потому, что слово "миссия" к Чехову мало подходит. Верил ли Чехов в  Бога,
в потусторонний мир? Кажется, нет. Не верил. Веру в  Бога  ему  в  детстве
отбил религиозный отец. Но иногда сомневался. Иван  Бунин  вспоминал,  что
Чехов "много раз старательно, твердо говорил, что бессмертие, жизнь  после
смерти в какой бы то ни было форме - сущий вздор. Но в  другом  настроении
еще тверже говорил противоположное:
     "Ни в коем случае не можем мы исчезнуть после  смерти.  Бессмертие  -
факт".
     Смерть, жизнь, бессмертие... Чехов вроде бы допускал возможность двух
противоположных решений.
     День второго июля четвертого года навсегда остался в  памяти  Чехова.
Им  уже   был   написан   "сюрреалистический"   [Чехов   посмеивался   над
литературоведческими терминами] рассказ "Черный монах", в котором главного
героя преследует видение какого-то монаха, предвестника  смерти.  Подобным
видением для самого Чехова  стал  японский  матрос,  маленький  узкоглазый
человек в  тельняшке  и  в  набедренной  повязке,  как  у  борцов  "сумо",
появлявшийся в дни обострения болезни, мучавший,  пугавший  его  до  конца
жизни.



                                    3

     Кризис миновал. Осенью супруги смогли уехать в Италию, и Чехов  почти
безвыездно прожил на  острове  Капри  десять  лет,  пока  окончательно  не
выздоровел. Впрочем, от туберкулеза он никогда не  излечился,  но  болезнь
уже протекала в медленной, вялой форме.
     - Живем дальше, - вздохнул Чехов.
     Он в то  время  почти  не  писал  ничего  художественного  -  "устал,
осточертело!" - [незаконченная пьеса без названия осталась  в  черновиках,
чеховеды  между  собой  называют  ее  "Платонов"],  но   вел   дневник   и
впоследствии написал мемуарную книгу "Остров Капри" (явно  перекликаясь  с
"Островом Сахалином")  о  российских  эмигрантах,  которые  после  русской
революции 1905 года устремились зарубеж от преследования царских  властей.
Ольга Леонардовна не могла жить без театра, она опять вернулась  в  Москву
на сцену, но Чехов, кажется уже не так сильно скучал, потому что на  Капри
в отсутствие Книппер появилась Лидия Мизинова.  Любовник  ее  бросил,  она
окончательно разочаровалась в жизни, помышляла о  самоубийстве,  Чехов  ее
утешал как мог. Все-таки, эту деликатную  тему  нам  не  обойти  и  здесь,
кажется, самое время кратко рассказать о его семейных отношениях.
     Лидия Мизинова была сокурсницей и ближайшей подругой Маши Чеховой  по
учительским курсам, Антон познакомился с ней  еще  в  молодости.  Возникла
любовь. Что между ними было - было или не было - не наше собачье дело, как
говорят русские. Лидия, красивая  молодая  женщина,  хотела  стать  то  ли
актрисой, то ли учительницей, то ли революционеркой - т.е.,  она  сама  не
знала, что хотела. Серьезный роман с Чеховым в молодости не удался,  Лидия
(Лика) требовала к себе постоянного внимания, но Чехов всегда был поглощен
работой. "Здоровье я прозевал так же, как и  вас",  -  сказал  Чехов.  Она
узнала себя в легкомысленной героине  рассказа  "Попрыгунья"  [в  этой  же
героине себя узнали сразу несколько подруг Чехова], обиделась и  уехала  с
новым любовником в Париж. Ольга Леонардовна,  наоборот,  прекрасно  знала,
что хотела, - она проводила время в Москве, на сцене. Она не  умела  вести
хозяйство, не умела готовить. Некоторые советские биографы осуждают  Ольгу
Книппер за то, что она не сумела создать для Чехова нормального  семейного
счастья, но, повторяю, давать оценки в таких делах не наше  собачье  дело.
Чехов сидел на Капри один, как когда-то  в  Ялте,  питался  отвратительно.
Мария Павловна жила в Мелихово,  изредка  приезжая  хозяйничать  к  брату.
Кстати, Мария систематически уничтожала все письма,  в  которых  бросалась
хоть малейшая тень на семью. Правильно  делала,  молодец!  В  ее  короткие
наезды на Капри жизнь Чехова менялась к лучшему, он полнел, веселел, опять
принимался за надоевшую пьесу. Но Маша  уезжала,  и  на  Капри  появлялась
потрепанная жизнью старая любовь  -  Лидия  Мизинова.  Ольга  Книппер  все
знала, ревновала, но не  подавала  на  развод.  Так  и  жили,  не  выясняя
отношений, три женщины в жизни Чехова: сестра, жена и любовница.
     К Чехову в гости постоянно приезжал цвет русской  интеллигенции  того
времени: писатели Александр Куприн, Иван Бунин, Леонид  Андреев,  Викентий
Вересаев;  артисты  Шаляпин  и  Комиссаржевская,   политические   деятели,
нелегальные революционеры. Здесь Чехов однажды познакомился  с  Владимиром
Ульяновым  (Лениным),  другом  умершего  Пешкова-Горького,  и  внес   свой
достойный вклад в ленинскую тему - в "лениниану", как  называют  этот  род
литературы в Советском Союзе.  Нелестная  запись  в  дневнике  о  личности
Ленина, грядущего кровавого российского  диктатора,  о  его  горячности  и
нетерпимости к чужому мнению, явилась причиной того, что "Остров Капри" до
сих пор не издан в Советском Союзе. Приводим эту важную запись полностью:

             "Был  у  меня  Шаляпин  с  очень  странным  маленьким
        человечком по фамилии Ульянов (с рекомендацией ко мне  еще
        от   живого   Горького).   Жутковато   было   читать   эту
        рекомендательную  записку,  похожую  на  послание  с  того
        света.  Покойник  нахваливает  Ульянова.   Этот   Ульянов,
        оказывается,   младший    брат    известного    казненного
        народовольца,  продолжает  дело  брата   и   создал   свою
        марксистскую партию. Я  пошутил,  что  "я  тоже  марксист,
        потому что тоже  запродался  Марксу"  [Чехов  в  то  время
        издавал свое собрание сочинений  у  скопидомного  издателя
        Адольфа Маркса]. Он  [Ульянов]  умеет  говорить  только  о
        политике, то и дело  хочет  что-то  доказать,  перебивает,
        подпрыгивает, размахивает руками, чуть  не  дули  под  нос
        тычет, переходит на крик... К тому же он очень  маленького
        роста и картавит. К тому же почти лысый, а где  не  лысый,
        там рыжий.  Голова  его  так  огромна,  что  перевешивает,
        раскачивает, тянет  вниз  все  остальное  тело,  -  так  и
        кажется, что он сейчас упадет и ударится головой о  землю.
        При разговоре с ним (если это  можно  назвать  разговором)
        мне приходилось нагибаться и  смотреть  под  ноги  на  его
        лысину, а Ульянов задирал голову и становился на  цыпочки.
        Я так и не понял, что он от меня хотел? Им всем [то  есть,
        революционерам]  нужны  деньги   на   революцию,   и   они
        обхаживают тех прекраснодушных  богатеев,  вроде  Шаляпина
        или Саввы Морозова, которые склонны поиграть в  эти  игры.
        Ульянов от Шаляпина не отходит, Шаляпин ему  "деньги  дает
        на партию".  Покойный  Пешков  возил  для  Ульянова  через
        границу прокламации в чемодане  с  двойным  дном.  Черт-те
        что! Чем он их так охмурил? Зовет босяков к  власти?  Всех
        людей он делит на "классы", как в гимназии, и уверен,  что
        управлять другими должен "рабочий класс". Я сам  босяк,  у
        меня денег нет, но я все равно на это дело не  дал  бы  ни
        гроша. Странно, фабрикант Морозов дает деньги на то, чтобы
        у него отобрали собственную фабрику, а разбогатевший босяк
        Шаляпин поет пролетариям "Марзельезы".  Экстравагантность?
        Нет, глупость. Они же его и ограбят. О литературе  Ульянов
        имеет какие-то странные понятия.  Льва  Толстого  называет
        "зеркалом русской революции". Какое-то  зеркало...  Что-то
        отражает...  Лужа  тоже  отражает.  Медный   чайник   тоже
        отражает...  Лев  Толстой  -  чайник?  Нет  уж,   господин
        Ульянов, но на чайник больше похожи вы!"

     Чехов и Ленин друг другу не понравились. Это  имело  свои  отдаленные
последствия. Мемуарную главу об Ульянове Чехов назвал "Чайник кипит!", а в
конце жизни, вернулся к этой теме, написал и передал через Илью  Эренбурга
[который был ликвидирован за это органами НКВД] в Париж  известнейшую  [на
Западе] повесть "Семья Гурьяновых", где в главном герое легко  угадывается
Ленин.  Это  была  последняя  художественная  вещь   Чехова,   повесть   о
профессиональных революционерах, тема, к которой он в  молодости  не  знал
как подступиться или просто не имел никакого  желания  копаться  в  темных
душах фанатиков. "В революцию уходят по-разному", - уклончиво говорил  он.
Антон Павлович писал  повесть  очень  тяжело,  повторяя  манеру  "Рассказа
неизвестного   человека";   в   ней   описывается   крушение   талантливой
интеллигентной семьи, которая, после неожиданной  смерти  отца,  директора
провинциальной гимназии, как видно, "человека в футляре", державшего семью
в руках, ушла в  революцию.  Покушение  на  царя,  казнь  старшего  брата,
отчуждение друзей и знакомых, бытовая неустроенность, скитания на чужбине,
аресты,  тюрьмы,  ссылки  -  вот  содержание  этой  повести.  Чехов  часто
заканчивал свои рассказы "ничем", то есть, в его концовках не  происходило
никакого  завершающего  события;  в  "Семье  Гурьяновых"  главное  событие
все-таки произошло, цель жизни маленького  человека  была  достигнута,  он
совершил босяцкую революцию во имя счастливого будущего всего человечества
ценой гражданской войны, ценой жизни  15  [пятнадцати]  миллионов  тех  же
босяков,  крестьян,  мещан,  рабочих,   купцов,   буржуа,   интеллигентов,
аристократов, и, наконец, самой царской семьи; для кого же он ее совершал?
Этого маленького человека теперь  называют  большим,  великим,  гениальным
человеком,  а   он,   полупарализованный   двумя   инсультами,   сидит   в
кресле-качалке, таращит глаза, пускает слюни и мочится под себя.
     Александр Куприн в своих воспоминаниях пишет:

             "Думается, Чехов никому не  раскрывал  своего  сердца
        вполне. Но ко всем  относился  благодушно,  безразлично  в
        смысле дружбы и в то  же  время  с  большим,  может  быть,
        бессознательным интересом".

     И это удивительно глубокое замечание. Оно говорит  о  Чехове  больше,
чем все те факты его долгой биографии, которые я [Моэм] излагаю.
     В 1910 году умер Лев Толстой. Как говорится, "The King is dead,  long
live the King!" ["Король умер, да здравствует король!"]  Чехова  никто  не
короновал, не назначал и  не  выбирал,  но  этого  и  не  требовалось,  он
естественным образом,  по  праву  "наследного  принца"  возглавил  русскую
литературу. Авторитет  Чехова  был  беспрекословен.  "Как  хорошо,  что  в
русской литературе есть Лев Толстой! - говорил Чехов в  молодости.  -  При
нем  никакая  литературная  шваль  не  смеет   поднять   голову".   Теперь
обязанности Льва  Толстого  перешли  на  Чехова,  и  по  авторитету  и  по
старшинству  в  свои  пятьдесят  лет  Чехов   был   первым.   Генетическая
наследственная связь Чехова с Пушкиным, Гоголем, Лермонтовым, Достоевским,
Толстым ни у кого не вызывала  сомнений,  но  Чехова  почти  не  знали  на
Западе. Дело в том,  что  в  начале  века  его  издательские  дела  крайне
запутались, Чехов потерял права на свои произведения, попал в литературную
кабалу.
     Мы уже упоминали об Адольфе Марксе. "Ничего себе  сочетание  имени  и
фамилии!" - подумает современный  читатель.  Да,  для  нас  это  сочетание
кажется странным, с изрядной долей черного юмора, но следует помнить,  что
в  начале  века  о  Марксе  знали  мало,  а  имя  Адольф   еще   не   было
скомпрометированно, было просто именем и  не  выглядело  зловещим.  Адольф
Маркс, обрусевший немец, был известным российским издателем.  Еще  в  1901
году он выгодно для себя купил на корню все произведения Чехова  и  уселся
на них, как собака  на  сене.  Таким  образом  Чехов  неожиданно  попал  в
литературную крепостную зависимость, в марксистскую  кабалу.  Маркс  волен
был распоряжаться всем, что написал и  напишет  Чехов.  Чехову  советовали
плюнуть и разорвать  договор.  Но  ему  было  "неудобно",  все-таки  Маркс
заплатил  ему  неплохие  деньги,  которые  через  два  года  были  съедены
инфляцией. Начался бойкот интеллигенцией марксова  издательства  даже  без
согласия Чехова. Маркс поздно почувствовал опасность и,  хотя  и  отпустил
раба на волю, но от банкротства это его уже не спасло.  Чехова  наконец-то
толком перевели и прочитали на Западе. Эффект был потрясающим. Бернард Шоу
написал "в русском стиле" пьесу  "Дом,  где  разбиваются  сердца",  Кэтрин
Мэнсфилд, почти неизвестная в России, находилась под  сильнейшим