Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
меня.
- Выкинуть тебя из своей жизни?
Он захохотал, рывком притянул меня к себе, и дальнейшее я опускаю по
причине своей природной стыдливости.
x x x
Утром нас разбудила Дашка. Она шумно собиралась в школу и, распахнув
дверь, ворвалась в мою комнату.
- Ой! - вскрикнула она и ретировалась.
Накинув халат, я вышла в салон.
- Мам, Денис вернулся? - спросила она, делая большие глаза.
- Да, да, все в порядке. Давай я сделаю тебе завтрак.
- Как здорово! - обрадовалась она не то возвращению Дениса, не то
завтраку.
- Ты ничего не забыла? - строго напомнила я.
- Ну мамуля, - начала канючить дочь, - можно я не пойду сегодня в
школу? Я покажу Денису программу. Скачала с Интернета.
- Давай, не задерживайся. Нашла причину отлынивать.
- Вредная ты мама, - подытожила раздосадованная Дашка и, волоча рюкзак,
вышла из дома.
Включив чайник, я бросила в чашку полторы ложки кофе "Маэстро". Дениса
нужно было будить. Войдя в спальню, я потрясла его за плечо и произнесла
нашу дежурную шутку:
- Сэр, вам кофе в постель?
- Нет, лучше в чашку, - машинально пробормотал Денис и мгновенно
оторвался от подушки.
Я протянула ему дымящийся кофе.
- Ничего не понимаю, - он уставился на меня удивленным взглядом, - это
сон, и мне снится...
- Утро в сосновом бору, - закончила я вместо него. - Пей осторожно, а
то обожжешься.
- Красота! - Денис потянулся и взял кофе. - Не сравнить со вчерашним
пробуждением на какой-то скамейке.
Эти слова вернули нас обоих к действительности.
Помолчав, я сказала:
- И что ты теперь собираешься делать?
- Я уже все придумал, - буднично сказал Денис, прихлебывая кофе. - Уеду
из страны на время, пока не найдут убийц Татьяны. Все равно я ничем
следствию помочь не могу, я ничего не знаю, врагов ее не видел, с друзьями
не знаком. Будет лучше, если я проведу это время не в следственном
изоляторе, а в Москве у друзей.
- А как ты собираешься это сделать? Ведь наверняка в аэропорт передали
о тебе сведения.
- У меня другая фамилия.
- Как другая? - не поняла я.
- Ты знаешь меня как Геллера. Но это фамилия мамы. А по отцу я
Кузнецов. Мой отец был полковником КГБ, русским, я и сюда приехал как
Кузнецов, а на Геллера фамилию поменял здесь, когда получал удостоверение
личности. Поэтому и мой русский загранпаспорт выписан на Кузнецова. Виза в
нем не просрочена, я же недавно летал в Екатеринбург, - он протянул мне
пустую чашку, - и единственное, о чем прошу тебя - принеси мне паспорт. Он
дома, в комоде, в левом нижнем ящике.
- А что я скажу Элеоноре?
- Так все и расскажешь. Звонить не хочу, может быть, наш телефон на
прослушивании. Возьми паспорт, джинсы, пару рубашек и доллары. Они там же,
рядом с паспортом. Остались от прошлой поездки.
- Ты уверен, что мать дома?
- Ничего страшного, если ее нет, запасной ключ от квартиры лежит за
электрическим счетчиком. Откроешь дверку шкафа на лестничной клетке и
увидишь. Квартира семнадцать. Все поняла?
- А вы не боитесь на виду оставлять ключи?
Денис беспечно махнул рукой:
- Эх, чему быть, того не миновать. Зато сейчас пригодилось. Да, вот
еще, я напишу маме записку. Если ее не будет дома, оставь на столе.
- Ладно, - согласилась я, - позавтракаем, и я съезжу.
Через час я подъезжала к дому Дениса. Поднявшись на лифте на седьмой
этаж, нажала на кнопку звонка. Никто не ответил. Подождав немного, я
позвонила снова. Безрезультатно.
Делать было нечего. Открыв дверку на стене, я увидела четыре
электрических счетчика. На одном из них, с неподвижной шкалой, было выведено
число семнадцать. Привстав на цыпочки, я заглянула за счетчик. Ключ лежал
там, и достать его было сложно. Хорошо, что у меня длинные ногти. Я
подцепила ключ и вытащила его наружу. Ничего не поделаешь, придется теперь
входить в чужую квартиру.
По-видимому, я долго копалась, открывая замок. Соседская дверь
приоткрылась, и я услышала старческий голос:
- А их нету.
Голос принадлежал сморщенной старушенции, подозрительно наблюдавшей за
моими действиями из-за приоткрытой двери. Дрожащей рукой она опиралась на
цепочку.
- Знаю, - ответила я, обернувшись. - Мне Элеонора ключ дала, а открыть
не удается.
- Вчерась тоже был один, крутился тут. Да видно евреи добрые двери
делают, не вломишься. - Видимо, бабулька была русской тещей какого-нибудь
репатрианта.
- А как он выглядел, бабушка? - насторожилась я.
- Здоровый такой лоб, брунет, в куртке зеленой. Я было хотела сказать,
что нет хозяйки - и лезть не надо, да побоялась. Такому ироду цепочку
порвать - раз плюнуть.
- Он что, с вами разговаривал?
- Ну да, позвонил, а у меня все на работе, я одна квартиру стерегу. Он
и говорит, что дружок соседкиного сына, проведать пришел. А сына-то
Леонориного поди уж с неделю дома нет. Уехал, наверное.
- Скажите, а этот парень ничего не просил передать? Кто он, откуда,
имя?
- Нет, сказал только, что сегодня зайдет. Только серьгой сверкнул и
вниз по лестнице поскакал, прям козел какой-то.
Я обмерла.
- Скажите, бабушка, а на шее у него не было золотой цепочки с буковкой?
- Как не быть, была. На букву "г" похожая, только не нашенская буковка,
перевернутая. Еврейская, кажись.
"Это он, - подумала я, - муженек мой бывший. И куртка такая у него
есть, легкая зеленая плащевка, и цепочка." От такого открытия моя рука
дрогнула, ключ легко повернулся в замке, и я чуть не упала, ввалившись в
квартиру семьи Геллер.
Закрыв дверь, я присела на стул в прихожей и отдышалась. Надо было
срочно забирать шмотки и мотать отсюда. Ох, не нравилось мне все это,
совершенно не нравилось! Встреча с бывшим мужем на квартире любовника совсем
не входила в мои планы.
В салоне стоял тяжелый резной комод красного дерева. Сначала я вытащила
из сумочки записку Дениса, положила ее на матовую поверхность комода и
придавила чугунной статуэткой Дон-Кихота, читающего книгу. Потом открыла
нижний ящик и увидела там пачку счетов, различные справки и удостоверения. Я
сунула руку поглубже, под ворох бумаг, и вытащила на свет божий черное
портмоне и старую папку. Отложив папку в сторону, я открыла портмоне. В нем
лежал красный паспорт на имя Кузнецова Дениса Сергеевича и две тысячи
долларов сотенными купюрами. Очень хорошо, одно дело сделано. Теперь надо
собрать вещи. Я прошла в комнату Дениса, знакомую мне с того единственного
раза, когда я была у него, открыла шкаф и быстро побросала в сумку белье и
рубашки. Прихватив пару джинсов, я двинулась к выходу. Тут одна мысль пришла
мне в голову. Я подошла к комоду и, достав из сумки ручку, приписала: "И
пожалуйста, не нужно открывать дверь незнакомым людям. Это очень опасно".
Старая папка, побуревшая от времени, все так же лежала на комоде. На
ней было написано по-английски: "Дело No...". Бросив ручку в сумку, я не
задумываясь сунула туда же папку и, быстро заперев дверь, спрятала ключ за
счетчик. Пока я стояла, дожидаясь лифта, сквозь запертую дверь напротив
ощущала на себе взгляд любопытной старухи.
Денис весь извелся, дожидаясь меня. Он мерил шагами квартиру, на диване
валялись разбросанные газеты, телевизор орал что-то невыносимое. А вот
посуду помыть - мужикам в голову не придет. Будет убивать время любым другим
способом.
- Принесла? - спросил он нетерпеливо.
Я кивнула и протянула портмоне. Денис мельком заглянул внутрь, схватил
одежду и поспешил в ванную. Через несколько минут он вышел полностью одетый
и сказал:
- Все, Лерочка, пожелай мне удачи. Я пошел.
- Интересно, куда? У тебя же нет ни шекеля!
- Ничего, долларами расплачусь с таксистом.
- А ты подумал, что это у нас в мае жарит, а там может быть холодно?
Возьми, - я порылась в шкафу и достала куртку. Она была неопределенного
болотного цвета и чуточку велика мне. Главное, что она не выглядела женской.
- Держи. А в аэропорт я тебя сама отвезу.
- Ну зачем, не надо!
- Надо, Федя, надо, а то потом опять влипнешь во что-нибудь. Все взял?
Пошли.
Денис вышел, а я, доставая ключи из сумки, увидела папку, о которой
совершенно забыла. Зайдя к Дашке в комнату, я сунула папку между
ученическими кляссерами и альбомами, грудой наваленными на полке.
Когда я вышла на улицу, Денис ждал меня около машины. Мы поехали в
аэропорт.
- Ты никогда не рассказывал мне о своем отце, - сказала я Денису по
дороге.
- Нечего было рассказывать. Я его помню смутно, - Денис задумался. -
Отец умер, когда мне было четыре года, и единственное четкое воспоминание о
нем - это мой день рождения. Я получил тогда великолепный подарок - две
шикарные заводные машины. Совершенно одинаковые.
- А зачем две? - заинтересовалась я.
- Я, конечно, был рад, что их было две, а не одна, но тоже не удержался
и спросил. И знаешь, что он мне ответил?
- Что?
- Отец сказал: "Дениска, я знаю, ты мальчик любознательный и захочешь
узнать, что у машинки внутри. Ты ее разберешь, а если не сможешь собрать,
расстроишься и будешь плакать. Мама будет тебя ругать за то, что ты сломал
такую дорогую машину. Так вот, чтобы этого не произошло, я дарю тебе две".
- Да, - восхитилась я, - дальновидным человеком был твой папенька. Он
случайно не евреем был?
- Не-а, - засмеялся Денис, - чистокровный русак из Вологодской
губернии. Высокий, под два метра ростом, очень видный мужчина.
- А как они познакомились, твои родители?
- О, это очень романтическая история! Мама была студенткой
филологического факультета и проходила практику в Ленинке. Представь себе:
тоненькая девушка, черные глаза, длинная пышная коса. А папа как увидел ее,
сразу забыл, зачем он пришел в библиотеку. Да и разница в возрасте - ей
восемнадцать, ему сорок два. Кстати, он был тогда женат.
- Ты говорил, что он работал в органах. Это где?
- В КГБ, дошел до подполковника. Он занимался диссидентами,
евреями-сионистами, в основном. И в библиотеку пришел, чтобы найти какую-то
редкую книгу из спецфонда. Мама рассказывала, что когда она передала
заведующей записку с названием книги, та зыркнула на нее и пошла обслуживать
отца сама. А маме сказала, что не ее это дело такие книги в руках держать,
не по ранжиру.
Я была заинтригована. Мы уже проехали половину пути и были где-то на
подъезде к Рамле. Денис, как Шахерезада, прекратил дозволенные речи, когда я
пробиралась по узким улочкам старого города между маленькими церквями
арабов-христиан и лавками с товарами, выставленными чуть ли не на середину
проезжей части. Когда мы наконец выбрались на трассу, он продолжил свой
рассказ:
- Отцу мама понравилась с первого взгляда. Его брак был уже на износе,
он подумывал развестись, но ты представляешь себе, как тогда относились к
разводам? Они стали встречаться тайно. Но мама вскоре забеременела, и отец
тут же подал на развод. Он не хотел, чтобы я родился вне брака. И тогда
начались неприятности. Его жена и гэбэшное начальство воспротивились браку.
Она даже сказала, что евреи-диссиденты, делами которых занимался отец,
подсунули ему новоявленную Юдифь. Ты же знаешь эту историю про Юдифь и
Олоферна?
Мне сразу вспомнилась знаменитая картина, на которой еврейская
красавица с мечом, выставив изящную ножку, задумчиво глядит на отрубленную
голову тирана. И я представила на месте Юдифи молодую Элеонору. Ну какова!
Меня обличала, а сама-то, праведница...
- А что, нельзя было жениться на еврейках?
- Ты действительно такая наивная? Прошел шестьдесят восьмой год, танки
в Чехословакии, тысячи отказников, несколько месяцев прошло после
шестидневной войны. И отец, который вплотную занимался всем этим, разводится
с русской женой, чтобы женится на еврейке! Естественно, от дела его
отстранили, а потом и вообще уволили из КГБ. Он жутко переживал, разрывался
между двумя желаниями: мама была уже на седьмом месяце, он не мог и не хотел
оставить ее, но он любил свою работу. Мама рассказывала, что однажды он
пришел домой совершенно пьяный, уселся на кухне и стал рыдать. Это страшно,
когда рыдает здоровый, полный сил мужик! Он обнимал какую-то папку и плакал
над нею, приговаривая: "Это же дело всей моей жизни, я хотел, чтобы страна
богатела, а эти сволочи..."
- Как богатела? - не поняла я.
- Может быть, ты помнишь, в одну из зим начала шестидесятых Москва была
завалена апельсинами? Они продавались на каждом углу. Говорили, что они из
Марокко, но на каждом была маленькая этикетка "Яффо".
- Нет, дорогой, я тогда еще не родилась, но я помню другое - об этих
апельсинах недавно рассказывал Жванецкий по телевизору. Он работал в
Одесском порту и, там они "грузили апельсины бочками". И про наклейку
Жванецкий говорил.
- А знаешь, откуда в стране вдруг оказалась такая пропасть апельсинов?
- Не знаю. Может, был какой-то контракт, обмен на нефть?
- Обмен действительно был, но не на нефть, а на земли. Ты конечно,
знаешь, что в центре Иерусалима есть Русское Подворье. Это издавна была
российская территория. Когда на святую землю прибывали русские паломники,
они находили кров и отдых в странноприимном доме. Эта традиция существовала
всегда. У католиков были монахи-госпитальеры, у православных - Русское
подворье. А Хрущев продал это историческое место Израилю за пять миллионов
долларов. И взял не деньгами, а апельсинами. Но эту сделку держали в тайне,
поэтому апельсины с наклейкой "Яффо" стали называться марокканскими.
- А о чем сожалел твой отец?
- В начале века в Прибалтике, Западной Украине и Белоруссии, то есть
там, куда советская власть пришла в сороковых годах, среди богатых евреев
существовало движение - покупать земли в Палестине. Не жертвовать
безвозмездно, как это делал барон Ротшильд, а именно приобретать во владение
для себя и своих детей. По тем временам это была такая же утопия, как сейчас
идея покупать земельные наделы на Луне. Они не были сионистами, не
собирались бросать насиженные места в Вильно или Львове и ехать в Палестину.
Но участки продавались недорого по сравнению со стоимостью земли в Европе и
можно было позволить себе выкинуть часть денег на авось. Хотя, видимо,
простому сапожнику или портному это было не под силу.
Мой отец в то время работал еще и с тайными архивами, вывезенными
энкавэдэшниками с оккупированных немцами западных территорий. Он прекрасно
знал немецкий язык и даже бабушке, своей теще, бывало отвечал по-немецки,
когда она говорила на идише. Поэтому работу с архивом поручили ему. Среди
бумаг германского штаба ему попалась папка с надписью "Бейтар". Она резко
отличалась от других. И документы, находившиеся в ней, были написаны не
по-немецки, а по-английски. Он забрал дело домой, чтобы разобраться с ним на
досуге, ведь он не знал толком английского. Там были собраны документы,
относящиеся к покупке земли в Израиле - купчие крепости, закладные, расписки
и многое другое. И вдруг отца вызвали к начальству и поставили в
известность, что он должен сдать дело в архив, а сам, в связи со
сложившимися обстоятельствами, обязан подать прошение об отставке. Отец так
возмутился, что его бесцеремонно отстраняют и от дела, и от работы, что
забыл о том, что именно эту папку оставил дома. Так она и пролежала у нас
многие годы. А когда мы собрались в Израиль, мама взяла папку с собой в
память об отце. Он же недолго прожил после этого. Уволившись, он пару лет
преподавал физкультуру в ПТУ, а потом и вовсе не работал - у такого
здоровяка оказалось больное сердце. Второй инфаркт свел его в могилу.
Он был идеалистом. Это сейчас люди, которым принадлежало имущество в
Прибалтике, возвращаются и требуют свое. А тогда об этом невозможно было
подумать. Отец был как Верещагин: "За державу обидно", вот он и хотел
вернуть Союзу земли, как реванш за проданное Хрущевым Русское подворье.
- Должна тебе признаться, - сказала я Денису. - Когда я искала твои
документы, эта папка попалась мне на глаза, и я принесла ее домой.
- Зачем? - удивился он, - Там просто старые бумажки с переводами отца.
Мы храним их как память, и все.
- Конечно, это некрасиво, но есть две причины, почему я так поступила.
Первая - нельзя держать ключ на виду. Мне сказала ваша соседка, что вчера
какой-то парень стучался к вам в дверь и назвался твоим другом. - Я хотела
сказать, что это мог быть мой бывший муж, но что-то меня остановило.
- А вторая причина?
- Я очень любопытная, и у меня это получилось совершенно машинально.
Прости.
Денис не успел сказать, что он думает о моем поступке, как вдруг
неожиданно подал голос мой сотовый телефон.
- Алло, Валерия, это ты? - мы с Денисом услышали из переговорного
устройства взволнованный голос Элеоноры.
- Да, добрый день, - ответила я.
- Я звоню из автомата. Где Денис, вы узнали что-нибудь?
- Мама, не волнуйся, я в машине Валерии. Почему ты звонишь не из дома?
- Телефонный шнур перерезан. Кто-то был у нас в квартире. Все
разбросано, перевернуто, исчезли твои документы, доллары и папка отца. И еще
новые джинсы.
- А записка? Вы нашли записку на комоде? - у меня в душу закралось
нехорошее подозрение.
- Никакой записки я не видела. Денис, когда ты вернешься? Это правда,
что тебя ищет полиция?
- Да, мамочка, правда. Не волнуйся. Я еду к тебе. Сиди дома и жди нас,
полицию не вызывай. Рядом с компьютером лежит коробка с надписью "модем".
Там короткие телефонные провода. Замени, а я позвоню, проверю. Только забери
ключ из шкафчика на лестнице.
- Там нет ключа! Приезжай, я не нахожу себе места.
- Закрой защелку на двери и никому не открывай! Ты поняла? Никому,
только нам!
Развернувшись, я направила машину в обратную сторону. Ну и хорошо, я
все равно не хотела, чтобы он улетел.
- Знаешь, - Денис внимательно посмотрел на меня, - кажется, твое
любопытство спасло нашу папку. Кстати, где она?
- Засунула ее между дашкиными кляссерами.
- Молодец! - восхитился он. - прямо Эдгар По!
Я посмотрела в зеркало заднего обзора. За нами, не отставая, катил
вишневый "шевроле-кавалер", который я приметила еще по дороге в аэропорт.
- Послушай, - сказала я Денису, - тебе не кажется, что за нами хвост?
Этот "кавалер" ехал за нами сначала в одну сторону, а сейчас снова.
Денис нахмурился:
- Лерочка, тебе не кажется, что сейчас самое время звонить твоему
Михаэлю?
- Тогда набери номер.
Не отрывая взгляда от дороги, я продиктовала Денису номер сотового
телефона следователя и через несколько томительных секунд услышала как
всегда спокойный голос Борнштейна:
- Слушаю.
- Михаэль, это Валерия, шалом. Мне трудно говорить, так как за мной
гонятся, скорей всего, бандиты.
- Где вы находитесь? - что мне нравится в Михаэле, так это то, что он
знает, когда есть время на расспросы, а когда его нет.
- Мы с Денисом едем в Ашкелон по дороге из аэропорта. Бордовый
"шевроле-кавалер" преследует нас около сорока минут.
- Номер машины?
- Мне не видно.
- Я звоню в патрульную службу, - он отключился.
Через несколько километров мы заметили дорожный патруль. Инспектор
п