у, а выстрел произвели из
правого ствола. Патроны были одного калибра, но разной маркировки. Состав
вещества, из которого сделана дробь, различен. Можете ознакомиться с
заключением.
   - Это меня не интересует, - холодно произнес Ветров.
   - Следующая ошибка. Вы утверждаете, что дверь в спальню родителей была
закрыта. Но в момент выстрелов она была открыта.
   - Какое это имеет значение?
   - Имеет. На внешней стороне обнаружены брызги крови вашего отца.
   Это обстоятельство следователь выяснил в самое последнее время, когда
производил обыск на даче и допросил Бобринскую. Она-то и вспомнила про
кровь. Соответствующие исследования подтвердили это.
   - Вы отлично помните, - продолжал Гольст, - что дверь открывается
вовнутрь спальни. Внешняя сторона двери в открытом положении как раз
обращена к кровати, на которой лежал ваш отец. Если бы выстрел был
произведен при закрытой двери, то кровь попала бы на внутреннюю сторону.
Что вы на это скажете?
   Ветров молчал. Минуту, другую, третью...
   - Я вижу, сказать вам нечего, - констатировал Владимир Георгиевич.
   - Значит, я ошибся, - неожиданно со спокойной дерзостью заявил Ветров.
- Дверь действительно была открыта, когда я вбежал в спальню родителей. Но
я был в таком состоянии... Не удивительно, что забыл...
   "Ну и наглец!" - чуть не вырвалось у Гольста.
   Он, ни слова не говоря, перекрутил пленку на магнитофоне, нашел нужное
место.
   "Дверь в их спальню была открыта или закрыта?" - раздался голос самого
следователя.
   "Закрыта", - прозвучал ответ Ветрова.
   "Это вы хорошо помните?"
   "Отлично помню!"
   - Странное выпадение памяти, - заметил Гольст. - А о том, что на вашей
майке и трусах были брызги крови, которые заметила при стирке Ольга, вы
тоже забыли?
   - Я мог нечаянно запачкаться, когда сдернул с отца одеяло, - парировал
Ветров.
   - Где вы стояли, когда сдергивали одеяло? - спросил Гольст.
   - В ногах у отца.
   - В какую сторону вы потянули одеяло?
   Ветров задумался. Вероятно, почувствовал подвох в вопросе.
   - Прошу вас ответить, - строго сказал Гольст.
   - Ну, потянул на себя...
   - На этот раз память вас не подводит?
   - Нет, - не очень уверенно ответил Ветров.
   Владимир Георгиевич нашел в деле фотографию места происшествия, ткнул в
нее пальцем:
   - Видите, ноги вашего отца торчат из-под одеяла. Выходит, что одеяло вы
не трогали, Борис Александрович...
   Ветров молчал.
   Гольст закрыл папку.
   - Я думаю, фактов достаточно, - спокойно сказал он. - Вы запутались.
   - Вовсе нет! - Ветров вскочил со стула. - Все, что вы говорили и
пытались доказать, - сущая ерунда! Я могу эти же факты истолковать
по-другому!
   Да, да! И не думайте, что напали на сосунка! - он распалялся все больше.
   - Уверяю вас, я так не думаю, - не повышая голоса, ответил следователь.
- Вы тщательно готовились к преступлению. Все использовали. Мнимую
распущенность вашей сестры, мнимую шизофрению отца... Вы даже изучали
книги по криминалистике и другую юридическую литературу. Я ознакомился с
ней у вас дома. В частности, с уголовно-процессуальным кодексом, что стоит
в книжном шкафу. Он заложен на той странице, где говорится о прекращении
уголовного дела. Кстати, день, когда дело о гибели ваших родителей было
прекращено, вы пышно отметили в ресторане со своим другом Полонским. Не
так ли?
   - Не помню, - буркнул Ветров.
   - Зато это хорошо помнит ваша знакомая, Стелла Виноградова. Вы тогда
говорили, что теперь у вас в жизни есть все: деньги и свобода.
   - Мало ли что можно наболтать, будучи под градусом. Знаете, если
цепляться к словам...
   - Слова словам рознь, - заметил следователь. - В тот же вечер той же
Виноградовой вы заявили, что убийца часто попадается потому, что, совершив
одно преступление, боится совершить другое. А жене как-то ттризнались, -
Гольст открыл дело на нужном месте и процитировал: - "Если мне понадобится
убить своих врагов, я полгорода перестреляю. Мне убить человека ничего не
стоит".
   - Пустая бравада! - запальчиво произнес Ветров.
   - Но вы пошли-таки на убийство.
   - Господи! Подумайте сами, что я выигрывал в случае смерти родителей?
   Я ведь зависел от них! И материально, и, если хотите, морально... В
конце концов, я по-настоящему любил их. Это подтвердит каждый, кто знает
нашу семью. А Ларочка? Я в ней души не чаял!
   - Вы говорили людям другое, - Гольст полистал дело. - Вот, например:
"Мой отец как Плюшкин: тащит всякое барахло в дом. Над ним смеются".
   - Кто это наклеветал?
   - Это показания бабы Мани, тети вашей матери. Она же сказала, что вы
родную мать называли курицей. Неумная, говорили, женщина, не знает
значения слова "утрировать"... И вообще ваши родители - цитирую - "глупые,
тупые мещане, совсем не близки мне по духу"...
   - Ну, знаете! - Ветров задохнулся. - А баба Маня, если хотите знать,
вообще выжила из ума! Старческий маразм!
   - Нечто подобное о родителях вы говорили еще Ангелине Карловне, сестре
отца, а также друзьям. Могу зачитать их показания.
   - Не хочу слышать! - отрезал Ветров. - Завистники!
   - О сестре вы тоже отзывались не очень-то нежно, - невозмутимо
продолжал Гольст, листая страницы дела. - "Лариса - дура. Самое страшное,
что с ней придется делиться дачей и всем, что останется от родителей".
   - Кто?.. Кто все это выдумал? - Ветров от злости и волнения стал
заикаться.
   - Ваш приятель Геворкян. Эти слова вы сказали ему за три дня до
убийства сестры.
   - Врет! - выкрикнул Ветров. - Простить не может, что его девушка в меня
влюбилась. Он меня ненавидит!
   - Я этого не заметил. Геворкян уважает вас. Кстати, он помог вам
организовать похороны, присутствовал на них.
   Правда, его удивило, что вы тогда не пролили и слезинки...
   - Слезы - бабское дело! - парировал Ветров. - Я вообще не помню, когда
плакал. Говорят, в детстве я тоже не...
   - Да нет, Борис Александрович, - перебил Гольст, - плакали. И даже
рыдали.
   - Это когда же? - подозрительно спросил Ветров.
   - Может, вы действительно не помните... А ваша тетя, Ангелина Карповна,
помнит. Вам было шесть лет. Вас повезли в Ялту. Мама и тетя. Отец выдал
матери тридцать рублей, в старых еще деньгах, на мороженое и конфеты для
вас. Мать истратила их по назначению. Вы же потребовали эти тридцать
рублей себе. Мол, отец дал их вам. Сколько Надежда Федоровна ни убеждала,
что деньги истрачены на вас же, вы не хотели этого понять, кричали на
мать, плакали...
   - Я действительно не помню этого, - мрачно заявил Борис. - И не пойму,
куда вы клоните.
   - Все туда же... Объясняю: почему вы убили сестру и родителей.
   - Из-за тех тридцати, простите, поновому трех рублей? - усмехнулся
Ветров. - Любой, даже малограмотный психолог посмеялся бы над такими
выводами.
   - Теперь сумма выражается куда более солидной цифрой. Одна дача сколько
стоит! Кстати, какую цену вы запросили с Лебедянского?
   - Кого-кого? - словно не расслышал Ветров.
   - Лебедянского, - повторил следователь. - Который изъявил желание
купить дачу.
   - Да, я хочу ее продать, - с вызовом сказал Борис. - Что из этого?
   - Странно. Если вы, как утверждаете, не убивали сестру и, естественно,
не знали, жива она или нет, то как же могли начать переговоры о продаже
дачи?
   Ведь Лариса по закону являлась такой же наследницей, как и вы.
   - Во-первых, я еще раз повторяю, что никого не убивал. Во-вторых,
сестра еще маленькая и, будь она жива, я стал бы ее опекуном...
   - Допустим. Но ведь на деньги, положенные на имя Ларисы в сберкассу до
ее совершеннолетия, вы не имели никакого права. Однако же изъявили желание
заполучить их. Выходит, знали, что сестра мертва?
   После долгого молчания Ветров произнес:
   - Вы основательно покопались в моей биографии. Но почему-то прошли мимо
того, что я всегда бескорыстно помогал другим. Спросите в институте,
бросил ли когда-нибудь Борис Ветров товарища в трудную минуту?
   Сколько сил я потратил, занимаясь с Турковым, Геворкяном! Да мало ли? -
он усмехнулся. - С чего вы взяли, что я мелкая, расчетливая личность?
   - Не мелкая, - заметил Гольст. - Планы у вас были серьезные...
"Жениться, чтобы сделать карьеру. Сделать карьеру, чтобы иметь
независимость и власть. Иметь власть, чтобы иметь деньги, - процитировал
Владимир Георгиевич из дневника Ветрова и закончил его же словами: - Ум
кумо"!
   - А Ольга? - воскликнул Борис. - Какая уж тут карьера? Из самой
обыкновенной семьи, скромное положение и достаток...
   - Ну, вы думали, что она внебрачная дочь Петрякова, проректора.
   - Ерунда! Я с самого начала знал, что это сплетни.
   - А вы и не собирались на ней жениться, - спокойно заметил Гольст.
   - Вот те на! - изобразил крайнее удивление обвиняемый. - Так зачем же,
по-вашему, я все-таки женился на ней?
   - Боялись, что она скажет правду.
   - Какую?
   - О том, что в действительности было в ночь на первое сентября. Вы
держали ее при себе, зная: пока она рядом, вы сможете давить на нее. И
постоянно напоминали ей: если будут спрашивать, где вы находились в момент
выстрелов, чтобы она отвечала, что вместе с ней. Ольга - единственный
свидетель, который подтверждал ваше алиби. А теперь доказано, что алиби
нет. И все улики и факты свидетельствуют: убийца сестры и родителей - вы.
   Ветров вдруг загадочно улыбнулся и твердо произнес:
   - Это заблуждение. Вы никогда не добьетесь моего признания в убийстве,
- помолчал и добавил: - Никогда!
   На последующих допросах Ветров продолжал категорически отрицать свою
вину.
   Была произведена очная ставка между Борисом и его женой. Следователей
поразила наглость, с какой Ветров обвинял жену во лжи, называя ее ревнивой
и мстительной. Ольга не выдержала и разрыдалась.
   Большинство родных и знакомых Ветрова не могли поверить, что он
совершил такое злодеяние. Некоторые считали, что следствие глубоко
заблуждается и настоящий убийца или убийцы еще не найдены. По их мнению,
Борис заслуживал не ареста, а отдыха где-нибудь в санатории или на курорте
после потрясения. Но были и такие, которых не удивило, что Ветров совершил
столь тяжкое преступление. Один из бывших друзей Бориса, одноклассник,
видел, как Ветров-подросток зверски убил в лесу бродячую собачонку.
   После этого их дружбе с Борисом пришел конец.
   И вообще выяснилось, что садистские наклонности в обвиняемом замечали
давно. И не только по отношению к животным. Например, Ветрову доставляло
удовольствие, когда люди испытывали перед ним страх. Он наводил на
человека заряженное ружье и смеялся, если это кого-то пугало. А однажды
даже выстрелил поверх головы знакомой девушки.
   С детского возраста Борис коллекционировал ножи, трофейные штыки, имел
духовое, а потом мелкокалиберное и охотничье ружья. Как ни странно,
увлечение сына холодным и огнестрельным оружием не вызывало у его
родителей беспокойства. Более того, к совершеннолетию отец подарил ему
охотничий нож и тульскую одностволку для охоты.
   Когда Гольст на одном из допросов привел Ветрову примеры его
жестокости, тот заявил:
   - Насчет моих якобы агрессивных проявлений - вранье. А увлечение
оружием естественно. Все пацаны в детстве играют в войну, в охотников. В
этом нет ничего ненормального, порочного.
   Зачем тогда существует "Зарница"? Ну, военная игра у подростков?..
   Сколько обвиняемый ни упорствовал, Владимир Георгиевич чувствовал: под
натиском улик и фактов, приводимых следствием в доказательство его вины, у
Бориса все меньше и меньше аргументов для защиты. На одном из допросов он
наконец сознался, что в момент выстрелов действительно находился в большой
комнате, а не с Ольгой. Но тут же выдвинул версию, что его родителей
убила... Каменева.
   Допрос следовал за допросом. Почти ежедневно. Их проводили, сменяя друг
друга, Гольсти Ворожищев.
   Однажды среди ночи раздался звонок в гостиничном номере, который
занимал Владимир Георгиевич. Начальник следственного изолятора
взволнованно сообщил:
   - Товарищ Гольст, у нас ЧП. Ветров пытался задушить своего сокамерника.
Мы поместили его в одиночную камеру. Там он покушался на самоубийство...
   - Каким образом? - спросил следователь. У заключенных под стражу в
обязательном порядке отбирались все предметы, могущие послужить орудием
убийства или самоубийства.
   - Пытался повеситься. Разорвал тюфячный чехол и сделал из него петлю.
Надзиратель увидел его уже висящим. Сейчас он в тюремной больнице.
   - Жизнь его в безопасности?
   - Приняли, естественно, меры...
   После этого звонка Владимир Георгиевич так и не смог больше заснуть.
   Еле дождавшись рассвета, он тут же отправился в следственный изолятор.
На месте узнал подробности ночного происшествия.
   Оказалось, что на своего сокамерника Ветров набросился совершенно
неожиданно, когда он лег спать. Хорошо, что тот обладал могучей физической
силой и сумел справиться с Ветровым. А попытку самоубийства Борис совершил
так: конец веревки из тюфячного чехла привязал к оконной решетке, встал на
парашу, просунул голову в петлю и отшвырнул парашу ногой.
   После случая с сокамерником надзиратель получил указание особо
внимательно наблюдать за Ветровым, поэтому заглядывал в его камеру через
глазок в двери чуть ли не каждые пять минут. И заметил висящего Ветрова
буквально через несколько секунд после того, как он оттолкнул ногой
парашу. Хотя Борис уже успел потерять сознание, но принятые меры устранили
угрозу его жизни и здоровью.
   Гольст пытался понять, чем вызвано такое поведение подследственного, в
частности попытка самоубийства, Что это? Мучает совершенное? Сдали нервы?
Но как расценить тогда покушение на сокамерника? Может, между ними
произошла ссора? Однако начальник изолятора, беседовавший с сокамерником
Ветрова, сказал, что у них не было никаких трений. Все это Гольст
намеревался выяснить на ближайшем допросе Ветрова.
   Он вызвал его на следующий день, предварительно поговорив с тюремным
врачом. Тот заверил следователя, что состояние подследственного
удовлетворительное и его можно допрашивать.
   Вид Бориса несколько удивил Гольста. И причиной тому были не синяки и
ссадины, оставшиеся в результате борьбы с сокамерником. Выражение лица -
вот что поразило следователя.
   У Ветрова был какой-то отрешенный взгляд, спокойный и даже блаженный.
Владимир Георгиевич еще не успел задать ему ни одного вопроса из
приготовленных заранее, как Ветров заявил:
   - Ларису и родителей убил я.
   Это признание было настолько неожиданным, что Гольст в первое мгновение
даже растерялся. Но быстро справился с собой, включил магнитофон и
попросил:
   - Пожалуйста, изложите все по порядку. Когда у вас возникло намерение
убить своих близких? Почему? Как вы это сделали?
   "Это же надо, - все еще не мог успокоиться Гольст. - Столько времени
бились с ним, и вдруг..."
   Неожиданность, с какой обвиняемый решил признаться, все-таки
насторожила следователя. Что-то подсказывало ему: надо ждать какого-нибудь
сюрприза.
   - Я не могу сказать точно, когда возникло намерение, - начал Ветров. -
К своей гениальной идее я шел давно.
   Года три. Окончательно она созрела этим летом...
   - Не понял, - перебил его Гольст. - Какая идея?
   - В двух словах не объяснишь...
   Уверен, она перевернет весь мир! Все представления человечества о
смысле жизни, о ценностях знаний в области медицины, психологии,
социологии, антропологии, истории будут пересмотрены. Я хочу изложить суть
в специальной записке и отослать ее в Президиум Академии наук. Надеюсь, вы
не откажете мне в этом, - скорее утвердительно, чем вопросительно закончил
Ветров. Говорил он спокойно, без всякой аффектации.
   - Какое отношение имеет ваша, как вы говорите, гениальная идея к
убийству? - просил следователь.
   - Самое прямое. Она объясняет, почему я избавился от родителей.
   - В чем же, собственно, ее смысл?
   "Это, кажется, и есть сюрприз", - подумал Владимир Георгиевич.
   - Не знаю, поймете ли вы... - Ветров посмотрел в потолок, в окно,
словно размышляя, стоит ли делиться со следователем. - Это слишком
специальная область...
   - Постараюсь понять, - заверил Гольст.
   - Видите ли, - после некоторого колебания серьезно продолжал Ветров, -
я пришел к истине, которую давно бы уже надо было понять. Чтобы особенно
не распространяться, попробую объяснить коротко. Я считаю, что
человеческий род обременен ненужными особями, существование которых не
только бесполезно, но и вредно. Как только человеком выполнена его видовая
функция, то есть произведено потомство, родительский организм уже не нужен
и должен сойти со сцены.
   - Вы считаете, что пожилые и старики не имеют права на жизнь? - уточнил
следователь.
   - Если хотите, именно так. Кстати, в мире животных в естественных
условиях у всех видов взрослые особи, как только у них завершится
детородный процесс в организме, тут же погибают.
   В этом заложен главный экологический и эволюционный смысл. Упрощается
конкурентная борьба за источники питания и обеспечивается своевременная
смена поколений. А что у людей?
   Если раньше, ну, еще каких-то двеститриста лет назад, средняя
продолжительность жизни была ниже того возраста, когда организм прекращал
свою детородную функцию, то теперь - значительно выше. Мужчины и женщины в
цивилизованных странах живут семьдесят и более лет. В их руках находятся
не только основные материальные ценности: деньги, движимое и недвижимое
имущество, - но и реальная власть. Их взгляды, разумеется, консервативны
по сравнению со взглядами представителей следующих, идущих им на смену
поколений - детей, внуков. Я уже не говорю, что они должны есть, одеваться
и так далее. Это само собой разумеется. Бремя для общества огромное. Но
главное - их существование тормозит прогресс, что, пожалуй, трудно, даже
невозможно оценить в деньгах. Самое страшное, что возрастной потолок все
время поднимается. Из этого со всей очевидностью вытекает, что развитие
общества будет замедляться. Естественная смена поколений становится все
более и более мучительной, болезненной. Новые идеи, которые движут вперед
нашу цивилизацию, все чаще натыкаются на сопротивление... Я выражаюсь
достаточно ясно? - вдруг спросил Ветров.
   - Вполне, - кивнул Гольст.
   - Как я уже сказал, - продолжал Ветров, - в животном мире сход со сцены
старших, отживших поколений заложен в генетическом коде. Выполнил свою
функцию - умирай. Но то, что у животных регулирует сама природа,
человечество должно делать с помощью разума. Можете себе представить,
какие кардинальные перемены принесет то, что я предлагаю! С исторической
точки зрения это будет настоящая революция! Во всем! В социальном плане, в
промышленности, в искусстве... Мир резко двинется в своем развитии вперед.
   Ветров стал рисовать перед Гольетом картину поистине неземного рая,
который наступит, если его "идею" воплотить в жизнь.
   "Бред какой-то, - думал Владимир Георгиевич. - Неужели он все это
серьезно? Или это симуляция болезни? А может, он действительно
сумасшедший?"
   - Не думайте, что мои выводы не имеют научного базиса, - сказал Борис.
- Геронтологию, то есть науку о старении, я изучил довольно основательно.
Очень много дали мне труды профессора Аршавского. Это один из
авторитетнейших наших ученых в области изучения возрастной физиологии
человека и животных. Правда, Аршавский занимается проблемой продления
человеческой жизни. Но я пришел к выводу, что этого-то как раз и нельзя
делать ни в коем случае, - Борис печально усмехнулся. - Достижения
медицины имеют и обратную сторону медали. Я уверен - и это мое кредо:
   разрешать жить особям после выполнения ими основной задачи, то есть
после того, как они родили новое поколение, - это значит рубить сук, на
котором сидишь. - Ветров замолчал.
   - Выходит, вы считаете, что всех людей после определенного возраста
надо убивать? - спросил Гольст.
   - Вы меня не так поняли, - спокойно ответил Ветров. - Я изложил вам
суть, принцип, что ли... Надо вернуть человечеству то, что оно утратило в
процессе эволюции. Короче, заложить в