на  место, он прямо-таки
нависал над  ними, -  видно,  очень уж ему хотелось, чтобы все было  сделано
наилучшим образом.
     Вскоре он появился  уже один  и провел рукой  по лбу,  будто именно  он
вспотел от физических усилий, а не они.
     Итак, он заранее отправлял ее сундук туда, куда она уезжала. Вот и все.
     Он,  как это  уже раз было,  потянулся  куда-то вверх к стене  и что-то
достал. И  проглотил рюмку. Другую. Третью. "Но ведь теперь-то он не паковал
сундук, - в некотором  замешательстве подумал я. - Сундук уже с прошлой ночи
стоял  готовый  к отправке. При  чем  же  здесь  тяжелая  работа?  Почему он
вспотел, почему его вдруг потянуло на спиртное?"
     Наконец он все-таки зашел к ней в комнату. Я видел, как он прошествовал
через гостиную  и исчез  в  спальне. Впервые за все  это время там поднялась
штора. Повернув  голову,  он огляделся.  Причем, даже оттуда,  где я  сидел,
можно было догадаться, куда он смотрит. Его взгляд не  был устремлен  в одну
точку, как в том случае, когда смотрят на человека, а скользил по сторонам и
сверху вниз, как это бывает, когда осматривают... пустую комнату.
     Он шагнул  назад,  слегка  наклонился,  взмахнул руками,  и  на  спинке
кровати повис матрас с постельным бельем. Тут же за ним последовал второй.
     Ее там не было.
     Есть такое выражение  - "замедленная  реакция". В тот миг я  понял, что
это значит. В течение двух дней,  точно летающее насекомое, выбирающее место
для посадки, в моем мозгу кружилось и порхало какое-то смутное беспокойство,
интуитивное  подозрение  -  уж   не  знаю,  как   выразиться   поточнее.   И
неоднократно, именно  в  ту  минуту, когда это неуловимое нечто  готово было
приостановить свой полет  и обосноваться  наконец в одной определенной точке
моего  сознания,  достаточно  было  какого-нибудь  незначительного  события,
незначительного,  но вместе  с  тем как бы  доказывающего обратное  -  вроде
поднятия штор после того, как они неестественно долго оставались опущенными,
- чтобы спугнуть это нечто, вновь  обрекая на бесцельное парение и тем самым
лишая меня  возможности  распознать его сущность. Уже давно  в моем сознании
наметилось  место соприкосновения с ускользающей  мыслью. И почему-то именно
теперь, едва он перекинул через спинки кроватей пустые матрасы - щелк! - и в
мгновение ока все  слилось воедино. А в точке  этого соприкосновения выросла
или, если вам угодно,  расцвела  уверенность в  том,  что там было совершено
убийство.
     Иными   словами,   мое  мышление   изрядно  отставало  от  подсознания.
Замедленная  реакция. А теперь  одно догнало  другое.  И  в  миг  их слияния
молнией сверкнула мысль: он что-то с ней сделал!
     "Опустив глаза, я увидел, что мои пальцы,  комкая ткань брюк, судорожно
вцепились  в  коленку.  Я  с  усилием разнял их. "Погоди минутку,  не спеши,
поосторожнее, - стараясь взять себя в руки, сказал я себе. - Ты же ничего не
видел. Ничего не знаешь. У тебя есть  только  одна-единственная  улика - то,
что ты ее больше там не видишь".
     У двери кладовой, внимательно разглядывая меня, стоял Сэм.
     -  Так ни кусочка и не съели. Да и лицо у вас белое, что твоя простыня,
- с осуждением произнес он.
     Я это чувствовал сам. Кожу на  лице слегка покалывало, как  это бывает,
когда вдруг нарушается кровообращение.
     И  я сказал,  впрочем, больше  для  того, чтобы избавиться  от  него  и
получить возможность все спокойно обдумать:
     -  Сэм,  какой  адрес  того дома?  Посмотри  вон туда, только  не очень
высовывайся.
     - Он вроде бы на Бенедикт-авеню.
     - Это я и сам знаю. Сбегай-ка за угол и посмотри.
     - А зачем это вам понадобилось? - спросил он, уходя.
     -  Не твое дело, - беззлобно,  однако достаточно твердо сказал я, чтобы
предупредить дальнейшие расспросы. Когда он  уже  закрывал за собой дверь, я
бросил ему  вслед:  - Войди  в подъезд  и  попробуй  выяснить, кто живет  на
четвертом этаже в квартире, которая  выходит окнами  во двор. Да  смотри  не
ошибись. И постарайся, чтобы тебя не застукали.
     Он  вышел, бормоча себе  под нос что-то вроде: "Когда человек  только и
делает, что весь  день сидит сиднем, нечего удивляться, если ему черт-те что
лезет  в  голову..." Дверь  закрылась,  и я  приступил к  серьезному анализу
виденного.
     "На чем же ты строишь это чудовищное предположение? - спросил я себя. -
Давай посмотрим, какими сведениями  ты располагаешь всего-навсего  несколько
незначительных   неполадок  в  механизме,  несколько  "прорывов  в  цепи  их
неизменных привычек".
     1. В первую ночь там до утра горел свет.
     2. Во второй вечер он вернулся домой позже, чем обычно.
     3. Он не снял шляпы.
     4.  Она не вышла встретить его - она  вообще не появлялась  с того дня,
когда накануне в спальне всю ночь горел свет.
     5. Упаковав  ее сундук, он выпил рюмку спиртного. Но на следующее утро,
после того как сундук унесли, он выпил целых три.
     6. Он был  озабочен и встревожен. Но с таким душевным состоянием как-то
не увязывался  его  неестественный, преувеличенный интерес  к выходившим  во
двор окнам соседних домов.
     7. Он спал в гостиной и до отправки сундука ни разу не подошел к  двери
в спальню.
     Отлично. Если  в ту  первую  ночь  ей стало  плохо  и  он  отправил  ее
неизвестно куда подлечиться и отдохнуть, это автоматически исключало 1, 2, 3
и  4-й пункты. А  пункты  5-й и 6-й  полностью  теряли свое  инкриминирующее
значение. Но дальше это умозаключение разбивалось вдребезги о пункт 7-й.
     Если она, почувствовав  себя  плохо  в первую ночь,  сразу  же  уехала,
почему же он не захотел  провести в  спальне  последнюю? Что это, повышенная
чувствительность? Едва ли.  Две кровати в одной комнате, а в другой - только
диван или  неудобное кресло. Так почему  же он спал именно там, если она уже
уехала? Только потому, что он скучал по ней, что ему было одиноко? Взрослому
мужчине такое несвойственно. Хорошо. Значит, она все еще была там.
     В этот миг стройный ход моих мыслей нарушило возвращение Сэма.
     - Номер  того  дома  -  пятьсот  двадцать  пять по  Бенедикт-авеню.  На
четвертом этаже в  квартире,  что  выходит окнами во  двор,  живут  мистер и
миссис Ларс Торвальд.
     - Ш-ш-ш, - зашипел я и жестом приказал ему исчезнуть.
     - То ему  это  нужно, то не нужно,  -  философским  тоном  изрек  он  и
вернулся к исполнению своих обязанностей.
     Я  стал  рассуждать дальше. Если  прошлой  ночью она  еще  была  там, в
спальне, значит, она вообще не уезжала, ведь сегодня я  не видел,  чтобы она
уходила. Незаметно  для  меня  она могла  уехать только  вчера  рано  утром.
Заснув, я пропустил  несколько  часов. А сегодня я встал  раньше его  и, уже
просидев некоторое время у окна, увидел, как он поднял голову с того дивана.
Следовательно, если она на самом деле уехала,  она могла это сделать  только
вчера на рассвете. Почему же  до  сегодняшнего дня он  не  поднимал  штору в
спальне, не прикасался к матрасам?  И прежде всего, почему он  прошлой ночью
не зашел в  ту комнату? Это говорило о том,  что она никуда  не уезжала, что
она еще была там. Однако сегодня, сразу же после  отправки сундука, он вошел
туда, вытащил матрасы, доказав тем самым, что ее там не было.
     Сразу же после отправки сундук а...
     Сундук. Вот где зарыта собака.
     Оглянувшись, я удостоверился, что от Сэма меня отделяет плотно закрытая
дверь. Моя  рука в нерешительности повисла над телефонным  диском. Бойн. Вот
кто  сможет  в  этом  разобраться.  Он  работал  в  полиции,  в  отделе   по
расследованию убийств. Во всяком случае, когда я видел  его в последний раз.
Я  не  хотел,  чтобы  на  меня   набросилась  свора   незнакомых  сыщиков  и
полицейских.  Не хотел увязнуть  в  этом  слишком глубоко.  А если возможно,
вообще предпочел бы остаться  в стороне.  После  двух-трех неудачных попыток
мне удалось с ним соединиться.
     - Бойн? Говорит Хел Джеффрис.
     - Где ты пропадал? Я тебя уже сто лет не видел! - заорал он.
     -  Об  этом потом.  А сейчас  запиши-ка  имя  и  адрес.  Ты готов? Ларе
Торвальд.  Бенедикт-авеню, пятьсот двадцать  пять. Четвертый этаж,  квартира
выходит окнами во двор. Записал?
     -  Четвертый  этаж, квартира выходит  окнами  во двор. Записал. А зачем
это?
     - Для расследования. Я уверен,  что стоит  тебе только сунуть туда нос,
ты обнаружишь, что там было совершено убийство. Не пытайся вытянуть  из меня
больше - это  просто мое глубокое  убеждение. До настоящего времени там жили
муж и  жена. А теперь  остался  один  муж.  Сегодня рано  утром  он отправил
куда-то сундук с ее вещами. Если ты найдешь хоть одного человека, который бы
видел, как уезжала она сам а...
     Доводы  эти,  высказанные вслух,  да  еще  не кому-нибудь, а лейтенанту
полиции, даже мне самому показались неубедительными.
     - Да, но... - с сомнением  начал было  он.  И тут же умолк, приняв  все
так,  как  есть. Потому  что я был  достоверным  источником информации. Я  и
словом не обмолвился про свое окно. С  ним я  мог себе это позволить, потому
что он знал меня  много  лет  и не сомневался  в моей честности. Я не желал,
чтобы  в такую жару в мою комнату набились  полицейские  ищейки, по  очереди
глазеющие из окна. Пусть действуют с фасада.
     - Что ж, поживем - увидим, - сказал он. - Я буду держать тебя в курсе.
     Я  довесил трубку и в ожидании событий вернулся к своим наблюдениям.  В
этом  спектакле   мне  досталось   место   зрителя,  или,   вернее,   место,
противоположное тому,  которое занимает  зритель. Я  видел  все как бы из-за
кулис,   а  не  со  стороны  зрительного  зала.   Я  не   имел   возможности
непосредственно следить за работой Война.  Я узнаю только ее результат, если
он будет.
     Несколько часов  прошли спокойно.  Полиция, которая, как я полагаю, уже
должна была приняться за  дело, действовала незаметно,  как ей и положено. В
окнах  четвертого  этажа все  время мелькала одинокая фигура - его  никто не
беспокоил. Он никуда не ушел. Не находя себе места, он слонялся по комнатам,
нигде подолгу  не задерживаясь, но  квартиры не покидал. Я видел, как он еще
раз ел - теперь уже сидя; как он брился. Он даже пробовал читать газету,  но
на это его уже не хватило.
     Машина была пущена  в ход, колесики крутились -  пока еще невидимо. Шла
безобидная  подготовка.  "Интересно,  -  подумал  я,  - остался бы  он  там,
пронюхав об этом, или тут же попытался бы сбежать?" Впрочем, это зависело не
столько  от  его  виновности,  сколько  от  его  уверенности  в  собственной
безопасности, уверенности  в том, что ему удастся  обвести их вокруг пальца.
Сам я в его виновности не сомневался, иначе я никогда не решился бы на такой
шаг.
     В три часа раздался телефонный звонок. Это был Бонн.
     - Джеффрис? Не знаю, что я сказать.
     Может, ты подбросишь мне что-нибудь еще?
     - А зачем? - в свою очередь спросил я.
     - Я послал  туда  человека навести  справки.  Только  что он  доложил о
результатах. Управляющий домом  и кое-кто из соседей  единодушно утверждают,
что вчера рано утром она уехала отдыхать в деревню.
     - Минуточку. А твой человек нашел кого-нибудь, кто лично видел, как она
уезжала?
     - Нет.
     - Выходит, ты всего-навсего получил из вторых рук версию, основанную на
его ничем не подтвержденном заявлении.
     -  Его встретили,  когда,  купив  билет  и  посадив  ее  на  поезд,  он
возвращался с вокзала.
     - Снова голословное заявление.
     - Я  послал  на  вокзал  человека, чтобы он постарался выяснить  это  у
билетного кассира.  Ведь в такой  ранний час его не могли не заметить. И мы,
конечно, следим за  каждым его шагом. При первой же возможности мы проникнем
в квартиру и произведем обыск.
     Я почему-то был уверен, что и это им ничего не даст.
     - От меня ты ничего больше не узнаешь. Я передал дело в твои руки. Все,
что нужно, я тебе уже сообщил. Имя, адрес и мое мнение.
     - Верно. Прежде я всегда высоко ценил твою наблюдательность, Джефф.
     - А теперь, выходит, ты произвел переоценку?
     -  Нет,  что ты!  Просто мы пока не обнаружили ничего такого,  что хоть
как-то подтвердило бы это твое мнение.
     - Пока вы не очень-то много сделали.
     Он снова отделался той же избитой фразой:
     - Что ж, поживем-увидим. Буду звонить.
     Прошло еще около часа, и солнце стало клониться к западу. Я увидел, что
он готовится выйти из дома. Надел шляпу, опустил руку в карман, вытащил и на
минуту  застыл,  разглядывая  ее. "Пересчитывает  мелочь",  -  догадался  я.
Осознав,  что  после  его ухода они  тут  же войдут в квартиру,  я почему-то
разволновался. Видя,  как он в последний раз окидывает взглядом помещение, я
со страхом подумал: Если у  тебя, братец, есть что прятать, то именно сейчас
нужно позаботиться об этом".
     Он ушел. Квартира на какое-то время замерла  в обманчивой пустоте. Даже
тревожный сигнал пожарной машины  не заставил бы меня оторвать взгляд от тех
окон. Внезапно дверь, через которую он вышел, слегка  приоткрылась,  и через
щель один за другим протиснулись двое. Закрыв  дверь, они сразу же разделись
и приступили к делу. Один занялся спальней, другой - кухней, и, начав с этих
крайних  точек квартиры, они стали постепенно сближаться, двигаясь навстречу
друг другу.  Работали  они на совесть. Мне  было  видно,  как они  тщательно
осматривали все  сверху донизу. За гостиную они взялись  уже  вместе. Одному
досталась одна ее половина, второму - другая.
     Они  успели кончить  еще  до того, как их предупредили об опасности.  Я
заключил это по  их растерянным  позам,  когда  они, выпрямившись, на минуту
застыли друг против друга. Вдруг их головы как по команде резко повернулись,
словно  до  них  донесся  звонок,  предупреждавший  о его  возвращении.  Они
мгновенно выскользнули из квартиры.
     Я  не  был  особенно  разочарован,  и  ждал, что кончится именно  этим.
Интуиция подсказывала мне, что  они ничего не найдут. Ведь там  уже не  было
сундука.
     Он  вошел,  держа  в  объятиях огромный пакет из коричневой  оберточной
бумаги.  Я  внимательно  следил  за  тем,  не  обнаружит ли  он, что  в  его
отсутствие там кто-то побывал. Судя по всему, он ничего не заметил.
     Остаток ночи  он провел дома. Иногда он прикладывался к бутылке: сидя у
окна, он время от времени подносил ко рту руку, впрочем, не так уж часто. Он
видно, хорошо владел собой - теперь-то ему  дышалось легче - там уже не была
сундука.
     Наблюдая за ним  сквозь ночной мрак, я продолжал размышлять: "Почему он
не уходит? Если  мое  предположение правильно, - а в этом я не сомневался, -
почему, совершив такое, он не скрылся?.." Ответ был Прост: потому что он еще
не  знает, что  за  ним  следят.  Он  считает,  что ему незачем  торопиться.
Исчезнуть сразу же после нее гораздо опаснее, чем еще какое-то  время побыть
дома.
     Казалось,  ночь  тянется  бесконечно долго. Я ждал звонка от  Бойна. Он
позвонил позже,  чем я  рассчитывал. Я в темноте снял трубку. Как раз  в это
время Торвальд собрался лечь спать. Выключив  лампу в кухне,  он  перешел  в
гостиную и зажег свет там. Потом принялся стаскивать с себя рубашку.  У меня
в  ухе  раздавался  голос Бойна, а глаза  мои ни на секунду не отрывались от
того, другого. Расположение сил по треугольнику.
     - Алло, Джефф! Послушай" полная неудача. Мы обыскали квартиру, когда он
выходил...
     Я чуть было не сказал: "Знаю, я это видел", - но вовремя прикусил язык.
     - ...и ровным  счетом:  ничего не нашли. Но... - он остановился, как бы
собираясь сообщить что-то важное. Я с нетерпением ждал, что он скажет.
     - Внизу,  в его  почтовом  ящике мы  нашли открытку. Выудили  ее  через
прорезь согнутой булавкой...
     - И?
     -  И  оказалось,  что  это  открытка от его жены, отправленная  вчера с
какой-то фермы. Мы списали текст: "Доехала прекрасно. Чувствую  себя немного
лучше. Целую. Анна".
     Я сказал едва слышно, но с прежним упрямством:
     - Ты  считаешь, что  она  написала  эту  открытку  вчера.  Чем  ты  это
докажешь? Какай дата на штемпеле?
     Он возмущенно крякнул. В мой адрес, и не по поводу открытки.
     - Штемпель смазан. Намок с краю, и чернила расплылись.
     - Смазан полностью?
     - Только год и число,  -  признал  он. -  Час и месяц  видны отчетливо.
Август. И восемь тридцать вечера, когда она была отправлена.
     На сей раз возмущенно крякнул я.
     - Август,  восемь тридцать вечера -  1937, 1939 или 1942 года. И как ты
докажешь, откуда она  попала в  этот почтовый ящик - из сумки почтальона или
из недр письменного стола?
     - Кончай, Джефф, - сказал он. - Ты перебарщиваешь.
     Не знаю, что бы я на это ответил, если б мои глаза не были  прикованы к
окнам гостиной Торвальда. Скорее всего, промямлил бы нечто невразумительное.
Хоть я в этом и не признался, почтовая открытка ошеломила меня, но я смотрел
на  Торвальда. Как только он снял рубашку, в том окне  погас свет. Но он  не
зажегся  и спальне. Где-то  внизу,  как  бы  на  уровне кресла  или  дивана,
вспыхнула  спичка. В спальне стояли две  свободные кровати,  а  он  все-таки
остался в другой комнате.
     -  Бойн, -  звонким  голосом произнес  я,  -  плевать я  хотел на  твои
открытки с того света! Я еще  раз заявляю, что этот человек  прикончил  свою
жену! Проследи сундук,  который  он отправил. А когда доберешься  до  него -
открой. Я уверен, что в нем ты найдешь ее!
     И  я повесил трубку, не  дожидаясь, Пока  он сообщит,  что  он  намерен
делать  дальше.  Он не  стал тут же  перезванивать,  и  я  заподозрил,  что,
несмотря на весь свой скептицизм, он все-таки намотал мои слова на ус.
     Я  провел у  окна всю  ночь, как  часовой, охраняющий  приговоренного к
смерти.  После первой  вспышки спичка  загоралась  еще  дважды,  примерно  с
получасовым интервалом. И  все. Возможно,  он заснул.  А  может, и нет.  Мне
необходимо было немного поспать самому. И в пламенеющем  зареве  восходящего
солнца и наконец сдался. Все свои дела он провернул бы под покровом ночи, не
дожидаясь дневного  света. В  ближайшие  несколько часов  едва ли произойдет
что-нибудь  новое.  Да и  что  ему  следовало  делать? Да  ничего  -  только
затаиться и ждать, пока само собой не пролетит спасительное время.
     Когда Сэм разбудил меня, показалось, что я спал всего лишь пять  минут,
однако уже был полдень. Я раздраженно заворчал:
     - Ты что, разве не заметил  моей записки? Ведь я специально приколол ее
на виду, чтобы ты дал мне выспаться.
     - Заметить-то  заметил, но тут пришел  ваш  старый  приятель  инспектор
Бойн. И я подумал, что вам...
     На этот раз Бойн явился собственной персоной. Он вошел в  комнату вслед
за Сэмом без приглашения и приветствовал меня не слишком-то сердечно.
     Чтобы избавиться от Сэма, я сказал:
     - Ступай разбей там на сковородку два-три Яйца.
     - Джефф, куда  ты  гнешь,  вешая  на  меня  такое дело? -  возбужденным
металлическим голосом  начал Бойн. -  Я оказался по твоей милости в дурацком
положении, рассылая во все стороны своих людей в погоне за какой-то химерой.
Спасибо, что я не  завяз в этом  еще  больше - не арестовал того  парня и не
учинил ему допрос.
     - Выходит, ты не видишь в этом нужды? - сухо спросил я.
     Взгляд, которым он смерил меня, был достаточно красноречив.
     - Тебе хороню  известно, что в отделе я не  один. Там  есть люди повыше
меня,  перед которыми  я  отчитываюсь в  своих  действиях.  Как,  по-твоему,
красиво эго  выглядит,  когда я за счет  отдела на  полдня посылаю одного из
своих ребят прокатиться на поезде на какой-то богом забытый полустанок...
     - Значит, вы нашли сундук?
     - Мы выследили его  через транспортную контору,  - твердым, как  скала,
голосом ответил он.
     - И открыли?
     -  Мы   сделали  больше.  Мы  связались  с  несколькими  расположенными
поблизости  фермами, и с  одной  из  этих ферм миссис Торвальд  приехала  на
станцию и открыла сун