ненадолго появлялся лишь сгорбленный старик да выходила  за  водой  девчушка
лет пятнадцати.
     Когда сумерки сгустились, мы осторожно подошли к  хате.  Работавшая  во
дворе девушка, увидев странно одетых,  забрызганных  грязью  людей,  сначала
испугалась, но, услышав русскую речь, успокоилась. Понять  ее  было  трудно,
поскольку говорила она  только  по-польски.  К  счастью,  старик  объяснялся
по-нашему довольно сносно. От него мы узнали, что  дном  в  хуторе  побывали
полицаи и предупредили о возможном появлении  трех  советских  летчиков.  За
укрывательство  они  грозили   расстрелом.   За   поимку   русских   обещали
вознаграждение.
     Старик посоветовал пожить у него дня два, пока уляжется тревога. Но  мы
решили этой же ночью переправиться  через  Западную  Двину.  Ведь  пока  нас
разыскивала только  полиция,  а  потом  фашисты  могли  послать  и  воинское
подразделение для прочесывания леса и наблюдения за берегом реки.
     До  Западной  Двины  оставалось  пройти  не  более   трех   километров.
Поблагодарив старого крестьянина за информацию, мы зашагали  в  непроглядную
темень. Шли чуть \13\ ли не ощупью - сначала  по  указанным  нам  тропинкам,
затем по бездорожью, ориентируясь по компасу.
     Вскоре набрели на другой  хутор.  Здесь  в  первом  же  доме  нам  тоже
посчастливилось встретить честных и гостеприимных людей.
     Молодой мужчина, пока жена его готовила для нас ужин, рассказал, что  у
них тоже побывали полицаи и предупредили о появлении летчиков. Узнав о нашем
намерении сегодня же переправиться через реку, он сокрушенно заметил:
     -  До  Двины,  почитай,  верст  пять  будет.  И  дорога  скверная.  Без
проводника вам никак не обойтись.
     Подумав немного, он  виновато  взглянул  на  жену,  двух  малых  детей,
решительно встал из-за стола и сказал:
     - Придется помочь. Не пропадать же вам тут.
     После ужина мы  двинулись  в  путь.  Шли  молча,  осторожно  ступая  по
росистой траве. Вскоре впереди черненым серебром блеснула гладь реки. Но  мы
так выбились из сил, что о переправе и думать было нечего.
     - Тут неподалеку дюже добрый мужик живет, - сказал  проводник,  заметив
нашу  усталость.  -  У  него  смело  можно  остановиться  на  отдых.  Первым
председателем сельсовета был. Да и речку он хорошо знает: рыбак заядлый.
     Но наш знакомый тут же  оговорился,  что  прямо  к  этому  мужику  идти
нельзя. К нему иногда наведывается дальний  родственник,  который  служит  в
полиции. Лучше всего переночевать в сарае, что стоит на отшибе.
     Уговаривать нас не пришлось. Минут через десять мы уже были в  сарае  и
дышали пряным ароматом сена.  Пожелав  нам  удачи,  наш  проводник  заспешил
домой.
     Через некоторое время я попросил Игоря сходить к "дюже доброму  мужику"
и, если позволит обстановка, поговорить с  ним:  сможет  ли  он  помочь  нам
перебраться через Двину.
     Копейкин вернулся минут через двадцать.  Он  доложил,  что  с  хозяином
переговорил,  мужик  показался  ему  вполне  надежным.  Его  сообщение  меня
успокоило. Мы поднялись по лестнице на стог сена и улеглись спать.
     Утром нас разбудил грохот автомашин. Через щель в стене я  увидел,  что
по  дороге  двигалась  большая  колонна  крытых  брезентом  грузовиков.  Нам
пришлось на всякий  случай  подготовить  к  бою  весь  свой  "арсенал":  два
пистолета \14\ ТТ, наган  и  ручную  гранату.  Но  автомашины  в  хуторе  но
остановились, и, когда они скрылись за поворотом, вновь наступила тишина. Мы
достали карту и стали уточнять маршрут дальнейшего движения.  Хотелось  идти
напрямую, чтобы максимально сократить путь, но  этого  нельзя  было  делать.
Обстановка обязывала  нас  обходить  города  и  крупные  населенные  пункты,
держаться подальше от шоссейных и железных дорог.
     Мы так увлеклись уточнением маршрута, что на какое-то время забыли, где
находимся. Поэтому скрип дверей сарая показался нам  резким  и  неожиданным.
Кто-то  стал  подниматься  по  лестнице.  На  всякий  случай  взяли  в  руки
пистолеты. Секунды напряженного ожидания,  и  над  ворохом  сена  показалось
добродушное лицо с небольшой бородкой.
     - Он! - с облегчением выдохнул Игорь и первым сунул наган за пазуху.
     Наш новый знакомый, которого звали Петром, извинился, что не мог прийти
раньше:  к  нему  заезжал  дальний  родственник  -  полицай.  Потом  пояснил
обстановку. Оказывается, мы вовремя выбрались из болота. На выходах из  него
фашисты устроили несколько засад. Нас усиленно разыскивают. Полицаи из  кожи
лезут вон, чтобы получить вознаграждение.
     - Вот что, Петре, - сказал я после короткого раздумья. - Мы тебе верим.
Сумеешь нам помочь переправиться через реку?
     Наступила томительная пауза. Петро молча теребил свою  бородку.  Потом,
словно размышляя вслух, заговорил:
     - Сегодня суббота. Немцы и полицаи в этот день больше  отсиживаются  по
хатам, горилку глушат. А мне порыбачить бы не грех... Пойду-ка проверю  свои
снасти, а к вам жинку пришлю с харчами.
     Часа через два после завтрака Петро снова появился. Он посоветовал  нам
переправляться через реку ночью на плоту. Полиция все еще ждет нас на выходе
из болота.
     Часов  в  двенадцать  ночи  наш  проводник  один  сходил  на  берег  и,
вернувшись, сообщил, что кругом тихо. А в половине первого мы,  прихватив  с
собой веревки, двинулись в путь. Дул пронизывающий осенний ветер. О берег, к
которому вышли довольно быстро, с шумом плескались волны. Скатив в воду пять
толстых бревен, заранее \15\ заготовленных Петром,  мы  крепко  связали  их.
Плот получился неплохой.
     - Возвращайтесь скорее, -сказал на прощание наш провожатый.-Буду ждать.
И не я один...
     Мы поблагодарили его и оттолкнулись тостами от берега. Плыли намеченным
курсом к споим - первый успех на опасном и  трудном  пути.  Учащенно  билось
сердце, нахлынули воспоминания. Ведь в ста пятидесяти километрах от Западной
Двины находилась моя родная деревня. Там прошло-протопало босоногое детство.
Там я учился и работал. Там живут, во всяком  случае  жили,  мать  и  отчим,
ставший мне дорогим и близким человеком.
     Да простит меня читатель за отступление,  которое  я  намерен  сделать.
Каждый из нас кому-то обязан своими первыми шагами в большую жизнь. И как не
вспомнить с чувством глубокой благодарности учителей, наставников  и  просто
хороших людей, послуживших надежной опорой на пути к заветной цели! \16\

БЕРЕГ НАШЕГО ДЕТСТВА
     Село Курилово. В доме, конфискованном  у  мироедов  Советской  властью,
разместилась начальная школа. Заведовал ею Никифор Иванович Маслов.  В  моей
памяти он оставил, пожалуй, самый глубокий, неизгладимый след.
     В бурные годы становления Советской власти в нашем приграничном  районе
свирепствовало не только кулачье, нередко появлялись и банды "зеленых".  Они
убивали коммунистов и комсомольцев, громили сельские Советы. Наш учитель  не
раз вступал в смертельные  схватки  с  ними.  Об  этом  свидетельствовали  и
многочисленные шрамы на его лице.
     К нам, ученикам, Никифор Иванович относился с одинаковой  строгостью  и
заботливостью. Он щедро делился с нами своими знаниями и  житейским  опытом,
воспитывал у нас любовь к  Родине,  честность,  справедливость,  трудолюбие,
разжигал страсть к наукам. Именно благодаря ему я уже после  первого  класса
стал регулярно читать газеты и журналы.
     Никифор  Иванович  организовывал  интересные  экскурсии   по   наиболее
памятным местам Псковщины, увлекательно рассказывал нам о героях гражданской
войны, старался привить любовь к родному краю. Жил  он  в  трех  верстах  от
Курилова, но на период весенней распутицы и на зиму переселялся в школу, где
занимал небольшую комнатку. Сколько раз в непогоду он оставлял меня  у  себя
ночевать!
     Начиная  с  пятого  класса  мне  пришлось  учиться  в  поселке   Идрица
Себежского района. Он находился в 25 километрах от нашей деревни.  Жили  мы,
мальчишки, - а таких, как я, было большинство - в полуобщежитии  при  школе.
Всем нам выдавали скудный картофельный паек; мясо и жиры видели редко, да  и
хлеба вдоволь не ели. Однако никто не унывал,  не  жаловался,  каждый  думал
только об  учебе.  Никогда  не  забыть  таких  верных  товарищей,  как  Федя
Сковорода, Федя Фролов,  Арсений  Жолудев  и  Гоша  Никоненок.  Несмотря  на
разность характеров, нас объединяла крепкая дружба.
     Окончив седьмой класс, некоторые школьники устраивались на работу. Ведь
наша фабрично-заводская школа-девятилетка с пятого  класса  прививала  своим
питомцам трудовые навыки. У нас были прекрасно  оборудованные  мастерские  с
токарными станками по  дереву  и  металлу,  своя  электростанция.  Труд  как
учебная дисциплина  доставлял  нам  истинное  удовлетворение.  Частенько  мы
проводили в  мастерских  все  вечернее  время,  чтобы  под  руководством  Н.
Дроздецкого завершить начатую днем  работу.  А  старшеклассники  обязательно
проходили практику на местных производственных предприятиях.
     В середине мая 1932 года мне, как и многим моим  однокашникам,  удалось
впервые увидеть крылатую машину. На маленькой площадке возле  деревни  Лужки
приземлилась группа самолетов. Занятия сразу были прерваны. Школьники вместе
с учителями поспешили на аэродром.
     И вот мы стоим у четырехкрылой,  похожей  на  стрекозу  машины.  Улучив
момент, я, вопреки запрету,  провел  по  ее  обшивке  рукой  и  с  некоторым
недоумением ощутил не металл, а холщовое полотно, почти такое, из которого у
меня были сшиты штаны. Откуда мне,  сельскому  мальчишке,  было  знать,  что
знаменитый  У-2  (названный  впоследствии  По-2  в  честь  его  талантливого
конструктора Н. Н. Поликарпова), на котором воспиталось и  выросло  не  одно
поколение советских авиаторов, строился из дерева и обтягивался перкалем.
     Когда школьники немного успокоились, один из летчиков,  по  возможности
популярно, рассказал нам,  как  устроен  самолет  и  почему  он  держится  в
воздухе. Мы, конечно, почти ничего не поняли из его объяснений, по некоторые
услышанные слова запомнили крепко: "элерон", "киль",  "стабилизатор".  Позже
кое-кто даже старался щегольнуть этими авиационными познаниями.
     В отличие от многих своих товарищей я не  питал  особой  надежды  стать
летчиком. И вовсе не потому, что меня пугали разные рассказы о катастрофах и
пожарах в воздухе. Страха я не испытывал. Просто мне  тогда  и  самому  было
неясно мое  призвание.  То  хотелось  стать  учителем,  таким,  как  Никифор
Иванович Маслов,  то  кавалеристом,  которых  частенько  доводилось  видеть,
поскольку кавдивизия располагалась неподалеку от Идрицы,  в  сосновом  бору,
то... Да мало ли  желаний  возникает  у  подростка?!  Но  все  они  хрупкие,
неустойчивые.
     В  1934  году,  в  связи  с  переходом  на  десятилетнее   обучение   и
реорганизацией средних школ, в нашем классе осталось всего восемь  учеников.
Троих, пожелавших продолжать учебу, в  том  числе  и  меня,  Себежский  роно
направил в город Великие Луки в учительский институт. Но мы прибыли  туда  с
большим опозданием, и нас не допустили к занятиям.
     Пришлось вернуться обратно.
     Дома меня приняли как дезертира с фронта науки. Надо было  устраиваться
на работу. Вскоре подвернулся подходящий случай.  Мой  родственник,  Николай
Кухарев, пригласил меня в Ленинград. Там, на фабрике "Скороход", он  работал
плотником.
     Рабочих рук в большом городе не хватало, и  я  без  всяких  родственных
связей  устроился  в  строительный  трест.  Сразу  же  поступил   на   курсы
штукатуров. Не желая стеснять многодетную семью Кухаревых, которая ютилась в
маленькой комнатке, я уже на следующий день распрощался со своими родичами и
переехал в общежитие.
     Курсы были полугодичные. Но несколько человек из пашей группы  решились
сдавать на третий разряд, проучившись всего три  месяца.  Сказалась  прежняя
трудовая  закалка.  И  вот  мы  получаем  зачетное  задание:  самостоятельно
приготовить раствор и отделать угол карниза. В состав комиссии, которая  нас
экзаменовала, входил сам главный инженер треста  Калюжный.  Его  присутствие
особенно смущало ребят, и  работа  у  нас  поначалу  не  спорилась.  Спасибо
старому  производственнику  "дяде  Феде".  Своими  ободряющими  словами   он
поддержал нас.  Движения  паши  стали  осмысленными  и  уверенными,  раствор
ложился ровно. На  следующий  день  мне  и  еще  двум  ученикам  объявили  о
зачислении нас штукатурами в бригаду А. Никитина. Насчитывала она пятнадцать
человек, отличалась слаженностью в работе.
     На стройке я подружился с  арматурщиком  Дмитрием  Шурубовым,  стройным
черноволосым парнем высокого роста. Мне нравились его энергия и  собранность
в работе, простота и внимательность к людям. Был  он  смел  и  принципиален,
когда выступал с критикой  недостатков.  Позже  я  узнал,  что  он,  хотя  и
ненамного старше меня, уже член комитета профсоюза стройки.
     Долгие зимние вечера мы с Шурубовым частенько коротали вместе, обсуждая
различные вопросы. Как наиболее  грамотным  молодым  рабочим,  комсомольская
организация поручала нам проводить громкие читки газет и  беседы.  А  вскоре
нас обоих приняли в комсомол.
     Активной  и   содержательной   была   деятельность   нашей   молодежной
организации. В кружках мы изучали историю ВКП(б) и вопросы текущей политики.
По выходным дням занимались парашютным спортом. 1 мая 1936 года  я  совершил
свой первый прыжок с вышки.
     Но Ленинград - город  морской.  Нередко  к  нам  на  стройку  приходили
уволившиеся в запас моряки. Затаив дыхание? слушали мы их рассказы о море, о
службе на боевых кораблях, любовались формой одежды. При каждой  возможности
ездили  на  экскурсии  в  легендарный  Кронштадт,  знакомились   с   боевыми
кораблями. Дружба с  моряками  навела  меня  на  мысль  подать  заявление  в
Военно-морское училище имени М. В. Фрунзе. Документы мои приняли, и я  начал
готовиться к вступительным экзаменам. Но ряд  обстоятельств  вскоре  изменил
это намерение.
     Ленинский комсомол, взявший шефство над Военно-Воздушным Флотом, бросил
клич: "Молодежь, на  самолеты!"  Ленинградцы  горячо  откликнулись  на  этот
призыв.  По  решению  бюро  обкома  ВЛКСМ  многим  юношам  надлежало  пройти
медкомиссию для определения годности к службе в авиации. В конце мая  пришла
повестка и мне, из военкомата Фрунзенского района. Все врачебные кабинеты  я
прошел благополучно и с нетерпением стал ждать  результатов.  Они  оказались
ошеломляющими: из ста двадцати членов нашей комсомольской организации только
двое были признаны годными к службе в авиации. Остальных товарищей по разным
причинам отсеяли ~ кого по состоянию здоровья, кого  по  возрасту,  иных  по
образованию. В летные училища принимались юноши не старше 20 лет, окончившие
среднюю школу. По послед нему пункту не прошел и Дима Шурубов, у которого за
плечами было всего восемь классов.
     Успешно прошел я и более строгую окружную медицинскую комиссию.  Честно
говоря, трудности, которые пришлось преодолеть, обострили у меня  интерес  к
авиации. Как ни говори, а из  каждых  шестидесяти  человек  в  летную  школу
принимали лишь одного. Было о чем подумать. Комсомол указывал мне  дорогу  в
небо. Здоровье и  другие  данные  позволяли  пойти  по  этому  трудному,  но
увлекательному пути. И тогда я твердо решил пойти не в Военно-Морской  Флот,
а в Военно-Воздушный. Окончательный  выбор  был  сделан.  Решение  мандатной
комиссии, утвердившей мою кандидатуру, еще больше окрылило меня.
     Вечером мы долго бродили с Димой Шурубовым по улицам города,  вспоминая
недавние  волнения.  Друг  признался,  что  завидует  мне,  и  заявил,   что
обязательно поступит в аэроклуб. Это станет первой ступенью на  его  пути  в
боевую авиацию.
     Забегая вперед, скажу: Дима сдержал  слово.  В  том  же  1936  году  он
поступил в аэроклуб, а в 1938-м - на несколько месяцев раньше меня - окончил
ускоренный курс Борисоглебской школы летчиков и в звании младшего лейтенанта
убыл в строевую часть.
     Я же в  числе  28  отобранных  комсомольцев  был  направлен  учиться  в
Оренбург. К месту назначения мы выехали 8 августа 1936 года.
     Занятия проходили в довольно сложной обстановке  и  не  всегда  гладко.
Молодежь, собранная в БТК (батальон  теоретического  курса),  в  большинстве
своем не имела ни жизненного опыта, ни необходимой физической подготовки. От
воспитателей требовалось не только высокое педагогическое мастерство,  но  и
выдержка, терпение.  А  такими  качествами  тогда  обладали  далеко  не  все
командиры.
     Курсантам нашей роты, прямо скажу, повезло. Капитан Иванов, по-юношески
стройный и подтянутый, первым делом проверил нашу строевую выучку.  Кажется,
результаты его удовлетворили. Но вот на гимнастических снарядах  большинство
курсантов работало из  ряда  вон  плохо.  И  нам  стало  стыдно,  когда  наш
сорокалетний командир подошел к  перекладине  и  с  артистической  легкостью
выполнил несколько сложных упражнений. А он никого не стал распекать, просто
сказал: "Будем заниматься по вечерам". Все, даже те, кто не попал  в  слабую
группу, охотно согласились. Нас немного удивило, но и  безмерно  обрадовало,
что ротный согласился пожертвовать  ради  нас  почти  всем  своим  свободным
временем.
     В середине февраля 1937 года рота наша была преобразована в авиационный
учебный отряд. Мы распростились с капитаном Ивановым, которого успели крепко
полюбить за справедливую строгость и внимание к людям. Командиром отряда был
назначен старший лейтенант Штовба, с которым мм встречались редко,  ибо  все
летные заботы лежали на инструкторе и командире звена.
     Командир звена  старший  лейтенант,  а  позже  капитан,  Водовозов  был
человеком с несколько неуравновешенным характером.  Но  он  вложил  огромный
труд в обучение нас летному делу. Инструктор - старший лейтенант Бородкин  -
наоборот отличался спокойствием и выдержкой. Эти качества сочетались в нем с
методическим мастерством. Если  командир  звена  за  малейшую  оплошность  в
полете "разносил" курсанта, хотя и  беззлобно,  то  инструктор  на  редкость
терпеливо объяснял каждую ошибку. Мне и сейчас кажется,  что  не  многие  из
нас, уже опытных летчиков, могли бы  с  таким  тактом  и  терпением  обучать
молодежь летному делу.
     Более  высокое  руководство  представляли  командир  эскадрильи   майор
Погрешаев и комиссар старший политрук  Ковба.  Они  занимали  такую  ступень
служебной лестницы,  которая  в  понимании  курсантов  находилась  где-то  в
заоблачных далях. Командование эскадрильи, разумеется, делало  свое  дело  -
учило командиров отрядов и звеньев. Но, поскольку речь зашла о  структуре  и
людях, ее олицетворяющих,  добавлю  еще,  что  курсантские  эскадрильи  были
сведены в 1-ю бригаду летчиков (2-я бригада готовила штурманов).  Командиром
нашей бригады был тогда майор В. Станичев, в дальнейшем видный  военачальник
ВВС.
     А теперь вернемся, так сказать, к основанию  пирамиды.  Меня  назначили
старшиной первой летной группы, иначе говоря - командиром отделения. В  нашу
группу входили и другие курсантские начальники: В. Графов- старшина звена на
правах помощника командира взвода, И. Карлашов - старшина отряда  на  правах
старшины роты. В соответствии с этими должностями мы и носили знаки различия
младшего командного состава.
     Почти каждый вечер нас навещали или  инструктор,  или  командир  звена.
После утомительных занятий в классах мы с нетерпением  ожидали  их  прихода,
ибо  из  бесед  всегда  узнавали  что-то  новое  о  своей  будущей  крылатой
профессии.
     В выходные дни у нас проводились разнообразные  спортивные  состязания,
чаще всего лыжные вылазки в Зауральную рощу. Но курсанты с нетерпением ждали
весны. С се приходом должна была начаться настоящая летная работа.
     И это  время  наступило.  В  середине  марта,  когда  солнце  растопило
потемневший снег, нам объявили, что в ближайшие дни слетаем с  инструкторами
в качестве пассажиров, для "общего о