аев, теплой травой; залетевший из палисадника золотистый  шмель  тяжело
гудел, бился о низкий потолок, потом  в  жаркую  тишину  комнаты  проникли
сдавленные звуки,  словно  кто-то  стонал,  давился  в  кухне,  и  Никита,
замерев, внятно услышал из-за двери приглушенный голос Валерия:
   - Диночка! Не надо, милая, там посторонний человек. Неудобно ведь!
   "Посторонний человек...  -  подумал  Никита,  весь  внутренне,  как  от
несчастья, съеживаясь и чувствуя острое и горькое напряжение  в  горле.  -
Да, он прав. Мы совершенно чужие. Да, я посторонний человек".
   И,  только  что  готовый  помочь  и  точно  кем-то  обманутый,  Никита,
испытывая едкий приступ одиночества,  встал,  перевел  глаза  на  Алексея.
Алексей, не двигаясь, сидел в кресле, смотрел в окно; узкий лучик  солнца,
покачиваясь на тополиной листве, падал в комнату, иглой скользил по нежной
белизне незагорелой кожи  на  его  груди,  видной  в  расстегнутом  вороте
рубашки.
   - Не буду мешать, - глухо сказал  Никита.  -  Наверное,  я  приехал  не
вовремя.
   Алексей пошевелился, его смуглое в зеленом полусумраке  лицо  приобрело
незнакомое выражение, и, будто преодолевая боль, он снизу вверх  посмотрел
на Никиту.
   - Хочешь, поедем в Крым, брат? Через две недели сядем в машину, баранку
в руки, шоссе, ветер - и пошел. Только отщелкивает спидометр.  В  Крыму  у
меня дочь. Маленькое белоголовое существо. Она ждет. Мы не видели ее  год.
Хочешь со мной на неделю в Ялту?
   - Нет, - ответил Никита. - Никуда не поеду. Даже в Ялту.
   - У тебя каникулы, - сказал Алексей. - А я в Крыму обкатываю машину.
   Он сидел неподвижно,  сжимая  пальцами  погасшую  сигарету,  глядел  на
Никиту с ожиданием.
   - Скажи, брат, зачем ты приехал в Москву? Мать умерла, и ты  приехал  к
родственникам?
   - Я привез письмо матери к Георгию Лаврентьевичу.  Она  написала  перед
смертью. И просила передать, - ответил Никита. - Только поэтому.
   - Понятно, - проговорил Алексей и досадливо обернулся к  скрипнувшей  в
кухне двери.
   В комнату вошел Валерий, вскинул и  опустил  плечи  с  видом  бессилия,
выдохнув, как после бега, воздух, произнес изнеможенно:
   - Дина рассердилась на меня и куда-то ушла. Я виноват. И,  по-моему,  к
тебе, Алеша, клиент рвется. Ни к селу ни к городу.  Топчется  на  крыльце.
Инженер твой... Что его принесло?
   Алексей ударил кулаком по подлокотнику кресла.
   - Во-первых, у меня нет клиентов, - неприязненно сказал он.  -  У  меня
есть в автошколе только ученики. Кто там? Олег? А ну, позови  его,  чертов
звонок! Быстро!
   - Представляешь, как он командовал на войне? - развел руками Валерий. -
Сплошной металл в голосе! Деваться некуда, все  время  воспитывает!  Есть,
товарищ капитан запаса, выполняю приказ.
   - Выполняй, - усмехнулся Алексей. - Старшины на тебя хорошего нет.
   Минуту спустя Валерий ввел  в  комнату  невысокого,  средних  лет,  уже
полнеющего человека в добротном сером летнем костюме и, несмотря на  жару,
в галстуке. Он вытирал носовым платком пот с залысин,  глядел  на  Алексея
виноватыми, улыбающимися глазами, топтался за порогом в замешательстве.
   - Добрый день,  Алексей  Георгиевич,  я  к  вам  на  минуту,  извините,
пожалуйста, что домой...
   - Проходи, Олег, и знакомься, - сказал Алексей, пожимая ему руку. - Это
мой двоюродный брат Никита. С Валерием  знакомы.  Что  случилось?  Правила
утром сдавали? Садись. И докладывай.
   - Все! Катастрофа, Алеша...  Я  засыпался  на  разводке,  представь!  -
сказал  инженер  и,  со  вздохом  сев  к  столу,  смущенно  засмеялся.   -
Трехсторонний перекресток, машина, трамвай, мотоциклист,  смещенные  пути.
Не  пропустил  мотоциклиста,  что-то   напутал   с   трамваем,   нагородил
несусветную ерунду. Инспектор, мрачный такой тип, не запомнил его фамилию,
глазел на меня, как на идиота. Тогда я ему говорю: "Вы видели  идиота?"  А
он: "Кого вы имеете в виду?" - "Себя,  конечно".  И  ушел  с  двойкой.  Не
ученик у вас, а идиот, Алексей Георгиевич!
   Он  говорил  это,  обращаясь  к  Алексею  то  на  "вы",  то  на   "ты",
стесненно-весело посмеиваясь, но это было явное возбуждение  расстроенного
человека, и Алексей, не перебивая, строго выслушал его; Валерий же, скосив
на инженера выгоревшие брови, запустил руки в карманы своих помятых  брюк,
снисходительно фыркнул:
   - Это же примитивный  вариант,  господи.  Главная  и  неглавная  улица.
Мотоцикл, видимо, был помехой справа...
   - Ну, что же ты, в конце концов, напутал? - спросил Алексей, не обратив
внимания  на  слова  Валерия.  -  Начерти  схему   перекрестка,   трамвай,
мотоцикл... Как было? Нарисуй все, Олег Геннадьевич!
   Никита молча смотрел на них, совершенно не  понимая  того,  о  чем  они
говорили.
   Олег Геннадьевич, скомкав в руке  носовой  платок,  достал  с  какой-то
чрезмерной   поспешностью   записную   книжку   в   кожаном   переплетике,
автоматический карандаш, начертил что-то довольно-таки нервозно и с  виной
и робостью поднял глаза на Алексея.
   - Вот так было на перекрестке, Алеша...
   - Ну? - требовательно сказал Алексей. - Разводи.
   - Я пропускаю мотоциклиста, трамвай. После этого делаю левый поворот на
перекрестке. Так?
   - Что же ты не развел так инспектору? - спросил Алексей с укоризной.  -
Растерялся, что ли?
   - Состояние прострации, - убито вздохнул Олег Геннадьевич и снова обтер
платком влажные залысины. - Адская неуверенность,  понимаешь,  какая-то...
Теперь не представляю, как сдам послезавтра практическую езду. Если  опять
будет принимать какой-нибудь мрачный тип, я пропал!..
   - А если ты будешь думать об этом, - прервал Алексей,  -  я  немедленно
прекращаю обкатывать  твою  машину,  и  можешь  завтра  же  продать  ее  в
комиссионном магазине. Это тебе ясно?
   - Да, да.  -  Олег  Геннадьевич,  искательно  глядя  своими  виноватыми
глазами на Алексея, забормотал: - Может быть, все это действительно не для
меня, бог к этому делу способностями обошел...
   - Чепуху говоришь, Олег! - опять  заговорил  Алексей.  -  Ты  пересдашь
правила и сдашь практическую езду. Ты куда? Домой сейчас? А ну-ка пойдем к
машине. Пока не очень ясны причины паники.  Рановато  отступаешь.  Слушай,
Валя, ты можешь ехать. Завтра увидимся. Хватит зевать - челюсти вывихнешь!
- Он повернулся к демонстративно скучающему Валерию; тот  зевал,  сидя  на
подоконнике; перевел взгляд на  Никиту,  добавил:  -  Если  ты,  брат,  не
против, поедем  с  Олегом  Геннадьевичем,  я  покажу  тебе  новую  Москву.
Юго-Запад. Поехали вместе.
   - Но... как это? - выговорил Олег  Геннадьевич  и  привстал,  засовывая
смятый платок в карман.  -  Ты  хочешь,  чтобы  я...  вел  машину?  Н-нет,
Алексей, я лучше сегодня на такси... Юго-Запад - это через  весь  город...
Собью еще кого-нибудь, упаси боже...
   Алексей настойчивым тоном оборвал его:
   - Я хочу, чтобы ты довез себя домой на своей машине. Ясно? Зачем я тебя
учил? Все получится. Я буду сидеть рядом. Как в учебной. Надеюсь,  ты  уже
не в состоянии прострации?
   - Не знаю, Алеша.
   - Тем лучше и легче. Пошли к машине.
   - Я немного провожу вас, - проговорил сквозь  зевоту  невинным  голосом
Валерий и с выражением безразличия намотал и размотал  на  пальце  цепочку
ключика от машины. - Я могу вас сопровождать, так сказать, эскортом.
   Но как  только  Алексей  с  инженером  вышли,  он  иронически  покрутил
ключиком возле виска, сказал Никите:
   -  У  нашего  братца   профессиональный   заскок.   Гвардейская   фирма
автоинструктора. И одержимость. Каждый по-своему с ума сходит. Поэтому  не
удивляйся. Значит, ты с ними, братишка?
   - Да. Поеду. А что?
   - По-моему, этот инженер - полнейшая бездарность в смысле вождения.  На
кой бес возится с ним Алешка, не понимаю!



7

   В центре города машина подолгу останавливалась на  узких  перекрестках,
пропуская сверкающий  под  низким  предзакатным  солнцем  плотный,  слитно
ревущий поток уличного движения, и,  переждав,  с  запозданием  и  рывками
трогалась на зеленый свет, набирая  скорость,  и  Олег  Геннадьевич,  весь
напряженный, без пиджака - под мышками белая  сорочка  намокла,  -  вобрав
голову в плечи, торопясь,  переключал  скрежещущие  скорости,  опасливо  и
умоляюще косился при этом на Алексея, как в ожидании окрика или удара.  Но
Алексей не говорил ни слова, как бы не замечал ничего.
   Несколько раз на этих перекрестках, то отставая, то обгоняя, вплотную к
машине притирал свою обшарпанную "Победу" Валерий,  смеясь,  махал  рукой,
поощрительно кричал им:
   - Ну, жмите, милые, жмите! Впереди ни одного милиционера! Никитушка,  а
может, ко мне?
   И, помахав, уносился  вперед,  лавируя  между  рядами  машин  с  наглой
лихостью матерого таксиста, легко втираясь  в  этот  бесконечно  катящийся
поток улицы.
   Предвечернее солнце сухо жгло, в оранжевой пыли стояло над  крышами;  в
машине было нестерпимо душно, химически пахла кожа новеньких,  пропеченных
солнцем сидений, и пахло теплым маслом, горячей резиной;  на  перекрестках
удушливо врывался в окна выхлопной газ от  гремевших,  лязгающих  кузовами
грузовиков;  нескончаемо  огромный  перенаселенный   город   сиял,   везде
вспыхивал  стеклами  этажей  недавно  выстроенных  блочных  домов,  лениво
чертили по белесому знойному небу железные стрелы кранов над строительными
лесами; густые  толпы  народа  хаотично  скоплялись,  заполняли  тротуары,
длинные очереди ожидали на остановках; и, отяжелев от пассажиров,  как  бы
огрузшие, шли по расплавленному асфальту троллейбусы -  были  часы  "пик",
когда  город,  накаленный  солнцем  и  моторами  за  день,  весь  горячий,
достигает предельной точки в своем бешеном ритме,  в  своем  шуме,  визге,
грохоте, в своей толчее, в своем убыстренном в эти часы движении.
   - Начался Юго-Запад, Никита, новый район, -  сказал,  не  оборачиваясь,
Алексей. - Не похоже на Замоскворечье, верно?
   "Зачем он мне это показывает?" - подумал  Никита  и  почти  равнодушно,
мельком посмотрел на однообразные,  неуклюжие  квадраты  белых,  с  узкими
балкончиками домов, на те же пульсирующие толпы народа  на  тротуарах,  на
жаркий и широкий, как площадь, разделенный пыльными тополями, проспект, по
которому в завывающем, тесно сбитом потоке двигалась их машина,  и  устало
откинулся на сиденье, изнеможенный жарой, духотой, слабо пытаясь понять  и
не понимая, зачем он  согласился  ехать  куда-то  на  Юго-Запад  вместе  с
Алексеем и его учеником, хотя ему было все равно, куда ехать, и он не  мог
бы дать себе отчет в том, что сейчас для него имело значение, так  как  не
имело значения многое, что раньше было осмысленно логичным  и  прочным,  а
теперь только соизмеримым с прежним.
   И может быть, поэтому ему непонятно было и  раздражало  волнение  Олега
Геннадьевича, и почему-то  не  хотелось  видеть  его  влажные  на  затылке
светлые волосы, уже тронутые нитями седины,  его  красную  подбритую  шею,
видеть его суетливые рывки полнеющими покатыми плечами и  этот  испуганный
взгляд в сторону Алексея при скрежете скоростей.
   "Неужели это так важно... то,  что  он  делает?  -  подумал  Никита.  -
Неужели это так ему нужно?"
   - Руль! - вдруг сказал Алексей и наклонился, выровнял руль одной рукой.
- Не кидай его, черт возьми, как автомат! Ты не в атаку идешь. Выбери одно
направление и не виляй. Спокойно.
   - Да, да, Алеша, - сконфуженно пробормотал Олег Геннадьевич.  -  Я  так
буду. Все время забываю. Ты командуй, Алеша.
   Алексей сказал:
   - Попробуй без команд. - И, помолчав, усмехнулся. - Знаешь, Олег, что я
вспомнил? Ночную атаку немцев на "Красном Октябре". Вспомнил вот, не  знаю
почему. Ты со взводом стоял справа от  меня.  В  стыке  с  ротой  капитана
Сероштана.
   - Разве? - спросил Олег  Геннадьевич,  не  отрывая  внимания  от  жарко
блещущего под солнцем ветрового стекла. - Ты говоришь, капитана Сероштана?
   - Да, мы занимали оборону  на  границе  с  цехом  номер  четыре.  Возле
баррикад из металлолома. Немцы пошли ночью. Холод был, замерзала смазка на
автоматах. Мы услышали, как они запутались в проволоке, и закричали. Тогда
была почти рукопашная. Помнишь?
   - Да, вспоминаю... Кажется, перед Новым годом. А, Алеша?
   - Ну вот. А после ты пришел с флягой спирта. У какого-то убитого  немца
взял. Прекрасный был спирт! По-моему, авиационный.
   - Я? С флягой спирта? - восторженно изумился Олег Геннадьевич. - Взял у
какого-то убитого немца?
   - Помнишь, сидели в блиндаже, пили спирт, а  ты  еще  о  какой-то  Тане
говорил, однокласснице, что ли. Она  писала  тебе.  Забыл  тебя  спросить,
Олег. Давно хотел... Твою жену Таней зовут?
   Машина затормозила в разгоряченном, со всех сторон дышащем отработанным
бензином железном стаде, нетерпеливо и густо  скопившемся  перед  огромным
перекрестком, залитым солнцем. Ожидая зеленый свет, вибрировали,  работали
вокруг на холостом  ходу  моторы,  и  Никита,  выпрямившись  после  толчка
вперед,  с  непониманием  увидел   испуганное,   оторопелое   лицо   Олега
Геннадьевича, услышал его внезапно рассерженный голос:
   - Опять я резко нажал, по-идиотски! Прости, пожалуйста, Алеша... Я  как
расплавленный, хоть выжимай.
   По его щеке скатывались  струйки  пота;  Алексей  по-прежнему  спокойно
сказал:
   - С нами сидела санинструктор Зоя. А ты уже пьяный был, говорил об этой
Тане, а Зоя тебя успокаивала, терла тебе уши и смеялась. Это ты,  кажется,
о ней сказал: "Колокольчик из медсанбата"?
   Олег Геннадьевич в утомлении облокотился на руль, потер седеющие виски,
точно в эту минуту усиленно напрягая  память,  чтобы  вспомнить,  повторил
нащупывающим тоном.
   - Зоя, Зоя... Ах да, Зоя! - Он, вспомнив, засмеялся. - Зоя  с  немецким
"вальтером".  Кажется,  ты  ей  пистолет  трофейный  подарил.  Синеглазая,
тоненькая! В тебя была без ума влюблена. Да, колокольчик, помню,  как  же,
Алеша! Ты же ведь был командиром  роты.  Сначала  она  бегала  к  тебе  из
медсанбата, а потом перешла в роту санинструктором.
   - Наоборот, - ответил Алексей, взглядывая на красный зрачок  светофора.
- Я бегал, а не она. Зоя погибла в сорок  третьем.  На  Курской  дуге.  Во
взводе Рягузова.
   - Какого Рягузова? Разве она погибла? Неужели?.. Не может быть!
   - Ты это должен помнить. Она погибла у нас на  батарее.  Под  Попырями.
Когда в стык прорвались немецкие танки и  отсекли  нашу  роту...  Седьмого
июля сорок третьего.
   -  Ах,  шут  возьми,  склероз,  склероз  начинается!  -   сказал   Олег
Геннадьевич и согнутым пальцем постучал себе в лоб. - Сколько лет,  Алеша,
прошло! Как будто и войны не было. Не верится...
   - Не так уж много. Не так уж...
   - Ох много, Алеша!
   - Не предмет для спора.  Просто  мы  по  уши  погрязли  в  повседневных
мелочах быта. К сожалению, забываем все. Прости, Олег, ты не ответил: Таня
стала твоей женой?
   - Нет, знаешь... Встретились после  войны.  Я  был  в  какой-то  драной
шинели. Она вроде меня не узнала. "Здравствуйте, до  свидания".  А  потом,
когда в "Вечерке" было объявление о моей защите кандидатской, она все-таки
прислала поздравительную телеграмму. У  меня  жена  инженер-химик.  Доктор
наук. Я, видишь ли, женился поздно...
   - Как ее звать?
   - Галина. Галина Васильевна.
   - Ты хорошо живешь, Олег?
   - Живу, в общем, ни на что не жалуюсь. Что ж, пожалуй, все  хорошо.  Но
если бы... Если б еще послезавтра сдать вот это вождение -  гора  с  плеч.
Глупо, но факт!
   - Не дергай  скорости,  -  сказал  Алексей.  -  Плавно  выжимай  педаль
сцепления. Пошли. Зеленый свет.
   Машина тронулась рывками в сразу неистово  помчавшемся  железном  стаде
машин, и Алексей отвернулся к окну, как будто не хотел  и  не  мог  видеть
суматошных  движений  рук  Олега  Геннадьевича,  с  металлическим  рокотом
переводящего скорости, и его  белой  полоски  зубов,  прикусивших  верхнюю
губу.
   - Старею, вероятно,  Алеша...  Живешь  как  заведенный,  в  сумасшедшем
ритме. К вечеру устаю чертовски. А голова  будто  кибернетическая  машина:
даны параметры - и все в одном направлении! - с горячностью заговорил Олег
Геннадьевич. - Будь это не  ты,  никогда  не  сел  бы  вот  так  за  руль!
По-моему, у меня никаких шоферских данных!.. Если бы такая реакция была на
войне - ухлопало бы в первой атаке...
   - Прекрати ныть, Олег, - сказал Алексей. - Если уже  сел,  то  прошу  -
спокойствие. Это для тебя сейчас главное. Ясно?
   Никита смотрел  на  затылок  Олега  Геннадьевича  и  почему-то  сейчас,
стараясь подавить в себе странную к нему неприязнь,  откинулся  на  заднем
сиденье, и тотчас Алексей внимательно посмотрел, спросил с сочувствием:
   - Ты что, брат? Надоело?
   - Да, одурел от жары, - проговорил Никита. - Мы скоро приедем?
   - Два квартала осталось, - ответил Олег Геннадьевич. - Как в бане. Хоть
бы дождь, правда?
   - Я не люблю дождь, - сказал с необъяснимой резкостью Никита.  -  Пусть
уж лучше жара.
   -  Да  как  сказать,  в  общем,  конечно,  -  мягко   согласился   Олег
Геннадьевич. - В ваши годы мы  думали  так  же.  Помнишь,  Алеша,  как  мы
ненавидели на фронте дождь и  снег?  Слава  богу,  что  ваши  ощущения  не
связаны с войной.
   - Слава богу, - ответил Никита.
   - Ты кого-нибудь встречал в последние годы? -  спросил  Алексей.  -  Из
роты, из полка...
   - В последние годы?  Нет.  Никого...  Нет,  ты  знаешь,  встречал.  Да,
встречал! - поправился оживленно Олег Геннадьевич. - Лет пять назад.  Ехал
в Кисловодск, вижу, в вагоне стоит проводник высоченного такого  роста,  и
знаешь, вижу - какое-то странно знакомое у него лицо. Будто во сне  видел.
Где я его встречал?  Когда?  Вхожу  в  купе,  говорю  жене:  "По-моему,  с
проводником из нашего вагона я вместе воевал, но,  хоть  убей,  забыл  его
фамилию. Сейчас я его приглашу в купе и  спрошу  у  него".  Жена  говорит:
"Неудобно. А если ты ошибся? Есть ведь похожие типы людей". Так, Алеша,  и
не поговорили, знаешь. А в Кисловодске вдруг  вспомнил:  Баранов!  Старший
сержант Баранов, мой командир отделения! Очень досадно было, да поздно!..
   - А ты, пожалуй, не ошибся: Баранов, кажется, откуда-то из  Ставрополя.
Но откуда точно, тоже забыл.
   - А ты кого-нибудь встречал?
   - Кроме тебя, нет, - ответил  Алексей  и  после  молчания  повторил:  -
Никого. От нашего поколения немного  осталось.  Вообще  нашего  фронтового
поколения нет. Половина выбита под Сталинградом, остальные - под  Курском,
потом на Днепре. Наш  год  призывался  в  сорок  втором.  И  сразу  -  под
Сталинград. Нам просто повезло.
   - Конечно, Алеша, ты  прав,  мальчишками  были.  Здесь  левый  поворот,
Алеша, левый? Но где же знак? - встревоженно  завозился  на  сиденье  Олег
Геннадьевич, подаваясь к стеклу. - Почему я не вижу знака?
   - Здесь его никогда и не было. Пора знать свои  Черемушки,  -  спокойно
сказал Алексей. - Это Профсоюзная. Какой твой дом?
   - Да, мы приехали, - возбужденно заговорил Олег Геннадьевич, оборачивая
к Алексею обрадованное, все в капельках пота лицо. - Просто не  верю,  что
это я сам вел  машину  через  весь  город!  Вот  этот  дом,  за  магазином
"Мебель". Здесь я на пятом этаже.
   - Давай к подъезду. Включи сигнал поворота.
   Олег Геннадьевич остановил машину напротив каменной арки ворот, вдохнул
в полную грудь воздух, с каким-то ребяческим облегчением  ударил  ладонями
по рулю и тихонько засмеялся счастливым смехом совершившего  тяжелый  труд
человека. Алексей, коротко взглянув на  него,  выключил  сигнал  поворота,
сказал ровным голосом:
   - Ты забыл выключить мигалку. За вождение я бы  тебе  поставил  тройку.
Нет плавности. Рвешь скорости. Еще боишься машин. На сегодня все.
   - Тройку? Да я сам бы себе  двойку  поставил,  Алеша!  Но  первый  блин
всегда комом. В нашем кабе в таких случаях говорят: приложим силы, доведем
до кондиции! Спасибо тебе за все! Подожди!  -  Олег  Геннадьевич  перестал
смеяться, положил руку на плечо Алексея, потянул к себе, затормошил его. -
Подожди, разве ты не  зайдешь?  Не-ет,  прошу  ко  мне!  Сейчас  мы  уютно