ветных мер.
     Было  строжайше  запрещено  покидать  пункт  временной  дислокации, как
официально  именовался  наш   форт,  без  крайней   необходимости,   личного
разрешения шефа  и записи в  книгу увольнений. Бегавший тайком  к шашлычнику
Леме,  с которым искренне, хотя  и  небескорыстно  сдружился,  участковый по
фамилии Злачевский, польской,  как он утверждал, принес следующую весть: три
дня в домах погибших будут стоять накрытые столы, заходи любой, ешь, пей (он
глотнул мечтательно) сколько хочешь, поминай ребят, а потом...
     -- Что потом?
     -- Старики будут думать, решать, назначать виновных.
     Контактировавший  по делу с надомным  автослесарем Мусой водитель Коля,
сорокалетний крепыш метрового роста, эти сведения в общих чертах подтвердил.
Тучи над нами явно сгущались.
     Я не  боялся смерти. В  атмосфере вечного  напряжения, почти бешенства,
рождаемого дурацкой службой, стесненными ненормально условиями и обстановкой
полувойны  она  действительно отступала, теряла  величественно-жуткий образ.
Смерть была рядом, через нас возили тяжело раненых в стычках,  подорвавшихся
на  фугасах и ржавых минах, данные о  потерях по боевому каналу передавали в
Ханкалу, но в  возможность собственного  конца  никто  не  верил. И  все  же
накрыться глупо, за  чужие грехи, получив очередь из  мчащегося  автомобиля,
взлететь с оставленным поодаль  грузовиком, словить пулю ночного снайпера не
хотелось.  На  душе  при  этом было крайне тяжело. Так или иначе, я оказался
замешан в грязной кровавой  истории, обжегшей  своей заурядной  жестокостью,
обходившей  нас прежде и воспринимавшейся  отвлеченно. Толком не выяснилось,
было ли что-нибудь за парнями,  и случившееся являлось  не борьбой, а подлым
убийством.
     Муху наградили почетным, не  положенным  нам по статусу знаком  "Лучший
сотрудник специальных подразделений", выхлопотанным  шефом в основном себе и
прихвостням.  Даун  получал  все   отличия  автоматом,  мы  с  Василичем  не
пользовались  благосклонностью верхов  и вообще были маргиналами  в  здешней
кодле.  Глупое  насекомое,  не  больно осчастливленное  милостью,  пошло  за
правдой:
     -- А  как же Борис? Вообще-то он задержал,  проявил это, бдительность и
мужество при выполнении долга...
     -- Борис, - крысиное отродье не сразу нашло ответ, - не заслужил  своим
поведением.
     Сам Борис, которому диалог был передан  в лицах, никак не отреагировал.
Зная в  целом  отрицательную  его  настроенность  к местным,  я  сказал  ему
тет-а-тет:
     -- Можешь записать двух чехов на свой счет, как настоящий воин.
     -- Это упрек? - чернобровое лицо его редко что-то выражало.
     -- Так, информация к сведению.
     -- Бог накажет?
     -- Мне-то почем знать...
     Руководство погрузилось в  одну заботу - как выбраться на большую землю
без потерь, когда позовет труба. Набедокурившие команды часто ждали сюрпризы
при  отъезде,  как итоговая черта.  Щедрыми проставами, обиванием  порогов в
комендатуре, мобильном отряде  и Ханкале удалось обеспечить вместо наземного
передвижения вертак и  сопровождение до взлетной площадки с боевой техникой.
Когда  дошла  наконец  весть  о  прибывшей  в  Моздок  смене,  потребовалось
доставить вперед нового тыловика, чтобы  заблаговременно подписать все акты.
Нас  четверых,  словно  помеченных с того  вечера незримым тавром,  поспешно
высвободили  из  наряда  и  велели  собираться.  Окончательно  притихший   в
обстановке дембельского разложения  Даун-Жорж, пыхтя,  тоже  выгребал  скарб
из-под койки. Мрачно пояснил:
     -- Чешем в Моздок, пацаны. Забиваем  вагоны получше, грузовое место,  а
сюда  их завхоз  попрет со шмотьем и частью народа,  сколько в кузов войдет.
Давайте, слышь, в темпе, машина уже готова.
     Меня  слегка  покоробила  беззастенчивость  расчета:  участников самого
неприятного и серьезного инцидента за  весь срок отправляли наиболее опасным
путем,  в  простом  ГАЗоне  по  земле,  точно   договариваясь   с   незримым
противником, покупая гарантии для остальных. Командование в этом вроде можно
было понять, если б мы  не  знали  наверняка, что руководит  ими не  суровая
забота о большинстве ценою меньшей жертвы, а просто  трусость. Впрочем, этих
типов давно и заслуженно презирали даже те, кто внешне лебезил перед ними, а
я подспудно чего-то подобного ожидал.
     Заведовавший  ГАЗом  пенсионер  Коля,  оптимист  и  весельчак,  отбывал
восьмую командировку. Ему случалось возить генералов, трупы, полные снарядов
"шаланды",  попадать  в  засады  и  рваться на  фугасе, страх  ему  был чужд
абсолютно. Оглядев нас, он с неистощимым жизнелюбием воскликнул:
     -- Готовы, смертнички? Эх, прокачу!
     Даун  передернулся  и  молча  полез  в  кабину.  Я  забрался  на  крышу
металлического  фургона,   откуда  предпочитал  в  роли  стрелка-наблюдателя
глазеть окрест. Муха изнутри дурашливо  крикнул повару, трезвому и стоявшему
ближе всех:
     -- Обнимемся на прощание, в  последний  разочек?  Не  поминайте  лихом,
пацаны, если что было не так - извиняйте!
     --  Не  п...ди  лишнего. Все будет  нормалек,  - Андрюха  был  необычно
серьезен.
     -- Ну, держись! - бросил мне Колян, мячиком запрыгивая на свое место.
     Он рванул  с места так, что я чуть не улетел кубарем через спину и мало
уже обращал внимания на  взмахи рук, крики провожающих. Распялив ноги в люке
и откинувшись полностью назад, я цеплялся за какую-то скобу и  еле удерживал
сползающий автомат до следующего поста в двадцати километрах. Там  Коля чуть
сбросил газ, и мне удалось наконец пристроиться ловчее. Мы понеслись дальше,
распугивая  гудком легковушки,  обгоняя тяжеловозы  и военные "ленты". У КПП
наш рулевой проявлял чудеса ловкости, выскакивая на обочины  и минуя длинные
хвосты. С каждым оборотом колес дышавшая в загривок опасность таяла, делаясь
все  призрачней и  условней.  Колян  не  стал  придерживаться  составленного
начальством объездного маршрута, а  гнал бешено напрямую по самой наезженной
и  заполненной трассе, ежедневно  проверяемой  инженерной разведкой.  Осмотр
саперами полотна и кюветов чистоты их не гарантировал, но небеса благоволили
нам. Последний  напряженный  отрезок, знаменитый  Самашкинский лес пролетели
махом  в захлебывающемся  реве  мотора.  У каждого мостика  скучали  дневные
наряды, кипятя чай на  костерках, глухие участки, где заросли  подступали  к
самому асфальту, охраняли транспортеры и БМП, развернув стволы к чаще. Я  не
успевал даже вскидывать  по  обычаю приветственно руку.  Наконец  показалась
длиннейшая   очередь  всякого   транспорта,  зеленые   шатры   палаток   над
оборонительными  насыпями  и  многорядная колючая проволока,  сквозь которую
брел  на  контроль народ.  Федеральный  пост  "Кавказ" на границе  "союзной"
Ингушетии. Все.


     Когда  на  следующий  вечер  благополучно  прибывший отряд загрузился в
поезд и отпустил последние тормоза, мы с Сашком дневалили первыми у вагонов.
Состав торчал  на запасных путях  в отстойнике, именуемом  Песками, дежурные
разводили в кромешной тьме огонь для света. Я сказал:
     --  Ну  что,  Васильич,  народный суд  старейшин  нас,  похоже,  заочно
оправдал.
     --  Или  не  сумели ничего сделать. На  крупную акцию  против блока  не
решились, потому что ответкой размолотили бы все дома вокруг, а  за забор мы
не  высовывались,  как  мыши.  Дорожных  подарков  могли  просто  не  успеть
подложить, их  сил ведь не знаем  и склонны преувеличивать, у  страха  глаза
велики...
     Я подкинул  на  угли  обломок  доски,  уворованной  днем  из  какого-то
штабеля.
     -- В город, думаю, за нами не потянется.
     -- Навряд ли. Руки  коротки.  В России им сложнее действовать, уже тем,
что рожи приметные и хватают на каждом шагу. В чем  наша вина, если рыть  до
корней,  но  будто  они так  прямо  разобрались,  я  не верю. Для этого надо
большую работу проделать, иметь  всюду  своих людей  или от наших информацию
получать, представлять  структуру органов -  где комендатура,  где временный
отдел, войска, приданные милицейские силы. Надо это им? - Он подгреб в огонь
недогоревшие щепки с края. - Федералы  поймали, федералы увезли  и грохнули.
Может,  были  в  сговоре.  Там  же не следственное управление  по  Чеченской
республике,   чтоб  детали   обсасывать   и   правовую  оценку  давать.  Эти
квалифицируют по своим понятиям, а понятие одно - бошки резать...
     -- Главное  - выбрались, гори  теперь  оно все, -  под грузом усталости
действительно хотелось забыть эти месяцы, вычеркнуть их напрочь.
     --  Разделяю ваше  мнение, товарищ. Трое суток  - и снова люди, я после
комиссий  и остальной ерунды сразу  в отпуск уйду. А  там посмотрим, пора  с
"земли" переводиться куда-нибудь, еще в частное агентство одно зовут...
     Из вагона полезли курить распаренные спиртным коллеги, и мы смолкли.

     -----------------------

     Дождливой  осенью, бродя без цели и определенных занятий, я  столкнулся
вечером  у  метро с  Мухой. Он топал со службы  в  кожанке поверх  формы, на
легком газу, и был  рад  поболтать с кем-нибудь, взяв  пивка. Я отказался от
угощения,  но  пошел  за  ларек,  откуда  он шугнул  двух  бродяг-побирушек.
Словоохотливый Муха делился новостями:
     -- Жоржик-то наш, Даун, ну - все-таки прополз наверх, не зря анус рвал,
сейчас  в  охране  порядка  замначальником,   потом   главным  будет,  когда
теперешний на пенсию уйдет. У вас шеф новый, откуда-то со стороны, говорят -
ничего  мужик,  хотя  со своими  загребами.  Колян  в  Чечне опять,  на  год
завербовался. Корешок твой, Сашка, опер, тоже на граждань свалил, в какой-то
охране теперь. Вроде доволен, хотя после мусарни скучно. Ты сам где?
     -- Между небом и землей.
     --  Так звякни  ему, - Муха не мог представить, как  можно болтаться на
волнах,  когда  вокруг  полно  знакомств, холяв,  местечек  и  тем,  которые
следовало пробить.
     -- Да, найду телефон.
     Координаты всех отрядовцев были записаны у меня в книжке, но общаться с
кем-либо не хотелось. Визави хлебнул пенной влаги и поинтересовался:
     -- Чего ушел-то?
     -- Так, - вряд ли я мог объяснить, с чего послал вдруг обрыдшую систему
и  выломился из загаженного привычного  гнезда наружу, в  полный  вакуум.  -
Приелось.
     -- А-а... - Муха сделал глоток и светскую паузу, как бы сочувствуя моим
внутренним трудностям, не пытаясь уразуметь действий. Но тут что-то вспомнил
и  переключился:  -  Прикинь,  Андрюха-повар   сейчас  в   госпитале  лежит,
досинячился - язва. Говорил ему: знай меру, все пьем, но не  до чертей же, а
он  вообще  с  рельсов  съехал,  как вернулись.  Хотели даже  увольнять,  но
сжалились - куда  ему идти,  послали летом охранять пионерлагерь ментовской,
ну,  для  детей сотрудников. Там тоже  газ-квас, бл...во с  вожатыми, полной
хронью  вернулся. Жена ушла, и  совсем в штопор  заклинило, как бывает. Чуть
коньки не отбросил, на  "скорой" увезли,  когда дырка в животе прободилась и
горлом кровь пошла.
     Муха явно осуждал брата по оружию и змию, хотя в командировке мне лично
случалось уносить его с поста на себе и прятать от начальства под койку.
     -- Ездил проведать, спецом только сигарет взял, этот вурдалак меня чуть
не  погнал обратно:  "гули  пустой  приперся, и так здесь дохожу,  мне врачи
спирт прописывают  для  здоровья!".  Так  ведь по столовой  ложке;  тот-то и
плохо, мол.  Покурили мы с ним на лестничке, пришлось мне за пивцом сгонять,
и он  трет: помнишь нашего опера-зему, что во "временнике" парился  у татар?
Они  с Андрюхой закорефанили слегонца и тут встретились, когда  поварюга еще
на воле ходил. Бухнули, как водится. Зема после нас вернулся, еще месяц был,
и рассказал: параша эта вся, с чеченскими ментами, добром не кончилась. - На
миг  смутившись, он тут  же оправился и с прежней  развязностью продолжал: -
Недели  через три, как мы уехали, комендантская  разведка  попала в  засаду.
Выпасли  их  все-таки,  рванули  фугас  под  первой  машиной,  обдолбили  из
граников,  те еле успели оборону  занять. Настоящий бой шел, пока на выручку
спешили. Три трупа, ранения тяжелые, кто-то  без ноги остался,  а нападавшие
ушли  с концами, как  в воду.  Правда, дом  одного из тех  замоченных парней
ночью  взорвался,  но   так,  сам  по  себе,  ха-ха...  А  командира  взвода
разведчиков, долговязый, худой такой был, хлопнули из винтаря. Он и в засаде
уцелел, мотался на  броне по-прежнему,  зуб на него многие имели,  и однажды
прямо в селе, остановились чего-то купить, бац - снайпер,  черепок насквозь,
ткнулся носом в люк... А что дальше было, зема не знал уже, отбарабанил свое
и слинял день в день. В общем, целая война там была.
     Я непроизвольно бормотнул:
     -- Значит, все-таки разобрались. Оправдали...
     -- Что? - не понял  Муха,  сам ушедший в  рассказ и вживе  припомнивший
события зимы.
     -- Так, о своем. Ладно, тебе домой пора, наверное.
     -- Не, я не спешу, разбежался с подругой.
     -- С чего? - я видел  на вокзале  какую-то  щекастую его пассию, но  не
знал, о ней ли речь, поинтересовавшись из вежливости.
     -- Гули, две  командировки, скоро  третья. Зае...лась ждать, мол,  пить
стал много. Не один я, у многих семьи посыпались.
     -- Тогда давай, поеду. - Мне хотелось уже побыть одному.
     Обнявшись напоследок, мы  расстались. Когда я сворачивал за угол,  Муха
крикнул:
     -- Звони, если что! Номер знаешь?
     -- Да, конечно.
     -- Так он у меня теперь другой!
     "Ладно, ничего", - махнул  я рукой  и зашагал вперед, не видя прохожих.
Перед  глазами  стоял  опустевший  перекресток,  белая  легковая  машинка  и
транспортеры, с ревом уносящиеся во мглу.




     "Весло" - АК, чаще АКС с облегченным складывающимся прикладом.

     2003 г.