тво   закоренелых
преступников, исправление которых вообще проблематично и которые социально
опасны и много лет спустя после преступления. Я бы  отнес  сюда  тех,  кто
злостно и хладнокровно посягал на человеческую жизнь и здоровье  человека.
Больше никого. Для  них  нужно  сохранить  длительные  сроки  изоляции  от
общества - не ради изоляции, а ради безопасности сограждан.
     Иными  словами,  можно  заменить  массовые  лагеря   лучшими,   более
гуманными местами отбывания наказаний, но никакие средства исправления  не
всесильны. В борьбе с преступностью главный акцент  должен  лежать  не  на
исправлении преступников,  а  на  предупреждении  преступлений.  Уголовная
среда в лагере - это среда вторичная. Она образуется ведь вне  лагеря,  на
свободе. Как бы ни был уродлив этот перевернутый  мир,  в  нем  отражаются
язвы и пороки, да и просто черты того прекрасного мира, в котором мы все в
обычное время живем. Это черты узнаваемы, очень узнаваемы.
     Дело не  только  в  том,  что  в  лагерный  быт  внедряются  типичные
неологизмы по советским  образцам:  главвор,  главшнырь,  аббревиатуры  на
"наколках" (очень часто выколото "СЛОН" - Смерть Легавым От Ножа).
     Вся многоступенчатая иерархия  лагерной  среды  напоминает  привычную
бюрократическую табель о рангах, а тяга уголовников к униформе  родственна
нашей затаенной и вошедшей в кровь и плоть  любви  к  мундирам  и  погонам
(даже  для  школьников).  Во   всеобщем   покорном   подчинении   кастовым
разграничениям, с  привилегиями  для  одних  и  запретами,  рогатками  для
других, не сказалось ли  длительная  приученность  к  издержкам  реального
социализма - к социальной несправедливости, неравноправию?  Во  всевластии
главворов, в их поборах и "беспределе" не проглядывает ли подражание столь
могущественным советским вельможам - главам целых бюрократических  кланов,
магнатам коррупции и произвола? Каждое преступление  -  это  авария  души,
крушение морали, но в  каждом  случае  все  обрушилось  потому,  что  было
изъедено ржавчиной раньше и глубже - в сознании общества, в том, что мы на
многое закрывали глаза, о главном молчали и ко всему притерпелись.
     Но в том, что лагерное общество уголовников отразило  какие-то  черты
всей жизни  советского  общества  за  последние  десятилетия,  нет  ничего
удивительного: заключенные  приезжают  не  из  каких-то  заграниц,  лагерь
построен нами,  и  сама  идея  лагеря  рождена  у  нас,  в  нашей  стране,
преступления рождались в нашей действительности, из ее  несообразностей  и
конфликтов, гораздо удивительнее, что я увидел и опознал в лагерной  жизни
целый  ряд  экзотических  явлений,  которые  до  того  много  лет   изучал
профессионально по  литературе,  -  явлений,  характеризующих  первобытное
общество!
     Для первобытного общества характерны обряды  инициаций  -  посвящение
подростков в ранг взрослых, обряды, состоящие из жестоких испытаний; такой
же характер имели у дикарей и другие  обряды  перехода  в  иное  состояние
(ранг, статус, сословие и тому подобное).
     У  наших  уголовников  это  "прописка".  Для  первобытного   общества
характерны табу -  бессмысленные  запреты  на  определенные  слова,  вещи,
действия.  Абсолютное  соответствие  находим  этому  в  лагерных   нормах,
определяющих, что "западло". Будто из первобытного общества  перенесена  в
лагерный быт татуировка - "наколка". там она точно так же делалась не ради
украшения, а имела символическое  значение,  определенный  смысл:  по  ней
можно было сказать, к какому племени принадлежит человек, какие подвиги он
совершил и многое другое.
     На стадии разложения многие первобытные общества  имели  трехкастовую
структуру - как наше лагерное, - а над ними  выделялись  вожди  с  боевыми
дружинами, собиравшими дань (как наши отнимают передачи).
     В довершение сходства многие уголовники в  лагере  вставляют  себе  в
кожу половых членов костяные и металлические расширители - шарики,  шпалы,
колеса, -  очень  напоминающие  "ампаланги",  которые  Н.Н._Миклухо-Маклай
видел у папуасов. О языке я уж и не говорю: фразы  куцые,  словарь  беден,
несколько бранных слов  выражают  сотни  понятий  и  надобностей.  Правда,
первобытные люди были  очень  религиозны,  а  современные  уголовники  как
правило нет. Но христианская религия для них просто слишком сложна,  а  ее
заповеди ("не убий", "не укради")  не  подходят.  Зато  уголовники  крайне
суеверны, верят в приметы, сны, магию и всяческие  чудеса  -  это  элемент
первобытной религии.
     Откуда это потрясающее сходство? Мне приходит в  голову  только  одно
объяснение. За последние 40 тысяч лет человек биологически  не  изменился.
Значит, его психофизиологические данные остались теми же, что и на  уровне
позднего палеолита,  на  стадии  дикости.  Все,  чем  современный  человек
отличается от дикаря, а современное  общество  от  первобытного,  наращено
культурой.  Когда   почему-либо   образуется   дефицит   культуры,   когда
отбрасываются современные культурные  нормы  и  улетучиваются  современные
социальные  связи  (мы   говорим:   асоциальное   поведение,   асоциальные
элементы), из этого вакуума к нам  выскакивает  дикарь.  Когда  же  дикари
сосредотачиваются  в  своеобразной  резервации  и  стихийно  создают  свой
порядок,  возникает  (с  некоторыми  отклонениями,  конечно)   первобытное
общество.
     Система обладает замечательной воспроизводимостью. В тюрьме и  лагере
для самых несчастных, преследуемых и обижаемых заключенных,  чтобы  спасти
их от гибели, учреждены особые камеры - "обиженки" - и  такие  же  отряды,
особо охраняемые. Можно было бы ожидать что в  этих  убежищах  "обиженные"
находят мир и покой. Не тут-то было! В "обиженках"  немедленно  появляются
свои воры и свои чушки, а отряды быстро приобретают знакомую структуру - с
главвором, главшнырем, пидорами, "замесами" и  всеми  прочими  прелестями.
Нет культуры - нет и нормального человеческого общежития.
     Вот почему моя семнадцатая экспедиция оказалась для  меня  необычайно
увлекательной. Я впервые наблюдал воочию общество, которое  раньше  только
раскапывал. Сообразив это, я смог более глубоко понять, даже почувствовать
значение культуры.
     Многие десятилетия наше общество недооценивало эту  сферу  жизни.  Мы
развивали производство  и  технику,  а  в  области  гуманитарной  культуры
обращали внимание прежде всего на политическую пропаганду. В школе  у  нас
обучение преобладало над воспитанием, знание - над культурой. Мы отбросили
религию, мы всячески старались ее ослабить  и  преуспели  в  этом,  но  не
позаботились  о  том,  чтобы  вовремя  заменить  ее  чем-то   в   функциях
организации и поддержки морали, общественной и особенно личной. Не  сумели
развить  другие,  более  прогрессивные  формы   духовного   творчества   -
философию, искусство, литературу - так, чтобы они  доходили  до  сердца  и
совести каждого человека. Нам не хватало мудрости. Вот  почему  мы  теряли
людей. Освобождаясь от неграмотности и религии, заодно и от норм культуры,
они становились грамотными дикарями, преступниками.
     Таким образом, одно из лучших,  самых  безболезненных  и  эффективных
средств предотвращения  преступлений  -  развитие  и  обогащение  духовной
культуры народа. Экспедиция помогла мне сформулировать  и  аргументировать
эту мысль.
     Духовная культура - это не только литература, искусство, наука, как у
нас обычно трактуют это понятие.  Это  также  философия,  религиозная  или
атеистическая мораль, вошедшая в быт народа. Сложившийся набор  ценностей,
отношение к ладу и  конфликту,  порядку  и  безалаберности,  новшествам  и
традиции, трезвости и пьянству  -  как  относятся  к  работяге  и  лодырю,
праведнику и разбойнику. Это также атмосфера семьи,  система  отношений  в
ней, отраженная в чувствах людей, - она может быть  скудной  и  унылой,  а
может и богатой, вдохновляющей. Но это и уровень сексуальных  отношений  в
обществе, присущее ему понимание любви -  грубое,  убогое,  ханжеское  или
развитое, гуманное. Принятая в данном народе система воспитания, отношение
к детям -  это  тоже  духовная  культура.  Как  и  мера  уважительности  к
родителям, и предкам, к старикам, к умершим (уход за  кладбищами).  Вообще
милосердие и участие - добрый ли народ.  Конечно,  степень  грамотности  и
навыки  гигиены,  представления  людей  о  необходимой  мере   опрятности,
аккуратности, чистоты - от замусоренности улиц  до  общественных  уборных.
Добавим сюда эстетические  идеалы  народа,  его  стремление  к  красоте  и
представления о ней, вкус, проявляемый в одежде и  организации  жилья.  не
забудем также систему обрядов и обычаев,  которой  общество  стабилизирует
свои предпочтения, свои идеи о нормах жизни. Наконец,  политические  идеи,
живущие в обществе, гражданственность его членов, наличие  или  отсутствие
общественного мнения  и  так  далее.  И  все  это  сказывается  на  уровне
преступности в стране.
     Вот о  чем  нужно  заботиться,  чтобы  было  меньше  воров  и  убийц,
насильников и мошенников, сутенеров и мафиози. В идеале - чтобы их  совсем
не стало. Неужто это утопия?
     Нет такой уж секрет, как вырастить нормального  человека.  Для  этого
нужно, чтобы в семье ребенок получал сполна ласку, заботу, внимание, чтобы
у родителей было достаточно времени и средств на это, да  и  просто  чтобы
имелись сами родители. Чтобы смолоду человеку  были  привиты  элементарные
представления о добре и зле, своем и чужом, о святости  жизни  каждого,  о
милосердии к слабым, частности и порядочности. А это невозможно  в  семье,
которая  столь  плохо  работает  или  столь  плохо  оплачивается,  что   с
пониманием относится к несунам. Невозможно  в  семье,  где  вслух  говорят
одно,  а  шепотом  другое.  В  обществе,  где  радио  и  газеты  ежедневно
возглашают ложь и умалчивают правду. Как это важно, чтобы атмосфера  семьи
и общества на порождала в человеке отвращения и протеста!
     Надо бы, чтобы в школе отечественную и  мировую  литературу,  которая
учит видеть мир и понимать  человека,  не  "проходили",  а  читали,  учили
читать, приохочивали к чтению. Школа должна выпускать не тиражированного в
миллионах    и    упрощенного    донельзя    историка    литературы,    не
теоретика-литературоведа,  не  социолога-толкователя,  даже   не   знатока
литературы, а умелого,  увлеченного  и  благодарного  Читателя.  Ныне  все
преподавание литературы в школе  нацелено  на  то,  чтобы  так  или  иначе
увязывать личность писателя  и  его  творчество  с  историей  общества,  а
требуется совсем другое - чтобы начинающий читатель мог  улавливать  связь
произведения с окружающей нас жизнью,  чтобы  он  увидел  красоту  и  силу
искусства, мог оценить  и  воспринять  его  уроки.  Пусть  каждый  человек
научится хотя бы сопереживать литературному герою. Тогда он  сможет  лучше
представить себя на месте другого человека, ощутить его боль.
     Не я один размышляю о том, как в обществе возродить идеалы и духовные
ценности. Чтобы чистая совесть ценилась выше, чем власть,  а  трезвость  и
самостоятельность выше, чем слепое  послушание.  Чтобы  завидовали  только
мастерству и здоровью, а простого достатка было просто  достаточно.  Чтобы
общественное благо не заслоняло самоценной личности,  ибо  иначе  личность
восстает против общества и разрушает  блага.  Чтобы  чувство  собственного
достоинства не позволяло человеку пользоваться тем, что он  не  заработал.
Чтобы даровые сласти имели горький вкус, а незаслуженные  ордена  обжигали
грудь. Но такие нормы  возможны  только  в  обществе,  где  все  рождаются
действительно  равноправными,  где  нет  кастовых  перегородок,  где   нет
монополий - на средства производства, на блага культуры и самой вредной  -
на власть. Монополий и их непременного спутника - массового дефицита.  Где
нет обязательного единомыслия, а значит, и тайного инакомыслия. Где власть
не отождествляется  с  обществом  и  общественное  мнение  не  покрывается
официальным толкованием. И самое важное - чтобы обстановка в  обществе  не
порождала ни в ком чувства бессилия  и  личной  бесперспективности.  Чтобы
никто не ощущал себя изгоем.
     К такому обществу нам еще долго продираться сквозь завалы прошлого.
     Нам... Мне-то еще отсюда бы выйти поскорее. Выйти и все забыть. Но  я
еще не знаю, что, выйдя, на многое стану  глядеть  другими  глазами  и  во
многом  увижу   знакомые   черты.   Ведь   слышал   же   раньше   рассказы
демобилизованных  об  армейской  службе  -  о  так  называемых  неуставных
отношениях (дешифруем: "дедовщина"): "деды", "черпаки", "салабоны"  и  все
их дружеские забавы  -  господи,  да  те  же  воровские  порядки.  Тот  же
"беспредел", те же "чушки", та же "прописка" и все  прочие  прелести.  Или
вот публикации о стихийных полубандитских формированиях подростков ("Серые
волки",  "Пентагон",  и  другие)  -  опять  та  же  структура:  "молодые",
"суперы", "шелуха", та же агрессивность и криминальная  романтика.  А  все
общество в целом - сколько времени оно признавало за  норму  всевластие  и
произвол  "номенклатуры",  безропотную  "пахоту"   масс   на   фоне   ада,
уготованного отверженным - зэкам, ВН и РВН,  тем,  кто  был  в  плену  или
оккупации, диссидентам.
     Мы  ищем  частные  рецепты  -  как  избавиться  от  "дедовщины",   от
"беспредела" "черной кости" в лагерях, от  опасного  террора  подростковых
стай в новых городских районах. А ведь корни этих явлений, похоже общие.
     Вот  и  окончился  мой  срок.  Перечеркнута  последняя  клеточка   на
затрепанной таблице - самодельном календаре.
     Слышны чьи - то  рыдания.  Это  плачет  маленький  "мент",  горько  и
по-детски безутешно, давясь и всхлипывая. Он  должен  был  освободиться  в
один день со мной и готовился к  выходу,  даже  успел  себя  почувствовать
снова человеком. Но ошибся в расчетах: ему ждать еще три дня.  Три  долгих
дня. Это значит, еще полсотни встреч в грязной уборной.
     Я уже бессилен жалеть его. Я его уже не воспринимаю. я уже не здесь.
     Главворы из зоны уходят ночью, их вывозят на машинах подальше от стен
лагеря, иногда  на  самосвалах  или  мусоровозах.  Потому  что  обычно  за
воротами их подкарауливают вышедшие раньше подданные с ножами и кастетами,
жаждущие мести и крови.
     Я выходил среди бела дня. до шлюза меня уважительно провожал  главвор
отряда, за ворота вывел начальник лагеря. Обменялись рукопожатием.
     Стою снаружи. Незабываемо.  Над  головой  в  безоблачном  небе  сияет
солнце. По шоссе с праздничным шорохом  проносятся  автомашины.  Чувствую,
что отвык от простора и скорости. Ощущения неясные, то ли я очнулся  после
долгой болезни и все это привиделось мне, то ли я в самом деле вернулся из
далекой экспедиции. Не верится, что только что я  оставил  другую  сторону
луны, первобытное общество,  перевернутый  мир.  Что  он  тут,  рядом,  за
спиной.