в  самых различных позах,  на
всех были польские мундиры.
     Подошел Кочин.
     - Поляки.
     - Да какие это поляки! - Тамбовцев бросил фуражку. - Поляки на фронте
дерутся с немцами, а это бандиты. Фашисты польские.


     ...На лице у задержанного была кровавая ссадина,  мундир порвался,  и
из-под него выглядывала несвежая белая рубашка.
     Он  был  немолод,  дет  около сорока,  на  среднем пальце правой руки
намертво засел серебряный перетень с черепом и костями.
     - Вы поляк, - сказал Тамбовцев, - а носите эсэсовский перстень.
     - Я не поляк, господин капитан.
     - А кто же вы?
     - Белорус.
     - Ваша фамилия и имя.
     - Грошевич Олесь Янович.
     - Почему вы в польской форме?
     - Что со мной будет?
     - Это зависит от вас. Если вы скажете правду, то она будет учтена при
решении вашей судьбы.
     - Судьбы...
     Задержанный помолчал.
     - Судьбы... - повторил он. - Дайте закурить, капитан.
     Тамбовцев протянул ему папиросы и спички.
     Грошевич закурил, глядя куда-то поверх головы капитана.
     - Слушайте,  Грошевич,  ну зачем тянуть время? Говорите правду. Вы же
прекрасно знаете,  что наши органы располагают обширным материалом на всех
предателей Родины. Что вы выигрываете? Убежать вам не удастся. Мы доставим
вас в  город и через неделю,  пускай через десять дней,  будем знать о вас
все.
     - Ладно.  Пишите.  Фамилия моя Кожух, имя Борис, отчество Степанович.
До войны был инструктором Осоавиахима в  Минске.  В сорок первом спрятался
от мобилизации.  Пришли немцы, предложил свои услуги. Работал инструктором
по стрелковой подготовке в минской полиции.
     - Участие в расстрелах принимал?
     - Нет.  Это вы легко проверите.  Я  учил полицаев стрелять.  В  сорок
третьем вызвали в  референтуру СД,  беседовал со  мной  оберштурмбаннфюрер
Колецки. Предложил пойти в специальную школу. Я согласился.
     - Что это за школа и где она находилась?
     - Под Гродно, на двадцатом километре Минского шоссе.
     - Чему вас учили?
     - Обучали только приемам и навыкам ближнего боя.
     - Готовили диверсантов?
     - Я бы не сказал.  Нас было пятнадцать человек.  Готовили группу. Наш
командир,  бывший польский поручик, мы его звали Поль, часто повторял, что
нас  готовят для  одного боя.  Больше мне  ничего не  известно.  Мы  взяли
какого-то  человека,  он  проводил нас до  бункера бандеровцев,  и  мы  их
уничтожили.
     - Как уничтожили? - изумился Тамбовцев.
     - Ножами, - спокойно ответил Кожух. - Всех до одного.
     - Зачем?
     - Не знаю, клянусь вам.
     - Когда вы видели последний раз Колецки?
     - Час назад. Он был с нами, его псевдоним - полковник Гром.


     Четверо пограничников копали могилу.  Прямо в лесу,  рядом со схроном
банды Резуна. Трупы лежали в стороне, накрытые раскатанным брезентом.
     - Двадцать два человека, - сказал Кочин. - Умельцы!
     - Немцы эту сволочь хорошо готовили, - ответил Тамбовцев.
     - Ты не забудь, чтобы санинструктор хлорку засыпал.
     - Слушай, Борис, для чего это они стали нам помогать?
     - Пока не  знаю.  Но скажу одно:  на твоем участке готовится какая-то
акция. Смотри, чтобы ребята несли службу...
     Верхушки кленов разлапились по стеклам зимнего сада.  Уходящее солнце
высвечивало  их  неестественно  бронзовым  светом.  И  поэтому  Тамбовцеву
казалось, что он сидит внутри большого красивого фонаря.
     - Любопытный у тебя кабинет, Середин.
     Полковник Губин,  прилетевший из  Москвы,  стоял  спиной к  офицерам,
любуясь закатом.
     - Кабинет на зависть,  -  Середин потер руки.  - Только вот как зимой
его топить, не знаю.
     - Здесь же  зимний сад был?  -  Губин подошел к  стеклу.  -  Я  такие
особняки в  Антверпене видел.  Значит,  под  полом трубы проложены.  Ты  в
городе мастеров найди,  пусть  проверят систему отопления.  Представляешь,
зимой город в  снегу,  солнце висит красное,  а ты сидишь в своем фонаре в
полном тепле и любуешься на эту красоту.
     - Пал Петрович, - Середин встал, - что в Москве-то слышно?
     - А вот о новостях, Иван Сергеевич, - засмеялся Губин, - я у тебя сам
спросить хотел.
     - У вас там обзор шире.
     - Это точно. Так вот, мы внимательно проанализировали ваше сообщение.
Да,  действительно дела  здесь творятся странные.  Фашисты уничтожают друг
друга.  Значит,  есть третья заинтересованная сторона.  До нас,  товарищи,
доходят данные о  попытках сепаратных переговоров между  деятелями УСС*  и
спецслужбами союзников.  За нашей спиной начинается не совсем чистая игра.
Москва  предполагает:   Польша  и   Западная  Белоруссия  стали   объектом
пристального  внимания  Интеллидженс  сервис.   Нам  точно  известно,  что
Колецки,  который  снова  объявился здесь,  был  в  тридцать девятом  году
завербован английский разведкой.  Работал  он  на  временно оккупированной
территории,  занимался подготовкой разведкадров.  Сначала для СД,  но  мне
думается, он готовил кадры для своих лондонских хозяев.
     _______________
          * Управление стратегической службы.

     - Товарищ полковник,  -  Тамбовцев встал,  одернул гимнастерку,  - но
ведь англичане наши союзники.
     Губин помолчал, поглядел внимательно на капитана.
     - Наши союзники,  капитан,  простые солдаты и офицеры,  сражающиеся с
фашизмом.  Но, к сожалению, политику своих государств определяют не они. Я
думаю,   что   Лондон   не   зря   поддерживает  польское  националистское
формирование.  Мы победим немецкий фашизм. Но империализм будет готовиться
к новой войне с нами. То, что враг у нас опасный, говорит хотя бы случай с
уничтожением банды  Резуна.  Установлено:  на  той  стороне  действует так
называемая бригада  Армии  Крайовой  майора  Жеготы.  Сейчас  приедет  наш
польский товарищ, полковник Поремский, он вам расскажет о Жеготе.


     Полковник   Поремский,    высокий,   совершенно   седой,   с   лицом,
обезображенным кривым зубчатым шрамом,  вошел  в  кабинет Середина ровно в
девятнадцать тридцать.
     Тамбовцев  поглядел  на  внушительную колодку  польских  и  советских
наград  и  понял,  что  полковник здорово повоевал.  По-русски он  говорил
чисто, но как-то непривычно расставлял слова.
     - Я хочу информировать вас о Жеготе.  Жегота - это подпольная кличка.
Псевдо.  Кадровый офицер. Станислав Юрась настоящее его имя. Принял бой со
швабами в сентябре тридцать девятого на границе. Был ротным. Через три дня
командовал полком,  вернее,  тем,  что осталось от  полка.  Дрался честно.
Потом ушел в лес.  Семью его в Кракове расстреляли немцы. Их он ненавидит.
Как  большинство офицеров из  старой армии,  от  политики далек.  Конечно,
заражен  идеей  национализма.  Но  я  знаю,  что  он  с  трудом  переносит
двойственное положение.  Хочет сражаться с фашистами. Кстати, очень многие
офицеры в  Армии Крайовой приходят на  наши призывные пункты.  Мой  совет,
Павел,   с   Жеготой  надо  встретиться.   В   этом  поможет  наш  капитан
Модзолевский.
     Губин взял со стола фотографию Колецки в  эсэсовской форме,  протянул
Тамбовцеву.
     - Покажешь Жеготе,  -  вздохнул.  -  Я знаю,  капитан,  что это очень
опасно. Но больше нам послать некого.


     На  городок  спускалась темнота.  Она  накрывала  его  сразу,  словно
одеялом,  и была плотной.  Не горели фонари на улицах,  окна домов наглухо
закрыли маскировочные шторы.
     - Пора, - сказал Тамбовцеву капитан Модзолевский, - пойдем, друг.
     У  выхода из здания польской комендатуры на диване сидели два капрала
с автоматами.
     Увидев офицеров, они вскочили.
     - Сидите, - сказал Модзолевский, - мы пойдем одни.
     - Но, пан капитан, ночь...
     - Считайте, что мы пошли на свидание.
     Тамбовцев вышел на крыльцо,  постоял,  привыкая к темноте. Сначала он
начал  различать силуэты домов,  потом  предметы помельче.  Теперь он  уже
видел площадь, коновязь, клубящиеся в углах домов, тени.
     - Пошли, - Модзолевский зажег фонарик.
     - Пошли.
     Тамбовцев шагнул вслед за ним и засмеялся.
     - Ты чего?
     - Как чего, впервые за границу попал.
     Модзолевский повел лучом фонаря вокруг и сказал:
     - Смотри на нашу заграницу.
     Они миновали площадь,  свернули на узкую улочку, прошли по ней, опять
свернули и уперлись в тупик. В глубине его стоял дом.
     Модзолевский осветил вырезанный из жести сапог, висящий над входом.
     - <Мастерская <Варшавский шик>, - по складам прочел Тамбовцев.
     - В маленьких городах так.  Если пиво,  то краковское,  если шик,  то
варшавский.
     Он  постучал в  окно.  Дом молчал.  Капитан опять постучал,  сильнее.
Наконец где-то в глубине послышались шаги, сквозь штору блеснул луч огня.
     - Кто? - спросили за дверью.
     - Капитан Модзолевский.
     Дверь  приоткрылась медленно,  словно  нехотя.  Модзолевский направил
фонарь.  На пороге, закрыв глаза рукой от света, стоял невысокий человек в
ночной рубашке.
     - Мы зайдем к тебе, Завиша.
     - Проше пана.
     Хозяин пошел вперед, приговаривая:
     - Осторожнее,  панове...  Не  убейтесь,  панове...  Тесно  у  бедного
сапожника.
     Они вошли в мастерскую, и хозяин засветил лампу. Сидел у двери, глядя
на офицеров настороженно и зло.
     - Слушай, Рысь... - начал Модзолевский.
     Рука хозяина нырнула под кусок кожи.
     - Не будь дураком. Если бы я хотел арестовать тебя, то окружил бы дом
и пришел не с русским офицером, а со своими автоматчиками.
     - Что вам нужно? - хрипло спросил хозяин.
     - Ты  поедешь к  Жеготе.  Не  смотри на  меня так.  Пойдешь к  нему и
скажешь, что я и русский капитан хотят с ним поговорить. Мы придем вдвоем.
Только вдвоем. Передай ему, что мы доверяем себя его офицерской чести.
     Хозяин вышел.
     - Связной Жеготы.  Личный.  Он ему верит.  Завиша был сержантом в его
роте.
     - Слушай,  Казик,  а не хлопнут они нас? - Тамбовцев прилег на старый
диван.
     - Могут... У тебя есть другие предложения?
     - Нет.
     - У  меня  тоже.  Будем уповать на  милость божью и  офицерскую честь
майора Жеготы.


     Ах, какое было утро! Солнечное, росистое, чуть туманное. Добрая осень
стояла над землей. Красивая, богатая и добрая.
     Легко  бежала  бричка  по  полевой дороге.  На  душистом сене  лежали
Тамбовцев и Модзолевский.  Конями правил мрачный Завиша.  Бричка бежала по
дороге, светило солнце, и Тамбовцев вдруг запел старое довоенное танго.

                   В этот вечер в танце карнавала
                   Я руки твоей коснулся вдруг,
                   И внезапно искра пробежала
                   В пальцах наших встретившихся рук...

     - Я знаю эту песню,  - засмеялся Модзолевский, - в нашем партизанском
отряде были советские девчата-радистки, они ее пели.
     И капитан подхватил:

                   Если хочешь, найди,
                   Если можешь, приди...

     Завиша удивленно с  козел смотрел на них.  Поют.  Значит,  нет у  них
ничего  дурного на  уме.  Он  не  знал  слов,  но  поймал мелодию и  начал
подпевать:
     - Трам-пам-пам-пам-пам...
     Бричка въехала в  лес,  и  затихла песня.  И стали лица напряженнее и
старше.
     - Тпрру-у, - натянул вожжи Завиша.
     Дом.  Самый обыкновенный.  Даже красивый.  И  дверь в  нем распахнута
гостеприимно. Офицеры спрыгнули с повозки, поправили обмундирование, пошли
к  дому.  Завиша глядел им  в  спины,  поигрывая <люггером>.  Пограничники
поднялись на крыльцо.  Прошли прихожую, оклеенную обоями в цветочек. Дверь
была отворена. И они вошли в нее.
     В  пустой комнате у  стола  стоял человек в  парадной польской форме.
Воротник,  шитый серебром,  кресты на груди,  конфедератка,  надвинутая на
бровь.
     Увидев вошедших, он бросил два пальца к козырьку.
     - Майор Жегота.
     - Капитан Модзолевский.
     - Капитан Тамбовцев.
     - Вы,  господа, положились на мою офицерскую честь и пришли. Спасибо.
Я тоже полагаюсь на вашу честь. Слушаю вас.
     - Господин майор,  -  Тамбовцев подошел к столу.  -  Мы знаем вас как
настоящего солдата Польши.  Мы не будем говорить о политике.  Я принес вам
фотографию человека,  которого вы знаете как полковника Грома.  Кто он, вы
узнаете из  справки,  которую наше командование поручило передать вам.  Мы
только надеемся,  что солдаты Польши и  вы,  майор,  не будете служить под
командой оберштурмбаннфюрера СС.
     Тамбовцев положил на стол пакет.
     - Как найти нас, вы знаете. Прощайте, майор Юрась.
     Капитан кинул руку к козырьку и повернулся, словно на строевом плацу.
Пограничники вышли.
     Жегота раскрыл конверт, достал фотографию. Долго, очень долго смотрел
на нее. Потом начал читать справку.


     Война уходила на запад.  А у заставы Кочина  по-прежнему  было  тихо.
Томился в ожидании капитан Тамбовцев.  Каждый день полковник Губин отвечал
Москве:
     - Пока тихо.
     Шлялся по пивным и базару Ярош.
     Ждал капитан Модзолевский.
     За  окном светило неяркое солнце.  Осень в  Лондоне,  как ни странно,
выдалась  сухой  и  безветренной.  В  кабинете  было  тепло,  несмотря  на
строжайшую экономию,  хозяин  изредка  растапливал камин.  Бернс  сидел  у
стола, огромного, темного, без единой бумажки на нем.
     - У вас все готово, Уолтер? - спросил шеф.
     - Да.
     - Я говорил с человеком,  он произвел на меня хорошее впечатление. Он
умеет думать. А это главное. Легенда?
     - Вполне  надежная.  На ту сторону придет демобилизованный по ранению
офицер.  Документы подлинные.  Он приедет в Минск,  поступит  работать  на
стройку техником. У него есть диплом. И будет ждать.
     - Вы уверены, что он пройдет границу?
     - Да.  Люди майора Жеготы нападут на  заставу.  В  момент боя  его  и
переправят.
     - А если неудачно?
     - Не должно быть, все учтено.
     - А если все-таки провал? Не забывайте, мы числимся союзниками.
     - У  него  есть  запасная легенда.  Что  он  местный житель,  ушел  с
немцами, возвращается к жене.
     - А жена-то есть?
     - Конечно, шеф.
     - Ну что ж, начинайте. И немедленно Колецки в Лондон. Для него сейчас
найдется масса неотложных дел.  Ему придется работать с бывшими коллегами.
Эти люди очень пригодятся нам в будущем. Начинайте операцию.


     Ночью Колецки разбудил радист.
     - Вам радиограмма, пан полковник. Вашим шифром.
     Колецки сел на топчан, взглянул на колонку цифр.
     - Идите, сержант, спасибо.
     Когда радист вышел, Колецки поднял Поля.
     - Берите всех наших, кто остался, и едем в квадрат 6Н-86.
     - Уже? - спросил Поль.
     - Да.
     - Слава богу.
     - Разыщите мне этого контрабандиста.
     - Яроша?
     - Да. И как можно скорее.
     - Человека привезти сюда?
     - Ни в коем случае. Спрячьте его в городе у Карла.
     - Есть.
     Поль встал и начал одеваться.


     Утром  Колецки  пришел  к  Жеготе.  Майор  брился,  пристроив у  окна
маленькое зеркало.
     - Пан майор, получен приказ. Послезавтра вы должны напасть на заставу
у отметки 12-44.
     - Чей приказ?
     Жегота смотрел на полковника пристально и тяжело.
     И Колецки на секунду смутился.
     - Это приказ из Лондона.
     - Хорошо. - Майор специально не назвал Колецки по званию. - Хорошо, -
повторил он, - я буду готовить людей.
     Колецки вышел, а Жегота быстро добрился и вызвал адъютанта.
     - Завишу ко мне, хорунжий.
     - Слушаюсь, пан майор.


     Ярош пил пиво.  Ресторан был пустой.  Занятые люди не заходили сюда с
утра. Народ обычно собирался после обеда.
     Распахнулась дверь,  вошли трое. Они взяли пива и немудреной закуски,
сели за столик в углу.
     Ярош  продолжал тянуть из  своей  кружки,  глядя перед собой устало и
тупо.
     Один из вошедших подошел к его столу, наклонился.
     - Добрый день, пан Ярош.
     - Для кого как, - мрачно пробурчал Ярош.
     - Дела плохие?
     - А у кого они нынче хорошие?
     - Не  откажитесь  подсесть  к  нашему  столу,  у  нас  есть  для  вас
интересное дело.
     - Интересное дело! - усмехнулся Ярош. - Какие нынче дела? Штука сукна
- уже интересное дело.
     Но тем не менее он взял свою кружку и пошел к столу. Сел на свободный
стул  и  очутился  между  двумя  здоровыми  парнями,  смотревшими на  него
настороженно и зло.
     - Ну что за дело, панове? - Ярош без приглашения налил из их бутылки.
     - Надо переправить человека на ту сторону,  -  сказал Колецки, твердо
глядя в глаза Ярошу.
     - Нет, - Ярош выпил рюмку, - товар - да, человека - нет.
     - Мы хорошо заплатим.
     - А что нынче стоят деньги?
     - Ярош,  -  Колецки достал сигарету,  -  мы о вас знаем много. Вполне
достаточно,  чтобы Модзолевский передал вас русским.  Но мы не будем этого
делать. Мы убьем вас, Ярош.
     Один из незнакомцев протянул руку, и в бок Яроша уперлось тонкое жало
десантного ножа.
     - А если меня возьмут русские?
     - Они не возьмут вас. Риск минимален.
     - Сколько?
     - Десять тысяч злотых.
     - Злотые нынче меняются на килограммы.
     - Сколько ты хочешь?
     Ярош покосился на нож, взял бутылку.
     Сразу же второй сжал его локоть.
     - Пусти, - Ярош вырвал руку. Выпил. Помолчали.
     - Еще десять тысяч советских рублей.
     - Пять, Ярош, пять, - усмехнулся Колецки.
     - Давай.
     Хозяин,  отойдя в угол стойки, внимательно смотрел за столиком. Одной
рукой он расставлял кружки, другой доставал из ящика наган.
     Колецки вынул бумажку.
     - Подпишите, пан Ярош, так будет спокойнее и вам. Вы же коммерсант, а
подлинная коммерция требует порядка.
     - Когда вести человека?
     - Завтра.
     - Давайте деньги.
     Ярош  считал их  долго.  Аккуратно складывая каждую бумажку.  Колецки
презрительно глядел на него.  Он слишком хорошо знал таких людей,  готовых
за деньги на все.
     Наконец Ярош выдохнул и сунул деньги в карман.
     - Надо было поторговаться, - улыбнулся он.
     - Подписывайте.
     Ярош взял протянутую ручку, долго читал расписку. Потом поднялся.
     - Ну вот и все. - Колецки спрятал расписку в карман.
     - Где мы увидимся? - спросил Ярош.
     - Нам  так  приятна ваша компания,  что мы  просто не  расстанемся до
завтра.
     Ярош  хотел  что-то  сказать.  Но,  посмотрев  на  мрачных  спутников
Колецки, встал и пошел к выходу.
     Они уже подходили к дверям, когда хозяин крикнул:
     - Пан Ярош! Ваше сало и бимбер.
     - Я сейчас, - буркнул Ярош и пошел к стойке.
     Трое у дверей провожали его настороженными глазами.
     Хозяин достал из-под стойки мешок, протянул Ярошу.
     - Передай, - тихо сказал Ярош, - переправляют завтра ночью.
     Он взял мешок, кинул на стойку деньги и пошел к дверям.


     Завиша стоял на  площади у  дома,  у  дверей которого был прибит герб
новой Польши.  Серебряный орел без короны на красно-белом фоне.  Этот герб
словно давил на  него.  Притягивал и  пугал одновременно.  Завиша стоял на
площади у  коновязи,  смолил огромную самокрутку и  все не решался сделать
первого шага.  А его сделать было нужно.  Просто необходимо.  И он шагнул,
как в воду, и пошел через площадь.
     У двери сидел капрал, положив ППШ на колени.
     - Тебе чего, Завиша?
     - Мне к пану капитану.
     - Иди, он на втором этаже.
     Завиша толкнул дверь,  и  она закрылась за  его спиной,  отгородив от
площади, людей у базара, от его прошлого.


     Тамбовцев бежал на  второй этаж,  перескакивая через ступени.  Он без
стука ворвался в кабинет Середина.
     - Что? - спросил его Губин. - Что?
     - Радиограмма от Модзолевского.
     Губин взял текст, прочел.
     - Машину, я лечу в Москву.
     Начальник  контрразведки,   комиссар   госбезопасности  2-го   ранга,
закончил читать документы и потер лицо ладонями.
     - Ваше мнение, Павел Петрович?
     - Я изложил его в рапорте, товарищ комиссар.
     - Кровавую дорожку устелили они для своего агента.  Кровавую. Значит,
англичанам очень нужно,  чтобы этот человек остался у  нас  на  длительное
оседание.
     - Видимо, так,