а дел много.
     - Слушаю. - Дежурный повернулся и пошел выполнять приказание, думая о
том, что старшина остается старшиной даже в день отъезда с заставы.
     Гусев  отправился на  конюшню.  Высокий,  туго  затянутый ремнем,  не
старшина, а картинка из строевого устава.
     В тридцать шестом на плацу вручили ему петлицы с одним треугольником,
так  стал он отделенным командиром.  А через год,  в тридцать седьмом,  за
лучшие показатели в службе и учебе прибавил Гусев на зеленые  петлицы  еще
один треугольник.  Потом стал старшим сержантом. А на сверхсрочную остался
уже старшиной.  Десять лет накрепко связали его с заставой.  Здесь был его
дом,  все личные и служебные устремления.  Началась война, и граница, и до
этих дней неспокойная,  полыхнула  прорывами  банд,  диверсантов-одиночек,
контрабандистов.
     На  западе шла  война,  а  у  них  тревоги по  три раза на  день.  За
ликвидацию банды семеновских белоказаков получил старшина Гусев медаль <За
боевые заслуги>.  Вот теперь самое время поехать в отпуск, но отзывают его
на западную границу.
     Старшина шел прощаться с конем.
     Почувствовав  хозяина,   Алмаз  забил  копытами,  заржал  призывно  и
негромко.  Гусев достал круто посоленный кусок хлеба, протянул коню. Алмаз
жевал, кося на хозяина огромный фиолетовый глаз, а старшина прижался щекой
к теплой шее коня, гладил его по шелковистой шкуре и повторял:
     - Ничего, Алмаз. Так надо, Алмаз. Служба у меня такая.


     Поезд нещадно трясло на стыках, старые вагоны скрипели, подпрыгивали,
и иногда казалось, что они вот-вот развалятся.
     Поезд шел  на  запад по  вновь восстановленной железнодорожной колее.
Вернее,  не шел,  а  крался,  опасаясь налета немецких самолетов.  И  хотя
бомбежки стали уже  значительно реже,  все  равно в  центре состава стояла
платформа со спаренными пулеметами.
     Капитан  Тамбовцев  лежал  на  жесткой  полке,   положив  под  голову
скрученную шинель и  полевую сумку.  Все,  что  нужно  ему,  поместилось в
вещмешке, заброшенном под полку.
     В сороковом году лейтенанта Тамбовцева назначили офицером штаба одной
из погранчастей НКВД.  Потом началась война.  Да много чего было потом.  И
задержание диверсионных групп в тылу, и маршрутная агентура абвера и СД.
     Тамбовцев лежал на полке и никак не мог уснуть. В Москве он, кажется,
выспался за  всю  войну сразу.  Его  вызвали пять  дней назад,  прилетел в
столицу из Молдавии, где его полк нес службу по охране тыла.
     - Поедешь на западную границу,  -  сказал ему в  управлении полковник
Губин.  -  Туда,  где  служил  раньше,  на  должность  старшего  помощника
начальника штаба  отряда.  Обстановку,  Тамбовцев,  знаешь сам.  Сейчас на
территории освобожденной Польши  создан  Корпус национальной безопасности.
Поддерживай связь с ними. Помни другое: наш человек жив. Помогал фронтовым
чекистам.  Живет там же.  Ждет тебя.  Тебе придется столкнуться со многими
неожиданностями.
     - Что вы имеете в виду, товарищ полковник?
     - Несколько странно ведут себя наши союзники.  Есть данные,  что  они
хотят воспользоваться немецкой агентурой.  На, смотри. - Полковник положил
на стол фотографии.
     Тамбовцев взял немного нечеткий снимок.  Два человека стояли, видимо,
на берегу реки.  Один,  в  шляпе,  низко надвинутой на глаза,  опирался на
трость,  второй  был  схвачен  объективом  в  профиль.  Тяжелые,  нависшие
надбровья, нос чуть с горбинкой, мощный подбородок.
     - Сняли в Швейцарии. Фотографировал наш человек с велосипеда, поэтому
нечетко.  Этот,  - полковник  ткнул  карандашом  в  человека  в  шляпе,  -
сотрудник  отдела  М-5  Интеллидженс  сервис  капитан  Уолтер  Бернс.  Его
собеседник - оберштурмбаннфюрер СС Колецки.  Вот их служебные  фотографии.
Смотри.  Бернс работает в отделе, занимающемся Польшей, а следовательно, и
Западной  Белоруссией.  Колецки  один  из  бывших   руководителей   службы
безопасности  в  Белоруссии.  По каналам разведки приходят сообщения,  что
немцы постоянно ищут контакты с союзниками.
     - Значит,  пушки этой  войны еще  не  отгремели,  а  союзники готовят
агентуру на будущее?
     - Так-то вот получается! - усмехнулся полковник. - Надо быть готовыми
ко всему.


     Лошади шли медленно.  Колецки почти лежал,  прижавшись к шее коня, но
все равно упругие ветки больно били его в  темноте по лицу.  И чем дальше,
деревья,  угадываемые в темноте, сходились плотнее и гуще. По крупу лошади
хлестнула  ветка.   Ударила  так  сильно,  что  Колецки  натянул  поводья,
сдерживая животное. Лес кончился, и сразу стало светлей. Он поднял голову.
На небе сквозь разорванные тучи на короткое мгновение выпрыгнула луна.
     - Слезайте,  пан полковник,  -  сказал  проводник,  -  дальше  пойдем
пешком.
     Колецки  соскочил  с  седла,  прошелся,  разминая ноги.  Ночь  словно
отступила,   глаза   отчетливо   различали   светловатую  полосу   дороги,
пересекавшую поле.
     - Пойдемте,  пан полковник.  -  Проводник зашагал вперед. Они вышли к
маленькому городку.  У  него не было охраны -  их заменяла огромная свалка
мусора.
     - Попремся через эти кучи? - спросил Колецки.
     - Придется,  пан полковник. Держитесь за мной. Я знаю тропинку, здесь
много битого стекла и жестяных банок.
     Колецки шел за проводником, чертыхаясь про себя. Они миновали свалку,
перелезли через забор,  прошли какой-то сад и очутились на темной улочке с
двухэтажными домами.  Она,  извиваясь,  убегала в темноту и была наполнена
тревогой и опасностью. Колецки на всякий случай расстегнул кобуру.
     - Не  беспокойтесь,  пан  полковник,  русских  здесь  нет,  -  сказал
проводник,  -  а народная беспека и милиционеры ночью не выходят на улицы.
Ночь - наше время.
     Они  шли  вдоль  домов,  стук  сапог  разносится в  темноте  гулко  и
тревожно.  Свернули в  щель между домами,  настолько узкую,  что казалось,
плечи задевают за  дерево стен.  Колецки шел  наугад.  Ему  очень хотелось
зажечь фонарь,  но он понимал,  что этого делать нельзя. Наконец проводник
остановился.
     После темноты свет  керосиновых ламп  казался необыкновенно ярким,  и
Колецки на секунду зажмурился.
     В  комнате  было  трое.  Они  шагнули  навстречу.  Одинаково  рослые,
подтянутые, сохранившие офицерскую выправку даже под штатской одеждой.
     - Пан майор,  - обратился к одному из них проводник, - полковник Гром
из Лондона.
     Колецки  пожал  протянутые руки,  выслушав  псевдонимы:  Буря,  Волк,
Жегота. Потом сел, махнул рукой собравшимся, предлагая место за столом.
     - Господа  офицеры,  -  начал  он,  -  прошу  доложить  обстановку на
границе.
     - По моим данным,  -  сказал майор Жегота, - завтра русские станут на
границе.
     - Завтра, - задумчиво повторил Колецки. - Что ж. Вам известно, что вы
и ваши люди придаются мне для выполнения специального задания?
     - Да.  Я хотел бы узнать,  пан полковник,  сколько вам нужно людей? -
спросил майор.
     - Для операции в русском тылу мне нужно минимум пятьдесят человек. Но
это должны быть самые подготовленные, самые смелые люди.
     - Мы найдем таких.
     - Их надо освободить от любых заданий до особого распоряжения.
     - Когда оно поступит?
     - Это знает Лондон. У вас есть карта, майор?
     - Конечно,  пан  полковник.  Я  хотел добавить,  на  той стороне люди
Резуна уничтожают всех коммунистов. Поляков, русских...
     Один из офицеров расстелил карту района.
     - Вот здесь была,  следовательно,  и будет русская застава,  - сказал
Колецки.  -  У отметки 12-44 должна быть полная тишина. На других участках
все,  что  угодно.  Но  здесь никаких конфликтов.  Бандеровцами я  займусь
лично.


     Солдат строили прямо вдоль эшелона, стоявшего на путях. Кочин обходил
строй своей заставы, внимательно оглядывая людей. У многих на груди ордена
и медали.  Почти половина людей - совсем молодые, недавно надевшие военную
форму ребята.  Но чего-то в  строю не хватало.  Как-то не так выглядели до
войны солдаты-пограничники.
     На левом фланге стоял старшина Гусев. В ладно пригнанной гимнастерке,
в  пограничной  фуражке.  И  старший  лейтенант  понял,  чего  не  хватало
солдатам.  Именно  этих  зеленых  фуражек.  На  головах пограничников были
пропотевшие, застиранные пилотки.
     Кочин  остался  доволен  внешним  видом  личного  состава заставы.  В
общем-то народ ему попался хороший. Правда, заместитель, младший лейтенант
Сергеев, еще совсем молодой, только что из училища.
     - Отряд, равняйсь! - раздалась команда. - Смирно!
     Командовал заместитель начальника отряда полковник Творогов. Высокий,
широкоплечий,  он,  кинув руку  к  козырьку,  зашагал навстречу начальнику
отряда полковнику Зимину.
     - Товарищ полковник,  вверенный вам отряд прибыл на место дислокации.
Отставших и  больных  нет.  За  время  следования никаких  происшествий не
случилось.
     - Здравствуйте, товарищи пограничники!
     - Здравия желаем,  товарищ полковник!  -  многоголосо и гулко ответил
строй.
     Полковник Зимин шагнул в сторону и, чуть выдержав паузу, скомандовал:
     - Для встречи справа! Под знамя! Слушай! На караул!
     Четко  печатая  шаг,  по  щебенке  насыпи  двигался  знаменный взвод.
Впереди знаменосец и два ассистента с шашками наголо.
     Строй  следил  за  знаменем.  Тяжелое  полотнище,  вздрагивая в  такт
строевому шагу,  свисало за плечом знаменосца.  Нет, не простое это знамя.
Обожжено было полотнище,  пробито пулями.  Видимо,  не  всегда оно  стояло
закрытое  чехлом.   Алое  полотнище  плыло  вдоль  строя,  и  пограничники
провожали его  глазами.  Гулко печатал шаг  знаменный взвод,  покачивалось
полотнище знамени.
     В  походной колонне погранотряд втягивался в узкие улочки.  Город был
почти не тронут войной.  Обтекла она его,  пожалела. Ломилась через заборы
сирень.  Целые  улицы  словно покрылись белой пеной.  Горбатились булыжные
мостовые,  причудливо изгибаясь, бежали мимо маленьких домов, мимо костела
и  укрытых  зеленью  двухэтажных  особняков  с  геральдическими щитами  на
фронтоне.
     Отряд шел по городу.  И тротуары заполнились народом. Людей встречала
новая жизнь.  В этом прирубежном городке хорошо знали,  что такое граница.
Раз вставали на  ее  охрану солдаты в  гимнастерках с  зелеными погонами -
значит, все, война ушла за пределы Родины.


     Штаб отряда разместился в особняке. У дверей его застыли два каменных
льва.  У  одного была  отбита часть  морды,  и  казалось,  что  лев  хитро
улыбается, глядя на мирскую суету. Рядом стоял часовой.
     Кабинет начальника разведотдела был на самом верху,  в  бывшем зимнем
саду. Он располагался в стеклянном эркере, и даже в пасмурную погоду в нем
было светло и радостно.
     Они  сидели  вдвоем:  грузный,  широкоплечий  подполковник Середин  и
капитан Тамбовцев.
     - Итак,  на границу мы встали.  - Середин отхлебнул чай. Подстаканник
был  сделан  из  снарядной гильзы,  и  поэтому красивый хрустальный стакан
выглядел в нем чужеродно.
     - Конечно,  порядок наведем,  - продолжал подполковник. - Погранрежим
установили почти на всей западной границе.  Но в тылу неспокойно.  Смотри.
Отметка  12-44,  здесь  расположена третья  застава.  Начальник -  старший
лейтенант Кочин.  Кадровый  пограничник,  потом  командир роты  в  Красной
Армии,  отозван  к  нам.  Офицер  боевой,  знающий.  Его  участок наиболее
вероятен для  прорыва в  наш тыл.  Сразу за  заставой на  много километров
тянутся леса,  болота.  По  нашим данным,  в  тылу заставы действует банда
оуновцев. Так что направляйся туда и разбирайся на месте.


     Старшина Гусев вел наряд вдоль пограничной реки.  Он шел впереди, два
солдата  с автоматами сзади.  Пели птицы,  плескалась рыба в реке,  палило
солнце,  и  Гусеву  казалось,  что  никакой  войны  нет  и  в  помине.  Он
остановился, вскинул бинокль, долго разглядывая сопредельную сторону.
     Тишина.
     Гусев  опять повел биноклем,  запоминая мельчайшие складки местности,
подходы к реке.
     - Товарищ старшина, - позвал его пограничник, спустившийся с откоса к
реке.
     - Что у тебя, Глоба?
     - Скорей сюда, товарищ старшина.
     Гусев опустил бинокль и легко сбежал по откосу к реке.
     - Ну что?..  -  начал Гусев. И увидел потускневший металлический герб
Советского Союза. - Это же погранзнак!
     - Стой, старшина! - крикнул вдруг ефрейтор Климович. - Стой!
     - Ты чего, Климович?
     - Стой, стой.
     Ефрейтор снял автомат, положил на траву, расстегнул ремень, опустился
на корточки и медленно начал приближаться к засыпанному погранзнаку.
     - Отойдите! - повернулся он к старшине и Глобе.
     - Зачем? - опять удивился Гусев.
     - На фронте вы не были, старшина. Отойдите на двадцать метров.
     Старшина и Глоба отошли.
     Климович  осторожно лег  на  землю,  медленно  ведя  по  ней  руками.
Медленно и уверенно. Очень осторожно.
     Вот левая рука замерла, нащупав еще невидимый проводок.
     Ефрейтор достал нож  и  начал аккуратно расчищать землю вокруг.  Лицо
его покрылось влажной испариной.  А  проводок вел его руки,  и наконец они
нащупали круглый бок противопехотной мины.
     - Натяжная, - сквозь зубы сказал Климович.
     Он аккуратно расчистил поверхность, обнажая взрыватель. Вот он. Через
минуту Климович разогнул усталую спину, поднял погранзнак.
     - Все! - крикнул он. - Идите сюда.
     Гусев подошел, долго смотрел на взрыватель, на ладони ефрейтора.


     Лес ложился на лобовое стекло <виллиса>, как на экран. Темной плотной
полосой.
     - Тут две дороги,  товарищ капитан,  -  сказал, притормозив, шофер, -
одна через лес - короткая, другая в объезд.
     Тамбовцев посмотрел на  уходящее  солнце,  на  темную  стену  леса  и
сказал:
     - В объезд.
     - Может, лесом, товарищ капитан?
     - А зачем зря рисковать?
     - Да какой здесь риск!
     Наезженное полотно дороги  уходило в  темноту деревьев,  разделяясь у
самого леса.
     ...Трое с  пулеметом лежали за  деревьями на опушке по правую сторону
дороги, двое с автоматами по левую.
     Один наблюдал за машиной.
     А  <виллис> все ближе и  ближе.  И уже невооруженным глазом различимы
офицерские  погоны.   Пулеметчик  передернул  затвор  МГ.  Бандиты  начали
прилаживать <шмайссеры>.
     Машина на скорости повернула у самого леса и пошла вдоль опушки.
     - Кабан! - крикнул бандит. - Пулемет!
     А машина, подпрыгивая на разбитых колеях, уходила все дальше и дальше
от засады.
     Кабан вскочил и,  положив ствол пулемета на сук,  дал длинную,  почти
бесполезную очередь вслед.


     Подъезжая к  заставе,  Тамбовцев увидел вышку.  Настоящую пограничную
вышку и  недостроенный забор.  Несколько солдат без  гимнастерок прибивали
светлые,  оструганные доски.  И  хотя  забор  не  охватил  всю  территорию
заставы,  у  ворот уже стоял часовой.  Он шагнул навстречу машине,  поднял
автомат.  Тамбовцев  выпрыгнул на  землю,  расстегнул карман  гимнастерки,
достал удостоверение.
     В  углу  у  забора стояли палатки,  под  навесом приткнулась походная
кухня с  облупленным боком,  в  двух аккуратно вырытых землянках,  видимо,
расположились склады.
     Из  палатки  навстречу  Тамбовцеву шел  высокий  старший  лейтенант в
выгоревшей пограничной фуражке.
     - Начальник заставы старший лейтенант Кочин.
     - Помощник начальника штаба отряда капитан Тамбовцев.
     Офицеры пожали друг другу руки.
     - Как на границе? - спросил Тамбовцев.
     - Пока  сложно.   Охраняем  секретами,   подвижными  нарядами.  Тянем
телефонную связь.
     - Спокойно?
     - Почти. Это не вас обстреляли?
     - Нас, из леса.
     - Вчера бандиты напали на  наряд.  Потерь нет.  Но  вообще на участке
непривычно тихо.
     - А как у соседей?
     - Прорывы в сторону тыла и за кордон. Правда, и у нас почин.
     - Что такое?
     - Задержали нарушителя погранрежима.
     - Интересно.
     - Прошу.  -  Кочин показал на  одну  из  палаток.  -  Там  канцелярия
заставы.
     И  хотя канцелярия помещалась в палатке,  но это все же было подлинно
штабное помещение.  Стол,  секретер для  документов,  в  углу стеллаж,  на
котором разместились четыре полевых телефона и рация.  На стойках закрытые
занавесками карта участка и график нарядов.
     Горела  аккумуляторная лампочка,  за  столом сидел  младший лейтенант
Сергеев. Увидев Тамбовцева, он встал.
     - Товарищ капитан...
     - Продолжайте, продолжайте.
     Тамбовцев  сел  на  табуретку  в  темноту,   внимательно  разглядывая
задержанного.
     - Гражданин  Ярош  Станислав Казимирович,  житель  пограничного села,
задержан за нарушение погранрежима и контрабанду.
     - Так какая ж то контрабанда! Бога побойтесь, пан хорунжий...
     - Называйте  меня  <гражданин младший  лейтенант>,  -  строго  сказал
Сергеев.
     Задержанный  закивал  головой.   Это   был   мужчина  неопределенного
возраста,  где-то  между  тридцатью  и  сорока.  Смотрел  он  на  Сергеева
прищуренными,  глубоко запавшими глазами.  Одет Ярош был в табачного цвета
польский форменный френч, пятнистые немецкие маскировочные брюки и крепкие
сапоги с пряжками на голенищах.
     На  столе  перед  Сергеевым лежали  пачки  сигарет,  стояло несколько
бутылок, какие-то пакетики, свертки.
     - Гражданин Ярош, - строго, даже преувеличенно строго начал Сергеев.
     Тамбовцев усмехнулся.  Из темноты он разглядывал руки Яроша. Крепкие,
с сильными запястьями,  они лежали на столе спокойно,  по-хозяйски. И хотя
всем  своим  видом  задержанный изображал волнение,  руки  его  говорили о
твердой воле и полном спокойствии.
     - Вы,   -   продолжал  заместитель  начальника  заставы,  -  нарушили
пограничный режим. Где вы были?
     - Так, пан лейтенант, я до той стороны ходил. К швагеру. Родич у меня
в Хлеме.
     - А   вы   знаете,   что   переходить  границу   можно   только   при
соответствующем разрешении?
     - Так я в Хлем подался семь дней назад, ваших стражников еще не было.
А обратно шел, они меня и заарестовали.
     - Вас не арестовали,  а задержали.  Что это за вещи? - Сергеев указал
на стол.
     - Родич дал и сам наменял в Хлеме.
     - Значит, так, - вмешался в разговор Тамбовцев. - Ввиду того, что вы,
Ярош,   пересекли  границу   до   принятия  ее   под   охрану   советскими
пограничниками, мы вас отпускаем. Но помните, в следующий раз будем карать
по всей строгости советского закона.
     - Оформите протокол,  -  приказал Кочин Сергееву. - Вещи верните, они
не подлежат изъятию как контрабанда. Все.
     Кочин  повернулся и  пошел  к  дверям.  За  ним  поднялся  Тамбовцев.
Задержанный внимательно посмотрел вслед капитану.


     Они сидели в  палатке и  курили.  Тамбовцев,  Кочин и Сергеев.  Полог
палатки был откинут,  и  в  темном проеме виднелся кусок неба с огромными,
словно нарисованными звездами.
     - Как на юге в августе, - сказал Тамбовцев.
     - А вы там служили, товарищ капитан? - спросил Сергеев.
     - Да нет, пацаном в <Артеке> был. А служил я здесь.
     - На этом участке? - удивился Кочин.
     - Именно.
     В проем заглянул дежурный.
     - Товарищ старший лейтенант, к вам женщина.
     - Какая женщина? - Кочин встал.
     - Гражданская, говорит - учительница местная.
     - Зови.
     Она  вошла,  и  в  палатке словно светлее стало.  Будто не  маленькая
аккумуляторная лампочка горела, а стосвечовка.
     Женщине не было и двадцати пяти.
     - Вы ко мне? - после паузы спросил Кочин.
     - А вы начальник пограничной стражнины?
     - Я начальник заставы.
     - Вы уж простите, я не привыкла пока.
     - Я вас слушаю.
     - Пан начальник...
     - Товарищ начальник, - поправил Кочин.
     - Простите.  Знаете, привычка. Я местная учительница Анна Кучера, вот
мои документы. - Она протянула Кочину несколько бумажек и паспорт.
     Кочин развернул паспорт.
     - Довоенный, - усмехнулся он.
     - Да,  товарищ  начальник,  при  немцах  аусвайс  выдали,  а  паспорт
сохранился.
     - Вы д