куб  за
глухим забором, безлюдные улицы. Все уехали. Кап, Мишутка, Лена -  где  вы
сейчас? Где-нибудь на материке, вы ведь так говорите. Все уехали. Странный
пустой город. Как новые сети, брошенные на берегу.
   Сейчас на облако направлены все взгляды. На него - установки. На него -
тонкие лучи мазеров. Удастся ли?
   Голос Питиквы за кадром:
   - Объявлено, что через пять минут будут включены установки...
   Напряженная тишина. Та же картина: остров - поселок - облако...  Облако
- поселок - остров...
   - Не отвечает, - говорит Питиква.
   "Не удалось. Оно не в состоянии перестроиться, - думаю я. - Что дальше?
Удастся ли дальше?"
   Я знаю: еще несколько минут, и в облако вонзится сильный  разряд.  Если
Питиква прав, он встряхнет, включит всю систему. Если облако не  поймет  и
ответит смертоносным излучением - блеснет огонь взрыва.
   Зал ахнул: вспышка озарила облако. Все вскочили, но это не  взрыв.  Вон
оно - облако, на своем месте. И город. И остров.  И  море.  Просто  облако
просияло.
   И во весь экран лицо Питиквы. Усталое лицо.
   - Поступили первые сообщения, - спокойно говорит он. -  Система  облака
включилась в нормальную работу... - Пауза. Питиква  продолжает:  -  Облако
возвращает гравилет с пилотом Сингаевским...
   Медленно  и  спокойно,  как  из  обычной  серебристой  тучки,  вынырнул
игрушечный желтый гравилет. Медленно, круг за кругом парил он  над  морем,
приближаясь к берегу. По этим кругам я догадался, что гравилетом управляли
приборы. Вот он сел на высокий каменистый берег. И тут же рядом  опустился
санитарный  вертолет,  перекрещенный  красными  полосами.  Врачи  бегом  к
гравилету. Вытащили неподвижного, с болтающимися, как у  тряпичной  куклы,
руками и ногами пилота, перенесли в свой вертолет...
   Экран погас.
   ...Я брел по коридору, ничего не видя, ничего не соображая, твердил про
себя: "Все, все. Вот и все".
   За стеклянными стенами, в залитых солнцем залах работали  сотни  машин,
каждая из которых была клеточкой гигантского электронного  мозга  планеты.
Шел обмен опытом двух разных цивилизаций. Великий обмен информацией.
   Я брел по коридору, представляя, как ежесекундно рождаются новые  тома,
заполненные одной лишь информацией. Их надо изучать много  лет.  Но  самый
главный вывод невозможно спрятать ни в ячейках памяти, ни в толстых томах,
он ясен всем: люди давно уже решили, что побеждает мужество.
   Облако в этом убедилось...
   Обмен длился три дня. Потом облако  объявило,  что  продолжит  полет  к
своей новой планете, и ушло в космическое пространство.
   В самый сильный телескоп можно будет увидеть, как светлая точка  делает
оборот вокруг Солнца.


   Больше я не встречался с Гаргой. На заседании одной из комиссий  Совета
я рассказал подробно  о  том,  что  происходило  при  мне  на  острове,  в
лаборатории Гарги. В тот же день врачи положили меня в больницу.
   Не знаю, смог бы я заново пережить всю историю, когда  будут  разбирать
это дело, смог бы снова смотреть, как красный гравилет столкнулся с шаром.
Я слишком хорошо помнил каждую минуту за последние полгода. И этот человек
- профессор Гарга, сжигаемый стремлением  переделать  мир,  равнодушный  к
разрушениям, чинимым облаком, и все же  боявшийся  ответственности,  -  он
больше не был для меня загадкой. Я сказал ему в  нашу  последнюю  встречу,
что он предатель.
   В Совет меня больше не вызывали. В один из  дней,  лежа  на  больничной
койке, я прочитал в газете краткий отчет о суде  над  Гаргой.  Он  признал
себя виновным, сказав, что  слишком  поздно  осознал  тяжелые  последствия
своих опытов для здоровья людей, и попросил направить  его  на  отдаленную
космическую станцию. Совет согласился с его просьбой.



        26

   Я улетал к Солнцу.
   На платформе космодрома нас пятеро  в  голубых  дорожных  комбинезонах.
Пятеро уже на пересадочной станции. Там мы влезем в неуклюжие, но  приятно
невесомые скафандры, и ракета, похожая на  раздувшуюся  гусеницу,  понесет
нас в кипящее море огня, сжигающее глаза, время, сны, но бессильное против
нас, - в солнечную сверхкорону.
   Не знаю, что я увижу, заглянув в лицо Солнцу, а сейчас смотрю на друзей
и стараюсь запомнить их. Андрей Прозоров, Игорь Маркисян,  Паша  Кадыркин,
вы даже не знаете, что я повторяю про себя ваши имена, чтоб потом  обычный
звук мгновенно рождал в памяти голоса, улыбки,  блеск  глаз.  Я  улетаю  с
товарищами, но мне всегда будет нужна ваша поддержка.
   Подошел Сингаевский. Он поправился, но все равно остался худущий  после
заточения в облаке. А рука крепкая.
   - Счастливец. Летишь.
   - Ты скоро меня догонишь.
   - Не утешай.  Я  просто  пришел  поглядеть  на  вас.  И  не  задавайся:
обязательно догоню.
   Скоро сомкнутся толстые двери, взвоет в стартовой  трубе  ракета,  и  я
превращусь в яркую звезду, которая еще несколько секунд будет  сверкать  в
летнем небе. А на пересадочной  станции  меня  тоже  будут  провожать.  На
экране я увижу  отца  и  мать.  В  честь  нашего  отлета  Земля  разрешила
получасовой сеанс с Марсом.
   Я понимаю, как им грустно: они собираются домой  на  Землю,  а  я  -  в
обратном направлении. Обычная несуразица в жизни - теперь улетаю я.  Но  я
буду держаться молодцом, буду шутить и  смеяться,  а  потом  попрошу  отца
напомнить, какой у него рост, и тогда окажется, что я уже с  него,  только
он - красивый  и  седой.  А  маме  я  покажу,  какой  я  сильный,  ведь  я
тренировался как проклятый день  и  ночь  все  эти  полгода,  чтоб  пройти
отборочную комиссию. Мама улыбнется и скажет, что я все  равно  маленький,
хотя перерос ее на целую голову, а глаза ее сверкнут двумя каплями  света,
выдав тайную гордость: все же какой большой, какой взрослый...
   Кончатся полчаса, и снова - ракета, маленькая, медленно летящая искра.
   И вдруг все лица расплываются, отодвигаясь от меня. Я вижу,  как  бежит
по платформе Каричка. Я не встречал ее с того дня, когда  мы  прощались  с
Рыжем. А она асе такая -  белое  платье,  пушистое  облако  волос.  Только
резкая складка на переносице. И глаза. Они как будто другие.  Я  смотрю  в
них, смотрю и наконец нахожу знакомые золотые ободки.
   - Извини за опоздание - я только узнала. - Каричка сунула мне цветы.  -
Ну, что ты так смотришь? - Она Улыбнулась.
   - Хочу запомнить. - Ей я  говорю  то,  что  думаю.  -  Ждал,  когда  ты
улыбнешься.
   Она  отодвинулась  от  меня,  посерьезнела.  Большие   красные   крылья
трепетали над нами.
   - Это опасно? - Она показала на мой знак солнечной экспедиции.
   Знакомый мотив прозвучал рядом: кто-то насвистывал "Тау Киту".

   Я готов переплыть океан пустоты,
   И коснуться огня, и сказать: "Это ты?"

   - А знаешь, как дальше? - спросил я.
   - Дальше? Дальше никак.
   - Песня не кончается. Слушай.

   Я готов переплыть океан пустоты,
   И коснуться огня, и сказать: "Это ты?"
   Только ты не мечтай, не останусь здесь я,
   Брошусь вновь в океан открытый,
   Чтоб вернуться к тебе, голубая Земля,
   С золотым огнем Тау Киты.

   - Это тебе. Тебе и Рыжу.
   Она кивнула.
   А я продолжал, продолжал  говорить  беззвучно,  про  себя.  Потому  что
красные крылья трепетали совсем рядом. Сколько я буду жить, я буду помнить
тебя, Рыж. Я привезу с собой кусок Солнца и выпущу его над  твоей  сопкой.
Даже когда меня не станет, оно будет гореть.
   Я вижу мальчишку. Он держит на ладони маленький  гравилет,  смотрит  на
него широко раскрытыми глазами, говорит совсем как Рыж:  "Это  Они  делали
для нас".
   Отблеск красных  крыльев  осветил  лицо  Карички.  Я  видел:  она  меня
понимает.