Эмили Дикинсон.
   Стихотворения

----------------------------------------------------------------------
     Emily Dickinson, Poems
     © Copyright Переводчики Аркадий Гаврилов, Яков Бергер, Леонид Ситник
     Email: l_sitnik@autopanorama.mtu-net.ru
----------------------------------------------------------------------

        Содержание:

     Время собирать камешки. Леонид Ситник
     Эмили Дикинсон. Торнтон Уайлдер
     Эмили Дикинсон. Стихотворения
     19 A sepal, petal, and a thorn
     Росток, листок и лепесток... Перевод Л. Ситника
     23 I had a guinea golden
     У меня была гинея... Перевод Л. Ситника
     49 I never lost as much but twice
     Я все теряла дважды... Перевод Л. Ситника
     61 Papa above!
     Папа свыше! Перевод Л. Ситника
     89 Some things that fly there be
     Какие-то вещи летят, но они... Перевод Л. Ситника
     106 The Daisy follows soft the Sun
     Цветок следит за солнцем взглядом... Перевод Л. Ситника
     115 What Inn is this
     Что за приют... Перевод Л. Ситника
     118 My friend attacks my friend!
     Мой друг напал на друга! Перевод Л. Ситника
     119 Talk with prudence to a Beggar
     О сокровищах и злате... Перевод Л. Ситника
     120 If this is "fading"
     О если это -- "увяданье"... Перевод Л. Ситника
     126 To fight aloud, is very brave
     Сражаться смело -- славный труд... Перевод Л. Ситника
     131 Besides the Autumn poets sing
     Не только осенью поют... Перевод А. Гаврилова
     139 Soul, Wilt thou toss again?
     Душа, ты волнуешься снова? Перевод Л. Ситника
     140 An altered look about the hills
     Меняющийся вид холмов... Перевод А. Гаврилова
     153 Dust is the only Secret
     Прах -- одна только Тайна... Перевод Л. Ситника
     172 'Tis so much joy! 'Tis so much joy!
     Веселее! Веселее! Перевод Я. Бергера
     180 As if some little Arctic flower
     Представь, что маленький цветок... Перевод Л. Ситника
     182 If I shouldn't be alive
     Если мне живой не встретить... Перевод Л. Ситника
     205 I should not dare to leave my friend
     Не должен быть оставлен друг... Перевод А. Гаврилова
     216 Safe in their Alabaster Chambers
     Укрыты в алебастровых палатах... Перевод А. Гаврилова
     235 The Court is far away
     Правды нет -- и далек... Перевод Л. Ситника
     239 "Heaven" -- is what I cannot reach!
     Мне не допрыгнуть до небес... Перевод Л. Ситника
     243 I've known a Heaven, like a Tent
     Я знаю -- Небо, как шатер... Перевод А. Гаврилова
     248 Why -- do they shut Me out of Heaven?
     Почему меня на небе... Перевод Л. Ситника
     266 This -- is the land -- the Sunset washes
     Земля, чей берег омывают... Перевод Я. Бергера
     275 Doubt Me! My Dim Companion!
     Не веришь мне, мой странный друг! Перевод Л. Ситника
     280 I felt a Funeral, in my Brain
     Звук похорон в моем мозгу... Перевод Л. Ситника
     289 I know some lonely Houses off the Road
     Есть пустые дома в стороне от дорог... Перевод Л. Ситника
     303 The Soul selects her own Society
     Душа выбирает общество... Перевод Л. Ситника
     318 I'll tell you how the Sun rose
     Я расскажу вам, как восходит солнце. Перевод Л. Ситника
     347 When Night is almost done
     К исходу долгой ночи... Перевод Я. Бергера
     377 To lose one's faith -- surpass
     Утратить веру -- хуже, чем... Перевод Л. Ситника
     389 There's been a Death, in the Opposite House,
     Скоро в доме, что напротив... Перевод Л. Ситника
     409 They dropped like Flakes
     Как Звезды, падали они... Перевод А. Гаврилова
     441 This is my letter to the World
     Здесь письма к миру от меня... Перевод Л. Ситника
     449 I died for Beauty -- but was scarce
     Я умерла за Красоту... Перевод А. Гаврилова
     508 I'm ceded -- I've stopped being Theirs
     Я удаляюсь -- я уже не ваша... Перевод Л. Ситника
     509 If anybody's friend be dead
     Когда умрет ваш лучший друг... Перевод Я. Бергера
     536 The Heart asks Pleasure -- first
     Сперва мы просим радости... Перевод Я. Бергера
     547 I've seen a Dying Eye
     Я видел мертвые глаза... Перевод Л. Ситника
     556 The Brain, within its Groove
     В извилинах мозги... Перевод Л. Ситника
     583 A Toad, can die of Light
     Свет для жабы -- отрава... Перевод Л. Ситника
     619 Glee -- The great storm is over
     Радуйтесь! Кончилась буря! Перевод Л. Ситника
     622 To know just how He suffered -- would be dear --
     Узнать, как страдал он -- уже награда... Перевод Л. Ситника
     623 It was too late for Man
     Слишком поздно для человека... Перевод Л. Ситника
     664 Of all the Souls that stand create
     Из сонма сотворенных Душ... Перевод А. Гаврилова
     670 One need not be a Chamber -- to be Haunted
     Не нужно комнат привидению... Перевод Я. Бергера
     682 'Twould ease -- a Butterfly
     Легко быть мотыльком... Перевод Л. Ситника
     709 Publication -- is the Auction
     Публикация -- продажа... Перевод А. Гаврилова
     732 She rose to His Requirement -- droppt
     Она доросла до того, чтобы, бросив... Перевод Л. Ситника
     742 Four Trees -- upon a solitary Acre
     Четыре дерева -- в пустынном месте... Перевод Л. Ситника
     759 He fought like those Who've nought to lose
     Он бился яростно -- себя... Перевод А. Гаврилова
     764 Presentiment -- is that long Shadow -- on the Lawn
     Предчувствие -- это длинная тень на лугу... Перевод Л. Ситника
     793 Grief is a Mouse
     Печаль -- это мышь... Перевод Л. Ситника
     797 By my Window have I for Scenery
     Пейзажем я вижу из моего окна... Перевод Л. Ситника
     822 This Consciousness that is aware
     Сознание, что сознает... Перевод А. Гаврилова
     887 We outgrow love, like other things
     Мы вырастаем из любви... Перевод Л. Ситника
     975 The Mountain sat upon the Plain
     Горы садятся в долину... Перевод Л. Ситника
     976 Death is a Dialogue between
     Смерть -- это долгий разговор... Перевод Л. Ситника
     1055 The Soul should always stand ajar
     Душа должна жить нараспашку... Перевод Л. Ситника
     1067 Except the smaller size
     Лишь маленькая тварь... Перевод А. Гаврилова
     1075 The Sky is low -- the Clouds are mean.
     Небо ниже -- чем облака. Перевод Л. Ситника
     1129 Tell all the Truth but tell it slant
     Скажи всю Правду, но лишь вскользь... Перевод Л. Ситника
     1182 Remembrance has a Rear and Front
     Память имеет окна и стены... Перевод Л. Ситника
     1186 Too few the mornings be
     Здесь слишком кратки дни... Перевод Л. Ситника
     1207 He preached upon 'Breadth' till it argued him narrow
     Он учил "широте", и в том была узость... Перевод Л. Ситника
     1212 A word is dead
     Мысль умирает... Перевод Л. Ситника
     1216 A Deed knocks first at Thought
     Поступок будит Мысль... Перевод Л. Ситника
     1287 In this short Life
     В короткой жизни сей... Перевод А. Гаврилова
     1396 She laid her docile Crescent down
     Косу свою сложила смерть... Перевод Я. Бергера
     1398 I have no Life but this
     Мне жизни нет иной... Перевод Л. Ситника
     1478 Look back on Time, with kindly eyes
     Взгляни на время благодарно... Перевод Я. Бергера
     1544 Who has not found the Heaven -- below
     Кто не нашел небес внизу... Перевод Л. Ситника
     1587 He ate and drank the precious Words
     Он ел и пил волшебный слог... Перевод Л. Ситника
     1593 There came a Wind like a Bugle
     Вдруг в тишину ворвался шквал... Перевод А. Гаврилова
     1599 Though the great Waters sleep
     Пусть Великие Воды спят... Перевод Л. Ситника
     1672 Lightly stepped a yellow star
     Тихо желтая Звезда... Перевод А. Гаврилова
     1732 My life closed twice before its close
     Я дважды скончаюсь, и перед концом... Перевод Л. Ситника
     1736 Proud of my broken heart, since thou didst break it
     Гордись моим сломанным сердцем, сломавший его... Перевод Л. Ситника



        Время собирать камешки

     За  Эмили  Дикинсон водилось много странностей. Это ее неизменное белое
платье  или  замкнутый образ жизни, когда она даже с друзьями  разговаривала
из-за  полуоткрытой  двери.  Наконец,  главное,  --  поэтесса,  впоследствии
признанная  гением  американской  литературы,   при  жизни  так  и  осталась
практически никому неизвестной. Впрочем, лучше, чем Оскар  Уайлд об этом  не
напишешь,  а  посему  я   хочу   ограничиться  в  своем   вступлении  самыми
необходимыми  замечаниями, касающимися странности ее стихов, да  и то лишь в
той степени, в какой это затрагивает переводы.
     Уже немало было написано об особенностях пунктуации в  стихах Дикинсон.
Прежде всего -- об употреблении тире. Утверждалось, что тире для Дикинсон --
это более  тонкий инструмент  ритмического деления,  дополнительное средство
смысловой  структуризации,  просто универсальный  заменитель всех  остальных
знаков препинания. В ее текстах при  желании можно  отыскать  столь же много
примеров, подтверждающих любую теорию, сколь и случаев, говорящих о том, что
все эти тире  свидетельствуют исключительно о психическом состоянии спешки и
нетерпения, что  они  являются  своеобразными ускорителями  письма  и,  я бы
сказал, мысли. Кроме того, давно подмечено, что поэты любят тире, в то время
как люди ученые предпочитают двоеточия.
     Не  больше смысла  видится  мне и в  углубленном  анализе  употребления
строчной или прописной буквы в  начале слов. Почему  Бог или Смерть  во всех
стихах написаны с прописной --  предельно ясно, но зачем в стихотворении 508
писать  с  прописной  слово Куклы  рядом  со  словом  церковь, написанным со
строчной,  объяснить  невозможно  ничем,  кроме как  небрежностью  и той  же
спешкой. Для переводчика в этих тире и заглавных буквах важно только одно --
они есть, и они сообщают стихам тот неповторимый вид, который они имеют.
     Что же касается  особенностей  синонимических  рядов в поэзии Дикинсон,
просодических  характеристик,  структур   катренов,   всевозможных   синкоп,
ассонансов  и диссонансов, а также  сочетания новаторства и  традиционности,
то, признаюсь, что это слишком специальная  для  меня тема. Рассуждения же о
способах адекватной передачи всего этого  в русском переводе наводят на меня
тоску. Ее стихи написаны достаточно плохо, чтобы еще и нарочно  коверкать их
по-русски  ради сохранения  какой-нибудь  специфики синтаксических  моделей.
Если бы я  мог,  я  вообще написал бы все это иначе,  лучше. Но я  не  могу.
Поэтому и занимаюсь переводами.
     Нет у меня охоты рассуждать и о  культурно-историческом значении поэзии
Эмили Дикинсон. Это тема  слишком для меня общая. Для великих  поэтов  и без
того  заготовлено много дежурных  слов. Эмили Дикинсон говорила с вечностью!
По отношению к американке эта фраза встречается чаще всего. Я ничего не хочу
говорить о вечности. В любом случае, наиболее цитируемые  строки Дикинсон --
о  Письмах  Миру,  о Душе, Запирающей  Дверь, об Экипаже Кавалера-Смерть  --
кажутся  мне ничуть не  более глубокими, чем стихи  о  цветах и  бабочках --
совсем простые и детские.
     С моей точки зрение одно из главных достоинств ее стихов состоит в том,
что их очень много и они почти все одинаковые,  как  камешки на берегу моря.
По отдельности  они  имеют мало ценности. Но все  вместе производят странный
эффект  -- что-то вроде пустого пляжа, одинокой фигуры на  берегу... Короче,
вечность.
     Перевод -- это игра.  Разумеется, во  всякой игре  есть  смысл. Будь то
удовлетворение    собственных    амбиций    или   решение   высоких    задач
исследовательского  или  культурного свойства. Но  и  это игра.  И подлинный
смысл ее играющему неведом. Лично мне всегда нравилось перебирать камешки на
берегу. Ходовой ценности в них --  никакой. Красивыми они становятся, только
если смочить их в море людской сентиментальности или поместить в аквариум --
в  искусственный мирок с покупными золотыми рыбками. Причем  самым  красивым
все равно покажется бутылочное стеклышко.

     Леонид Ситник


        Эмили Дикинсон

     Как  поэт, Эмили  Дикинсон  начинала  с двух  огромных  недостатков  --
невероятной легкости  стихотворчества  и увлечения дурными  образцами. Позже
она   должна  была  запоем  читать  Шекспира,  Милтона,   Герберта,  великих
английских поэтов своего века, и известно, какое  влияние они оказали на  ее
язык, но  известно  также, насколько мало затронуло это влияние стихотворные
формы,  которые   она   использовала.  Исходным   пунктом   для   нее   были
сентиментальные надписи,  что  делают на  подарках, христианский  ежегодник,
газеты, светские  журналы --  любимое чтение священников,  утонченных  дам и
чувствительных натур.  Но  даже в сборниках церковных гимнов влияние на  нее
оказывали,  по всей  видимости, далеко  не  лучшие  поэты.  И хотя она ввела
несколько  поразительных  новшеств  в  том,  что  касается  форм,  не  менее
поразительным  является  то,  что  она  не  сделала  даже  попытки  уйти  от
шестистопной строфической схемы, с которой начинала.  Я предпочитаю видеть в
этом еще одну  иллюстрацию застоя  в  ее развитии,  который мы  обнаруживаем
повсюду. Она проявляла необычайную смелость  в том,  что она делала в рамках
этих схем (она скоро порвала их швы), но форма поэзии и до некоторой степени
сорт  поэзии,  которой  она  восхищалась  девочкой,  остались  неизменными в
стихах, которые она писала до самого конца.
     В апреле 1862  года (ей  шел  тогда 32-й  год)  она  писала  полковнику
Хиггинсону:  "Я  не  сочиняла стихов,  за  исключением  одного или  двух, до
прошлой зимы,  сэр". До  сих  пор  очень мало  стихотворений  с уверенностью
датированы более ранним периодом, но мне кажется, что здесь она имела в виду
отбор:  не  сочиняла  стихов  высшего  сознательного  уровня.  Есть   немало
стихотворений, написанных приблизительно в  это  время  и, несомненно, ранее
(здесь, естественно, мы касаемся любимейшего пункта составителей антологий),
таких как "If I  Can Stop One  Heart from Breaking", или "I Taste  a  Liquor
Never Brewed", или "To Fight Aloud Is Very Brave", которые говорят о наличии
достаточно большого опыта  в  стихотворчестве.  Переходы от  одной строфы  к
другой очень искусны и предполагают обширную практику, на людях или в тайне.
Мне кажется несомненным, что когда около  1861 года Эмили Дикинсон собралась
писать самым серьезным  образом,  она  должна была не только  выбираться  из
западни  природной способности к стихотворчеству, но и  бороться с уже давно
выработавшейся способностью  к  внешней эффектности --  в  легком  пафосе  и
легкой эпиграмме.
     Как раз перед  тем, как послать первые  образцы  своих работ полковнику
Хиггинсону,  она выиграла решающую битву со  своим  навыком к  легкости. Она
нашла  мужество   писать   стихи,  "оскорблявшие  разум"  ее  современников.
Полковника Хиггинсона шокировало  не то, что она иногда прибегала к "плохим"
рифмам (столь частым в поэзии  миссис Браунинг), и не то,  что она подменяла
рифму ассонансами, и даже не то, что она подчас отказывалась от рифмы вообще
(подобные приемы он принимал у  Уолта Уитмана, чьи работы он рекомендовал ей
для чтения), -- но то, что все эти неправильности соединялись и были глубоко
внедрены в наиболее традиционную из всех стихотворных форм.
     По прошествии многих  лет мы  можем набраться  смелости и воспроизвести
ход  ее  борьбы.  Новая  волна захлестнула  все ее  существо; ей  захотелось
сказать  со  страстью  то,  что  до  этого она  говорила играючи, говорила с
кокетством. Новые высоты  --  особенно  в новых  странах -- взывают  к новым
формам.  Детская  привязанность,  тем  не  менее,  мешала ей  отказаться  от
строфических  схем ее раннего чтения. Она отвернулась от правильных рифм, от
вечных "кровь-любовь" и "слезы-грезы",  не потому, что ей было лень возиться
с  ними,  а  потому   что  правильные  рифмы  казались   внешним  выражением
внутреннего консерватизма.  Она  называла правильные рифмы  "прозой" -- "они
затыкают  меня в  прозе"  --  и  в  том же  стихотворении  она  называла  их
"рабством".
     Одно из ее изобретений наглядно демонстрирует нам, насколько осознавала
она  то, что делала.  Она  искусно предлагала нам ряд все  более  правильных
рифм,  чтобы  наше  ухо   ждало  следующей,  и  затем  в  завершающем  стихе
отказывалась от рифмы вообще.  Стихотворение "Of Tribulation These Are They"
предлагает  нам "white-designate", "times-palms", "soil-mile", "road-Saved!"
(курсив  ее).  Создается  эффект  поехавшей  над  нашими  головами крыши.  В
стихотворение  вторгается несопоставимое. В "I'll Tell Thee All -- How Blank
It  Grew"  она   распахивает  все  окна  в  заключение  словами  "outvisions
paradise", нерифмованными после трех строф необыкновенно правильных рифм.
     "Учитель" выговаривал  ей за  дерзость,  но она стояла на своем. Она не
снизошла  до  объяснений  или  защиты. Нежелание  полковника  публиковать ее
работы показало  ей, что  он не  считает ее поэтом, сколь ни поражали бы его
отдельные  фразы.  Она  продолжала изредка включать стихотворения в письма к
друзьям,  но  они,  видимо, не  просили ее  показать "побольше". Надежда  на
поддержку и мысли о современной аудитории становились все более отдаленными.
И все же мысль о  возможности литературной  славы, окончательного торжества,
никогда не оставляла ее. Стихотворение за стихотворением она насмехалась над
известностью.  Она  сравнивала ее с аукционом  и  с  кваканьем  лягушек;  но
одновременно она  приветствовала  славу как посвящение в сан, как "жизненный
свет"  поэта. Что  могла она предпринять в  этой ситуации? Она  делала  пять
шагов вперед и два шага назад. Написать две тысячи стихов -- это немалый шаг
в направлении  литературных  притязаний,  однако  состояние,  в  котором она
оставила их, -- не менее явной отступление. Она обращалась к потомкам, чтобы
засвидетельствовать,  насколько  ей  безразлично  его одобрение,  но  она не
уничтожила  своего  труда.  Она  не  уничтожила  даже  наброски,  черновики,
написанные на краю стола.  Если  бы она переписала все начисто, это означало
бы пять шагов вперед и один шаг назад;  если бы она распорядилась,  чтобы ее
работы были сожжены другими, это было бы три шага назад.
     Я  уверен,  что   она  зашла  даже  дальше  в  своем  желании  показать
безразличие  к  нашему мнению; она не столько  оскорбила наш разум,  сколько
посмеялась над ним. Читая  наиболее достоверные  ее тексты, мы  с удивлением
обнаруживаем,   что  стихотворение  за   стихотворением   с  грехом  пополам
заканчивается какой-нибудь банальностью или  начинается очень сухо, а  потом
карабкается  к  восторженности. Никто не  говорит, что она  была свободна от
огрехов суждения или вкуса,  но последние три слова в "How Many Times  These
Low Feet Staggered" или последняя строка в "They Put Us Far Apart" являются,
с точки зрения поэзии,  самым вызывающим цинизмом  -- первые как безвкусица,
вторая как какофония.
     Иными  словами,  Эмили  Дикинсон  часто  писала   нарочно   плохо.  Она
действительно  не  искала  вашего или моего одобрения,  одобрения людей,  не
способных отделить второстепенного от главного. Она подчеркнуто отстранилась
от наших человеческих, человеческих, человеческих суж