иностранцев почти не осталось. Через несколько дней большевики
заставили секретаря уехать в Москву. Его имя было Норман Армор.
  Этот человек всегда ставил долг выше всяких личных соображений и
собственной безопасности. Он отказался ехать. Его отвели к поезду
штыками. Вскоре заставили уехать и сотрудников National City Bank,
и я остался один. Я не мог ехать, у меня была пневмония, и я не
вставал с постели. Когда я выздоровел, я отправился к Кедрову,
губернскому [?] комиссару, за разрешением уехать. Чтобы выехать из
любого города, требовалось разрешение. Он просмотрел мои бумаги от
важных московских правительственных представителей, и сказал,
что человек с такими бумагами может ехать куда угодно.
  "Приходите послезавтра, завтра меня не будет - и тогда я решу
ваше дело" - сказал он. Эта задержка меня несколько обеспокоила.
  На следующий день в выходившей в Вологде газете появился приказ
Кедрова, требующий от всех солдат, крестьян и рабочих стрелять в
любого американца, англичанина или француза, которого они увидят;
потому что граждане этих капиталистических стран -
абсолютные враги правительства рабочих; и любой иностранец в
трех уездах [?], над которыми правит Кедров, является врагом.
  В соответствии с инструкциями Кедрова я пришел на
следующий день и был отведен к его заместителю. Его звали Идуке.
  Он был латышский еврей. При подавлении протестов против
большевиков в Ярославле он заслужил репутацию жесточайшего и
наиболее кровожадного из большевистских вождей. Идуке взял мой
дипломатический паспорт, согнул его, попытался порвать и бросил
на пол. При этом он кричал, что паспорт был выписан в
американском посольстве в России (это было верно, потому что тот
паспорт, с которым я приехал из Вашингтона, был у меня украден) и
что такой паспорт недействителен. Паспорт был подписан послом
Соединенных Штатов, Давидом Р. Фрэнсисом. Потом Идуке
просмотрел мои бумаги и сказал: "Вас необходимо взять под
стражу". Тут вошли два кронштадтских матроса и произошел
нечто, о чем я расскажу вам позднее. Но пока три красногвардейца
отвезли меня в тюрьму на роскошном автомобиле, которым ранее
пользовался Кедров. До того это был одним из личных автомобилей
царской семьи. "..." В камере со мной находился человек,
арестованный до меня. Он родился в России, но получил образование в
Англии, в школе, а потом в Оксфорде. Он очень привязался к Англии и
англичанам и получил британское подданство. Но пробыв в Англии 12
или 13 лет, он вернулся в Россию навестить живших в Костроме
родителей. Я не знаю, за что его арестовали, но когда я встретил его
в камере, он не был встревожен арестом. Он обладал очень большим
чувством юмора, это был веселый и легкосердечный человек. "..." В
пол-пятого вечера этого подданного Великобритании отвели к Идуке.
  Он вернулся в большой тревоге. Он сказал: "Мне это все не нравится.
  Я не понимаю этих людей. ОНИ НЕ РУССКИЕ. Я не понимаю, в чем
они меня обвиняют и что они собираются со мной делать." Без
четверти семь вечера пришли отряд солдат со штыками на
винтовках и увели его. Он хотел взять пальто, но ему сказали, что
это не нужно, и он оставил пальто, думая, вероятно, что вернется.
  Он никогда не вернулся. Позднее я узнал - один из солдат сказал
моему секретарю - что его расстреляли.
  По своей инициативе поздно вечером мой секретарь написал
заявление Кедрову, очертив собственную деятельность на пользу
русской революции, указав, что при Царе он был 11 лет в эмиграции.
  Он упомянул в качестве нашего заступника министра юстиции в
большевистском правительстве в Москве.
  Сенатор Стерлинг: Кто был министром юстиции?
  М-р Симмонс: Не могу припомнить, сенатор. Он также
привел ссылку на человека по имени Розен, который был командиром
латышской дивизии. До того этот Розен редактировал
социалистическую газету в Бостоне. Я с ним встречался. После
проверки секретарь Кедрова пришел ко мне в камеру на следующее
утро, когда я писал уже последние, как я полагал, письма. Секретарь
Кедрова сказал, что меня отправляют в Москву в "чрезвычайную
комиссию по борьбе с контрреволюцией, саботажем и спекуляцией".
  До этого момента я думал, что мой конец близок. Новость принесла
огромное облегчение, потому что из людей и правительственных лиц,
которых я знал в России, многие были в Москве. Меня и моего
секретаря отвезли в Москву под усиленной охраной и провели по
улицам в лубянскую тюрьму. В камере, в которую меня поместили,
было 85 человек.
  Сенатор Нельсон: Как велика была камера?
  М-р Симмонс: В половину этой комнаты. Мест для спящих
было только 30. Мы спали на цементном полу. "..." Состав
заключенных меня удивил. Я ожидал встретить князей, дворян,
капиталистов, верхний класс. Несколько таких было, но большинство
я бы назвал средним классом: механики, печатники, крестьяне -
много крестьян - мелкие ремесленники, солдаты, священники,
рабочие, офицеры (армии и флота), специалисты, студенты и т.д.
  Сенатор Стерлинг: Купцы?
  М-р Симмонс: Торговцы, много мелких торговцев. Был лесник
и мельник. Я стал расспрашивать. Я могу вам сказать, что 80
процентов узников не знали причины ареста - 80 процентов.
  Сенатор Стерлинг: Вы хотите сказать, что 80 процентов
не знали, за что они арестованы?
  М-р Симмонс: 80 процентов не знали, за что они арестованы.
  Аресты обычно проводились без предъявления обвинения. На второй
день в камеру привели адвоката по фамилии Веленкин, образованного
еврея. Он был юридическим советником британского консульства в
Москве. Ему было 34 года. Это был настоящий патриот, движимый
высокими мотивами. У него было много возможностей уехать из
России, но он не хотел. Он сказал, что интеллигенция должна
встать за свою страну. После ареста чрезвычайная комиссия коротко
рассмотрела его дело и приговорила его к расстрелу. Он подошел ко
мне в 2 ночи, разбудил меня и сказал: "Симмонс, не поговорите ли со
мной? Я умираю в 6. Расскажите мне о Сибири." Он там никогда не
бывал. "Расскажите мне об Америке. Расскажите мне, что хотите,
но отвлеките мои мысли от моей ужасной судьбы." Я присел на его
нары. Он был в тюрьме уже долго, и у него были нары. Я рассказывал,
пытаясь отвлечь его, час с четвертью. Потом он написал письмо
сестре и отдал его мне. Я позднее передал его. Через полчаса пришли
солдаты и увели его. Они пришли обычным отрядом, и все
заключенные знали, что это ведут на расстрел. Он больше не
вернулся. Его брат позднее рассказал мне, что его расстреляли, и
отказались выдать тело. В тот же день они увели молодого князя.
  Князь сопротивлялся.
  Сенатор Стерлинг: В чем его обвиняли? Вам известно?
  М-р Симмонс: Виленкин сказал, что его обвиняли в
причастности к контр-революции. Но он сказал мне, что не сделал
ничего, чтобы свергнуть большевистское правительство. При допросе
они сказали: "Если мы вас отпустим, обещаете ли вы помогать нам и
сделать все для нашей победы?" Он ответил: "Нет, я не могу". И он
пошел к смерти с отстраненностью. Это была самая горестная
сцена, которую мне доводилось видеть. Мне выпал печальный долг
рассказать обо всем его брату, которого я встретил в Лондоне. Князя
казнили без суда и следствия. Не проходило дня, чтобы этот отряд
солдат не забирал людей из камеры, и многих из них увели к смерти
без следствия и обвинения. Это не слухи. Вы слышали об этих
ужасах, но я был там и сам их видел.
  Сенатор Оверман: Ожидая каждую минуту быть
расстрелянным самому?
  М-р Симмонс: Я не знал, чего ждать. Они сказали мне, что
будут расследовать мое дело. Никто не знал своей судьбы. Когда они
назвали мое имя, в тот день когда меня перевозили из тюрьмы в
тюрьму [из Лубянки в Бутырку], как мне говорили, я побелел
совершенно.
  Сенатор Стерлинг: Известно ли вам, как проводится
следствие?
  М-р Симмонс: Нет, только то, что я рассказал. Адвокат,
которого расстреляли, сказал мне, что это был полный фарс. Глава
этой комиссии, молодой человек по имени Петерс, жил в Англии и
был осужден за преступление. В этом я уверен. "..." Это был человек
приятной наружности и моложаво выглядевший. В то же время это
был человек совершенно беспринципный; он подписывал смертные
приговоры без малейшего угрызения совести. Генеральный консул
Италии сказал мне позднее в консулате, когда они пытались
вызволить мое имущество, что он видел, как Петерс подписал приказ
о казни 71 офицера, даже не читая их имен. Разговаривая с консулом,
Петерс взял ручку и небрежно черкнул свое имя, приказывая убить
каждого из этих людей.
  Сенатор Нельсон: Это были офицеры старой армии?
  М-р Симмонс: Да, сэр. Потом, одним днем, когда я был там,
они увели 21 человека с таким же [расстрельным] отрядом, только
было больше солдат. Я слышал, что этих людей увели к их участи
потому, что снаружи было 26 человек, которые были только что
арестованы, и в тюрьме не было места. Я не могу свидетельствовать,
что их действительно убили, но их увели таким же отрядом, что
узники считали доказательством prima facie.
  Сенатор Нельсон: Они не вернулись?
  М-р Симмонс: Ни один. Я хочу еще рассказать вам о случае
крестьянина, с которым я особенно сблизился. Среди узников было
много крестьян, но этот человек был убит, пока я был там. Его убили
за то, что он не хотел отдавать хлеб, который он вырастил.
  Насколько я понял, он пытался организовать людей в своей деревне на
сопротивление действиям комбеда. Эти комитеты бедных, как я
объяснил, занимались тем, что отбирали продовольствие и
разжигали классовую ненависть среди крестьян. Он был неграмотный
человек, но не невежда. Вы слышите о безграмотности в России,
особенно среди крестьян. Их близкая связь с землей воспитывает
суждение, здравый смысл, который делает их, хотя они и
неграмотны, не невеждами. Я убежден, что у нас есть в наших
подобных общинах, на фермах, люди, которые хоть и не умеют
читать и писать, но полностью способны разумно голосовать. Этот
крестьянин был таков, и в них - надежда русской демократии. Еще
одной жертвой был механик, специалист по корабельным
двигателям. Он работал для флота при Царе, при Временном
Правительстве, и большевики вернули его на ту же работу.
  Большевики потребовали, чтобы он вступил в партию. Он отказался,
и сказал: "Я не политик. Я полностью поглощен моей работой. Я
доволен работой. Я не хочу вступать ни в какую организацию." Но
большевиков это не устроило. Они его арестовали. Он был самый
тихий, спокойный и мягкий человек, которого я когда-либо встречал.
  Они привезли его в тюрьму. Было следствие, и он ждал расстрела.
  Там был священник, из высшей иерархии. Он прочел несколько
публичных проповедей, осуждая безнравственность большевиков. Они
бросили его в тюрьму и расстреляли. "..." Его имя было Вестор Гофф.
  Он сказал, что он был священником - в России их зовут "попы" - и
что его долгом было осуждать безнравственность, зло и
несправедливость, где бы они не встретились. Он сказал: "Я знал, что
погибну за это. Но я счастлив, что я так поступил."
Сенатор Стерлинг: Это был старый человек?
  М-р Симмонс: 64 или 65 лет, но очень бодрый, умственно и
физически. Он рассказал мне о случае в Баку, когда священник назвал
большевистское движение "испарением из ада". За это его
арестовали. Около 3.000 человек: мужчины, женщины и дети,
ворвались в тюрьму, освободили священника и унесли его на руках по
улицам Баку. Он сказал, что большевики не смеют раскрыть рта в
Русской Церкви, и что творимый большевиками ужасный терроризм
более повлек людей к церкви, чем он когда-либо видел.
  Сенатор Нельсон: Думаете ли вы, что церковь окажется
центром сплочения анти-большевистских сил?
  М-р Симмонс: Я думаю, церковь безусловно будет одним из
главных факторов, в этом нет сомнений. Этот священник, зная, что
я представитель американского правительства, воспользовался
случаем, думая, что это, быть может, последний долг, который он
может выполнить перед Россией, и просил меня вернуться и
передать американскому народу: "Ради Бога, помогите нам". Он
говорил, господа, не от себя, а от большого класса людей, которых он
представляет.
  Сенатор Стерлинг: Какого вида помощь он имел в виду?
  М-р Симмонс: Освобождение от этой ужасной тирании,
тиранического правления маленького класса, который представляет
растленные элементы, в основном; от людей, пропагандирующих
классовый антагонизм. Из них сегодня состоят большевики. В
основном - потому, что среди последователей большевиков есть и
честные люди, захваченные психологией теорий большевизма.
  Сенатор Нельсон: Они правят, стало быть, в большой
степени опираясь на террор?
  М-р Симмонс: Да, это то, что я пытаюсь доказать. Я могу
привести вам множество случаев.
  Рассказывает о терроре, о казнях, о вымаривании голодом в
тюрьмах, о грабежах и взимании выкупа за арестованных. Выкуп, по
мнению Симмонса, идет не к тюремным властям, а наверх.
  М-р Симмонс: Я показал вам, что террор в России
существует, и я хочу, чтобы вы поняли, насколько он ужасен. Куда бы
вы не пошли, вас встречает человеческий вой.
  [...]
Мысль, что правительство большевиков распространяется
на всю Россию или центральную Россию, не является фактом. К
примеру, когда проходил 5-й всероссийский съезд советов в Москве, в
июле, крестьяне в деревнях не знали, что был такой съезд. Конечно,
на съезде были крестьяне, но это были немногочисленные специально
подобранные крестьяне, происходившие из класса, который
большевики называют сельским пролетариатом, и про которых
большевики знали, что эти будут большевикам сочувствовать.
  Сенатор Нельсон: Безземельные крестьяне?
  М-р Симмонс: Да, сэр.
  Сенатор Стерлинг: Приходилось ли вам слышать о случаях,
когда стариков заставляли рыть могилы для своих сыновей, которых
должны были расстрелять.
  М-р Симмонс: Могилы для сыновей?
  Сенатор Стерлинг: Да.
  М-р Симмонс: О том, что дошло до этого, я не слышал, сэр.
  Но я слышал много, много раз, как заставляли рыть могилы для друзей
и людей из того же класса, и часто - собственные могилы.
  Сенатор Оверман: Даже собственные могилы?
  М-р Симмонс: Да. Людей также часто заставляли идти в
Армию. У меня был друг, Александр Шульц. Когда началась война, он
был в Швейцарии, где у него был дом и какая-то работа и у него были
небольшие средства, унаследованные от отца. Он продал дом и с
началом войны вернулся в Россию. Он вложил все свои средства в
государственный за„м, потому что он хотел помочь победе в войне, и
пошел добровольцем в армию. Я встретил его снова вскоре после того,
как его демобилизовали; он был лейтенантом. БОЛЬШЕВИКИ
ЗАСТАВИЛИ м-ра Шульца ИДТИ В КРАСНУЮ АРМИЮ,
организовывать ее. Он сказал, что его ЗАСТАВИЛИ СИЛОЙ, что он
ненавидел ее, и сделает все, чтобы пробраться к союзникам на севере.
  Он сообщил о многих других офицерах среди его знакомых, которые
поступили бы так же, если бы у них за спиной не стояла УГРОЗА
СМЕРТИ, ВООРУЖЕННОЕ ПРИНУЖДЕНИЕ. Я спросил у одного из
охранников в тюрьме, где меня держали, латыша, который раньше
жил в Англии и говорил по-английски: "Почему ты большевик?" Он
обернулся: "Я не большевик. Если бы я мог отсюда уйти, меня через
минуту тут бы не было. Но я не могу даже выйти за город без
разрешения. Если я не останусь и не стану служить охранником,
меня расстреляют, как расстреляли других." ИХ ЗАСТАВЛЯЛИ
СЛУЖИТЬ В КРАСНОЙ АРМИИ, ПОЛИТИКОЙ НАСИЛИЯ, С
ПОМОЩЬЮ КОТОРОЙ И БЫЛА В ОСНОВНОМ ПОСТРОЕНА
КРАСНАЯ АРМИЯ. ОНА НАЧАЛАСЬ, как вы знаете, С ЛАТЫШСКИХ
ВОЙСК, которые привезли в Россию с обещаниями высокой оплаты и
большого количества продовольствия и иных доходов, происходящих,
я полагаю, из грабежей. ЛАТЫШИ, ВМЕСТЕ С КИТАЙЦАМИ И
НЕМЕЦКИМИ ВОЕННОПЛЕННЫМИ, СОСТАВИЛИ
ПЕРВОНАЧАЛЬНОЕ ЯДРО КРАСНОЙ АРМИИ. БОЛЬШЕВИКИ
СТОЛКНУЛИСЬ С ОГРОМНЫМИ ТРУДНОСТЯМИ В НАБОРЕ
РУССКИХ - ОНИ НЕ МОГЛИ ПРИВЛЕЧЬ ИХ К СЕБЕ. И именно
после того как большевистские вожди увидели поднимающийся
всенародный протест, они использовали силу оружия, пулеметы и
штыки, чтобы мобилизовать красную армию. Мобилизация была от,
не припомню, 16 или 18 лет до 55.
  Сенатор Оверман: С ПОМОЩЬЮ ЛАТЫШСКИХ ЧАСТЕЙ
ОНИ СМОГЛИ РАЗОРУЖИТЬ ЛЮДЕЙ И ПОЛУЧИТЬ ОРУЖИЕ И
БОЕПРИПАСЫ, ТАК?
  М-р Симмонс: Да, сэр.
  Сенатор Оверман: Цель разоружения была в том, чтобы они
могли использовать силу и проводить терроризм?
  М-р Симмонс: Да. И едва ли не самым худшим в терроризме
было "СРЕЗАНИЕ ИНТЕЛЛЕКТА" [leveling of the intelligence], как это
было названо в одной из публичных речей то ли Троцкого, то ли
Ленина. У меня нет, к сожалению, документальных доказательств,
ибо я уезжал в спешке, но вы услышите от других свидетелей - и по
крайней мере один из них представит документальные
доказательства - что цель срезания интеллекта была одной из
наиболее омерзительных сторон терроризма. Люди, которые
подозревались в том, что они были более образованными [умными],
чем это было хорошо для целей социальной революции,
арестовывались и бросались в тюрьму, и я уверен, что многие из них
были казнены. Это срезание интеллекта началось вслед за
выступлением, публичной речью - я не думаю, чтобы это был декрет
  - одного из вождей, и эта политика, если вы сможете ее обозреть,
покажет, насколько опасна вся интернациональная компания
большевиков, основанная на классовом антагонизме.
  Повсюду, господа, был ужасный голод, особенно в городах. И
распоряжаясь продовольствием, распоряжаясь оружием "..."
большевики заставили людей склониться перед своими повелениями.
  Они использовали продовольствие так же, как они использовали
оружие. Александр Шульц, о котором я рассказывал, лейтенант,
сказал мне, что власти говорили офицерам: "У нас продовольствие, и
если вы хотите спасти вашу семью, жену и детей, от голодной
смерти, вы возьмете винтовку и пойдете в армию." Цены на
продукты были фантастические, но даже если у вас и были деньги, их
было практически невозможно купить, кроме как в государственных
магазинах, а там продавали только по карточкам, по жесткой
системе распределения.
  Весь этот терроризм, господа, продукт большевизма, был, я
думаю, результатом подстрекательства Германии, потому что
большевики были приведены к власти Германией. История, которую я
собираюсь рассказать, еще не была, насколько мне известно,
напечатана; вероятно только несколько человек из американцев,
бывших в России, знают ее; но она важна. Человек, который
рассказал мне ее, был лично вовлечен в эту историю, и мне она
показалась настолько важной, что я привез его в Москву и он
повторил ее под присягой перед генеральным консулом Соединенных
Штатов. Когда началась война, этот человек работал в Германии
школьным учителем. Он был русским социалистом, он был раньше в
ссылке в Сибири, и многие годы работал для революции в России.
  Этот человек был социалистом, но консервативным социалистом,
который считал, что к социализму нужно идти эволюцией, а не
революцией. Однажды к нему явился человек и сказал: "Имперский
канцлер хочет, чтобы русский отправился в Швейцарию учиться в
школе социализма".
  Сенатор Нельсон: Кто был имперским канцлером в это
время? Бетманн-Гольвег?
  М-р Симмонс: Кажется, так. Они хотели, чтобы он
отправился в Швейцарию, потому что в этой республике тогда
находились штабы различных школ социализма - русского
социализма в частности - и они хотели изучить их и определить
наиболее радикальную школу. Они хотели побудить социалистов
произвести в России революцию и свергнуть Царя. Они сказали, что
немецкое правительство было готово выделить 5 млн. марок, если
эта школа, или люди, представляющие эту школу, отправятся в
Россию и начнут пропаганду. Этот человек, мой осведомитель, был
интернирован и зная, что идет война, он не мог решить, как ему
отнестись к предложению. Он отправился к одному известному
американцу "..." и после длительного разговора американец
посоветовал моему осведомителю принять предложение, считая, что
оно может вскрыть что-то важное для союзников. Он потому
принял предложение и отправился в Швейцарию, где он общался с
социалистами. Он написал 300-страничный отчет