-- Когда мой отец забрал тебя из твоего мира, ты даже не  пробовал
сопротивляться. Это поступок раба.
    -- Это поступок разумного человека. Твой отец был сильнее меня, он
вышел из воздуха, словно для него не  существовало  расстояний.  Я  не
знал пределов его силы, я не хотел рисковать. Но  мне  было  интересно
происходящее.
    Эйлар вздрогнула -- так мог ответить и  свободный.  Но  перед  ней
сидел раб!
    -- Ты хочешь сказать, что в твоем мире люди  одновременно  рабы  и
свободные? -- спросила она. -- Это невозможно.
    Александр кивнул:
    -- Нельзя быть немного несвободным. Мы знаем это.
    Эйлар кивнула:
    -- Если вы не можете быть свободными --  вы  станете  рабами.  Мой
отец завоюет ваш мир.
    Александр улыбнулся:
    -- Наверное, это будет очень трудно сделать.  Ты  не  знаешь  силы
нашего мира. Его злой силы...
    Эйлар не ответила. Она  помнила  картины,  показанные  ей  разумом
Уммилиса, выкравшим их из памяти чужака. Стальные машины, ползущие  по
земле и выбрасывающие огонь. Стальные птицы, летящие  выше  облаков  и
заливающие  землю  ядом.  Стальные  корабли,  несущие  в  себе  отряды
обученных рабов.
    Но и Александр не подозревал о силе ее мира. О том, что скрыто  за
красотой садов и каменными дверями подземелий. Черные  бабочки,  такие
маленькие,  что  их  трудно  увидеть,  откладывающие  в  сталь  тысячи
крошечных прожорливых личинок. Неделя -- и упадут  на  землю  стальные
птицы; утонут, рассыпавшись в труху, корабли; развалятся бронированные
машины-танки. А  потом  настанет  черед  птиц-горноф,  мерзких  ночных
тварей,  нападающих  только  на  детей  и  женщин,  плюющих  в   глаза
выжигающим мозг  ядом.  А  потом  рабы,  не  имеющие  имен,  проглотят
скользкие разноцветные личинки сабира и пойдут  в  бой  с  оставшимися
врагами. И из каждого убитого, разрубленного тела раба вырастет  новый
боец,  получеловек-полусабир,  оборотень,  жаждущий  лишь  одного   --
убивать и вкладывать в плоть скользкие личинки.
    Эйлар посмотрела на чужака. И ощутила что-то похожее  на  жалость.
Раба можно жалеть -- от этого он не становится свободным.
    -- Расскажи мне о своем мире, -- приказала она. -- Не то,  что  ты
говорил Уммилису -- о правителях-слугах и свободных  рабах.  Говори  о
себе: как ты жил и чего хотел. Говори правду -- я почувствую  ложь.  И
чужак с длинным именем раба начал рассказывать.

    Я, Эйлар Ваас, стою перед вами -- свободными людьми, равными  мне.
И говорю то, что не хотела бы рассказать. Но есть закон, и он  требует
ответа.

    Свободного можно убить -- и он умрет свободным. Убийца может  быть
наказан, а может  быть  прощен  --  кем  бы  он  ни  был,  слугой  или
господином.

    Но свободного нельзя сделать рабом. И виновный должен  умереть  --
кем бы он ни был, слугой или господином.
    И от сотворения земли люди смотрели друг на друга, пытаясь понять,
кто свободен, а кто раб. Было так до тех пор, пока не пришла истина.
    Правда не принадлежит человеку -- она  видна  лишь  другим  людям.
Истина находит того, кто может ее увидеть. Она заставила меня говорить
с чужаком, носящим рабское имя.  Мы  говорили  до  вечера,  когда  над
горами поплыли зеркальные облака, и до полуночи, когда звезды, которых
он не знал, загорелись над нами, и до утра,  когда  оранжевый  рассвет
разбудил птиц в саду. Я поняла, что случилось.  Я  знала,  что  должна
делать. Но страх ошибиться терзал меня, и я спросила его...

    Сизер, теплый ветер утра, раскачивал  цветы  в  саду  замка  Ваас.
Эйлар спросила, держа руку на поясе-змее, готовом ожить и убить врага:
    -- Александр, ты говорил о девушке, которую любишь. Но она далеко.
Скажи, ты смог бы остаться  со  мной?  Быть  свободным,  а  не  рабом.
Править вместе со мной. Ты смог бы полюбить меня?
    Чужак вздрогнул, он не ждал такого вопроса. Посмотрел на  Эйлар  в
оранжевом утреннем свете -- свете ясности и жизни. И ответил:
    -- Я не могу остаться. Меня любят и ждут. Понимаешь?
    Эйлар еще крепче  сжала  пояс  (змея  вздрогнула,  пробуждаясь  от
многолетнего сна) и спросила:
    -- Ты считаешь, что я недостойна твоей любви?  И  тогда  Александр
закричал, словно боялся, что не сможет сказать этих слов тихо:
    -- Да пойми наконец! Я боюсь полюбить тебя! Боюсь остаться в твоем
мире, пусть даже свободным, пусть даже королем! Есть  мир,  в  котором
меня ждут и любят! Не превращай меня в раба своей любви! -- Я красива?
-- спросила Эйлар.
    -- Да...
    -- И ты смог бы полюбить меня?
    -- Да, -- сказал чужак и отвернулся.
    Эйлар  поднялась  из  травяного  кресла  и  бросила  пояс-змею   в
Сиреневый пруд, жадно проглотивший добычу.  Потом  она  посмотрела  на
чужака и сказала:
    -- Знаешь, ты тоже красив... И я смогла... Пойдем.

    Я, Эйлар Ваас, стою на  своей  земле,  и,  значит,  мои  слова  --
правда. Я поняла, что отец мой ошибся и будущее  стало  неизменным.  Я
отвела чужака с именем раба в башню отца и оставила возле  серебряного
обруча, холодного и мертвого. Потом я прошла подземным ходом в спальню
к отцу. Он ждал  меня  --  возможно,  Уммилис  предупредил  его  перед
смертью, он иногда видел грядущее... А быть может, отец все понял сам.
Он сидел на  постели,  в  углу  которой  сжались  мальчик  и  девочка,
согревавшие его в эту ночь. Меч рода  Ваас  был  в  руках  отца,  и  я
испугалась. Но истина была со мной. Я  подошла  к  отцовскому  ложу  и
опустилась перед ним на колени.
    -- Отец, ты ошибся,  --  сказала  я,  чувствуя,  как  давит  горло
печаль. -- Прости, что я поняла твою ошибку.
    Ранд Ваас взял меч за лезвие, и кровь потекла с его пальцев. Никто
не смеет брать мечи великих Мастеров за клинок...
    -- Ты уверена, дочь? -- спросил он, протягивая меч. --  Ты  веришь
себе и своим чувствам?
    Я вспомнила,  как  чужак  валялся  на  полу  башни  под  мерцанием
серебряного обруча. Вспомнила,  как  он  бродил  по  дворцу  вместе  с
Уммилисом, постигая наш язык, -- его глаза были чисты, как у  ребенка,
а кожа посерела, как у старика. Вспомнила, как он растирал рукой  след
от ящерицы-воротника на шее... И провожал взглядом Уммилиса.  Я  вновь
прошла с ним по теплым дорожкам парка и вдоволь  надышалась  сиреневым
туманом. И слушала рассказ про его жизнь, где все было на своих местах
-- рождение и любовь, зрелость и смерть. Это еще ничего не решало; раб
рождается и живет теми же муками и радостями, что свободный. Но  потом
я вспомнила его улыбку и темные глаза, неотрывно следившие за  мной  в
тишине ночного парка. И легкие касания рук -- теплые,  живые,  которым
не удавалось казаться случайными.
    --  Да,  отец,  --  ответила  я.  --  Уверена.  Ты  сделал   рабом
свободного.
    Рукоять меча легла в мои руки. Отец кивнул и сказал:
    -- Бей.
    Я ударила отца -- легко-легко,  лишь  намечая  путь  для  уходящей
жизни. Он взялся за эфес, вырвав его из моих  рук,  и  вонзил  меч  до
конца.
    -- Пусть моя ошибка умрет со мной, -- прохрипел он. --  Пусть  она
не коснется рода Ваас...
    Кровавая пена хлынула у него изо рта --  значит,  Храм  услышал  и
исполнил его последнюю волю.
    Подозвав  мальчика,  я  зарезала  его  над  трупом  отца  --   ему
понадобится красивый и сильный попутчик на дороге  Смерти.  Девочке  я
велела прийти ко мне через месяц. Она  была  в  возрасте  детства,  но
случается всякое, и в теле ее могла скрываться новая жизнь, родная мне
по крови.
    Из плаща отца я  достала  прозрачный  камень-ключ  и  поднялась  в
башню. Александр ждал возле серебряного обруча, и цветной узор  камней
был сложен по-прежнему. Когда я вложила  камень-ключ,  радужная  дымка
затянула обруч.
    -- Уходи, -- сказала я. -- Уходи навсегда -- и  быстрее!  Иначе  я
заставлю тебя остаться!
    Он подошел ко мне и коснулся губами моих губ. Сказал, и я нашла  в
его голосе .настоящую грусть:
    --Прощай, Эйлар. Я еще пожалею о том, что ухожу. Но меня ждут.
    Шагнув в радужную дымку, он обернулся и крикнул:
    -- Прощай! Я почти влюбился в тебя, Эйлар из рода Ваас!
    -- Прощай, -- сказала  я  и  назвала  его  именем  свободного:  --
Саша...
    Когда в серебряном обруче померкли последние тени, я подняла меч и
превратила подарок  богов  в  мятые  серебряные  полоски,  присыпанные
осколками разноцветных камней.
    Потом я вышла на балкон главной башни и велела стражникам  собрать
всех слуг. Когда молчаливая толпа  собралась  в  маленьком  квадратном
дворе, я сказала им, что Ранд Ваас ошибся. Я сказала, что он уже  идет
по дороге Смерти и желающие могут  присоединиться  к  нему.  Несколько
женщин и двое стражников вышли вперед и пронзили себя мечами.  И  лишь
Глааман, имеющий право спрашивать, решил  не  вовремя  воспользоваться
им. Он закричал:
    -- Госпожа! Чужак не был свободным, он такой же  раб,  как  и  мы!
Господин Ранд Ваас погиб напрасно...
    Я кивнула Гонууску, и начальник стражи  вскинул  арбалет.  Глааман
упал со стрелой в груди, и я попросила богов, чтобы он догнал отца  на
дороге Смерти. Такие рабы, как он, порой бывают нужны.
    Так начался вчерашний день, равные мне Крий Гуус и Ранд Ваат.  Как
он прошел -- вам знать не нужно. Я сделала все, что могла, для отца, и
путь его по дороге Смерти не будет трудным. А сегодняшний день начался
для меня с печали -- ибо я узнала,  что  вы  идете  к  моему  замку  с
отрядами рабов. Но я признаю за вами право вопроса и  дам  вам  знание
ответа. Мой отец ошибся, приняв чужака из другого мира за раба. Да, он
носил рабское имя и не всегда поступал, как  подобает  свободному.  Но
это не важно.
    Правда  снаружи,  а  не  внутри,  а  истина  приходит  лишь  через
посредство человека. Я сидела рядом с чужаком под светом неведомых ему
звезд, я слушала его рассказы, я чувствовала его дыхание.  Я  полюбила
его, а значит, мой отец ошибся.  Ибо  раба  нельзя  любить.  Он  может
стоить уважения и дружбы или ненависти и страха.
    Можно овладеть его телом -- или отдать ему свое.
    Но только свободного можно любить.
    От сотворения земли -- и до угасания солнца.



 ____________________________________________________________________

Набор: Pavel Petrienko, 2:50/357
Оригинал: "Рыцари Сорока Островов: Фантастич. произведения;
           -- М.: Аргус, 1997. -- 576с."