тно  точное  название
препарата? Но в кабинет ввалились Дэйв с Тимми,  и мистер Эванс
мгновенно переменился.

     -- Пап, пошли купаться, -- выпалил Тимми. -- Покажешь нам,
как плавать на спине.

     Оба они  -- и Дэйв, и  Тимми, были мокрые,  вз®ерошенные и
абсолютно счастливые. Похоже, мистер Эванс это понял. Он быстро
встал.

     -- Пошли. В тридцать третий раз буду тебя учить.

     Тут  Тимми   заметил   меня.   Неуверенно  кивнул,  видимо
раздумывая,  интересно  ли  настоящему  роддэру  бултыхаться  в
десятиметровом  пруду.  Я  усмехнулся  и  с  беззаботным  видом
поднялся с кресла. Пообещал:

     -- Сейчас я найду Игоря, и мы покажем вам настоящий класс.

        xxx

     После устроенной беготни  я  спал, как убитый. И проснулся
лишь когда моя кровать начала ездить по полу.

     Возле дверей  я  оказался,  наверное,  в  один прыжок. Мне
доводилось видеть разрушенные землетрясением дома... Но  вокруг
все было спокойно. Лишь дергалась, как  в конвульсиях, кровать.
Потом лежащая на столе книга поднялась  в  воздух  и  зашуршала
перелистываемыми страницами. Я еще ничего не  понимал. И только
когда Тим глухо застонал во сне, до меня дошло...

     В полутьме  не было видно его  лица. Я присел  на кровать,
взял Тимми за руку. Ладонь была горячей и напружиненной, словно
он держался за что-то, мне не видимое.

     --  А  ну,  кончай,  --  тихо  сказал я.  --  Все  хорошо.
Заканчивай.

     Затрещала разрываемая книжная обложка. Я легонько похлопал
Тима по щеке.

     -- Тимми, все хорошо... Просыпайся. Или смотри другой сон.
Тимми, успокойся...

     Я  уговаривал  его минут пять. Наверное, надо было  просто
разбудить пацана. Но мне не хотелось этого делать...

     Когда книжка тяжело  осела на пол, а Тимми задышал ровнее,
я тихо, не включая света, нашел  свою  одежду.  Быстро  оделся.
Посмотрел еще раз на Тимми -- теперь он спал вполне безмятежно.
И вышел.

     В  кабинете  горел  свет.  Я  чуть  поколебался  и  сказал
вполголоса:

     -- Мистер Эванс, до свидания.

     Я был почти уверен, что  он  меня не услышит -- за  дверью
слабо жужжало  печатающее устройство компьютера. Но звук исчез,
а еще  через  мгновение  мистер  Эванс  недоуменно посмотрел на
меня.

     -- Вы уходите?

     Я кивнул.

     -- Жаль... -- Он беспомощно улыбнулся. -- Честно говоря...
Тимми вчера так здорово развеселился, когда играл с Дэйвом.

     -- Пусть и дальше играют.

     Он  понял.  И  кивнул   --   не  соглашаясь,  а  скорее  с
благодарностью. Потом вдруг шагнул ко мне и взял за руку.

     -- Скажи, если, конечно, тебя не задевает мое любопытство.
Ты тот самый мальчишка,  который  однажды довел до конца синтез
ПКФ?

     -- Я  принимаю ваше обращение применительно к биовозрасту.
-- Я попытался улыбнуться. -- Да, тот самый.

     Он кивнул, ничего больше не спрашивая.

     --  Это  очень  трудно,  -- тихо сказал я.  --  Понимаете,
человеческий мозг не рассчитан на то, что со  мной сделали. Ему
не хватает  каналов  восприятия.  Ну,  он  и выкручивается, как
может, превращая запахи в свет,  звук...  Иногда  и боль. Очень
больно, честное слово. А если просто лишить меня  обоняния -- я
ослепну и оглохну. Все слишком тесно связано...

     -- Я верю.

     Он ни о чем не просил. И от этого было еще тяжелей.

     -- Я вернусь  в  Веллесбергский Центр, -- торопливо сказал
я.  Мне  показалось,  что он уже  готов  уйти.  --  Я тогда был
младше, чем  Тимми.  А  сейчас,  наверное,  выдержу... Ведь все
равно, что бы я ни делал, моя дорога туда. И с нее не свернуть,
я понимаю.

     -- Тебе очень трудно?

     Я молча кивнул и спросил сам:

     -- Тимми выдержит год?

     -- Да. А почему год?

     --  Не знаю.  Просто  думаю, что за  год  успею. Игорь  не
сможет, никогда не сможет работать так, как вы  -- в миллионную
долю. Только не обижайтесь.

     -- Я не обижаюсь.

     -- У  него характер такой. Ему  надо быть или  первым, или
хотя бы в первом  ряду. Если он не найдет своей дороги,  то так
всю  жизнь  и  останется  роддэром. Лучшим роддэром в  мире.  И
многим задурит головы,  не  со зла, а так...  Но  это не нужно,
роддэры ведь не форма протеста  и  не поиск нового пути. Мы  --
боль. Форма боли в  середине  двадцать первого века. Такие, как
я, у которых  боль  внутри, и  такие,  как Игорь. Середина,  не
желающая ей оставаться. А я все верю, что помогу ему найти свое
место.

     Мистер Эванс посмотрел мне в глаза. И сказал:

     -- Теперь я знаю, что ты вернешься в Центр.

     Я улыбнулся и сделал шаг к спальне. Попросил:

     -- Потушите на пять минут свет. Пусть Игорь думает, что мы
уходим, как настоящие роддэры -- не прощаясь, тайком.

     Мистер Эванс  улыбнулся.  У  него  была  красивая  улыбка,
сильная и  добрая. Знаю, что про улыбки так  не говорят, но мне
она виделась именно такой.

     -- Ветра в лицо, роддэр, -- сказал он.

     Я кивнул. И подумал, что иногда не нужно даже логэм, чтобы
понять друг друга.

        xxx

     Мы  шли  на  восток,  и солнце медленно  выкатывалось  нам
навстречу.  Игорь   насвистывал   какую-то   мелодию.  Сумка  с
продуктами и всякой полезной мелочью болталась у него на плече.

     -- Не обижаешься,  что я решил оставить Рыжика? -- спросил
он меня, когда дом скрылся из глаз.

     Я покачал  головой.  И  вдруг  почувствовал, как невидимые
пальцы крепко сжали мою ладонь.  Там,  в  маленькой комнатке на
втором этаже, проснулся Тимми.

     Я улыбнулся. И пожал протянутую через холодное утро руку.