иподнялся  и
взглянул на нас. Я пытаюсь описать именно то, что чувствовал в тот момент,
каким бы нелепым и странным мое чувство не казалось.
     В общем, представьте, что на вас взглянула большая куча земли, только
что добросовестно вынутая из вырытой вашими же руками ямы. Представили?  А
теперь примите во внимание наши взвинченные до отказа нервы, учтите память
о прошлом разе и полную тишину? Учли? Ну, а теперь свалите себе на  голову
что-нибудь тяжелое и вы приблизитесь к нашему состоянию в тот миг.
     Эта куча земли,  что  подглядывала  за  нами,  взвилась  в  воздух  и
погребла нас под собой. Оглядываясь, мы выбрались из-под нее чуть живые, а
новая уже глядела на нас  с  уступа.  Я  уже  приготовился  ко  вторичному
погребению, но Буслаев вдруг, странно крикнув, схватил ком земли и швырнул
на уступ.
     Куча тут же спряталась!!!
     Я чуть не упал. Не успел: секундой раньше на  нас  стала  падать  ВСЯ
СТЕНА УЩЕЛЬЯ. Медленно и неумолимо.
     - В сторону! - закричал Буслаев с надрывом.
     Но все бесполезно. От этой лавины  убежать  мы  уже  не  успевали,  а
выбраться из-под нее я не надеялся.  Тем  не  менее  я  отпрянул  и  жалко
прикрылся руками. Вопль мой был истошным и безнадежным.
     Говорят, перед смертью вся жизнь проплывает перед глазами.  Не  знаю,
ни о чем, кроме смерти, тогда не думал.
     А она не мешкала.
     С легким хрустом стена проломилась на мне и обратилась в  пыль,  осев
на дно ущелья большим облаком.
     Некоторое время я не мог вдохнуть. Сердце бешено  колотилось;  должно
быть, стук его доносился до самого верха, на обрыв.
     От стены на самом деле отделился всего  лишь  тонюсенький  пласт,  не
толще граммофонной пластинки, но мы-то  этого  знать  не  могли!  Знакомый
низкий вой зазвучал на этот раз  без  злорадства.  А  что  же  Буслаев?  Я
обернулся, нашаривая его взглядом.
     Не Захарыч мой  родной  стоял  рядом  -  не  представляю  как  вам  и
сказать... Тварь, чужое создание, воплощение детских страхов. Я  не  смогу
ее описать, человечество не придумало  таких  слов.  Но  взгляд  твари  я,
наверное, запомнил навечно: он способен любую живую душу обратить в пепел.
     Мне показалось, что  цепочка  на  моей  шее  превратилась  в  струйку
раскаленного металла, а  змейка  в  сплошной  комок  непрерывной  боли.  Я
бросился прочь, совершенно не помня себя, куда понесли  ноги  и  ЭТО  -  я
знал! - бросилось за следом. Никогда я не бегал так быстро и так отчаянно.
     А сзади настигал топот, все ближе и ближе, но нет, нет,  успокойтесь,
это был просто Буслаев. С перекошенным  лицом,  потный  и  испуганный,  он
бежал совсем рядом.
     Не знаю, кто заставил меня увидеть его ТАКИМ...  И  каким  он  увидел
меня, тоже не знаю, спрашивать не хочу и никогда не захочу.
     Бежали мы, задыхаясь и хрипя, часа два. Вокруг было  тихо.  Проклятое
ущелье не хотело отпускать  нас:  справа  и  слева  все  так  же  тянулись
сорокаметровые стены и только вверху, чистая и голубая, виднелась  полоска
неба, желанного и безопасного.
     Ущелье отпустило нас через четыре дня. К этому  времени  я  дошел  до
грани бреда. Отчасти - от пережитого, отчасти -  от  голода  и  усталости.
Когда не осталось сил бежать, мы просто брели;  тело  работало  само,  без
участия разума.
     Читая эти строки вам не представить наш ужас, для этого нужно попасть
в ущелье и разозлить Горного Духа.
     Потом мы долго тащились через тайгу. Питались ягодами  и  грибами,  а
это не очень сытная диета. Потеряли счет  дням,  скитались,  словно  дикие
звери, пока не вышли к какой-то речушке, там еще был  заброшенный  прииск.
Здесь нас подобрали, изможденных и полусвихнувшихся, геологи.
     Окончательно я  пришел  в  себя  поздней  осенью,  в  поселке,  когда
прощался с Буслаевым. Он вновь уезжал на запад, в Киев.
     - Прощай, Леха! - говорил он.  -  Мы  снова  выкарабкались  из  этого
ущелья. Знай, я вернусь летом и уже не буду таким дураком.  Я  вернусь  не
один, и не с пустыми руками, и мы выкурим Горного  Духа  из  его  векового
логова.
     - Зачем? - спросил тогда я.
     - Зачем? - повторил Захарыч. - А затем, что в  той  пещере  есть  то,
ради чего стоит вернуться, несмотря на на все,  что  мы  пережили.  Поверь
мне.
     Я поверил. Наверное, Горный Дух вселяется в  каждого,  кто  осмелился
побывать в этом ущелье.
     Буслаев не вернулся. Разразилась война и я напрасно ждал  его  каждую
весну. Десять лет. Я еще надеюсь, хотя не уверен, ведь если бы он был жив,
давно приехал бы.
     Десять лет я искал это ущелье. Так получилось, что дороги  к  нему  я
совершенно не запомнил. Десять лет поисков, чтобы знать потом  куда  идти.
Не знаю, на что я рассчитывал, соваться туда в одиночку, по-моему,  глупо.
А расскажи кому - поверят ли?
     Не знаю.
     Но тем не менее я пишу эту историю в свой блокнот -  тот  самый,  что
подарил мне Буслаев. Потому что вчера я  набрел  на  место,  откуда  виден
Унылый голец. Это гораздо дальше, чем я предполагал, и намного севернее. Я
ходил туда, но приближаться не стал. Ущелье на месте и  палатка  наша  все
еще стоит. В бинокль я разглядел даже что-то поблескивающее  в  входа,  не
иначе некогда пропавший котелок. А вот под®емника у обрыва не  видно  и  я
совершенно не помню, приключилось ли с ним что-нибудь тогда, или это  дела
минувших десяти лет.
     Сейчас допишу и пойду. Только  посмотрю  повнимательнее,  я  ведь  не
собираюсь туда спускаться. А хочется: проклятый Горный Дух крепко засел во
мне. Но я вернусь. Посмотрю и  вернусь.  Заберу  свой  блокнот,  дойду  до
поселка, поговорю с людьми. Наверняка что-нибудь знают, слышали, видели...
Может, даже экспедицию сюда пришлют, здесь же что-то важное, я знаю! Ну, а
если вдруг не вернусь, останется мой блокнот, его  обязательно  кто-нибудь
отыщет.
     Но я непременно вернусь.
     И еще мне кажется, будто слышен далекий низкий вой; теперь он  звучит
как зов. Но ведь это только кажется...
     Все! Я пошел! Жди меня, мой блокнот, мой сидор,  мое  ружье!  Дух  не
трогает безоружных - мы дважды спускались в ущелье и дважды сумели уйти.
     Помоги мне, Горный Дух!"



        2. ШУРА КОПТИН

     Этот  голец  и  впрямь  выглядел  очень  унылым.  Коптин  долго   его
разглядывал, чувствуя, что уныние начинает переползать в душу. Левой рукой
он машинально поглаживал шершавую обложку блокнота, лежащего в кармане,  в
правой привычно вертел ружейный патрон, желтый, как масло.
     - Надо же! - прошептал он и  зачем-то  огляделся.  Еще  утром  тишина
совсем не действовала на него, теперь же она казалась зловещей.
     Забросив  за  спину  мешок  и  подобрав  ружье,  Коптин  нерешительно
потоптался, потом пересилил себя и  пошел  к  гольцу.  Стланик  здесь  был
густой, пробираться сквозь него стоило больших  трудов.  Когда  над  самым
ухом  гнусно  заорала  сойка,  Коптина  передернуло;  несколько  минут  он
чувствовал и, вроде бы, даже слышал неистовый стук сердца.
     - Эй, Шура! Ты что же, всерьез воспринял эту историю?  -  спросил  он
сам  себя.  Слоняясь  по  тайге  в  одиночку  Коптин  свыкся  с  тем,  что
разговаривать приходилось только с собой. С утра собрался  поболтать  пару
часов с якутом, случившимся навстречу, да не вышло:  якут  вручил  "лючи",
Коптину то есть, этот самый блокнот, заявил, что "рузе и  месок  на  суцек
повесила, а  грамоту  тебе"  и  что  самому  якуту  "шибко  спешить  надо,
мало-мало здут!" Словом, якут  уехал,  понукая  оленя,  а  Коптин  остался
читать блокнот, гоняя в ладони неизменный патрон.
     Вскарабкавшись  почти  на  самую  вершину  гольца  Коптин  взялся  за
бинокль. До этого он нарочно не смотрел по сторонам.
     Ущелье нашлось быстро и  по  виду  действительно  очень  походило  на
борозду невероятных размеров. Нашлась и палатка,  невдалеке,  в  подлеске.
Котелка, правда, Коптин не заметил, далековато, но в целом все было именно
так, как описывал Леха в своем блокноте.
     "Пойти? - подумал Коптин. - Боязно что-то в одиночку... Они-то вдвоем
здесь шастали."
     Верить - не верить? Вот ведь задача! С одной стороны ерунда, конечно,
мистика, поповщина, а с другой - похоже ведь на правду.
     Духи в двадцатом веке? Чушь! Но ведь  в  остальном  блокнот  правдив.
Все, как есть. Коптин  даже  якута  Малчу  знал  лично.  И  совершенно  не
сомневался, что в описанной ситуации повел бы  себя  именно  так:  сбросил
груз и оперативно смотался от греха подальше.
     У подножия гольца возникла проблема: оставить  ружье,  как  поступали
Буслаев с Лехой, или с собой захватить? Поколебавшись, решил - до  палатки
с ружьем, а там по обстановке.
     Растяжки у палатки сильно ослабли, но сама она  держалась  еще  очень
браво. "Странно,  что  за  столько  лет  не  рухнула",  -  подумал  Коптин
рассеянно. Споткнувшись у входа о котелок, он заглянул внутрь.
     Одеяла, пара ружей и мешки - кроме этого в палатке ничего не нашлось.
     Сидор Буслаева -  это,  конечно,  вон  тот,  побольше.  Коптин  вдруг
обрадованно хмыкнул - в мешке  вполне  могли  оказаться  разгадка.  Записи
Буслаева,  вещи  какие-нибудь.  Просто  и  безопасно,  оставалось   только
порыться в нем. Шура совсем уж было вознамерился, даже руку  протянул,  но
помешал негромкий шорох.
     Сердце вновь заколотилось, шумно и часто. Ладони враз взмокли.
     Как можно мягче Коптин обернулся  -  в  палатку  заглядывал  медведь.
Лохматый такой, ушастый. На морде у него явственно читалось любопытство  и
неодобрение. Неприятный звериный запах влип в ноздри.
     Мысли завертелись волчком, затеяли сумбурный рваный хоровод, и  вдруг
исчезли, как по команде.
     Медведь не двигался, просунув в палатку  морду,  и  Коптин,  наконец,
вспомнил о ружье.  Медленно,  плавно...  Главное  -  не  дергаться...  Еще
медленнее и мягче.
     Он  прицелился,  собираясь  спустить  курок,  но  неожиданно  медведь
сердито рыкнул и резво скользнул вбок, исчезнув  из  поля  зрения.  Теперь
Коптин видел лишь стволы и желтеющую траву.
     В любом случае нужно было покинуть палатку. Но  где  прятался  зверь?
Кубарем выкатился Шура наружу и  сразу  же  оказался  на  коленях,  быстро
поводя стволом в поисках цели.
     Медведь стоял на задних лапах за палаткой  и  сердито  сопел.  Потом,
сопя еще громче, вцепился когтями  в  плотный  выцветший  брезент  и  стал
тянуть палатку на себя. Две растяжки лопнули от первого же рывка,  медведь
был явно сильнее, чем подгнившие веревки. Не обращая внимания на человека,
он поволок к обрыву  бесформенный  ком,  в  который  превратилась  палатка
вместе со всем содержимым. Для медведя он справлялся довольно неплохо.
     Коптин, разинув рот, наблюдал.
     Подтащив свою ношу к самому обрыву медведь спокойно отправился следом
за палаткой. Если и имелась  в  буслаевском  сидоре  разгадка,  она  стала
недоступной. Впрочем, можно спуститься, но...
     Коптин долго стоял с ружьем наперевес и глядел в сторону обрыва.  Ему
показалось, что на груди зверя  виднелась  тонкая  светлая  полоска  и  он
лихорадочно соображал: бывает ли такое у бурых медведей? У  гималайских  -
знал, бывает. А у бурых?
     Ветер тихонько шевелил траву и шумел в кронах.
     Кто-то взял Коптина за затылок, обхватив голову, как  человек  держит
яблоко. Шура вскрикнул, силясь обернуться, но держали  его  крепко.  А  за
спиной  раздались  престранные  звуки:  десятки  голосов,  шорохи,  топот,
повизгивание, вой и скулеж, скрипучий хохот, глухой хохот, звонкий  хохот,
треск, вжиканье, улюлюканье, щелчки...
     Позади происходило нечто непостижимое, а Коптин мог только беспомощно
дергаться да бестолково махать руками.  От  напряжения  и  страха  сводило
мышцы.
     Что надоумило его выстрелить в воздух? Трудно сказать.  Звуки  позади
сразу же смолкли, будто радио выключили; Коптин ощутил сильный толчок,  от
которого выронил ружье и ушел носом в землю. Всего на миг, потому что  тут
же судорожно приподнялся и бросил взгляд за спину. Там ничего и никого  не
было.
     Пот катился по испачканному землей лицу, как дождевые капли по стеклу
во время ливня;  поджилки  тряслись,  а  зубы  непроизвольно  постукивали,
словно в стужу.
     Никого вокруг, тихо и спокойно.
     Не вставая с колен Коптин затравленно озирался. Ружье валялось  рядом
и он потянулся за ним. Вернее,  попытался  потянуться,  так  как  с  места
сдвинуться не удалось.
     Через минуту Коптин понял, что некая сила неумолимо подталкивает  его
к  обрыву.  В  эту  сторону  он  мог  двигаться  совершенно   свободно   и
беспрепятственно. А вот в противоположную не  получалось  ни  шагнуть,  ни
наклониться, будто возвел кто-то невидимую кирпичную стену, не позволяющую
вернуться. Каждый проигранный шаг сдвигал его к обрыву, ближе и ближе.
     Повинуясь внезапному  порыву,  Коптин  испробовал  направиться  вдоль
ущелья. Вышло нечто среднее: идти можно, но с трудом, словно сквозь густой
кисель. В тот же миг сопротивление пропало и Шура  замер.  Потом  медленно
обернулся; ружье лежало в пяти шагах на жухлой осенней траве.
     "Ну его к черту, это местечко! - искренне решил он. -  Уберусь,  пока
не поздно, покажу блокнот кому надо, они пускай головы  и  ломают,  а  мне
что-то недосуг..."
     Думал Шура зло. Злила в основном собственная беспомощность.
     Подцепив ружье за ремень, Коптин нарочито  неторопливо  направился  к
гольцу, оставляя ущелье за спиной. Каждую секунду  он  ждал  подвоха,  но,
похоже, ему позволяли уйти.
     Впрочем,  скоро  он   наткнулся   на   знакомого   медведя-труженика.
Недоверчиво глядя на него, Коптин постарался разминуться, но тот  заворчал
и поплелся навстречу. Пришлось отступать, все быстрее  и  быстрее;  спустя
минуту Коптин уже удирал во все лопатки. Медведь трусил шагах  в  тридцати
сзади.
     Дороги Шура не разбирал, и неудивительно, что  с  разгону  вскочил  в
речушку,  неожиданно  возникшую  на  пути  в  неширокой   ложбине.   Зверь
приближался.  Когда  вода  достигла  пояса,  Коптин  схватился  за  ружье,
вспомнив, как отпугнул медведя от палатки. Но на этот раз  косолапый  лишь
презрительно оттопырил нижнюю губу и неохотно вошел в холодную  уже  воду.
Коптин попятился, но  речушка  становилось  все  глубже;  отступать  стало
некуда.
     "Неужели понимает, что разряжено?" -  запаниковал  Шура.  Но  это  же
всего-навсего медведь!
     Вдруг его осенило - патрон, тот, что вечно вертел в ладони! За ним не
нужно лезть в мешок, болтающийся за спиной. Где же он? В кармане?
     Медведь приблизился шагов на семь-восемь.
     Ружье мигом оказалось переломленным,  рука  сама-собой  скользнула  в
карман.
     Пусто.
     "Боже, неужели потерял? А в другом?"
     Мысли и руки мелькали быстрее стрижей.
     "Только бы не намок!"
     Вода  лизала  низ  широкого  брючного  кармана,  Коптин   лихорадочно
нашаривал в нем спасительный желтый цилиндрик.
     "Он! А, ч-черт!"
     Что-то мешало вытащить руку из кармана и  Коптин  сердито  рванул  ее
так, что затрещала плотная материя. Раздался легкий всплеск,  но  Шура  не
обратил на него внимания.
     Вогнав патрон, он прицелился, ожидая,  что  медведь  остановится  или
отступит. Тот и впрямь  стал,  подрагивая  то  ли  от  холода,  то  ли  от
неустойчивости. Течение все-таки...
     Взгляд Коптина оторвался от мушки и сфокусировался на груди медведя.
     Светлая полоска на груди была цепочкой, на  которой  висел  маленький
медальон - серебристая змейка с красными глазами-бусинками.
     Ружье едва не выпало из рук.
     Медведь глядел куда-то в сторону, задумчиво, словно бы  с  сомнением.
Никогда доселе Коптин не встречал задумчивых или  сомневающихся  медведей.
Невольно Шура глянул туда же.
     Злополучный блокнот, намокая, неторопливо уплывал  прочь.  Он  быстро
тяжелел и скоро скрылся в волнах, гуляющих по реке.
     Вот что мешало достать спасительный патрон.
     Медведь резко развернулся  и  отправился  восвояси,  не  взглянув  на
Коптина. Вода зябко хлюпала при каждом его шаге. Выбравшись на  берег,  он
растворился в лесу.
     Коптин решился покинуть реку только минут через пять, когда  поутихло
сердце и стало  невмоготу  торчать  в  холодной  воде.  Ноги  основательно
замерзли, но он постарался уйти подальше отсюда.
     Наверное,  потому  что  глянул  во  второй  раз  медведя,  когда  тот
поворачивался, и заметил только полоску седой шерсти в виде буквы V у того
на груди.
     Вечером, отогреваясь меж двух костров, Шура не знал что и думать. Без
Лехиного блокнота ему никто не поверит, ясно. Таежные мужички такие  басни
сказывали долгими зимними вечерами, что, бывало, и не  поймешь  -  плакать
или смеяться. Да и сам себе он верил ли?
     И посоветоваться не с кем, поговорить. А самое странное - все сильнее
хотелось разобраться - пойти в ущелье и найти ответы на мучающие вопросы.
     Один, один, вот что плохо. Сгинешь, никто и не вспомнит о тебе, никто
не узнает. Даже блокнота после тебя не останется. А пропадать зря  кто  же
захочет?
     Что делать-то?
     Коптин думал, блуждая взглядом по  россыпи  звезд,  тусклых  в  ярком
свете  костров.  Где-то  позади  осталась  непонятная  борозда,  именуемая
почему-то ущельем, Унылый голец, коварная речушка в ложбине... Вдали  ухал
филин и завывал неутомимый странник-ветер.
     И тогда Шура Коптин,  покопавшись  в  своем  мешке,  извлек  потертую
ученическую  тетрадь,  пробормотал:  "Надеюсь,  это  не  будет  ложью...",
решительно вывел на обложке: "Ущелье Горного Духа", и задумчиво  склонился
над пока еще чистым листом.

© Copyright Владимир Васильев.
     Данное   художественное  произведение  распространяются  в
электронной форме с ведома и согласия автора на  некоммерческой
основе   при  условии  сохранения  целостности  и  неизменности
текста,  включая  сохранение  настоящего   уведомления.   Любое
коммерческое  использование  настоящего  текста  без  ведома  и
прямого согласия владельца авторских прав НЕ ДОПУСКАЕТСЯ.

     По    вопросам    коммерческого    использования   данного
произведения обращайтесь к автору непосредственно
 Email: Boxa_Vasilyev@p13.f185.n5020.z2.fidonet.org
     или по следующим адресам:
 Тел. (812)-245-4064 Сергей Бережной (Serge Berezhnoy)
 Email: barros@tf.spb.su