ь насытить свою жажду нового?
     - Я знаю здесь все, - усмехнулся Лог,  -  и  между  прочим,  с  твоей
помощью, Лепир.
     - Да, я научил тебя, чему мог. А что глубоко под землей, глубже самых
глубоких колодцев? А что в песчинке, такой маленькой, что глаз  наш  не  в
силах разглядеть?
     - Да, - сказал Лог,  решившись,  наконец,  приоткрыть  перед  Лепиром
часть своей тайны, не всю, не настолько, чтобы  старик  понял,  но  часть,
чтобы услышать ответ. - Я не знаю этого. И еще я не знаю, что там,  высоко
над головой, выше деревьев, выше домов.
     - Голос, - сказал старик. - Голос, небо и свет. Не будь Голоса, мы бы
не жили, не будь света, земля была бы бесплодной.
     - А если там, откуда приходит свет и  где  обитает  Голос,  туман  не
серый, а оранжевый?
     - Опять ты об этом, - с досадой  сказал  старик.  -  Ты  вырос,  Лог.
Прежде ты слушал меня, а теперь - себя.
     Лог промолчал, ему почудилось какое-то движение  за  тонкой  стенкой.
"Мы слишком громко разговариваем, - подумал Лог. - И не о  том.  Не  такие
разговоры принято вести в селении. О пахоте и  севе.  О  ремонте  дома.  О
ремеслах. И конечно, не о красоте непостижимого".
     Лог коснулся рукой тонкого плеча старика, приник к  нему  в  темноте,
зашептал:
     - Путешественник Петрин смелый человек, но он не там ищет красоту.  А
ты, Лепир, не там искал знание. Ни в двух, ни в трех,  ни  в  тысяче  дней
перехода нет ничего нового - ты ведь сам был  Путешественником,  и  Петрин
говорит то же самое. И под землей ничего нового нет. И ты, и Петрин, и мой
отец - все вы повторяли Друг друга. Один искал  новую  красоту,  другой  -
новое знание, третий - лучшую жизнь. И никто не  нашел  и  не  мог  найти,
потому что шли тем же путем, что и многие до них. А  нужно  иначе.  Совсем
иначе, понимаешь? Чтобы увидеть  красоту,  какую  никто  не  видел,  чтобы
узнать то, чего никто не знает, нужно ведь и сделать то, чего еще никто не
делал.
     - Что ты задумал, Лог? - шепот Лепира был тревожен. -  Я  не  понимаю
тебя. Ты говоришь странные вещи, и хорошо, если говоришь  только  мне.  Не
забывай о Законе, Лог...


     За ним пришли рано утром. Лог успел покормить малышей и оделся, чтобы
идти в поле. В это время в дом вошли несколько человек, один  из  которых,
судя по голосу, был старостой. Лог и не подумал прятаться.
     - Честное слово, Лог, - сказал староста,  связывая  ему  руки,  -  ты
неразумен, как младенец. Я предупреждал тебя... Ничего, наказание,  думаю,
не будет суровым. Ты ведь впервые перед судом старейшин.
     И в это время раздался Голос. Он возник из утренней тишины, сгустился
из тумана, за какие-то  мгновения  уплотнился,  набрался  сил  и  загремел
оглушающе над самой головой, отражаясь  от  стен,  крыши,  от  всего,  что
попадало ему на пути, и даже в голове Лога Голос  отражался  и  усиливался
многократно, низкий и властный, зовущий и пугающий. Голос неба.
     Все замерли.  Староста  едва  слышно  в  этом  грохоте  кричал  слова
молитвы, а у Лога пересохло В горле, и он молчал, думая в испуге,  чья  же
сейчас очередь умирать. Ведь не за урожаем явился Голос в  этот  неурочный
утренний час! Уж не за старым ли Лепиром? О себе Лог  не  подумал.  Только
после того как Голос смолк, растаял в тумане, после того как руки старосты
неожиданно жестко схватили его за локти и потащили к  невидимой  в  тумане
двери на улицу, только после того как закричала мать,  а  малыши,  путаясь
под ногами, заревели почти так же громко, как Голос,  только  после  всего
этого уже на  улице  Лог  подумал,  что  явление  Голоса  было  воспринято
старостой и всеми, кто пришел с ним, как указание: его.  Лога,  наказывают
справедливо.
     До землянки, в которую сажали провинившихся  и  кающихся,  Лог  дошел
сам. Дорогу он знал не хуже остальных,  туман  несколько  поредел,  и  Лог
видел даже  плечи  двух  человек,  шагавших  рядом  с  ним.  Лог  позволил
запихнуть себя в тесное помещение, где только и было место для лежанки,  а
в отверстие над головой можно было просунуть руку и  даже  голову,  но  не
больше. Дверь захлопнулась, скрипнул засов, и голос старосты сказал:
     - Судить тебя будем завтра. Думай и кайся. Лог. Вот твоя  провинность
перед Законом: ты хотел запретного и посягал на устои.
     Шаги стихли. Лог опустился на лежанку, постель была сырой, но  больше
сидеть было не на чем. "Конечно, -  подумал  Лог,  -  вчерашние  разговоры
дошли до ушей старейшин.  И  с  Путешественником,  и  с  Лепиром".  Но  за
крамольные желания наказывают месячным покаянием.  А  потом  он  продолжит
свою работу. Если только... Нет, не должно случиться,  чтобы  его  делянку
нашли. Но кто выдал? Кто слышал их разговоры? С Путешественником - плотник
Валент. А с Лепиром?


     День прошел. Логу не было скучно, он размышлял. Он впервые  размышлял
так неторопливо, считая свободное время не пригоршнями, а целыми охапками.
Под вечер явился староста, опустил в оконце похлебку и подождал, пока  Лог
насытится.
     - Завтра соберется совет старейшин, -  сказал  староста.  -  Если  ты
одумался, то тебе, конечно, окажут снисхождение,  и  самое  страшное,  что
тебе грозит, - год заключения.
     Год?! Год в этом земляном мешке, и выпускать  будут  только  в  поле,
потому что работать должны все. А как же мать?  Как  же  старый  Лепир?  А
делянка? Ее найдут, и тогда - новое  наказание,  еще  суровее.  Все  будет
кончено. Все и так кончено. Чтобы жить с людьми, нужно  быть  такими,  как
они, как все, как каждый. А если ты хочешь чего-то иного, чего-то,  о  чем
нельзя и подумать? Тогда - в мешок  тебя.  Оранжевого  тумана  захотелось?
Будет и оранжевый, и зеленый в крапинку. Во сне.
     Староста ушел, так и не дождавшись от  Лога  вразумительного  ответа.
Голос и шаги его давно стихли, а Лог все сидел неподвижно, будто  примерз,
хотя летняя  ночь  была  тепла.  "Нужно  было  уйти,  -  думал  Лог.  -  С
Путешественником Петрином или одному". Какой он глупец! Он  хотел  слишком
многого сразу и потерял все. Через год он никуда не сможет  уйти,  за  ним
будут присматривать, любой его шаг - а шаги его научатся узнавать в  самом
густом тумане -  тут  же  станет  известен  старейшинам.  Пропадет  мечта.
Пропадет жизнь.
     - Лог, - услышал он растерянный шепот. - Лог...
     Это был голос Лены. Лог мгновенно  вышел  из  состояния  полусна.  Он
вскочил на лежанку и вытянул вверх руки. Ладони уперлись в низкий земляной
потолок и нащупали тонкие горячие пальчики  Лены,  тянувшиеся  к  нему  из
оконного отверстия.
     - Лена, - сказал Лог, - Лена...
     Лена тоненько заплакала, как в ту минуту, когда  он  поцеловал  ее  в
первый раз, против ее воли, притянул к себе, сам не ожидая от себя  такого
поступка, и почувствовал ее сладкие упругие губы.
     - Не надо, Лена, - сказал  он,  морщась  и  стараясь  придать  голосу
уверенность, которой он не испытывал. - Ну подумаешь,  год.  На  следующем
празднике Урожая мы будем вместе и навсегда.
     "Вместе и навсегда, - подумал он. - Навсегда - вот  это  верно".  Ему
тоже захотелось заплакать, губы задрожали, а пальцы царапнули по земляному
потолку, и на голову Лога посыпались мелкие камешки и песок. Смутная мысль
промелькнула в голове, и Лог даже на  мгновение  задержал  дыхание,  чтобы
мысль не ускользнула.
     - Лена, милая, хорошая, - сказал он.
     - Я принесла то, что  ты  хочешь,  -  неожиданно  ясным  и  спокойным
голосом сказала Лена.
     - Ты принесла...
     - Топор и лопатку.
     - Ты подумала об этом даже раньше меня, - пробормотал Лог.
     Это была единственная возможность, и то,  что  Лена  подумала  о  ней
раньше него, заставило Лога понять простую и, видимо, очевидную для  всех,
кроме него, мысль: есть и кроме оранжевого тумана,  кроме  мечты  об  иной
красоте, кроме странствий и поиска неведомой  истины,  есть,  кроме  всего
этого, вещи, ради которых стоит жить. Любовь,  например.  Любовь,  которая
поняла сердцем, что не будет  Логу  жизни  с  сознанием  пустоты  в  душе,
необходимости существовать, подчиняясь Закону.
     Лог думал об этом, и слезы текли по щекам впервые за последние  годы,
он давно забыл, что способен плакать, и плакал он не о  себе,  а  о  своей
Лене, которая останется в селении и будет любить его даже тогда, когда он,
может быть, уже умрет где-нибудь в поле или на чужбине. Лог думал об этом,
а  руки  сами  делали  все,  что  нужно.  Подхватили  инструменты,  начали
разбивать топором и разрыхлять лопаткой камень и песок, расширяя отверстие
окна, а песчинки и камешки сыпались на Лога, в глаза, рот, за воротник.  В
ночь перед судом старейшин узника нельзя было сторожить - до людского суда
Лог оставался пленником Голоса неба. И если он  не  воспользуется  случаем
сейчас, убежать потом будет невозможно. И Лена,  милая  Лена,  поняла  это
даже раньше самого Лога.
     Отверстие над головой стало достаточно велико, и Лог с  помощью  Лены
выбрался из ямы, повалился на землю, тяжело дыша, а Лена стряхивала с  его
лица и одежды песок, будто это было так уж необходимо сейчас,  и  целовала
Лога в грязные щеки.
     - Вот, - сказала она потом. - Это мешки с провиантом. Это -  твой,  а
это мой.
     И только после этих слов Лог понял смысл ее поступка,  гораздо  более
безрассудного, чем ему показалось вначале. Лена хотела уйти в  Путешествие
вместе с Логом. Быть с ним если не здесь, то там, если не там,  то  нигде.
Лог прижал девушку к себе, шептал слова, которые давно хотел и не  решался
сказать, слова, которые были правдой еще минуту назад, а сейчас стали лишь
средством усыпить подозрения Лены, потому что взять ее с собой Лог не мог.
Он вовсе не хотел стать Путешественником, повторять бессмысленные  подвиги
Лепира и Петрина. Путь его был иным. Сейчас или никогда.
     Он взвалил себе на спину обе котомки и,  стараясь  вспомнить  путь  к
своему страховочному колышку, низко пригнулся к земле, нащупывая в  полной
темноте направления тропинок. Лена шла сзади, держась  за  конец  веревки,
свисавшей с одной из котомок.
     В селении было тихо, люди спали, сквозь туман  не  проникал  ни  один
лучик. Логу казалось, что он ужасно долго не может найти  своего  колышка,
вот-вот рассветет, и его начнут искать. Лена молчала, и Лог знал,  что  ее
мучит один вопрос: что они ищут? Уйти в Путешествие  можно  ведь  в  любом
направлении и из любого места, хотя бы от той же землянки.
     Вот он, колышек. Вот его. Лога, зарубка, вот его, Лога,  страховочная
веревка, ведущая к делянке. Лог перевел дух и обернулся к Лене. Он  должен
был сейчас предать ее, и это был единственный шанс им обоим спастись.
     - Лена, милая, - сказал  Лог,  обняв  девушку  и  чувствуя,  как  сам
слабеет. - Лена, хорошая моя, я не могу уйти так, мне  нужно  домой  очень
ненадолго. Взять кое-что. Ты тоже иди к себе и  возвращайся  на  рассвете.
Все будет в порядке. Время есть. Вот... запомни колышек и дорогу.
     Лена почувствовала подвох в решении Лога, но промолчала. Если уж  она
решилась  быть  с  Логом,  то  должна  делать  все,  что  он  скажет,   не
расспрашивая и не рассуждая. Когда шаги Лены стихли в гулкой темноте.  Лог
позволил себе на  минуту  расслабиться.  Он  опустился  на  мокрую  землю,
облокотился на котомки, закрыл глаза, отдыхал. "Сейчас, -  подумал  он.  -
Сейчас случится то, для чего я жил последние полгода".


     Полгода  назад  -  стояла  зима,  все  кругом  было  матово-белым  от
оседавшего на землю из тумана инея - Лог забрел  случайно  на  заброшенное
поле. Земля здесь не родила, чахлые стебли были неприятны на вкус, и  поле
забросили, хотя каждый участок был на счету. Страховочная веревка тянулась
вслед за Логом, легко сматываясь с поясной катушки.  Был  зимний  праздник
Благодарения, и все сидели по домам, пекли пироги, собирались  на  большую
вечернюю молитву.  В  поле  тишина  стояла  необ®ятная,  какая-то  гулкая,
бездонная. Мороз продирал, но Логу было  хорошо.  Возвращаться  до  начала
молебна не хотелось, и, достав из многочисленных карманов запасенные щепки
и кремни, он высек огонь, раздул его и, присев на  корточки,  вытянул  над
костерком  руки.  Огонь  был  багровым,  и  туман,   сквозь   который   он
просвечивал, казался оранжевым. Оранжевое облачко, клубящееся  и  рвущееся
кверху. Рука тоже ощутила это движение тумана, и мысль Лога,  ясная  и  не
стесненная  ничем,  впервые  отметила  это  движение   вверх   как   некую
реальность. "Вверх, - подумал он. - Вверх. Что-то есть в этом". В  кармане
завалялся клочок материи. Лог расправил его  на  ладони  и,  подержав  над
огнем, выпустил из рук. Полотно начало было падать, но повисло на какое-то
мгновение, а потом даже поднялось немного  вверх,  медленно-медленно...  и
упало. Исчезло в пламени, истлело. Лог смотрел, как  угасает  огонь.  "Вот
оно что, - думал он. - Огонь - вот сила, которая тянет вверх полотно. Нет,
не полотно. Огонь почему-то толкает вверх туман, а уж  туман  увлекает  за
собой  кусок  материи...  Неужели  никто  из  Путешественников  раньше  не
додумался до этого? Вверх. Двигаться вверх".
     Полгода назад это было, и с тех пор началась у Лога странная  двойная
жизнь. Началась тайна, в  которую  он  не  посвящал  никого.  Сначала  Лог
экспериментировал с огнем и полотном. Он нарезал из материи кусочки разной
формы и размера и бросал в  туман  над  костром.  Когда  однажды  довольно
большой кусок полотна неожиданно выгнулся куполом  и  застыл,  трепеща,  а
потом медленно двинулся вверх и, выпущенный из рук, скрылся в  тумане  над
головой. Лог в восторге даже  загасил  пламя  неосторожным  движением.  Он
стоял во мраке и впервые за все время подумал о том, что это реально. Это.
Странное,  немыслимое,  никем  еще  не  придуманное,  только  им.   Логом,
увиденное и теперь реальное, вполне реальное. Нужно пробовать еще  и  еще,
ведь если вверх мог улететь такой большой кусок полотна, то улетит  и  еще
больший, нужно только больше пламени, и  если  полотно  может  лететь,  то
способно унести с собой еще что-нибудь. Да, нужно больше пламени. Огромный
костер и огромный лоскут.
     Почему лоскут? Если именно туман увлекает вверх полотно, то  нужно...
Да! Нужно сделать так, чтобы этот особый, создаваемый огнем  туман  так  и
остался в материи, не растекся во все стороны...
     На следующий вечер, обманув мать уверениями, что он должен сшить себе
новую рубашку. Лог  сел  за  разваливающийся  станочек  -  любимое  мамино
утешение, стоявшее  дома  с  незапамятных  времен  и  доставшееся  матери,
кажется, еще от ее прабабки,  -  и  сшил  неуклюжий,  но  легкий  мешок  с
горловиной, которую можно было легко затянуть тугой нитью.  Малыши  мешали
работать, станок раскачивался и грозил окончательно  развалиться,  но  Лог
все же довел работу до  конца  и  заснул  удовлетворенный,  измученный,  и
заинтригованный и на другой день работал в поле из рук вон  плохо,  считая
время от колокола до колокола. В тот вечер неуклюжее сооружение (для  него
Лог придумал звучное название "туманный шар"), повисев над костром, начало
подниматься, натягивая нить, на которой висел довольно тяжелый камешек.
     Шли дни, а точнее сказать, дни  тянулись,  а  вечера  летели,  полные
забот и волнений. Лога почти не беспокоило, что кто-то может выследить его
на делянке. Найти в тумане именно тот  страховочный  колышек,  к  которому
привязана именно его. Лога,  страховочная  нить,  можно  было  лишь  чисто
случайно, а в этой части селения, где начиналось  заброшенное  поле,  люди
появлялись  нечасто.  На  вопросы  матери  о  его  вечерних  отлучках  Лог
придумывал  нечто  невразумительное,  и  мать  верила  или  думала,   что,
наверное, у него свидания с Леной, и не особенно допытывалась.
     Через месяц Лог уже знал, что большой мешок, самый большой из  сшитых
им "туманных шаров", способен поднять камень и продержаться  на  высоте  в
десять локтей примерно полвечера. Потом все  кончалось.  Туман,  созданный
огнем, почему-то терял  свои  необычные  свойства,  и  мешок  опускался  -
медленно и безнадежно. Это еще не было трагедией  -  Лог  вовсе  не  горел
желанием немедленно испытать на себе обнаруженное  им  необычное  свойство
тумана.
     Однажды, погасив костер, собрав и сложив под камнем мешки -  не  унес
бы ветер, - Лог услышал в ночной тишине тихое потрескивание. Иней с  почвы
сошел, открыв мокрую, липкую и холодную  землю,  то  и  дело  вздувавшуюся
маленькими пузырьками. Пузырьки лопались, исчезали в тумане, оставляя  тот
неприятный горьковатый запах, который Лог почувствовал еще в  свой  первый
приход на делянку. Из-за этого запаха и  было  заброшено  поле  много  лет
назад, но Логу раньше и в голову  не  приходило  как-то  связать  запах  с
пузырьками.
     Услышав потрескивание и  вспомнив,  что  оно  означает.  Лог  подумал
неожиданно, что ведь пузырьки - тот же туман, они зарождаются  где-то  под
землей, прорываются вверх  и  сливаются  с  воздухом,  ничем  от  него  не
отличаясь, и только запах выдает их присутствие.  Лог  закрыл  место,  где
пузырьков было больше всего,  куском  полотна  и  обнаружил,  что  полотно
приподнимается, что пузырьки тянут  его  вверх.  Это  новое  открытие  так
увлекло Лога, что он забыл  о  возвращении.  Из  состояния  оцепенения,  с
которым он слушал, как лопались  пузырьки,  его  вывел  нарастающий  Голос
неба. Лог пустился бежать, едва не заблудился  и  явился  домой,  грязный,
падая от усталости.  Мать  бранила  его,  но  он  не  слышал,  он  подумал
внезапно, что эти пузырьки - они легкие,  иначе  не  могли  бы  приподнять
полотно, и что если собрать их много,  очень  много  и  наполнить  большой
"туманный шар"...
     Все, что было потом, слилось  для  Лога  в  одно  прекрасное  деяние,
прерываемое необходимостью работать в поле, сидеть  с  малышами,  помогать
матери, носить еду старому Лепиру, - вещами привычными, но совершенно ему.
Логу, ненужными. Мысленно Лог был  где-то  там,  наверху,  и  вокруг  него
клубился  изумительный  по  красоте  оранжевый  туман,  в  котором   легко
дышалось, легко думалось и легко жилось. Да, так могло получиться,  потому
что уже первые опыты с пузырьками показали - они могут поднять значительно
больше полотна, чем туман, создаваемый огнем.
     Лог так и не сумел сшить мешок, который  поднял  бы  его  самого.  Не
потому, что это было невозможно, просто он не сумел бы  избежать  вопросов
матери, не сумел бы скрыть необычность своего шитья.  Он  сделал  пять  не
очень больших  "туманных  шаров"  и  подвесил  их  над  местами  выделения
пузырьков. На счастье Лога - он действительно считал это огромной удачей -
свойство  пузырьков  поднимать  вверх  "туманные  шары"  не  исчезало   со
временем. Более того, к середине лета, с приближением Дня урожая  пузырьки
стали выделяться интенсивнее,  будто  под  землей  усилилась  невидимая  и
постоянная работа какого-то таинственного, доброго к Логу, существа.


     Лог взвалил на спину котомки - Лене они ни к чему, а  ему  пригодятся
обе, если "туманные шары" смогут их поднять, - и шагнул в поле,  перебирая
рукой страховочную веревку.
     На делянке ничего не изменилось: низко над землей висело пять мешков,
насыщаясь пузырьками пахучего тумана.  Лог  распустил  веревки  на  полную
длину, и шары рванулись вверх, повиснув невидимо где-то над  головой.  Лог
притянул назад один из "туманных шаров", это удалось ему с трудом, но  Лог
удержался  от  проявления  восторга.  Он  привязал  к  веревке  котомку  с
провиантом, и "туманный шар" легко поднял этот груз. Лог привязал и вторую
котомку - к другому мешку и лишь потом задумался над простым, в  сущности,
вопросом. Он ведь понятия не имеет, что ждет его  там,  наверху.  В  любом
Путешествии по земле была неопределенность риска, но точное  знание  того,
что Путешественнику  пригодится  пища,  чтобы  не  умереть  от  голода,  и
постель, чтобы не спать на сырой земле. А там, наверху,  где  нет  ничего,
кроме тумана и Голоса неба?
     "Я только