строители. Я тоже буду. У нас в семье все строители.
     - Скучно, - сказал Андрей. -  Дед  строитель,  мать  строитель,  брат
строитель... Конгресс, а не семья.
     - Дурак, - обиделся Герка. - Твои-то кто?
     -  Папа  смотритель  на  Минском  нуль-трансе,  а  мама   рекламирует
скакунков. Фирма "Движение".
     - Ну, - поморщился Гера. - Сейчас все или  за  чем-то  присматривают,
чтобы  техника  не  отказала,  или  что-то  рекламируют,  чтобы  товар  не
залежался. А сколько инженеров-строителей?
     - А может, у тебя призвание к информатике? - резонно возразил Андрей.
Первый урок Цесевича он усвоил прочно.
     Уснули они под утро, но отношений так и не выяснили.
     -  Строить,  конечно,  интересно,  -  сказал  Цесевич,  когда  Андрей
рассказал ему о стычке с Герой, - но интерес еще не определяет  призвания.
Интерес - сначала.  Потом  проверка  профессиональной  пригодности.  Тесты
особенно трудны в престижных и дефицитных профессиях. Уверен ли Гера,  что
справится? Нужно тверже отстаивать свои позиции, Андрюша... А теперь давай
заниматься.
     Они занимались. Вадим, вспоминая эти занятия, содрогался - он не  мог
подобрать иного слова для своих ощущений. Семилетний  Андрей,  только  что
освоивший линейные уравнения, получал задачу, которую нельзя  было  решить
без  дифференцирования.  И  решал.   Вызывал   на   стереоэкран   страницы
программированных  пособий,  запоминал  все  нужное  для  данной   задачи,
остального просто не замечал. И к концу урока добирался до дифференциалов.
Больше всего Вадима поражало, что новые знания оседали прочно, из обрывков
складывалась мозаика науки,  собранная  собственными  руками,  собственным
мозгом. В семь-то лет.
     Самым интересным для Вадима (но  не  для  Андрея)  был  урок  тестов.
Цесевич работал по своей,  никем  не  признаваемой  методике:  тесты  были
неожиданными,  начиная  от  ползания  под  столами  и  кончая  сложнейшими
упражнениями на реакцию и запоминание.
     По вечерам, наигравшись  с  ребятами  в  мяч,  побегав  на  стадионе,
побывав у родителей в их домике на Иссык-Куле, Андрей  устраивал  тестовые
проверки у себя в комнате,  испытывая  терпение  Геры.  Азимов  учился  по
нормальной программе у молодой  и  энергичной  Клавдии  Степановны,  тесты
Цесевича казались ему непроходимой ерундой,  которой  можно  заниматься  в
детском саду. Тесты и самому Андрею нравились все меньше. Не так уж весело
часами чертить на светодоске окружности, причем машина  тотчас  указывала,
насколько эти окружности отличались от идеальных.
     Однажды Цесевич начал урок неожиданным вопросом:
     - Андрюша, ты видишь во сне рыцарей? В латах и шлемах.
     Рыцарей он не видел. Он вообще редко видел сны.
     - Дурно, - сказал Цесевич.
     В тот вечер учитель пришел  к  Андрею,  когда  по  стерео  показывали
"Приключения Когоутека в дебрях  Регула-2".  Цесевич  наступил  на  ящера,
притаившегося среди скал, прошел сквозь самого Когоутека,  прищурив  глаза
от яркого света лазеров, и  махнул  Андрею  рукой:  не  обращай  внимания,
поговорим потом. Когда пятнадцатая серия  похождений  храброго  космонавта
закончилась, Андрей предложил учителю чаю.
     - Нет, спасибо, - сказал Цесевич, - спроси  лучше,  зачем  я  пришел.
Понимаешь, Андрей, тесты мы закончили.
     - Совсем?!
     - М-м... Возможно, совсем. Пойдем-ка погуляем по парку.
     Был поздний вечер. Низко стояла луна,  и  кроны  сосен  протыкали  ее
насквозь.  Среди  звезд  пробирался  маленький  серпик  базового  спутника
"Гагарин". Морозище стоял жуткий. Андрей  в  утепленном  костюме  и  шлеме
чувствовал себя неплохо, но  его  продирал  мороз,  когда  он  смотрел  на
учителя. Цесевич был в пиджачке и с непокрытой головой. Борода его  висела
сосулькой. "Вот бы так натренироваться", - подумал Андрей.
     - Статистики утверждают, - сказал  Цесевич,  -  что  один  гениальный
человек приходится на два миллиарда обычных. Хорош  шанс,  а?  Между  тем,
если дело в чистом везении, гениев должно быть в  тысячи  раз  больше.  Ты
можешь сказать, в чем тут дело?
     Вопрос был риторическим, и Андрей промолчал.
     - Была у меня идея, - сказал  Цесевич,  -  но  доказал  я  ее  только
сегодня...  На  Земле  сейчас  двадцать  семь  тысяч   специальностей   по
официальному  реестру.  Но  это  сегодня,   а   человечеству   уже   много
тысячелетий, и каждая эпоха требовала своих специфических профессий. И вот
я беру  случайного  человека,  определяю  его  призвание...  Вполне  может
оказаться, что он гениальный полководец. Но полководцев  сейчас  нет,  эта
профессия в реестр не включена... Так выпадают очень многие. Они не  могут
проявить свою гениальность в наши дни.  Не  вовремя  родились.  Понимаешь,
Андрюша, когда я начинал... Я хотел сделать гениями всех. А  теорема  эта,
будь она  неладна,  опять  ставит  одних  людей  над  другими.  Умственное
неравенство - его-то я и хотел уничтожить. Не получилось. Понимаешь, о чем
я говорю?
     - Наверно, я был бы гениальным надсмотрщиком  над  рабами,  -  сказал
Андрей. - Или центурионом?
     -  Не  знаю,  Андрюша.  Могу  только  сказать,  что  все  современные
профессии не для тебя. А прошлые...  Или  будущие?  Может,  ты  не  поздно
родился, а рано?
     - Значит, я могу стать космонавтом? - с надеждой  спросил  Андрей.  -
Почему нет? Раз уж не гением...
     - Все впереди, - сказал Цесевич.  -  Есть  еще  одно  обстоятельство.
Примерно до семнадцати лет активность мозга немного меняется.  Меняются  и
склонности,  и  направление  гениальности.  Мы  просто  рано  начали.   Не
отчаивайся, Андрей, ты непременно будешь гением.
     Из-за этих слов Андрей отчаялся окончательно.  Тесты!  До  семнадцати
лет! Сбегу! Завтра же. Сбегу...
     Андрей повторял это слово и не слушал учителя. Ему  захотелось  вдруг
запустить огромным снежком в бороду  Цесевича  и  смотреть,  как  снежинки
облепят ее, и борода станет похожа на  ель.  Андрей  подпрыгивал  рядом  с
учителем и тихо смеялся, представляя эту картину.



        6

     Однажды - это было ранней осенью,  лес  вокруг  школы  еще  не  начал
терять летней яркости - Андрей уговорил Герку отправиться после уроков  на
Иркутскую энергостанцию. Ему хотелось поглядеть  на  чудеса,  которые  там
происходили. Станция во время работы будто бы искривляла  электромагнитные
поля. Никто не знал, как она будет выглядеть в следующее мгновение. Андрей
видел  по  стерео,  как  энергоцентр,  обратился  в  стадо  динозавров.  В
официальном сообщении энергетики предположили, что станция искривляет лучи
не только в пространстве, но и во времени. Доказать  идею  не  смогли,  но
других просто не было. После этой передачи реакции Андрея  отклонились  от
нормы, и Цесевич повторил тесты трижды. Впоследствии,  зная  уже  о  своем
призвании, Андрей решил, что именно тогда учитель  начал  догадываться.  И
неожиданная свобода передвижения, и бегство в Иркутск были запланированы и
тактично подсказаны Цесевичем.
     Они могли отправиться по вне-связи  -  вошел  в  кабинку  в  "Зеленой
кроне", вышел в Иркутске - но предпочли винтолет. Медленнее, но зато  есть
ощущение, что сам управляешь машиной. Андрей сел  за  штурвал,  набрал  на
пульте координаты. Земля провалилась, и  машина  тут  же  заложила  крутой
вираж.
     Лету было три с половиной часа. Машина выскочила за облака,  и  земля
исчезла; казалось, что они не летят, а мчатся  на  буере  по  всхолмленной
снежной  равнине.  Включили  стерео  -  глобальная  программа   передавала
репортаж о  проходке  штрека  к  ядру  Плутона.  Потом  -  новости.  Совет
координации утвердил единую программу исследования  субкварков.  В  недрах
острова Анжуан найден библиотечный блок столетней  давности  ("Где  это  -
Анжуан?" - "Не знаю". - "Дай на вывод карту".  -  "Вот...  в  Мозамбикском
проливе".)
     Вдруг изображение свернулось в трубочку,  будто  прекратилась  подача
энергии. Андрей с досадой ударил по кнопке "Контроль", но заметил, что  на
пульте не светится ни одна  шкала,  а  в  висках  исчезло  покалывание  от
биотоковой системы управления. И вокруг серая мгла - они  снова  влезли  в
облака. Над стеклом кабины безжизненно висели лопасти.  Машина  шла  вниз,
планируя  на  закрылках.  У  Андрея  похолодело   в   груди.   Страх   был
инстинктивным,  Андрей  знал,  что  с  ними  ничего  не  может  случиться,
наверняка их ведут радары, и через пять минут явятся спасатели.
     Машина пробила облака,  и  Андрей  подумал,  что  падать  не  так  уж
интересно. Внизу была тайга. Андрей увидел, как округлились глаза у Герки,
как задрожали его губы. "Ну, ты, плакса!"  -  крикнул  он  и  повернул  до
отказа циферблат часов на запястье. Должна  была  сработать  личная  волна
тревоги. Он не услышал щелчка и  повернул  циферблат  еще  раз.  Потом  он
повернул циферблат на запястье Геры. Потом нажимал подряд все  клавиши  на
пульте, что-то кричал. Очнулся,  когда  машину  тряхнуло,  и  она  надежно
встала на три ноги-полоза. Тайга подступила к окнам кабины,  совсем  рядом
что-то шумело, щелкало и ухало.
     Андрей откинул колпак и ощутил острые и прелые таежные запахи. Ребята
попытались разобраться в  обстановке.  На  борту  не  действовал  ни  один
прибор. Андрей не слышал, чтобы прежде случалось такое, но много ли  он  в
принципе слышал в свои десять лет? "Нас начнут искать через час-другой,  -
подумал он. - Винтолет не придет на станцию, учитель забеспокоится..."
     Тьма упала  сразу,  будто  за  облаками  выключили  подсветку.  Стало
страшно. Они еще не научились усилием воли подавлять  эмоции,  даже  такую
простую, как страх, и сидели, прижавшись друг к другу, и думали об  одном:
их ищут.
     Что-то  зашевелилось  в  густой  тени,  вперед   выступила   огромная
хвостатая кошка со светящимися, будто угли, глазами. Тигр.
     Гера коротко  взвизгнул,  Андрей  инстинктивным  движением  захлопнул
колпак кабины. Тень медленно передвигалась внизу, и Андрею почудилось, что
она не одна. Он весь дрожал.
     Когти зацарапали по обшивке  корпуса.  Сначала  сзади,  где  не  было
стекла, а потом над самой головой. Тигр пробовал  на  прочность  основание
винта, и на стекле кабины неожиданно появилось что-то длинное  и  упругое,
как силовой кабель. "Хвост", - догадался Андрей. Обшивка затрещала. Машина
больше не казалась надежным убежищем. Что стоит зверю задеть лапой сцепку,
и колпак откинется... Он представил эту картину и заплакал. "Пусть  придет
кто-нибудь и поймает эту тварь. Пусть кто-нибудь придет", - молил он.
     И кто-то пришел. Андрей ощутил присутствие другого человека. Даже  не
самого человека, а его мыслей. Вдруг он увидел перед глазами длинную палку
с разветвлением на конце. Рогатина. Что-то старинное, исчезнувшее.  Андрей
никогда не слышал прежде этого слова и мысленно  повторил  его.  Рогатина.
Ему представилась осенняя тайга, не здесь,  а  где-то  в  течении  Уссури.
Крючковатые полусгнившие стволы  поваленных  деревьев,  что-то  ползет  по
стволу, рыжее и  полосатое.  Ползет  и  неожиданно  взвивается  в  воздух,
молнией исчезает в буреломе. Оттуда доносятся рычание, крики и  непонятные
слова - то ли торжества, то ли боли. Он бросается вперед, в руке эта самая
рогатина, на поясе - сеть. В буреломе двое - тигр и человек. Зверь опутан,
бьется а сети, как сом или щука, а человек -  огромный,  рыжий,  такой  же
рыжий, как тигр, - уже примеряется рогатиной, и он, Андрей,  бросается  на
помощь. Вдвоем, уловив мгновение, они прижимают голову тигра  к  земле,  и
Андрей набрасывает на зверя вторую сеть. Теперь - веревки. Тигр  спеленут,
он, наверно, так и не понял, что с ним случилось,  и  Андрей  весело  бьет
рыжего по плечу. "Славный зверь, - думает он. - Красивый. За него  отвалят
хорошие деньги..."
     Андрей будто вернулся откуда-то. Сон кончился. Сон или видение? Когти
хищника еще царапали по стеклу и Терка вцепился  в  рукав  Андрея  мертвой
хваткой.
     Андрей не успел еще раз испугаться. Когти соскользнули, тигр  взревел
и с глухим шлепком упал на траву. И тотчас вспыхнули круговые фары, поляна
осветилась, и Андрей увидел мелькнувшую тень убегавшего зверя.  Под  полом
тихо загудело, над головой начали  медленно  раскручиваться  винты.  Пульт
управления ожил.
     - Ура! - закричал Герка.
     Зазеленел экран, и они увидели Цесевича.
     - Андрюша! Все в порядке? Как вы там?
     - В порядке, - отозвался Андрей неожиданно охрипшим голосом.
     - Через полчаса будете здесь, - продолжал Цесевич. - Не сердись,  что
так получилось...
     - Вы на станции?
     - Да, я воспользовался  вне-связью.  Все  хорошо,  сынок.  Ты  можешь
ответить на несколько вопросов?
     - Сейчас?!
     Андрей покорно и  старательно  ответил  на  совершенно  бессмысленные
вопросы ("Почему  электрон  красный?"  "Где  зимуют  пингвины?").  Он  уже
успокоился, только был немного сердит на учителя за этот спектакль. Машина
летела низко над деревьями прямо на окружающее  станцию  зарево.  Винтолет
сел у домика технических служб,  Андрей  вывалился  из  кабины  в  об®ятия
учителя и запутался в его бороде.
     - Ух ты, Андрюха, - бормотал Цесевич, щекоча его жесткими волосами, -
молодец ты какой...
     Цесевич так и светился от счастья. Он перевел дух и сказал:
     - Все, Андрей. Я говорил, что ты будешь гением. Ты умеешь  то,  чего,
наверно, никто не умеет. А может, и не умел. Ты  гений  контакта,  Андрей.
Но... контакта во времени.
     Странно, что Андрей  мгновенно  понял  смысл  этих  слов.  Как  потом
оказалось, сам Цесевич сначала  не  поверил  решению.  Это  было  причиной
тяжелого душевного кризиса. Тесты Андрея вели к  полубезумному  выводу,  и
Цесевич нашел лишь один способ убедиться в своей правоте: поставить Андрея
в такие условия, когда  он  не  смог  бы  обойтись  без  своей  подспудной
гениальности. Припереть к стене, чтобы речь шла о  жизни  и  смерти.  Лишь
дважды решился Цесевич на имитацию - была игра, но Андрей-то не подозревал
об этом...


     Андрей проснулся оттого, что кровать под  ним  провалилась,  а  потом
вернулась, больно ударив его по затылку. Он открыл  глаза  и  похолодел  -
рушились  стены,  прогибались  балки   потолка.   Стремительное   ощущение
безотчетного ужаса - и Андрей "провалился".
     Он стоял в небольшой комнате с высокими, уходящими в  густую  черноту
стенами. Освещение, создаваемое свечами в прекрасных золотых  канделябрах,
почти не разгоняло мрака.
     - ...Вам  не  оправдаться,  Леонардо!  -  говорил  грузный,  небрежно
одетый, видимо, только вставший с постели мужчина.  Он  угрюмо  глядел  на
Андрея - нет, на того, кого он назвал Леонардо и кто молчал не от смущения
перед этим уверенным в своей власти правителем, а оттого, что был  поражен
вторжением в его мысли чужого, непреодолимого и страшного.
     - Господин мой и друг, - сказал  наконец  Леонардо.  -  Я  понимаю  и
разделяю вашу скорбь, но есть в природе силы, бороться с которыми человеку
пока...
     - Человеку не дано спорить с богом!  -  крикнул  тот,  кого  Леонардо
назвал своим господином и другом. - Не богохульствуйте,  Леонардо!  Вилла,
которую вы для меня построили, обрушилась, и в том, видимо, воля  господа.
В соседних домах появились трещины, а ваша вилла... Как мне защитить  вас,
Леонардо? Я не могу ссориться с кардиналом, а тем более  с  папой.  А  они
только и ищут повода, вы знаете... Не должен был, нет,  не  должен  был  я
назначать вас своим архитектором. Мыслимо ли? Человек не может уметь  все,
а вы, Леонардо, в своей гордыне возомнили, что всемогущи. Будь  вы  только
ваятелем, как Микеланджело, или живописцем, как Рафаэль, я  нашел  бы  для
вас заказы, но...
     Повисло молчание, и  Андрей  почувствовал  вдруг  ненависть  к  этому
толстому и трусливому, хотя и неглупому человеку, к этому Моро,  правителю
Миланскому. Сейчас он бросится на толстяка, вцепится ему в бороду - в  нем
клокотала  ярость,  которую  Андрей  не  мог  ни  сравнить  с   чем-нибудь
привычным, ни даже понять, и он испугался. Может, из-за этого, а может, по
иной причине, но он вернулся в свой мир и  увидел,  что  стоит  босиком  у
своей кровати и нет никакого землетрясения,  а,  напротив,  у  окна  мирно
посапывает во сне Герка, свесив до пола правую ногу...


     Отпечатался в памяти разговор с учителем, один из многих -  им  обоим
хотелось нащупать суть проблемы. Они лежали на прохладном  весеннем  песке
школьного пляжа, подставив солнцу спины.
     - Я ведь нисколько не умнее Геры, - говорил Андрей. - У нас  по  всем
предметам одинаковые результаты. А динамика интеллекта у него выше моей.
     - Конечно, ты не умнее Геры. Но ведь и Ньютон в  некотором  отношении
был не умнее какого-нибудь клерка. Я тебе об®яснял.
     - Знаю. Герка гениален в одном, я - в другом.
     - Точно. И разница между вами  в  том,  что  ты  свое  призвание  уже
знаешь, а Гера - нет. У тебя совершенно уникальное  призвание.  Ты  можешь
вступать в мысленный контакт с людьми в других эпохах. И контакт  этот  не
случаен! Когда над тобой рушились стены, ты ведь бросился искать  спасения
к Леонардо да Винчи - гениальному архитектору. И именно  в  тот  день  его
жизни, когда обрушился построенный им дом... Ты еще и  на  сотую  долю  не
научился управлять своим талантом. Ты относишься к нему  как  к  бедствию.
Кто скажет, как это у тебя получается? Как можно вообще мысленно бывать  в
прошлом? Я не представляю. И ты тоже. И никто. Как ты находишь  в  прошлом
именно того человека, который нужен позарез? Я потратил три года, пока  не
понял твое призвание. А ты делаешь это без тестов,  распознавая  призвание
людей в другом времени. В другом времени! Да еще шутя...
     - Ничего себе шутя, - Андрей содрогнулся от воспоминаний.
     - Это временное, - отмахнулся учитель. - Все развивается, и ты сам, и
медицина. И все-таки насколько проще было бы для тебя, и для меня,  и  для
всей моей методики, если бы ты оказался заурядным гениальным композитором.
Или химиком.
     - Да, - вздохнул Андрей, - не повезло мне с гениальностью.


     Однажды, уже работая в Театре  оперы,  Андрей  выкроил  свободный  от
выступлений и репетиций день и отправился  на  Урал,  к  учителю.  Цесевич
сильно сдал, ему было почти сто лет, он не преподавал и жил  в  домике  на
берегу лесного озера.
     - Солидно, - сказал Цесевич, оглядев Андрея. - Грудь колесом.
     - Упражняюсь, - пояснил Андрей. - Нужно держать себя в форме. В  иных
вокальных симфониях приходится на одном дыхании петь минуты полторы.
     - Терпеть не могу твой голос, - буркнул Цесевич.  -  Все  равно,  что
Эйнштейн бросил бы физику и записался в ансамбль скрипачей.
     Помолчали.
     - Пойдем в дом, - вздохнул Цесевич. - Расскажи о себе. Женился?
     - Нет, - ответил Андрей резче, чем хотел бы. Лена погибла год  назад,
и он  еще  не  научился  сдерживать  эмоции.  Цесевич  посмотрел  на  него
внимательно, и от этого взгляда, как в детстве, что-то оборвалось у Андрея
внутри, и он, взрослый мужчина,  известный  всей  планете  певец,  странно
хрюкнул и готов был броситься  учителю  на  шею  и  рассказывать  взахлеб,
вспоминая минуты счастья с Леной. С первой  минуты  их  знакомства,  когда
Лена назвала свою  профессию  -  подземная  геология,  ему  представлялись
рвущиеся  переборки,  грохот  жидкого   металла   и   магмы,   заполняющей
коридоры...
     - Нет, - повторил Андрей и неожиданно  понял,  что  Цесевич  знает  о
Лене, как и вообще знает многое о нем, Андрее.
     Они сидели на веранде, пили мелкими глотками белый  напиток  "Песня",
приготовленный Цесевичем из выведенных им самим сортов винограда и яблок.
     - Андрюша, - сказал учитель. -  После  того  последнего  испытания  в
школе, когда ты отправился к Леонардо...
     - Ничего не было, - сказал Андрей, поняв, что хочет узнать Цесевич. -
Да и желания у меня такого не возникало.
     - Странный ты человек, Андрей. Имеешь задатки гения и не  желаешь  их
развивать. Нужны трениров