пущены вольной волной рыжие волосы...
   - Это Братеев, он наш сосед, - шепнул мне Сорочкин. Мне было  наплевать
на Братеева, я не спускал встревоженного взгляда с Насти.  Ее  фигура,  ее
волосы... Как она сюда попала?.. Или это не она?..
   - Настя, - позвал я негромко.
   Рыжеволосая дева не оглянулась, а  Братеев,  лязгнув  замком,  впустил,
даже втолкнул свою спутницу в квартиру. Перед тем как захлопнуть дверь, он
бросил на меня быстрый и как будто насмешливый взгляд.
   Сорочкин отпер дверь рядом с братеевской и жестом пригласил меня войти.
Однако я стоял, как вкопанный, и пытался уловить  звуки  из-за  двери  его
бритоголового соседа. Тишина... Или какие-то вздохи? Я не  заметил,  когда
рядом со мной вновь появился Сорочкин.
   - Дмитрий, что с вами? Вам плохо?
   - Плохо, - кивнул я. - Очень плохо.
   - Дать валидол? Валокордин?
   - Ничего не надо. Вы уже навестили маму?  Тогда  едем  к  мукомолам.  И
вообще, в три часа я должен быть у вашего Ибаньеса.
   Да нет, уверял я себя, это не она... Откуда ей здесь взяться?  Какая-то
девица, похожая  на  нее.  Мало  ли  рыжих  в  джинсовых  юбках  ходит  по
российским городам?
   Однако что-то саднило в глубине души.


   Мукомольный представлял собой огромный комбинат на  городской  окраине.
Когда-то оборудование закупили в Италии, и с тех пор его цеха бесперебойно
выпекали хлеба и булки разных сортов.
   Как только мы вышли из  машины,  я  ощутил  жар,  идущий  от  множества
заводских печей. По двору ездили вагонетки, сновали люди с распаренными от
праведных трудов лицами, все в белых куртках и брюках. "Шумит,  как  улей,
родной завод", вспомнил я слова из старой-престарой песни.
   Мы вошли в здание заводоуправления. Давтян привел нас в  свой  кабинет,
где за стеклянными витринами лежали на полках все виды изделий комбината.
   - Прошу зайти ко мне, - сказал кому-то Давтян в  телефонную  трубку.  -
Да, очень важное. Ну, Педро Васильевич, вы же знаете,  я  бы  не  стал  по
пустякам...
   - Сейчас придет директор, - сообщил он, положив трубку. -  Его  телефон
наверняка прослушивается, придется пользоваться моим.
   Директор, обширный краснолицый блондин средних лет, с  шумом  распахнул
дверь и вошел в нее боком.
   - Ну, в чем дело, Мартик?
   Давтян  познакомил  нас,  а  потом  громким  шепотом  рассказал   Педро
Васильевичу про заговор. Директор выругался в  полный  голос,  после  чего
схватил трубку и, набрав короткий номер, закричал:
   - Диего Карлос,  привет!  Да,  это  я.  Тебе  известно  что-нибудь  про
"комаров"? Неизвестно? Ну так готовься! Они хотят отнять у твоих ребятишек
игрушки! Когда, когда... Может,  сегодня  вечером,  а  может,  уже  сейчас
отправились... Что? Разрешение округа? Если будешь  ждать  разрешения,  то
тебя...
   Педро Васильевич сказал открытым текстом, что сделают "комары"  с  этим
Диего Карлосом. Я догадался, что разговор шел с командиром местного полка,
который  без  особого  разрешения  округа  не  имел  права  выдать   своим
"ребятишкам"  боекомплект.  Не  нравилось  мне  все  это.  Ох,  сильно  не
нравилось!
   - Ну, тогда, - кричал в трубку директор, - не взыщи, я  приведу  своих.
Понял,  Диего?  Так  и  доложишь  начальству:  пришли,  мол,  мукомолы   с
хлебопеками и... Что? Ну, звони, звони! А нам терять время нельзя.
   Кинув трубку, Педро Васильевич бросил на Давтяна раскаленный взгляд:
   - Смотри у меня, Мартик! Если тревога ложная - голову оторву!
   Боком пролез в дверь и с грохотом захлопнул ее.
   - Кто это - "комары"? - спросил я.
   - Курсанты  военно-морского  училища,  -  пояснил  Сорочкин.  -  У  них
начальник контр-адмирал  Комаровский.  В  кабинете  у  него  стоит  статуя
Сталина в полный рост. Соответственно - и обучение.
   - У них в училище, - встрял Давтян, - не все  такие  "комары".  Есть  и
нормальные парни. Ходят в лермонтовский кружок. От них мы,  собственно,  и
узнали о заговоре.
   - На что рассчитывает Комаровский? - поинтересовался я. - Ну, допустим,
ему удастся бабахнуть по мэрии...
   - Да нельзя этого  допустить!  -  Сорочкин,  что  называется,  сверкнул
очами. - Вы что, не понимаете  значения  такой  символики?  Опять  выстрел
революционного крейсера - а то, что сигнал раздастся не в Питере,  особого
значения не имеет. Приморск  -  известный  в  стране  город.  Может  такое
начаться! Правительство Некозырева в Москве и почесать задницу не  успеет,
как коммуняки  ворвутся  в  Белый  дом,  заарестуют  розовых  и  полностью
захватят власть. У них, вы что, не знаете, давно готовы декреты о  запрете
всех партий, кроме  своей,  и  закрытии  всех  прочих  газет.  И  вот  вам
достойная встреча столетия Октября!
   Ну и влип я! Дрянная командировка, чертов крейсер!  Сидел  бы  себе  за
компьютером в Москве, кропал отчет о пресс-конференции  Кимвалова.  Небось
не докатилось бы  до  Москвы  бабаханье  "Дмитрия  Пожарского".  Тоже  мне
"Аврора"! У Некозырева правительство, конечно,  никудышное,  но  есть  же,
черт дери, конституция, пусть обкорнанная и урезанная думцами, но все же -
основной закон, запрещающий насильственные действия...
   А ты, Настя? Ну, признавайся, это ты была с Братеевым? И вообще, как ты
тут очутилась?
   Да нет, чепуха, реникса! Какая-то девица просто похожа на тебя. Мало ли
рыжих? Да и что бы могло привести тебя в этот окаянный Приморск?


   Я спросил у Сорочкина:
   - А почему вы Валентин, а не Хуан Карлос какой-нибудь?
   - Да потому что молодой. Я когда  родился,  латиноамериканские  сериалы
уже не крутили. Вы-то ведь тоже с нормальным именем.
   - Да, - сказал я. - Хотя я мечтал об имени Лопе де Вега.
   - Тоже красиво, - усмехнулся он. - Если хотите, буду вас так называть -
Лопе де Вега.
   Неспешно мы под®езжали к мэрии - солидному зданию советского имперского
стиля, со скрещенными каменными знаменами над массивной дверью.  У  двери,
охраняемой двумя вооруженными  милиционерами,  толпились  люди.  Тут  были
горожане  обычного  невзрачного  вида,  но  были  и  хорошо  одетые  люди,
вероятно, в недавние времена называвшиеся "новыми русскими".
   Мы вышли из машины и принялись было проталкиваться сквозь толпу, но тут
дверь, ахнув пружинами, отворилась, и из мэрии вышел собственной  персоной
Головань. Плечистые охранники начали расчищать  ему  дорогу,  но  Головань
остановил их.
   - Вы ко мне, граждане? - вопросил он зычно.
   - К вам! К вам, Игнат Наумович! -  раздались  голоса.  -  Защиты,  отец
родной! Запретили  вывозить  хурму  за  пределы  района,  а  куда  девать?
Уродилось-то хурмы столько, сколько на весь Эс-Эн-Гэ хватит...
   -  Эс-Эн-Гэ!  -  Головань  надул  щеки,  как  всегда  это  делал  перед
значительным заявлением. - Это уродливое  образование  доживает  последний
год! Шо? Это я вам говорю! Белорусы уже с нами - куда им деваться со своей
бульбой? Армения тоже вернется,  как  только  армянской  диаспоре  надоест
платить ей денежки...
   - Игнат Наумыч, а вот опять повысили плату за воду и электричество...
   - Электричество! - бурно подхватил Головань. - Закроем наглухо кран  на
нефтяной трубе - и шо будет делать Украина  без  света  и  тепла?  Плясать
гопак с голой задницей при  свечках?  Точно  вам  говорю,  придут  к  нам:
пустите, братья-славяне, обратно!  Молдавия  пусть  забудет  о  Румынии  -
введем войска, не позволим!
   -  Игнат  Наумыч,  -  кричал  главный  строитель  Шуршалов,  размахивая
беретом. - Эх, пропустите, земляки! Я насчет крейсера хочу, Игнат  Наумыч!
- надрывался он.
   - А-а, крейсер! - услышал  Головань  его  отчаянный  вопль.  -  Крейсер
"Дмитрий Пожарский" должен быть достроен, это я  вам  говорю!  Нельзя  его
продавать Чили! Мы направим авианосец к берегам Чили, но  не  на  продажу,
нет, господа латиноамериканцы! Свою морскую мощь им показать - и  Чили,  и
Перу! - Тут Головань неожиданно  пустил  слезу  и  проговорил  жалостливым
тоном: - Вы, наверно, знаете, шо мой младший  брат  Вениамин,  кровиночка,
пропал в перуанской сельве...
   - Игнат Наумыч, так как насчет хурмы...
   - Пропал, исчез! - плача, выкрикнул Головань. - Я послал его установить
связь с "Тупаку амару", была с ними договоренность о межпартийных  обменах
- а он пропал! Полгода уже ни слуху, ни духу!
   Один из охраны подал Голованю огромный клетчатый носовой платок,  и  он
звучно высморкался.
   - На достройку "Пожарского", - кричал Шуршалов, - нужно всего четыреста
миллионов!
   - Да, деньги! - Головань схватил главного строителя  под  руку.  -  Жен
заложим, а деньги достанем, брат мой,  страдающий  брат!  Может,  там  уже
с®ели тебя дикари...
   - Не позволим! - выкрикнул прилично одетый щекастый человек  в  зеленой
шляпе. - Не позволим с®есть твоего брата, Наумыч!
   Я заметил, что этот, в зеленой шляпе, украдкой вытер свои туфли о брюки
стоявшего рядом пожилого ротозея. Туфли сияли, сверкали. Вот,  подумал  я,
простейший способ содержать свою обувь в порядке. Пожилой ротозей медленно
хлопал глазами, он держал в руках плакат: "Свободу Сундушникову!"
   - Кто это - Сундушников? - спросил я у Сорочкина.
   - Делец, - ответил  он.  -  Из  этих,  из  новокомсомольских  деятелей,
молодой да ранний. Спекулировал драгметаллами, разбогател, но  попался  на
хищении бронзового бюста Инессы Арманд. Теперь он в  тюрьме,  но  сидит  в
комфорте. Его бывшие дружки, нынешние деятели компартии, за него хлопочут.
Подводят под амнистию.
   -  Амнистия  не  потребуется.  Его  освободят,  как   только   бабахнет
"Пожарский".
   Сорочкин пристально на меня посмотрел.
   - Послушайте, Дми... то есть Лопе де Вега. Крейсер не должен бабахнуть.
Мы вас вызвали из Москвы для того, чтобы...
   - Ясно, ясно, Валентин. Конечно, я постараюсь помочь вам. - Я  взглянул
на часы. - Без пяти  три.  Я  бегу  к  вашему  Ибаньесу.  Где  мы  с  вами
встретимся?
   - Как только освободитесь, давайте сразу в редакцию.  Она  вон  за  тем
углом, метров сто пятьдесят. Газета "Приморское слово".


   Когда я, миновав последний - секретарский -  кордон,  зашел  в  кабинет
мэра, то бишь, как их теперь опять называют, председателя горсовета,  меня
поразил огромный портрет Маркса и Ленина - оба стояли  в  полный  рост  за
креслом Сидоренко, причем у Маркса был вид слегка брезгливый, а  Ленин,  в
кепке, улыбался с хитростью - оттого, наверное, что дело было сделано.
   Родриго Ибаньес Михайлович Сидоренко встал мне навстречу  -  маленький,
толстенький, в светло-коричневом костюме-тройке. Волосы у  него  были  как
будто крашеные.
   - А, корреспондент, - сказал он немного в нос и протянул мягкую руку. -
Вот, знакомьтесь, - кивнул он на сидящего у приставного  столика  крупного
мужчину в милицейской форме, с асимметричным лицом. - Наш начальник УВД.
   - Полковник Недбайлов, - привстал тот и пожал мне руку.
   - Вот, Хулио Иванович, -  сказал  мэр  (будем  так  уж  его  называть),
пригласив и меня сесть за приставной столик, -  приехал  корреспондент  из
Москвы разбираться с крейсером.
   -  А  чего  разбираться?  -  Полковник  завозил  пол  столом  огромными
ботинками. - Продавать надо крейсер, пока он весь к свиньям не сгнил.
   - Вот, - кивнул мэр. - Таково наше мнение. Оно  родилось  не  вчера,  и
пришли мы к нему не просто. Вас как зовут? Дмитрий Сергеич?  Вы  запишите,
Дмитрий Сергеич, - сказал он, увидев у меня в руках раскрытый  блокнот,  -
что продажа авианосца есть наилучшее решение  данной  проблемы.  Денег  на
достройку судна нет и не будет.
   - Это  спорный  вопрос,  Родриго  Иба...  Михайлович,  -  сказал  я.  -
Требуется четыреста миллионов, это не такая уж безумная сумма.
   - Я так и думал: вы уже встретились с Шуршаловым! Не  слушайте  его.  -
Мэр постучал указательным перстом по неожиданно звонкому лбу. - У него тут
заклинило. Четыреста  миллионов!  Это  он  так  считает.  Наши  финансисты
подсчитали, что нужно не менее трех миллиардов.  Шуршалов  тут,  простите,
всем   плешь   проел.   Превратился,   можно    сказать,    в    городскую
достопримечательность. Вроде Ханы Пугач.
   - Хана Пугач? Кто это?
   - Есть тут одна дама, - усмехнулся мэр. - Перед ней как раз  захлопнули
выезд евреев в Израиль. Вот она ходит и всем рассказывает...  Да  не  надо
это писать, - строго добавил он, между тем как я  строчил  в  блокноте.  -
Это, знаете, внутренние наши проблемы.
   -  Родриго  Михайлович,  продажа  недостроенного  крейсера   оскорбляет
патриотические чувства многих россиян,  -  заметил  я.  -  Это  отнюдь  не
внутренняя проблема. Только что я слышал, как у дверей мэрии на  стихийном
митинге  Головань  обещал  главному  строителю,  что  изыщет   деньги   на
достройку...
   - Головань... - Начальник милиции состроил пренеприятнейшую физиономию.
- Этого трепача надо повесить на столбе у в®езда в  Гнилую  слободу.  -  В
конце чуть не каждой фразы полковник добавлял нечто шипящее - вроде "шиш".
   - Почему в Гнилой слободе?
   - Да он оттуда родом, шиш. Он это скрывает, а вы спросите  у  Пугачихи,
это же его сестра, двоюродная, шиш.
   - С Голованем мы только что имели серьезный разговор, - сказал  мэр.  -
Привели наши аргументы. Вы  не  слушайте  его  уличные  выкрики.  Ему  тут
приготовлен хороший прием, и можно ожидать, что  он...  ну,  смягчит  свою
позицию.
   - Не думаю, что Головань отступит, - сказал я, - но ладно...  Денег  на
достройку нет, хотя, я уверен, будь у правительства политическая воля, они
бы нашлись. И вы полагаете, что, если крейсер  продать,  Приморск  получит
крупную сумму?
   - Мы  реалисты,  Сергей  Дмитриевич,  -  строго  сказал  Родриго.  -  И
прекрасно понимаем, куда пойдут деньги. Но кое-что  нам  обломится  -  это
оговорено во всех подготовленных бумагах. Уж, во всяком случае, хватит  на
покрытие бетоном Ахтырского спуска к центральному рынку.
   Он стал  излагать  впечатляющие  выгоды,  которые  ожидают  Приморск  в
результате  бетонирования  спуска,  -  это  был,  наверное,  его  пунктик.
Недбайлов поднялся, встав как бы третьей  фигурой  на  портрете  Маркса  и
Ленина, и, надвинув на густые брови фуражку, направился к двери. Я сказал,
перебив Родриго Михайловича:
   - Простите. У меня вопрос к начальнику милиции.
   Тот остановился вполоборота:
   - Ну?
   - Известно ли вам, что готовится заговор? Что мятежники  хотят  вывести
крейсер на рейд и в полночь выпалить из пушки по мэрии?
   Тут они оба распахнули свои пасти и  принялись  хохотать.  Сквозь  смех
выкрикивали:
   - Да он потонет, как только оторвется от стенки... Выпалит,  шиш!  Чем?
Гнилыми помидорами?.. Где снаряды возьмут?
   - Снаряды? - Я был смущен тем, что сморозил глупость. Однако моя быстро
работающая фантазия подсказала, что где-то есть склад, забитый снарядами.
   - Уморил ты меня, корреспондент, шиш.  -  Хулио  Иванович  вытер  глаза
тыльной стороной ладони и вышел из кабинета.
   - Сергей Григорьевич, - обратился ко мне мэр.
   - Дмитрий Сергеевич, - сердито поправил я.
   - Извиняюсь. - Мэр протянул  мне  сигареты,  я  мотнул  головой,  и  он
закурил сам. - Скажите, пожалуйста, - он был страшно  вежлив,  недаром  же
его  в  городе  запросто  называли  "наш  Ибаньес".  -   Кто   эти   самые
"заговорщики"?
   - Адмирал Комаровский и его курсанты.
   - Комаровский... - Родриго задумчиво фыркнул носом. Конечно, мы  знаем,
каких взглядов он придерживается, но - вывести училище...
   - По моим сведениям, которым вы все равно не верите, курсанты  морского
училища готовятся разоружить местный полк и произвести в городе аресты  по
списку. Он у них уже составлен. Выстрел с крейсера послужит сигналом.
   - И кто же в этом списке значится?
   - Откуда мне знать? Сами подумайте... Местные демократы, коммерсанты...
Может, даже вы состоите в списке, Родриго Ибаньесович.
   - Ценю  ваш  юмор,  -  без  улыбки  заметил  мэр  и  ткнул  сигарету  в
пепельницу.
   - Извините, что лезу не в свое дело, но  на  вашем  месте  я  бы  отдал
полковнику Недбайлову необходимые распоряжения.
   -  Это  действительно  не  ваше  дело,   Дмитрий   Никифорович,   -   с
непререкаемостью руководителя изрек Родриго и  встал,  давая  понять,  что
прием окончен.
   С походной сумкой через плечо я шагал в редакцию  "Приморского  слова".
Мне не нравился разговор с "нашим Ибаньесом", не  нравился  несимметричный
полковник милиции Недбайлов, вообще не нравилось все, что происходило тут,
и страшило то, что еще произойдет.
   Я почти достиг угла, за которым была редакция, когда увидел: в  угловой
гастроном прошмыгнула Настя. Вот так-так! Устремившись  вслед  за  ней,  я
сразу попал в беспокойную шумную толпу - выстраивалась очередь за  чем-то,
суповым набором, что ли. Я озирался, поднявшись на цыпочки. Вон  мелькнула
рыжая грива. Я  стал  проталкиваться,  преодолевая  упругое  сопротивление
толпы и не отвечая на обидные замечания.
   В  рыбном  отделе,  над  которым  висел  плакат  "Навстречу   100-летию
Октября!" с изображением счастливой семьи за хорошо сервированным  столом,
я едва не настиг Настю. Но тут мне преградил дорогу толстощекий человек  в
зеленой шляпе. Я оттолкнул его, но он ухватил меня за  локоть,  и  пока  я
вырывался и препирался с ним, Настя исчезла окончательно.
   - Какого черта вы в меня вцепились? -  гаркнул  я  на  толстощекого.  Я
узнал его: в толпе у дверей мэрии он  вытирал  свои  полуботинки  о  брюки
соседа. - Убирайтесь!
   - Прошу прощения, - заворковал тот с приветливой  улыбкой.  -  Вы  ведь
корреспондент "Большой газеты"? У меня огромная к вам просьба...
   Я рысью несся по  гастроному,  все  еще  высматривая  рыжую  гриву,  но
толстощекий не отставал от меня.
   - В вашей  газете  две  недели  назад  промелькнула  заметка...  э-э...
информация насчет нашего представителя Аэрофлота в Гвинее-Бисау.
   - Ну и что?
   - Его арестовали по подозрению в шпионаже...
   Нет, нигде не было Насти. У пустого прилавка  "Кофе"  я  остановился  и
перевел дух. Тут же толстощекий гражданин приблизился ко мне  и  попытался
достать мою ногу своим копытом.
   - Держитесь от меня подальше! - сказал я зло. - Я не  чистильщик  ваших
сапог.
   - Извиняюсь! - Зеленая шляпа выразила смущение. - Понимаете, Огарок мой
сын, и я убежден, что мальчика просто подставили...
   - Что за Огарок?
   -  У  нас  такая  фамилия.  Витюша  с  отличием  окончил  МГИМО,  он  с
португальским  языком,  и  его  направили  в  Гвинею-Бисау  представителем
Аэрофлота...
   - Слушайте, что вам от меня надо?
   - Понимаете, обвинение Витюши в  шпионаже  в  пользу  Гвинеи  абсолютно
смехотворно.  Просто  он  очень  общительный.  У  нас,  Огарков,  у   всех
общительный характер. Там, в Бисау, в ресторане, ну, выпивали с тамошними,
мальчик, видно, разговорился, а кто-то из его коллег донес. Витюшу тут  же
выдворили из страны. А какие у него могли быть секреты? Да и просто смешно
подумать, что Гвинея-Бисау ведет против нас разведывательную работу.
   - Совсем не смешно. - Я слегка отпихнул его: мерзавец  снова  осторожно
подбирался  к  моим  брюкам.  -   Бисау   ведет   колоссальную   подрывную
деятельность против России.
   - Не может быть, - пробормотал он несколько растерянно. -  Я  бы  хотел
через вашу газету дать опровержение... Я готов заплатить вам...
   - Какое опровержение? - Я  был  очень,  очень  раздражен.  -  Мы  дадим
отклики трудящихся, требующих самого сурового наказания для вашего Огарка.


   Редакция "Приморского слова" занимала три комнаты  на  четвертом  этаже
дома, напичканного всевозможными конторами. В одной из комнат  я  разыскал
Валентина Сорочкина. Он и еще несколько сотрудников газеты сидели  кто  на
стуле, кто на столе, спорили, перебивая друг  друга.  Сорочкин  познакомил
меня с коллегами,  один  из  которых  показался  мне  похожим  на  старого
бульдога.
   - Дмитрий Сергеич, - не удержался и с®язвил Сорочкин, - жалеет, что его
в детстве не назвали Лопе де Вега.
   Компания разразилась смехом.
   - Послушайте, Лопе де Вега, - сказал Сорочкин, раскачиваясь на стуле, -
внесите ясность. Мы тут спорили, какой был к