ташей ждать станут, - он  посмотрел  на  часы:  назначенные  им  полчаса
пролетели, как не было, - ну да ладно, подождут, пойдут  навстречу,  здесь
уже недалеко, полдороги до них я проехал".
   Видимо, "брат-частник" встретил инспектора  ГАИ  задолго  до  Загорска:
"его желтый с синей надписью на коляске мотоцикл под®ехал к  месту  аварии
минут через пятнадцать. Все это время Александр Павлович и мордастый шофер
сидели по своим авто и дипломатические отношения не возобновляли.
   Инспектор - лейтенант милиции - остановился на обочине: как  раз  между
"Волгой" и "Жигулями", заглушил двигатель, снял белый шлем,  кинул  его  в
коляску. Однако с  мотоцикла  не  слезал,  выдерживал  характер.  Впрочем,
повреждения на обеих машинах ему были отлично видны. Александр Павлович  и
"волгарь"  характеры,  напротив,  не  выдерживали,  мигом   к   инспектору
подались.
   - Товарищ лейтенант, - первым начал Александр  Павлович,  -  он  же  на
двойной обгон пошел, а навстречу - автобус,  так  этот  тип  полез  передо
мной, я в него и вмазал...
   - На какой на двойной,  -  заорал  "волгарь",  -  ты  только  "мигалку"
включил, а я уж по встречной  шпарил,  ты  что,  сам  не  видел  автобуса,
притормозить не мог, водило липовое?..
   - А вот хамить не надо, - спокойно  сказал  инспектор,  по-прежнему  не
слезая с мотоцикла. - Попрошу документы.
   Александр  Павлович  протянул  ему  техпаспорт  на  машину,  залитые  в
целлофан международные права. Шофер "Волги" свои бумаги вытащил. Инспектор
долго и внимательно  все  изучал,  особенно  пристально  путевой  лист  на
"Волгу" рассматривал. Наконец резюмировал:
   - Оба виноваты, братцы. Один - что на обгон на слепом  повороте  пошел.
Другой - что дистанцию не держал. Акт я составлю,  права  ваши,  извините,
реквизирую, а завтра вы к  нам  в  ГАИ  заедете.  Ежели  решите  полюбовно
расстаться - все назад получите... У вас машина застрахована? - спросил он
Александра Павловича.
   Тот кивнул, расстроенный: не хотел  права  отдавать,  не  хотел  завтра
черт-те куда ехать, время терять.
   - Вот и ладушки... На ремонт тратиться не придется.
   - А нервы? - не удержался Александр Павлович.
   - Нервы - это не по нашей  части,  -  сказал  инспектор,  -  это  вы  к
доктору... - и принялся за акт.
   ...Минут через тридцать-сорок инспектор укатил.  Следом  за  ним  уехал
донельзя злой "волгарь": у того, оказывается, с путевым листом что-то не в
порядке было, куда-то не туда,  голубчик,  несся.  А  Александр  Павлович,
вконец умученный, сел на обочинку, прямо на  мокрую  траву,  почувствовал,
как мгновенно намокли джинсы, но вставать не  стал:  намокли  -  высохнут,
покой дороже. А покоя Александру Павловичу хотелось сейчас  больше  всего,
хотелось просто сидеть и смотреть в лес, и  чтобы  никто  его  не  трогал,
никуда не торопил, попусту не дергал, и даже о Валерии с Наташей он в  тот
момент забыл - совсем из головы вылетело.
   Устал он.
   От ожидания премьеры. От того, что ничего еще не готово, аттракцион  не
репетировался,  ассистенты   невесть   где   шляются.   От   каждодневного
напряжения, когда любая встреча с Валерией как непростая  служба,  которую
сам себе и придумал: никто его не заставлял глупые  эксперименты  ставить,
"портсигар" мастерить. От какого-то полувранья устал, когда сам толком  не
ведаешь, как относишься к женщине: безразлична она тебе или нет?  Да  нет,
наверно, в том-то и дело, не совсем безразлична, от чего и тяжко.
   А тут еще Наташа...
   Он докурил сигарету, швырнул окурок в траву, встал. И сразу увидел  две
красные фигурки, бегущие к нему по обочине.
   - Саша! Саша! - донеслось до него.
   Чисто  машинально  полез  в  карман:  "портсигар"  работал.  Для  кого,
интересно?.. Прижал кнопку - выключил.
   Валерия первой добежала до него, с ходу обхватила Александра Павловича,
тесно прижавшись к нему сырой курткой: по лесу, видать, бродили, а деревья
насквозь дождем пропитались.
   - Саша, что с тобой, Саша?! Ты цел? - подняла испуганное лицо.
   Он впервые видел Валерию такой: тушь с ресниц  под  глазами  размазана,
волосы "поплыли" из-под капюшона, приклеились ко лбу, лицо мокрое - то  ли
от слез, то ли  от  дождя.  И  Наташа  не  лучше:  у  этой-то  глаза  явно
заплаканные, красные - под цвет куртки.
   - Я цел, - сказал Александр Павлович. - А вот вы-то что в такой панике?
Медведя встретили?
   - Медведя... Дурак! - Валерия  не  выбирала  выражений,  не  стеснялась
Наташи. - Мы тебя ждали-ждали, отчаялись уже, Наташка волнуется:  где  ты?
Не случилось ли что?.. Я тоже нервничать стала... А тут  две  тетки  мимо,
говорят: там авария, все вдребезги, два трупа... Мы и побежали... - И  тут
она, не стесняясь, в голос, заплакала, уткнулась лицом  в  толстый  пиджак
Александра Павловича,  будто  снимала  с  себя  накопленное  за  этот  час
напряжение, _разряжалась_.
   Выходит, и у нее оно было - напряжение?..
   И Наташа рядом носом хлюпала.
   Для полноты картины заплакать оставалось и  Александру  Павловичу.  Для
проезжающих  мимо  умилительное  зрелище:  безутешная  семья  рыдает   над
разбитым семейным счастьем марки "ВАЗ-21011"... Поэтому Александр Павлович
плакать не стал, да и забыл он давным-давно, как это  делается,  хотя,  по
правде говоря, в горле что-то предательски пощипывало. Впрочем, сие  можно
было и на нервы списать...
   -  Ну,  ладно,  ладно,  -  он  старался  быть  строгим,  -   прекратите
немедленно!  Нагородили  тут:  "вдребезги",  "трупы"!  Тетки,  видите  ли,
сказали...
   - Да-а, тебя же нету-у, - тянула  Валерия.  Наташа  плакать  перестала,
стояла рядом, держась за полу пиджака Александра Павловича: чтобы  он,  не
ровен час, опять не исчез, - страховалась, значит.
   - Все, кончили! - Александр Павлович уже начинал всерьез  сердиться.  -
Устроили рев... Подумаешь, авария! Крыло заменить - и все. День работы  на
станции... Вот что, дамы: я обедать хочу. По машинам...
   Двигатель работал вполне исправно.  Александр  Павлович  развернулся  в
сторону Москвы и, уже не  слишком  торопясь,  повел  своего  покалеченного
"жигуленка".
   - В ресторацию? - спросил. Хотя, честно, не  до  ресторанов  ему  было.
Представлял: сколько придется  возиться,  пока  страховку  получишь,  пока
найдешь крыло, фару, решетку, бампер - ну просто оторопь брала.
   - Никаких ресторанов, - твердо сказала Валерия. - Едем  домой.  У  меня
есть курица, я ее в духовке изжарю, на пару. А  Наташка  сделает  салат...
Как, Наташка?
   - Сделаю...
   Валерия осторожно, но крепко прикрыла  своей  ладонью  руку  Александра
Павловича, лежащую на рычаге коробки передач. Сидела, молчала. Так и ехали
- молчком.
   И, лишь под®езжая к проспекту  Мира,  Александр  Павлович  с  некоторым
замешательством вспомнил: а "портсигар"-то он выключил...



        6

   Александр Павлович уехал  от  Валерии  поздно:  за  полночь.  Собирался
спать, думал: денек завтра - врагу  не  пожелаешь!  С  утра  надо  поймать
Олега, великого автомобильного мастера,  договориться  с  ним  о  ремонте:
может, самому ничего доставать не придется, может, все у Олега и отыщется;
он - мужик запасливый, рачительный. Потом - "пилить" в Загорск за правами;
унижаться в ГАИ, уверять, что правила дорожного  движения  для  Александра
Павловича как Библия для верующего, что всю оставшуюся жизнь  он  посвятит
соблюдению дистанции.
   Целый день - как отдай!
   А когда подготовкой к премьере заниматься?
   Плюнул на позднее  время,  позвонил  своему  заведующему  постановочной
частью, по сути - главному администратору иллюзионного хозяйства.
   - Валентин? Это я. Разбудил?.. Ничего, и так много  дрыхнешь...  Слушай
меня внимательно: завтра все распакуй - до винтика, всех моих бездельников
собери, накачай их как следует - пусть дрожат. Особенно  девицы.  От®елись
небось за отпуск, ни в один ящик не  влезут...  Договорись  с  Грантом:  в
двадцать два ноль-ноль мы  полностью  прогоняем  аттракцион,  пусть  манеж
даст. Понял?.. А я только к  вечеру  под®еду...  Да  нет,  ничего:  просто
тюкнул машину, права забрали, отправлюсь  их  выцыганивать...  К  черту...
Ладно, спи...
   Свет погасил, лег, изготовился ко сну.
   На улице гулял ветер, яростно раскачивал жестяной фонарь  на  столбе  у
дома и по потолку,  над  Александром  Павловичем  бегали  светлые  полосы,
мешали спать. А скорее не они спать мешали,  а  прожитый  день,  до  краев
набитый событиями - одно другого любопытней.
   Врачи считают: все болезни обостряются по ночам. А совесть? Ну-у,  если
она больная...
   Какая же совесть у Александра Павловича? Пустой  вопрос!  У  Александра
Павловича совесть крепче гранитной глыбы,  ни  одного  из®яна,  ни  единой
трещинки. А что ж тогда не спится?..
   Смотрел в потолок, думал: "Валерия "сломалась", это ясно... Пусть  сама
она об этом не ведает,  пусть  оскорбится,  если  ей  намекнуть,  но  ведь
расклеилась, растаяла и еще, как сие для нее ни грустно, обабилась.  Слово
вроде обидное, а по сути  -  ничего  плохого.  Скорее  наоборот.  Конечно,
только в данном случае... - Александр Павлович терпеть  не  мог  буквально
"обабившихся" женщин, сутками  не  вылезающих  из  засаленных  халатов,  с
торчащими из-под  косынок  бигудями,  с  облупленным  маникюром:  вдосталь
повидал он таких по цирковым гостиницам. - С Валерией случай  -  лечебный.
Она "обабилась" ровно настолько, чтобы  перестать  быть  мужиком  в  юбке.
Этакой "железной леди"... Ну что, намекнуть ей о том?.. А зачем? Что  тебе
это даст? И так ситуация критическая, хоть беги...  "Портсигар",  скажешь,
виноват? Ох, сам себе не ври, не  успокаивай  себя...  А  впрочем,  ладно:
пусть - "портсигар", не все ли равно? Главное, что эксперимент  затянулся,
пора   подбивать   бабки,   как   говорится.   А   результат,    повторим,
положительный... Опять положительный!.. Если честно  разобраться,  дорогой
Александр Павлович: что в тебе женщины находят? Все твои женщины.  Сколько
их у тебя было, не считая жены?.. Поставь себя на их место. Поставил?..  И
что? То-то и оно, ничего  особенного,  понять  их  трудно.  Ну,  здоровый,
сильный, лицом не мордоворот,  фактурный  -  это  "киношный"  термин...  А
внутри?.. А внутри - пусто. То есть, конечно, не пусто, внутри внутренний,
как и положено, мир, вполне богатый - чего зря  скромничать.  Но  кого  ты
внутрь пускаешь, а, Сашенька? Никого не пускаешь, боишься, что поломают  в
твоем хрупком организме,  в  твоем  внутреннем  мире  какую-нибудь  важную
детальку, а  с  запчастями  нынче  худо...  Вежливый,  воспитанный,  слова
грубого  от  тебя  не   услышишь,   цветы   умеешь   дарить,   комплименты
разбрасывать, светскую беседу поддерживать, чувства юмора не лишен... Все?
Все. Значит, ничего.  Дупель-пусто,  "доминошно"  выражаясь.  Одна  форма,
содержания на первый взгляд - ноль. До него не докопаться, сам  никому  не
даешь... А собственно, чего это ты разбичевался? Форма и есть  форма.  Кто
сейчас голым в обществе появляется? Нет таких. Все в какой-то форме. Какую
выбрали. Или какая досталась.  Носят,  не  снимая,  потеют,  пыжатся,  шеи
воротничками натирают, но оголиться - ни-ни! И лишь дома, наедине с собой,
даже супружницу порой не беспокоя, - снимают формочку, вешают на плечики в
шкаф до утра: чтоб - упаси боже! - не помялась.  Вот  тогда  настоящими  и
становятся... Посмотреть бы  разок  на  них  -  настоящих:  не  станет  ли
жутко?.. А если на тебя, на настоящего, одним глазком глянуть?.. Ни в коем
случае! Тоскливый занудный эгоист, эгоист, эгоцентрист - что там еще  есть
на "эго"? Одна форма тебя и спасает, а она у  тебя  на  все  случаи  жизни
одна... Спасает? А не губит ли?.. Ты же не умеешь носить ее круглосуточно.
Ты  же  из  нее  нет-нет  да  выглядываешь.  Вон  вчера:  Лера  с  Наташей
изволновались, чуть с ума не сошли, а ты о них вспомнил?..  Даже  когда  в
машину сели, в Москву отправились - о чем думал? О  неравнодушных  к  тебе
женщинах? Об их ранимых, как оказалось, душах? Черта лысого!  О  крыле  ты
думал. О бампере и о фаре. О том, не ушел ли твой Олег в отпуск...  А  вот
то, что женщины  неравнодушные,  что  души  у  них  ранимые,  -  это  тебя
напугало. Напугало, старый хрен?.. Ужас как! Поэтому и отбой бьешь...
   Поначалу задело тебя, что Валерия оказалась  большим  мужиком,  чем  ты
сам? Что ты ей был нужен для того же,  для  чего  и  она  тебе?..  Задело.
Засуетился ты, "портсигар" сочинил... И  зря.  Устраивал  тебя  баланс,  а
дисбаланса ты не хотел... Не хотел, а получил.  Сам  дурак...  А  тут  еще
Наташа! Черт тебя дернул взять  ее  в  цирк,  расчувствовался,  сказку  ей
показал, аппарат старика Бема из нафталина вытряхнул... Наташа не Валерия,
с ней как со всеми нельзя, и ты  это  знаешь  прекрасно.  Знаешь?  Как  не
знать, потому и мучает это тебя. Мама смешно говорит: мулиет.  И  странная
штука: "мулиет", потому что Наташа - единственная женщина (так  это,  так,
возраст ни при чем!), перед которой ты другую форму надеть захотел.  Более
того: надел. Са-авсем иную, доселе не надеванную,  непривычную.  Вон  даже
Грант, похоже, малость удивился... А ведь  нравится  тебе  эта  форма,  а,
Саша? Нравится и в старую  влезать  неохота,  верно?  По  крайней  мере  с
Наташей... Она, повторим, - единственная женщина, с которой ты должен быть
честным. До конца! А конец-то - вот он, рукой достать можно..."
   На том и заснул.
   А на следующий день все задуманное преотлично исполнил: и Олег на месте
оказался, и права в ГАИ забрал, и страховку успел оформить  -  ну,  просто
"одним махом семерых убивахам". Отогнал машину Олегу в гараж,  к  двадцати
двум ноль-ноль на таксомоторе в цирк прибыл. А там уже  полный  кворум.  И
ассистентки вроде не потолстели, и аппаратура в целости. Короче - порядок.
Прогнали  аттракцион  одним  духом:  за  исключением  мелочей  все  прошло
аккуратно - ровненько.
   Грант сказал:
   - Чисто для первого раза, поздравляю. Трюк с мячами из чемодана  раньше
делал?
   - Еще в Калинине пустил. Как трючок?
   - Первый сорт! Сколько ты их выкидываешь? Двенадцать?
   - Молодец, считать умеешь.
   - Будь человеком, скажи: как они у тебя надутыми  выскакивают?  Мячи-то
не простые - футбольные, настоящие, сам трогал...
   - Грант, родной, ты же не со вчерашнего дня  в  цирке.  Откуда  столько
любопытства?
   - Прости, Саша, ничто человеческое даже шпрехшталмейстерам не чуждо. Не
скажешь?
   - Не скажу.
   - И правильно. Это я от взрослости.  А  цирк  -  ты,  Саша,  знаешь,  -
взрослости не приемлет. И мне и Наташе от тебя одно требуется - чудо. А  у
тебя этого добра - полны закрома.
   - Полны, говоришь? - усмехнулся Александр Павлович. - Если бы... -  Вот
и не согласился он с Грантом, да ведь они разные вещи в виду имели:  Грант
- одно, Александр Павлович -  совсем  другое.  Он  похлопал  в  ладоши:  -
Закончили репетицию. Все - по местам, укрыть, как от врага. Завтра - в  то
же время, без опозданий...
   И домой ушел, Валерии звонить не стал.
   А утром во двор вышел  -  к  Олегу  собрался,  посмотреть,  как  ремонт
"Жигуля" идет, - а на лавочке перед под®ездом Наташа сидит.
   - Вот тебе и раз, - только и сказал. - Ты что здесь делаешь?
   - Вас жду, - Наташа вежливо встала, портфель на скамейке оставила.
   Была она в школьной форме, в коричневом платьице со стоечкой, в  легком
черном фартучке. Поверх  платья,  поверх  кружевного  крахмального  белого
воротничка, подшитого  к  стоечке,  -  пионерский  галстук;  узел  вывязан
ровно-ровно.
   - А школа?
   - Я не пошла.
   - Ну, мать, ты даешь... - Александр Павлович,  действительно  несколько
потрясенный, с размаху плюхнулся на скамью, и Наташа тоже  позволила  себе
сесть - на самый краешек, вполоборота к собеседнику, как ее мама учила.  -
Почему не пошла?
   - Мне надо с вами поговорить.
   - Ты давно здесь сидишь?
   - Не очень. Какая разница?
   - А почему не поднялась?
   Наташа не ответила, только плечами пожала: мол, не поднялась  -  и  все
тут, интересоваться бестактно.
   У  Александра  Павловича  опять  противно  заныло  в  животе:   то   ли
предчувствовал он, о чем разговор  пойдет,  то  ли  просто  разволновался,
увидев Наташу.
   - А школа, значит, побоку? Нехорошо... - это он по инерции: слышал, что
в подобных случаях полагается говорить детям. А вообще-то ему до  школьных
занятий Наташи дела не было. Он, равнодушный, даже не спросил ни разу, как
она учится. - Кстати, как ты учишься?
   - В смысле? - не поняла Наташа. Она явно собиралась беседовать о чем-то
ином, обсуждение школьных проблем не входило в ее планы.
   - В смысле успеваемости.
   - На "хорошо" и "отлично", - сухо сказала она. -  Мы  что,  мои  оценки
будем обсуждать?
   Ноющая боль отпустила, и  Александр  Павлович  неожиданно  ощутил  даже
некую приязнь: вот же милая девочка, отыскала его адрес,  приехала,  ждала
невесть сколько, в школу не пошла. И наверняка Валерии - ни слова.
   - Что же мы будем обсуждать? - спросил он, обнимая Натащу за плечи,  но
девочка  вдруг  напряглась,  даже  отодвинулась,  и   Александр   Павлович
немедленно убрал руку.
   - А вы не догадываетесь?
   - А я не догадываюсь.
   - Я пришла поговорить о маме.
   - А что с мамой? - Александр Павлович прекрасно знал, что с  мамой,  но
ведь должен же он был что-то спрашивать...
   - Вы прекрасно знаете - что с мамой,  -  Наташа  будто  подслушала  его
мысли.
   - Понятия не имею!
   - Она - другая, я вам уже говорила. И виноваты в этом вы!
   Прямое обвинение Александру Павловичу не понравилось.
   - Знаешь, подруга, я за собой вины не чувствую. Никакой.
   -  Извините,  я  оговорилась.  Не  виноваты,  а...  -  Помялась,  слово
подбирая: - Ну после того, как вы к нам в дом пришли, она другой стала.
   Все верно. Именно после того: слепой бы не заметил.
   - Какой - другой? Ты  можешь  говорить  внятно?  -  Александр  Павлович
решил: с Наташей необходимо быть честным.
   Это он, помнится, еще позавчера ночью решил, когда  уснуть  не  мог.  А
пока тянул время, занудствовал по своему обычаю: стать честным с  женщиной
- на такой шаг мужество требуется, а  его  у  Александра  Павловича  не  в
избытке, подкопить надо. И то ли "подкопил" он, то ли надумал  сразу  -  в
омут головой, но вдруг сказал: - Ладно, не отвечай. Я знаю, что ты  имеешь
в виду, прекрасно знаю... Но вот интересно: чем  тебе  не  нравится  такая
мама?
   Наташа отвернулась. Смотрела, как малыши толкались в песочнице,  кто-то
у кого-то ведерко отнимал, выл в голос: еще сопли не высохли, а уже  делят
имущество, сами себе проблемы создают.  С  детства  и  далее  -  со  всеми
остановками...
   Наташа сказала не оборачиваясь:
   - Мне нравится. Мне очень нравится. Я только боюсь.
   - Чего ты боишься?
   - Что вы уйдете - и она станет прежней.
   Ах, умная девочка Наташа, взрослая мудрая девочка!.. И все же не  могла
она понять то,  что  мог  понять  Александр  Павлович.  Или  иначе:  хотел
поверить, что понял.
   - А с чего ты взяла, что я уйду? - спросил и сам себя  одернул:  ты  же
хотел быть честным. Так будь! - Нет, подожди. Наташа! Ты умная  девочка...
- Он встал и заходил туда-сюда вдоль скамейки. Наташа по-прежнему на  него
не смотрела: вроде бы разглядывала малышей.  Она  не  хныкала,  ничего  не
просила, и от ее каменного молчания Александру Павловичу было еще труднее.
- Поверь, мама уже не станет прежней, не сможет, она нашла в себе себя,  -
он говорил с Наташей как со взрослой, уверенный, что ей все  ясно.  -  Это
главное: найти в себе себя, а мама очень долго не хотела ничего искать, ее
вполне устраивало все, что происходит. А теперь, ты права, она изменилась.
Может быть, чуть-чуть, всего самую малость, но ведь  надо  сделать  только
первый шаг... - Странно, но он говорил не о Валерии. Вернее, не  только  о
Валерии - вообще о женщинах. И плевать ему было на то,  что  слушательнице
десять лет от роду. Главное: она слушала. И,  похоже,  верила,  как  он  и
просил. - Самое трудное - сделать первый  шаг,  но  пос