с.
     Я пошел за ним в студию, а впереди нас шествовала Эйла, и надо сказать,
шествовала она превосходно. Я окончательно  убедился, что под платьем у  нее
ничего нет. Платье охватывало талию, облегало бедра, и, когда она  шла,  под
тонкой материей легко угадывалась твердая плоть.
     В середине комнаты на мольберте стояла большая картина. За ней виднелся
низкий  драпированный  диван.  Эйла  прошла  к  нему, откинулась на  спинку,
позволив  платью  едва  прикрывать  свои  бедра. Действительно едва. Я отвел
взгляд в сторону и посмотрел на картину.
     Она оказалась  так себе. На мой вкус, конечно. Он расписал ее как ад --
тут перемешались кривые линии,  могильные холмы, какие-то кляксы, и я от нее
дурел.
     Питер тревожно взглянул на меня.
     -- Нравится?
     Я пожевал губу. Очевидно,  это было "современное  искусство". Возможно,
"Симфония лжи" или "Заря над критикой". Я не знал, что бы такого сказать без
обмана.
     -- М-мм, да уж. Действительно.
     --  Конечно,  тут  надо  еще  повозиться,  прежде  чем  выставлять   на
демонстрацию. Это из моего позднего... Диана после  охоты. Честно говоря, не
верю,  что создал бы подобный эффект с другой моделью. И только Эйле удалось
объединить сущность -- вдохновение, драму и огонь...
     -- Эйле?
     Я взглянул на пеструю картину.
     -- Так это Эйла?
     Питер Саулт нахмурился. Я свалял дурака.
     -- Конечно,-- сказал он резко.-- Это козлу понятно. Смотрите!
     Он ткнул в картину кистью.
     -- Вот мотив...
     Он замолчал и повернулся к печальной девушке.
     Она кивнула и, пожав  плечами, слегка дернула подол платья. Оно  начало
расстегиваться. Я оказался прав -- под ним ничего не было. С явно наигранным
равнодушием она подняла руки к  воротнику и потянула платье к плечам. Прошла
секунда  или  две, но мне казалось,  что она раздевалась очень долго, словно
каждое движение выполнялось с преувеличенной, провоцирующей медлительностью.
     Платье сползло  с плеч, оголив  дерзкую высокую грудь.  Казалось,  Эйла
почти не осознавала своей  абсолютной наготы,  но ее  большие  темные  глаза
застыли на мне.  Мгновение  она придерживала платье на бедрах, прикрыв изгиб
талии  и  верхнюю часть бедер. О, Боже, она походила  на свои  черные брови,
летящие ввысь. Полная грудь выпирала вперед, ноги слегка раздвинулись, белая
кожа создавала  изумительный контраст  с  черной тканью. Она выглядела почти
непристойно голой. В тот миг мне  подумалось, что эта жаркая сильная женщина
и в аду получит наслаждение.
     Платье упало на пол. Эйла повернулась, шагнула к дивану и погрузилась в
него, закинув руки за голову. Она подняла правую ногу,  затем опустила ее на
одежду и неподвижно замерла.
     Питер о  чем-то говорил, но я его почти не слушал. Он что-то объяснял о
"светотени...   символических  элементах...   тональной   необходимости"   и
множестве  других непонятных вещей,  а я смотрел на  Эйлу.  Как я понимал, в
этой комнате она была единственным произведением  искусства, сочетая  в себе
все необходимые элементы, символизм и прочее.
     Питер мог говорить только о картине.  Не отрывая глаз от Эйлы, с  почти
диким  одобрением,  я  делал в  соответствующие  моменты какие-то  идиотские
замечания. Эйла повернула голову и, похотливо улыбаясь, смотрела на меня.
     Питер  начал поворачиваться ко мне, и я  тут же перевел взгляд на него.
Он счастливо улыбался.
     -- Спасибо вам. Но если бы вы посмотрели на нее, когда я закончу.
     -- Действительно,--подтвердил я.-- Могу представить.
     Питер отвернулся к  картине и начал  работать. По мне он мог бы этого и
не делать, но художник  вдохновенно тыкал кистью  то здесь, то  там. Я молча
ждал. У меня больше не было вопросов к нему, но, думаю, один или два вопроса
я мог бы задать Эйле.


     --   Где,  черт  возьми,  желто-кремовая?--  вдруг   заорал  Питер..  Я
вздрогнул.
     -- Что?
     -- Желто-кремовая. Ну что же тут творится?
     Он переворошил длинную коробку, заполненную сморщенными тюбиками.
     -- Эйла, где, черт возьми, желто-кремовая?
     Она пожала плечами  и приподнялась на локте. Ее  длинные волосы волнами
стекали на белое плечо.
     -- Черт,-- воскликнул Питер и выскочил из комнаты.
     В передней раздался звук хлопнувшей  двери. Эйла  взглянула  на меня. Я
спросил через несколько секунд:
     -- Куда он ушел?
     -- Наверное, в гараж. У него там краски и всякий хлам.
     -- А-а. Только в гараж.
     Она   улыбнулась.  Это  было  не  просто  обольстительная  улыбка.   Ей
благоволил сам дьявол. И улыбка казалась обольстительно прекрасной.
     -- Мистер Логан,-- произнесла она.
     -- Да?
     -- Идите сюда.
     Ее голос напоминал трепещущее контральто. Он был глубоким и мягким, как
темнота  -- как  чернота. Он походил на черноту ее волос, бровей  и огромных
печальных глаз. Я подошел к дивану.
     -- Присаживайтесь,-- предложила она.
     Я сел рядом с ней, и она прошептала:
     -- Смотрите на меня.
     Эти слова удивили меня? Я ожидал, она скажет что-нибудь иное.
     -- Что вы сказали?
     Дыхание бессознательно замедлилось.
     -- Смотрите  на  меня,  мистер  Логан.  Просто  смотрите  на  меня.  Вы
понимаете?
     Она говорила очень медленно, почти лениво.
     -- Нет, ничего не понимаю...
     Какой странный разговор.
     Она откинулась на локти, затем легла на спину, сложила руки по  бокам и
вытянула ноги.
     -- Мне нравится, когда на меня  смотрят,  мистер Логан.  Мне  нравится,
когда мужчина смотрит на меня.
     Она облизала губы и улыбнулась.
     -- Вот  почему  я так себя веду.  Я  наслаждаюсь.  Это  наполняет  меня
радостью.
     Секунду она молчала.
     -- Питер  смотрит сквозь  меня. А вы  нет.  Я знаю, вас возбуждает  мое
тело. Правда? Возбуждает? Вы возбуждены?
     -- Да. Конечно, Эйла.
     -- А вас зовут Марк?
     -- Да.
     -- Смотрите на меня, Марк. Сядьте ближе... еще ближе, Марк.
     Я  придвинулся  к ней,  рассматривая  ее  странное и  прекрасное  лицо,
изящную бесстыдную  белизну ее тела. Я провел ладонью по ее талии и погладил
взбухший холмик  груди.  Она  медленно  поворачивала  голову  из  стороны  в
сторону, не отрывая глаз от меня.
     -- Нет, не прикасайтесь ко мне. Не сейчас, Марк.
     Она взяла мою ладонь,  отвела ее в  сторону и  снова разбросала руки по
бокам. Ее кожа сияла в свете лампы. Пока я смотрел на  нее, она подняла одну
ногу, согнула  ее  в колене, медленно скользнула голой  ступней  по  материи
дивана  и опустила ее вниз. Затем подняла и опустила другую. Я взглянул в ее
лицо. Она закрыла глаза и по-прежнему улыбалась.
     Я коснулся  ее  бедра, почти непроизвольно погладил кожу, и она открыла
веки. Эйла смотрела на меня и медленно облизывала губы.
     -- Правильно,-- прошептала она.-- Сейчас правильно, Марк.
     Я склонился над ней. И вдруг в передней хлопнула дверь.
     Лицо Эйлы не изменилось, но я скатился с дивана и вскочил на ноги.
     -- Я... лучше уйду.
     -- Не думай о нем.
     -- Что?
     -- Не думай о Питере. Для него я только модель. Останься.
     Я покачал головой.  Питер вошел в  комнату.  Он сжал в руке серебристый
тюбик и погрозил им в нашу сторону.
     -- Желто-кремовая,-- весело закричал он.
     Мне захотелось врезать ему в челюсть.
     Питер начал размазывать на холсте пятна желтого цвета. Эйла вернулась в
прежнюю позу. Через минуту или две она повернула голову и взглянула на меня.
Ее ярко-красные губы томно сложились в  улыбку. Потом она снова отвернулась.
Длинные  алые  ногти  мягко  царапали ткань.  Пальцы двигались,  и  я слышал
шуршащий звук, который они создавали.
     Питер пятнал картину. Я повернулся и ушел.

x x x

     В баре на бульваре, даже не почувствовав вкуса, я проглотил гамбургер и
кружку черного кофе. Несколько минут ум терзали мысли об Энн Вэзер, потом об
Эйле  Вайчек.  На душе  стало невыносимо. И  тогда я  отправился домой --  в
меблированные комнаты Гордона.
     Разбудив  клерка за дежурным столом, я получил ключ и поднялся на лифте
на  пятый  этаж. Войдя в комнату, я запер за собой дверь и нащупал небольшую
настольную  лампу.  Выключатель  щелкнул,  но ничего  не произошло.  Комната
оставалась темной, и я  предположил, что перегорела лампочка. Пожав плечами,
я  похлопал по  стене и  нашел настенный выключатель. Палец нажал на него, и
вновь  ничего не  случилось  -- только слабый щелчок в темноте. Я беспомощно
осмотрелся,  затем меня  озарила догадка. Я  автоматически  втянул голову  в
плечи, вспомнив свет на лестнице внизу и в коридоре за дверью. Я пригнулся и
потянулся за револьвером, но позади меня в воздухе что-то просвистело, и моя
голова взорвалась.
     Я плыл...плыл...а моя голова пульсировала и трещала, словно ее  сжимали
в  тисках.  Перед   глазами   воронкой  клубилась  паутина.   Череп  казался
необъятным, но он был сжат, ныл  от боли  и  рассыпался на  куски. Я услышал
рядом с собой какой-то шум и попытался открыть глаза.
     Ни мысли, ни проблеска света. Хотел подняться, но не смог пошевелиться.
Кто-то связывал меня, прижимая к полу. Голова дернулась,  черный мир прыгнул
на  меня, и я  почувствовал ладони на  своей руке. Ощутил прикосновение этих
ладоней к  своей коже. Они  были не на  рубашке и на пиджаке, а на  коже. Но
разве я снимал пиджак? Как  долго я лежу? Мне захотелось подняться, хотелось
разобраться, что происходит.
     Потом у меня заболела рука. То была внезапная боль, резкая, как игла --
она  впивалась в мою плоть. Прямо на  сгибе руки,  прямо в вену. Неудержимая
паника охватила меня, и  я  вспомнил  похлопывание  Брюса по  локтю...и  его
объяснения. Боль в  руке  -- там,  где Брюс говорил... О, нет!  Я, наверное,
схожу с ума. Это невозможно.
     Я по-прежнему  ничего  не  видел, но в  моих глазах вспыхивал  свет,  в
голове  пульсировало. Рука на груди прижимала меня к  полу. Другая ладонь --
на моей  руке. Чернота усилилась. Она стала глубже и шире. Словно я медленно
падал в теплую тьму, падал и плыл, падал и плыл.
     Стало  трудно  дышать.  Я  чувствовал,  что   меня  душат.  Мне  что-то
засовывали  в рот, грубо вминая  в горло  язык. Я расслабился. Голова уже не
казалась  расколотой.  Я  устал,  просто устал...  Теперь до меня  доносился
голос. Приятный плавный голос. О, как я чертовски устал.

Глава восьмая

     Когда зазвенел первый  будильник, я приподнялся  на локте и взглянул на
часы. 07.00 -- пора вставать. Я выключил  звонок,  снова лег и начал  ждать,
когда меня выбросит  из постели трезвон второго будильника. Но он в это утро
почему-то  не  прозвенел.  Я  наконец  поднял  отяжелевшее  веко и  осмотрел
комнату.  Видимо,  пьянка   закончилась  около  трех  ночи.  Я  опять  забыл
проветрить комнату, но одни часы  все же завел. Моя голова всегда  по  утрам
кажется куском цемента, но сегодня она была тупее обычного.
     Стоило зевнуть, как  в голове запульсировало. Я глупо заморгал,  провел
рукой и  нащупал пластырь  на затылке.  Вспомнились  Люцио  и  его приятель,
который  вчера у  Джея  продырявил  мне  череп. Все-таки  придется отплатить
должок, и, возможно, для этого сегодня подходящий день.
     Да  бес  с ними. Я добрался до кухни, заварил кофе  и  по пути в ванную
зевнул  еще раз. Пять  минут под  душем и, растираясь толстым  полотенцем, я
наконец  проснулся. Только  сейчас на глаза попалась маленькая красная точка
на  локтевом сгибе  левой  руки.  Немного покалывало, но это мелочь, так что
нечего волноваться. Я смазал пятнышко  йодом, прошел на кухню и  налил кофе.
Пока одевался, он остыл.
     Я заглянул в стенной шкаф и выругался.  Где, черт возьми, серый костюм,
в котором я был  вчера? На  полу валялась обувь, но полуботинок  не было.  Я
почесал голову и осмотрелся. Вроде бы все в  порядке. Одежда опрятно сложена
на кресле;  ниже,  на  полу,--  вычищенные  коричневые  туфли. Меня  удивила
одежда. Я всегда вешаю  ее в стенном шкафу, если не переберу  вдвое,  а то и
втрое.
     В голову лезли  всякие мысли. Может, я загулял  прошлой ночью?  Сначала
выпили  с  Джеем,  потом  с Энн. Какая странная эта Энн. Хотя интригует.  Но
потом я  не пил. Повидал Бордена,  Питера и Эйлу.  Вот  где лакомый кусочек.
Самая  обольстительная  улыбка,  какую  я  видел. Поймав  себя на  том,  что
подмигиваю, я сделал серьезное лицо. Не помню, пил ли я, когда пришел домой.
Дьявол, я даже не помню, чтобы  раздевался. Ох,  смотри, Логан. Должно быть,
стареешь, дружок.
     Я пожал плечами, надел коричневый брюки, чистую рубашку,  яркий галстук
и коричневые туфли. Потом вернулся на кухню и поджарил яичницу. После второй
чашки кофе,  пройдя  в спальную, я  открыл  ящик комода и  вытащил наплечную
кобуру. Посмотрев на нее секунду, я  испытал дурное предчувствие. Револьвера
не было.
     Я перерыл все ящики, но  оружие исчезло. Это мне вообще не понравилось.
Мощный "магнум-0.357"  -- не та вещь,  которую  можно где-то оставить. Чтобы
обыскать всю квартиру, мне потребовалось двадцать минут.  Я даже спустился к
машине и порылся там. Нулевой  результат. Вернувшись домой, я  растянулся на
диване в  полумраке  передней комнаты и попытался  остановить поток  мыслей,
который бушевал в моей голове.
     Может, это день такой. Бывает,  проснешься,  встанешь  с постели и  уже
знаешь, что весь день пойдет насмарку. Видимо, я все же напился. Снова заныл
затылок,  с  каждым  ударом сердца моя голова мягко  пульсировала. Возможно,
виной  всему  сотрясение  мозга? Я  вспомнил,  что  когда  вчера  выходил из
магазина Джея, все какое-то время  уплывало из  фокуса.  Правда, это длилось
несколько  секунд, а  потом мир снова стал прочным и твердым. Да, думалось с
трудом.
     Я все  еще сидел  на диване, когда в дверь  постучали. Это  был громкий
стук, и он напугал меня.  Я  взглянул  на часы --  08.02.  Черт возьми, кого
принесло  в такую пору? Я подошел  к двери и  открыл ее. Взгляд скользнул по
офицеру  в  полицейской  форме,  а потом -- по парню  в коричневом  костюме,
который стоял прямо передо мной.
     -- Привет, Марк.
     Я  присмотрелся к  штатскому. Так это же  Хилл. Детектив Джим Хилл, мой
приятель.
     --  Привет,-- ответил  я.-- Наверное, какой-то убийца скрывается рядом?
Или тебе нужен совет по технике?
     Он даже не расщедрился на улыбку.
     -- Ничего, если мы войдем, Марк?
     -- О, дьявол, конечно. Может быть, по чашке кофе?
     Они прошли внутрь. Я направился на кухню, но Хилл остановил меня:
     -- Не надо кофе, Марк. Мы к тебе по делу.
     Ему, казалось, нездоровилось.
     -- По делу?-- удивился я.-- В такой час? Ну вы даете!
     Он прикусил губу и посмотрел на меня. Я перестал смеяться.
     -- Тогда какого дьявола? Ты ведешь себя так, словно я болен сифилисом.
     -- Да? А как насчет того, чтобы прокатиться с нами, Марк?
     -- Куда?
     -- В участок.
     -- Зачем?
     -- Там и объясним.
     Я несколько секунд смотрел на него, а он смотрел на меня.
     -- Ты шутишь?
     -- Нет.
     Он больше ничего не говорил, просто сидел и ждал. Я вздохнул.
     -- Тогда подожди, пока я оденусь.
     В  спальной я вытащил из стенного шкафа  коричневый твидовый  костюм. В
дверях стоял полицейский и следил за мной. Пришлось слегка задеть его, чтобы
вернуться к Хиллу.
     На улице я направился к своей машине, но Хилл сказал:
     -- Ты поедешь с нами, Марк.
     Я  забрался  на  заднее  сидение  в  темноту  серой  машины.  А  вскоре
показалась городская управа. Мы вошли в  полицейское управление  и двинулись
мимо одинаковых дверей. Я приходил сюда много раз, но никогда у меня не было
такого эскорта. Впереди, в самом конце коридора, находился сыскной отдел. Мы
свернули налево,  к двери с  табличкой:  "Кабинет 42. Отдел по расследованию
убийств".
     Когда мы почти достигли кабинета, я спросил:
     -- Хилл, ради Христа, ты можешь расстегнуть свою губу?
     -- Да, Марк. Через минуту.
     Мы  повернули за угол  и вошли в комнату 42. Я  видел ее  сотни раз, но
теперь она выглядела иначе -- длинный исцарапанный коричневый стол у больших
окон,  другой стол  --  у  двери,  стулья с  прямыми спинками,  календарь из
покойницкой и маленький кабинетик справа.
     И  еще  Грант.  Капитан   Артур  Грант,  следователь  по  особо  тяжким
преступлениям. Он стоял, подперев  спиной стену, высокий и обманчиво тонкий,
со  стальными  мышцами  под плохо  пригнанным  пиджаком.  Его  плечи  слегка
обвисли,  и он жевал густые аккуратные  усы,  посматривая  на меня холодными
темными глазами. Упрямый, но лучший из полицейских, которых я знал, и еще --
самый лучший из всех людей.
     Он  выглядел  усталым.  На  столе  перед  ним  громоздилась  стеклянная
пепельница,  заполненная  окурками, и некоторые  из них были едва прикурены.
Наверное, он находился здесь довольно долго.
     -- Привет, Марк.
     И все. Обычно мы немного шутили, но только не в этот раз.
     -- Что случилось, Арт?
     -- Марк,-- произнес  он,--  сделай-ка вот что. Скажи,  чем ты занимался
этой ночью. Ты знаешь порядок допроса.
     Я  знал  порядок  допроса   --  это  верно  --  и   даже  обошелся  без
конституционных предостережений. По  крайней мере, дважды в неделю я являлся
сюда и отчитывался капитану.
     -- Что за дьявол, Арт? В чем меня подозревают?
     -- Дело серьезное, Марк.
     Он казался  несчастным,  и  таким я  его никогда не видел.  Он был моим
другом. Но, черт возьми, если у него есть основания подозревать  меня, пусть
сам и шевелится. Я ему тут не помощник.
     -- Ладно, Арт. Что ты хочешь знать?
     В  комнате  появился еще один в штатском  -- сержант, которого я где-то
встречал. Полицейский в форме отстал по дороге.
     --  Начинай с семи часов прошлого вечера,-- сказал Грант.--  Все детали
вплоть до этого момента.
     -- Ясно.
     Я сел  на  стул, который мне предложили. Хилл устроился напротив меня с
другого конца стола. Арт и сержант остались стоять. Я принялся рассказывать.
Сначала  о своем визите к Джею после семи вечера. Я вкратце описал то, о чем
мы говорили, потом -- встречу с Энн, Борденом, Питером и Эйлой.
     -- Когда я вернулся к себе...
     -- Что? Что ты сделал, Марк?-- подгонял меня Хилл.
     -- Ну, я вошел,  конечно,  и думаю,  сразу завалился в постель.  Должно
быть, до чертиков устал.
     -- Должно быть? Ты не знаешь?
     Небольшая судорога испуга сжала  мое горло.  Хилл уже  начал травлю, но
никто так и не объяснил  мне,  почему я  здесь. Я приблизился  к  той  точке
кипения, когда хочется знать все до конца.
     --  Одним словом, я устал  и, честно говоря,  не помню того момента.  Я
вчера получил по голове и, возможно, поэтому не помню.
     Арт резко спросил:
     -- За что? Ты не говорил об этом, Марк.
     -- Но это  и случилось раньше. Пара  парней. Они доставили Джею  Вэзеру
несколько  плохих минут, и я обещал ему прийти на помощь.  Но  мне ничего не
удалось. Их  было двое,  и  пока  я разбирался с  первым, второй пробил  мне
череп.
     -- Значит, эта заплатка оттуда?-- спросил Хилл.
     -- Да.
     Я ткнул в свой затылок.
     -- Должно быть, парень треснул меня рукояткой.
     Никто не проронил ни слова, поэтому мне оставалось только продолжать.
     -- В  любом  случае, я  лег  в постель. Будильник зазвенел в  семь, и я
встал. Только выпил кофе, как появились вы.
     Я кивнул на Хилла.
     -- И все?-- спросил он.
     -- А что тебе еще надо?
     -- Когда ты пришел домой вчера, ты не смешивал  что-нибудь с виски? Или
тут же завалился спать?
     Я попробовал усмехнуться, но это у меня не получилось.
     --  Сказать по  правде,  я  не  помню  этого.  Наверное,  удар оказался
сильнее, чем я думал. Может быть, небольшое сотрясение.
     Остальные молчали. У меня на лбу начал выступать пот.
     -- Слушайте,-- возмутился я.-- Идите вы ко всем чертям. Что происходит?
Я тут треплюсь уже минут десять.
     -- Не спеши, Марк,-- посоветовал Арт Грант.
     Хилл прикурил сигарету, угостил меня и спросил:
     -- Ты