м жаждой
уничтожения.  На  паутине возникло два очага напряженной воли,  направленные
друг против друга с непонятной жестокостью.
     Паук,  пользуясь свободой передвижения на своей паутине, наскакивает на
богомола со  всех сторон,  точно свирепый пес.  Рассчитывает,  вероятно,  на
ослабление бдительности противника.  Но богомол не дает сбить себя с толку и
зорко следит за пауком.  Движения у него резкие,  короткие,  точные,  а лапы
направлены в  сторону преследователя.  К  тому  же  этот  экземпляр богомола
большой, он сильнее паука.
     Наконец паук устал и  отступил в  свой угол.  И  тогда в  его крошечном
мозгу рождается гениальная идея.  Он  взвесил положение,  понял,  что ему не
справиться,  и решил не тратить времени зря.  И вот паук вцепился в каком-то
узловом месте в паутину и стал трясти ее что есть мочи. Нити ослабли, и паук
последним,  резким  броском вышвырнул богомола из  сети.  Богомол сорвался и
улетел  в   темноту.   Благоразумие  восторжествовало  над   разбушевавшейся
жестокостью. Паук вовремя осознал бесполезность борьбы и сумел отказаться от
добычи.
     Ужинаем мы с Богданом обычно в хижине,  дверь широко открыта,  на столе
ярко  горит  бензиновая лампа.  На  свет  слетается множество насекомых.  Не
всегда это приятно, особенно когда их слишком много попадает в тарелки.
     Однажды вечером я пригласил к нам поужинать учителя Рамасо. Я люблю его
общество, учитель охотно объясняет мне некоторые сложные отношения мальгашей
и их обряды.  Мы разговорились с ним об образности мальгашского языка. Река,
например,  называется ренирано, что означает мать воды, солнце - масаондро -
глаз дня.  Вдруг раздается звонкий, хорошо нам знакомый шум летящей тисмы. В
открытых  дверях  появляется громадный  богомол.  Он  влетает  в  комнату  и
кружится  над   нашими   головами  царственным  полетом   истинного  владыки
насекомых.
     - А знаете, как мы его окрестили? - спрашивает Рамасо. - Фамакилоха.
     - Что это значит?
     - Пожиратель голов.
     - Поразительно точная наблюдательность,  - замечаю я. - Богомолы всегда
хватают свою жертву за голову и пожирать начинают тоже с головы.
     Влетевший богомол садится под пальмовой крышей нашей хижины.  Но тут же
срывается как  ошпаренный.  Только что  его  полет был  легким,  нормальным;
теперь он с усилием добрался до противоположной стены,  потом оттолкнулся от
нее,  проделал несколько кругов все ниже и ниже и в конце концов сел на пол.
Мы бросились, чтобы положить его в банку с ядом, и тут же обнаружили причину
странного поведения:  большой косматый паук мигале судорожно вцепился ему  в
грудь.  По-видимому, паук кинулся на богомола в тот момент, когда тот уселся
под  крышей,  и  уже  не  выпускал  его,  проделав вместе  с  ним  воздушное
путешествие.
     Нас удивило,  что богомол, сильное насекомое, совершенно не защищается.
Только крылья его чуть-чуть вздрагивают, а лапы с шипами беспомощно вытянуты
далеко вперед.  Внимательней приглядевшись,  мы  поняли,  в  чем дело:  паук
схватил богомола так хитро,  что тот не в силах был двинуться.  Свои ноги он
продел под мышки передних лап богомола и  таким двойным нельсоном обезвредил
самое  грозное оружие  насекомого.  Другими ногами  он  вцепился в  туловище
богомола, а челюсти сомкнул на шее. Гениальная хватка!
     Богомол едва подает признаки жизни,  к  тому же,  вероятно,  он получил
порцию яда.  Мы решили освободить богомола и  вспугнуть паука.  Но не тут-то
было.  У  паука четыре пары ног.  На  двух парах он бодро удирает,  другими,
точно железными клещами,  держит добычу и  тащит в  свое  укрытие.  Вот  так
хватка!  Вот так объятие!  Мастерское,  единственное в своем роде, страшное,
великолепное,   грозное  объятие,  в  котором  отразился  не  только  паучий
инстинкт,  но и прихоть судьбы, неведомая и жестокая. По воле случая могучий
хищник погибает без борьбы, без надежды на победу.
     Хотя Рамасо не  естествоиспытатель,  но  он  следит за исходом борьбы с
таким же интересом, как Богдан и я.
     - Это зрелище любопытно не только для нас,  естественников,  -  говорит
Богдан, - всякий содрогнется, не правда ли?
     - Меня это особенно интересует! - заявляет учитель.
     - Почему?
     - Потому что  я  хочу знать все,  что  связано с  поражением и  смертью
хищников.
     - Вы говорите о проблемах справедливости в природе? - спрашиваю его.
     - Вот именно, именно об этом!
     - Но  в  данном  случае где  вы  заметили справедливость?  -  возражает
Богдан.  -  Один хищник схватил за горло другого.  Вот и  все!  Обыкновенная
деталь в биологическом процессе,  их в природе тысячи,  на каждом шагу. Один
пожирает другого, чтобы сохранить свой род.
     - Да,  -  говорит  Рамасо,  -  но  в  природе  все  кажется  простым  и
обыкновенным, а в человеческом обществе все выглядит иначе.
     - Не понимаю.
     - Вы  говорите:   хищник  пожирает  хищника.  В  историческом  процессе
развития общества это называется,  -  Рамасо понижает голос, будто говорит о
чем-то запретном, - называется "период империализма".
     В  глухой  долине,  укрывшейся  в  мадагаскарских лесах,  такое  смелое
суждение  о   мировых  проблемах  в   устах   деревенского  учителя  племени
бецимизараков обрушивается на  нас так же неожиданно,  как если бы в  хижину
влетел богомол величиной с летучую мышь.
     В  природе  долины  Амбинанитело скрещиваются водовороты  жестокости  и
хищничества. Они захватывают все. Однако люди долины не поддались им: они не
жестоки.  Что с  того,  если когда-то,  в прошлом веке,  они дрались за гору
Амбихимицинго  и   проливали  кровь?   После  взрыва  ненависти  они  быстро
успокоились, снова погрузились в идиллический покой, уподобились растениям.
     Они выращивают рис,  злак,  который никогда не подводит; едят рис, пишу
мягкую,   и  сами  отличаются  мягкостью.  Они  благоразумно  отказались  от
стремления к  злу:  злобой  и  мстительностью они  наградили своих  духов  и
демонов  и  волну  жестокости направили  в  их  сторону.  Поведение туземцев
подсказано здоровым инстинктом первобытных людей.
     А белый человек?  С ним не так-то просто.  Он не выращивает рис,  он не
обладает кротостью растений, он лишен благоразумия первобытных людей.


        "ЧЕТЫРЕ ЧАСА ПОПОЛУДНИ"

     В долине это час разрядки и отдыха.  Солнце покидает зенит и клонится к
западу. Мучительная жара спадает. Мягкое дыхание все более и более бодрящего
воздуха проносится вокруг хижины,  и  человек с облегчением начинает дышать.
Окраска  предметов,   померкнувших  при  блеске  полуденного  солнца,  снова
приобретает яркость. Среди листвы весело расшумелись проснувшиеся птицы.
     Почти  ежедневно в  это  приятное время я  приглашаю нескольких соседей
посидеть и поболтать.  Угощаю их крепким сладким чаем и сухарями, к великому
огорчению повара  Марово,  возмущенного моим  расточительством.  Замкнутость
гостей  преодолеваю стаканчиком рома.  С  приходом учителя  Рамасо,  который
хорошо  переводит  с  французского  на  мальгашский  и  наоборот,   разговор
оживляется.
     Больше всего меня интересуют мальгашские нравы. Гости охотно и подробно
рассуждают на  эту тему,  но  не  часто могут объяснить то или иное явление.
Основное в  их  религии не  вера в  наивысшее существо -  бога-создателя,  о
котором они имеют весьма смутное представление,  а  культ предков,  развитый
здесь не меньше,  чем у китайцев.  Умершие становятся духами лоло; некоторые
духи  воплощаются в  живых зверей,  другие в  ночных бабочек,  но  все  они,
невидимые,  находятся вблизи  людей  и  следят за  их  поведением.  Вся  без
исключения общественная жизнь  мальгашей подчинена духам.  Они  якобы издают
тысячи правил и фади,  то есть запретов,  которые руководят каждым поступком
человека,  в особенности его поведением. Правила и фади окружают мальгаша со
всех сторон,  от  рождения до  самой смерти,  и  горе тому,  кто  вольно или
невольно воспротивится им:  духи  предков  отомстят провинившемуся,  на  его
голову падут все несчастья.  Только искреннее раскаяние,  только настойчивая
мольба -  фадитра могут смягчить гнев духов. Фади для жителей Мадагаскара то
же, что табу для полинезийцев.
     - А фади для всех мальгашей одинаково?
     - Нет,  -  каждое  племя  имеет  собственное фади,  распространяемое на
членов этой общины.  Но  роды,  семьи и  даже отдельные люди имеют еще  свои
собственные  фади,   отличные  от  других.  Рисовое  поле  у  подножия  горы
Амбихимицинго - фади только для рода заникавуку.
     - А кто устанавливает фади? Как они возникают? Где их источник?
     Вопрос щекотливый,  и  большинство моих гостей считает,  что фади ввели
духи предков.
     В истории рисового поля,  о котором рассказывалось выше, вопрос ясен, -
всем известно, как возникло фади. Но другие?
     - Источники?..  -  говорит кто-то  из  стариков.  -  Источники,  откуда
черпается мудрость племени,  трудно обнаружить, они ушли в глубину прошлого.
Ты видишь, вазаха, большую реку Антанамбалану? Течет огромная масса воды, но
ведь образовалась она в горах из тысячи мелких,  неизвестных источников. Нет
человека, который сосчитал бы их и изведал. Как не изведана эта река, так не
изведано наше фади...
     В   разговор  вступает  учитель  Рамасо  и   рассказывает  о   значении
фокон'олоны.  Фокон'олона -  административный совет  деревни.  Все  взрослое
население деревни выбирает старшину,  который занимается всеми общественными
делами  и  благосостоянием односельчан.  В  старину фокон'олона была  важной
общественной  организацией  у  мальгашей.   Французы,  завоевав  Мадагаскар,
отменили ее. Но сейчас французские власти снова восстановили фокон'олону как
самое низшее и основное звено колониальной администрации. В древние времена,
когда фокон'олона в  первую очередь защищала интересы всей  деревни и  имела
громадный  опыт  в  бытовых  делах,  она,  несомненно,  создавала правила  и
запреты,  которые со  временем приобретали божественные свойства и  важность
теперешних фади.
     Конечно,  в Амбинанитело тоже есть фокон'олона. Возглавляет ее староста
- мпиадиды, что буквально значит "стерегущий подчинение законам".
     - А кто ваш мпиадиды? - спрашиваю.
     - Безаза, - отвечает Рамасо.
     - Жаль, что он ко мне не заходит. Нужно будет его пригласить.
     - Безаза, - шепчет мне на ухо Джинаривело, - теперь глава рода цияндру.
     - А, тогда другое дело...
     Гостям надоело слушать о мальгашских делах,  и,  когда учитель закончил
рассказ а значении фо-кон'олоны,  они попросили меня рассказать о Европе. Их
постоянное удивление вызывает магический белый пух - снег.
     Жители Амбинанитело никогда не видели и не увидят снега.  Здесь круглый
год стоит тропическая жара,  достигающая тридцати градусов в тени,  и только
иногда,  в  более холодные ночи,  она  спадает до  двадцати пяти.  Рассказ о
зимнем пейзаже в Польше вызывает у моих гостей трепет восторга и ужаса.  Они
не могут представить поля,  покрытые слоем снега, обнаженные деревья, кусты,
сгибающиеся под снежным покровом.
     Так же  им непонятно,  что такое лед.  Ведь это невероятно,  чтобы река
превратилась в твердую глыбу,  по которой можно ходить,  как по земле, и что
при этом ужасно холодно.
     - Вы подумайте!  - воскликнул один из гостей. - На реке Антанамбалана -
лед,  и мы можем переходить по ней на другую сторону,  в Рантаватобе, как по
суше.
     Да это же сказка! Вымысел! Неплохая шутка!..
     Все хохочут,  но склонны признать,  что в  далекой Европе действительно
свирепствует такой удивительный климат.
     А  учителя Рамасо больше всего  интересуют политические и  общественные
взаимоотношения в Европе.  Какие государства сейчас в дружбе или ссоре,  как
живут рабочие,  действительно ли  сейчас столько безработных,  как  об  этом
доходят слухи?  Но и он, видевший только город Тананариве с населением в сто
тысяч человек,  не может понять,  что есть многомиллионные города и люди там
не умирают с голоду, даже если происходит заминка в доставке продовольствия.
     - Многие там голодают, но только по другой причине.
     Рамасо внимательно посмотрел на меня и, подумав, спросил:
     - А вы были в Советском Союзе?
     - Нет.
     Один из гостей,  Манахицара,  относится ко мне дружески.  У него густая
шевелюра и поэтическая душа.  Если Джинаривело поклонник леса, то Манахицара
весь во власти легенд о лесах и лесных обитателях.  Он знает их столько, что
мог  бы  выкладывать целыми  днями.  Сейчас он  пытается рассказать сказку о
смерти крокодила,  но другие мешают ему, они предпочитают узнать о Европе. В
водах Мадагаскара водится такое множество крокодилов, что они стали истинным
бедствием для населения.  Многочисленные рассказы о  них поучительны и  дают
представление об  интеллекте местного жителя.  Я  заступаюсь за Манахицару и
прошу начать рассказ. Дважды просить его не приходится.
     Один крокодил был королем реки,  а  все другие звери в  воде и  на суше
должны были платить ему дань.  Никогда не  было известно,  кто из  подданных
достоин очередной чести  быть  сожранным своим  владыкой,  чья  жизнь  будет
принесена в  жертву королю.  Но однажды крокодил испустил дух.  Повсюду,  на
реке и  на  земле,  слышались вопли,  как  это всегда бывает,  когда умирает
король.  Все живое сбежалось,  чтобы поплакать над мертвым телом и  устроить
достойные королевского величества похороны.  И  только жаба не  явилась.  Не
захотела плакать.  Звери,  возмущенные таким  неуважением к  праху,  послали
делегацию с  требованием немедленно прибыть к месту,  где находятся останки.
"Пожалуй,  я  приду,  -  ответила жаба,  -  но только на похороны".  В  день
погребения собралась громадная толпа.  Все звери подходили к покойнику, били
челом   и   провозглашали  славу  крокодилу.   Настала  очередь  жабы.   Она
приблизилась и смело крикнула:  "О, какую огромную тушу мы выкормили, э-э-э!
О,  какой  мощный хвост нас  хлестал!  О,  какие длинные зубы  пожирали нас,
э-э-э!  Теперь уже ничего нам не сделает мерзкий обжора! Теперь нам ничто не
страшно!" Услыхав такие дерзкие слова,  звери задрожали от страха и что есть
силы бросились удирать.  Все  ждали,  что  дух крокодила вот-вот лишит жизни
богохульную жабу,  но ничего не случилось.  Это она,  независимая душа, была
настоящей королевой реки. Могущество умершего крокодила было создано страхом
других животных.
     Рассказ  Манахицары всем  понравился,  он  задел  близкие  их  чувствам
струны.  С незапамятных времен Мадагаскар был ареной многочисленных набегов.
Иноземные  завоеватели  порабощали  туземцев.  Господство  захватчиков  было
деспотичным и славилось кровавыми расправами. Сюда наезжали арабы, йеменские
евреи,  персы,  индусы,  позже португальцы,  голландцы, англичане, французы,
пираты  многих  европейских  наций  и  даже  американские пираты.  Последние
врывались с  запада  и  занимались главным образом омерзительным промыслом -
охотой на рабов. В конце концов прочное место на Мадагаскаре заняли французы
и  навязали Мадагаскару свою колониальную систему.  Но  до того,  как остров
стал  колонией,   основное  племя  ховов  создало  в  XIX  веке  королевство
Мадагаскар,  в  котором господствующая верхушка властвовала над  собственным
народом  и  другими  побежденными племенами с  не  меньшей жестокостью,  чем
иноземные захватчики.
     Поэтому  легенда Манахицары о  тиране-крокодиле нашла  живой  отклик  в
душах моих гостей,  а  речь дерзкой жабы доставила им истинное удовольствие.
Сказка полна мудрой аналогии с их настоящей жизнью.
     - Смелая  жаба!  -  воскликнул учитель Рамасо.  -  Правильно поступила,
разоблачив хищного крокодила.  Но сказка не должна на этом кончаться.  В ней
не хватает главного.
     - Чего? - полюбопытствовал мальгаш.
     - В  реке появится новый крокодил и станет пожирать зверей так же,  как
его предшественник.
     - Ну, тут уж ничего не поделаешь, - говорит Манахицара.
     - Крокодил крокодилом и останется, - бросает другой мальгаш.
     - Неправда! Вы слышали, что могущество крокодила длилось ровно столько,
сколько страх  заставлял других животных быть  беспомощными.  Рассказ должен
иметь продолжение:  крокодил пожирал одну за другой свои жертвы,  потому что
звери шли в  одиночку,  не  помогали друг другу.  Жаба должна научить,  что,
только  объединившись,  они  будут  непобедимы.  Жаба  должна объединить все
живое,  и  когда  появится новый крокодил,  его  встретит боевое содружество
прежних жертв. Такое должно быть продолжение сказки о короле-крокодиле.
     Наступило выразительное молчание.
     - В том, что сказал Рамасо, есть правда, - промолвил Джинаривело.


        "ГРОЗНОЕ ФАДИ"

     На  следующий день  после  этого  разговора я  навестил учителя  в  его
хижине,  которая стояла в  центре деревни против обширного школьного здания.
Рамасо я не застал,  но его вади,  жена,  приветливо пригласила меня зайти и
подождать мужа:  его позвали к внезапно заболевшей женщине,  но он, наверно,
скоро вернется.  Я вошел и сел на стул,  стоявший у стены. Тем временем вади
куда-то вышла.  В хижине две комнатки,  стены которых,  так же как и в нашей
хижине,  сооружены из густо сплетенных волокон растения фалафа.  Среди более
чем скромной обстановки выделялись стол,  покрытый бумагой, и над ним полка.
Полка для  этих  мест  несколько необычная.  Это  скорее шкафчик с  дверцей,
запирающейся на ключ. Дверца сейчас приоткрыта, и видны книги.
     Меня  одолело любопытство.  Я  подошел и  взял первую попавшуюся книгу.
"Тартарен из  Тараскона",  -  прочел я  французское название на обложке и  с
нежностью взглянул на старую знакомую,  забредшую в  столь отдаленные места.
Книга  тонковата.  Вероятно,  популярное  сокращенное издание.  Перелистываю
страницы,  сразу видно, что текст изменен и как будто переделан. Но что это?
Читаю подчеркнутую,  вероятно,  самим Рамасо фразу:  "В той же мере, в какой
будет уничтожена эксплуатация одного индивидуума другим,  уничтожена будет и
эксплуатация одной нации другой.
     Вместе с антагонизмом классов внутри наций падут и враждебные отношения
наций между собой".
     Это "Тартарен из Тараскона"?  Странный Тартарен!  Листаю дальше,  снова
подчеркнутое карандашом место.  "Так же как деревню она сделала зависимой от
города,  так варварские и  полуварварские страны она поставила в зависимость
от стран цивилизованных, крестьянские народы - от буржуазных народов, Восток
- от Запада".
     В  высшей степени заинтригованный,  заглядываю в  начало книги и  здесь
нахожу отгадку:  за  обманчивой обложкой "Тартарена из Тараскона" скрывается
титульный лист  подлинной брошюры:  К.Маркс и  Ф.Энгельс,  "Коммунистический
манифест".
     Так  вот оно что!  Значит,  бурное историческое течение добралось и  до
этого затерявшегося мадагаскарского селения,  пребывавшего,  как мне до  сих
пор ошибочно казалось,  в вековом безнадежном омертвении среди рисовых полей
и  безлюдных гор.  Житель колонии,  читающий "Коммунистический манифест",  и
читающий,  как это видно из  подчеркнутых мест,  с  увлечением,  -  личность
по-настоящему опасная для  колонизаторов.  Теперь мне стало понятно,  почему
Рамасо с  такой  неприязнью отнесся к  нашему появлению в  Амбинанитело.  Он
опасался белых людей, связанных в его представлении с колониальным режимом.
     Я  положил книгу  на  место  и  задумался:  хорошо  ли  быть  чрезмерно
любопытным и вторгаться в чужую тайну?  Но искушение было слишком велико.  Я
заглянул в  другую книгу с обернутой в бумагу обложкой.  На многих страницах
пометки,  сделанные красным карандашом. Книга озаглавлена: "О праве наций на
самоопределение". Автор - Ленин.
     Беру с  полки следующий том.  И  здесь читателем сделано много пометок.
Одной  фразе  Рамасо,  по-видимому,  придавал  особое  значение -  она  была
несколько раз жирно подчеркнута в конце одной страницы и в начале другой.
     "Великое  мировое  значение  Октябрьского  переворота  в  том,