Я почему-то не стал задерживаться в этом  городе  и  сразу  свернул  на
шоссе   71, к Уодене. Скоро совсем стемнело,  а  я  все  еще  ехал  и  ехал,
стараясь поскорее добраться до горда Детройт-Лейкса. Передо мной  неотступно
стояло лицо - худое, сморщенное, как яблоко,  слишком  долго  пролежавшее  в
бочке,  и  на  этом  лице  была  печать   одиночества,   мучительной   тоски
одиночества.
     Я был с ним не так уж близок, а  в  те  дни,  когда  он  шумел  и  слыл
"красным", и вовсе его не знал. В последние  годы  жизни  он  несколько  раз
звонил мне, приезжая в Нью-Йорк, и мы с  ним  завтракали  в  "Алгонкине".  Я
называл его мистер Льюис и мысленно до сих пор так называю. Пить он  уже  не
мог и от  еды  тоже  не  получал  удовольствия,  но  глаза  его  то  и  дело
поблескивали сталью.
     Я прочел "Главную улицу" еще в школе  и  до  сих  пор  помню,  с  какой
яростью накинулись на эту книгу в его родных местах.
     Навещал ли он их впоследствии?
     Да, изредка, проездом. Хорош только тот писатель, которого нет в живых.
Тогда он никого больше не всполошит, никого больше не разобидит. В последнюю
нашу встречу мне показалось, будто  он  совсем  ссохся.  Он  говорил  тогда:
"Что-то холодно. Все время знобит. Я уезжаю в Италию".
     И уехал, и умер там, и не знаю, правда это или  нет,  но  говорят,  что
умирал он в полном  одиночестве.  А  теперь  он  пригодился  своему  родному
городу. Привлекает туда туристов. Теперь он хороший писатель.
     Если бы в Росинанте хватило места, я  погрузил  бы  в  него  все  сорок
восемь  "Путеводителей  по  штатам  Северной  Америки"  издания  WPA  . У меня их полный комплект, а ведь некоторые тома
- библиографическая редкость. Если не ошибаюсь. Северная  Дакота  напечатала
только восемьсот экземпляров, а Южная -  около  пятисот.  Эти  сорок  восемь
томов  представляют  собой   наиболее   полный   обзор   Северо-Американских
Соединенных Штатов, выпущенный под одной маркой, и с  ним  пока  что  нельзя
сравнить никакое другое справочное издание. Его составителями в годы кризиса
были лучшие писатели Америки, которые находились в кризисном положении  даже
более тяжком, чем какая-либо другая общественная прослойка - если только это
возможно, - но в то же время сохраняли неугасимую в  человеке  инстинктивную
потребность утолять голод. При поддержке WPA рабочие опирались в те годы  на
свои лопаты, писатели - на свои перья. Но эти путеводители  вызывали  ярость
тех, кто стоял в оппозиции к мистеру Рузвельту. В результате некоторые штаты
выпустили всего по нескольку экземпляров, а потом матрицы уничтожили, о  чем
можно   только   пожалеть,   так   как    эти    справочники    -    кладезь
систематизированных, документально обоснованных, изложенных  хорошим  языком
сведений по геологии, истории и экономике нашей страны.  Возьмем,  например,
меня: будь при мне эти путеводители, я бы нашел в них  город  Детройт-Лейке,
штат Миннесота, и узнал бы, почему ему дали такое название и кто и когда его
так  окрестил.  Поздно  вечером  я  остановился  на   ночь   неподалеку   от
Детройт-Лейкса, то же самое сделал и Чарли, ко я  знею  об  этом  городе  не
больше того, что известно ему.
     На следующий день одно мое  желание,  которое  я  лелеял  давным-давно,
расцвело пышным цветом и принесло плоды.
     Иной раз диву даешься -почему это место или город, где  мы  никогда  не
были, может возыметь такую власть над вашим воображением,  что  одно  только
название его звоном отдается у вас в ушах. Есть такой город и  у  меня.  Это
Фарго в Северной Дакоте. Может быть, впервые он привлек к себе мое  внимание
в связи с оружием системы  "Уэлс-Фарго",  но  я  интересуюсь  им  не  только
потому. Возьмите карту Соединенных  Штатов,  согните  ее  пополам,  соединив
правый край листа с левым, проведите ногтем по сгибу  и  в  самой  серединке
этой карты вы найдете город Фарго. Если карта дана на разворот, Фарго иногда
застревает в глубине  брошюровочной  складки.  Может  быть,  это  не  совсем
научный метод определения центра нашей страны между ее восточной и  западной
границами, но ничего, сойдет и так. И  еще  Фарго  в  моем  представлении  -
родной брат мифических краев  нашей  планеты:  он  сродни  тем  баснословным
далям, о которых повествуют Геродот, Марко  Поло  и  Мандевиль  <Вымышленный
анонимным  французским  автором   XIV   века   персонаж   популярной   книги
"Путешествие   сэра    Джона    Мандевиля",    совершивший    двадцатилетнее
фантастическое путешествие по Центральной  Азии,  Китаю,  Индии  и  Ближнему
Востоку.>. Я с детства помню: если ударил холод, то самым холодным местом  в
Америке  оказывался  Фарго.  Если  на  повестке  дня  стояла  жара,   газеты
утверждали, что более сильного зноя, чем в Фарго, нет на всем континенте;  а
не зноя, так сильных дождей, или засухи,  или  снежных  заносов.  Во  всяком
случае, такое у меня cosдалось впечатление  об  этом  городе.  Но  не  менее
десятка городов, а может быть, и несколько десятков наверняка  ополчатся  на
меня и, вооружившись фактами и цифрами, будут доказывать, что погода у них в
любое время года несравненно хуже, чем в Фарго.  Заблаговременно  прихожу  к
ним с повинной. Чтобы умерить их негодование, должен признаться в следующем:
когда мой Росинант въехал в Мурхед, штат  Миннесота,  прогромыхал  по  мосту
через Ред-Ривер и добрался до Фарго на противоположном берегу,  был  золотой
осенний денек, улицы Фарго были так же забиты  машинами  и  людьми,  так  же
залеплены неоновой рекламой и так же деловито бурлили, как и в любом  другом
растущем городке с населением в сорок шесть тысяч человек.  Тамошний  пейзаж
ничем не отличался от левобережья Миннесоты. Как и повсюду, я  проехал  этот
городок, мало что  замечая  вокруг,  кроме  грузовика,  идущего  впереди,  и
"крайслера" в зеркале  заднего  вида.  Тяжело,  когда  созданный  тобой  миф
рушится у тебя на глазах. Неужели такая же судьба постигла бы и Самарканд, и
Катай, и Чипангу <Катай, Чипангу - средневековые названия Китая  и  Японии.>
при ближайшем знакомстве с ними? Как только окраина Фарго - опоясывающий его
круг покореженного металла и битого стекла - осталась позади и  мы  проехали
Мэплтон, я нашел хорошее местечко для отдыха на берегу Мэпл-Ривер,  недалеко
от Алисы. Какое прелестное название для городка - Алиса! В 1950 году  в  нем
насчитывалось 162 жителя, а по данным последней  переписи  -  124.  На  этом
разговор о бурном росте населения в  городе  Алисе  можно  закончить.  Вдоль
берега Мэпл-Ривер низко нависали над водой деревья -  кажется,  сикоморы,  и
там я принялся зализывать раны, нанесенные мне в области мифотворчества.  И,
к радости своей, обнаружил, что встреча  с  Фарго  нисколько  не  поколебала
моего представления о нем. Он остался для меня таким же, каким был прежде, -
погребенным в снегах, спаленным жарой, засыпанным пылью. Счастлив  доложить,
что в поединке между действительностью и фантазией сила не всегда на стороне
действительности.
     Хотя было только около десяти часов утра, я приготовил  себе  роскошный
обед, но из чего он состоял, сейчас уже не помню. А Чарли,  еще  сохранявший
остатки красоты, которую навели на него в  Чикаго,  залез  в  реку  и  опять
превратился в замарашку.
     После уюта и  человеческого  тепла  в  Чикаго  к  одиночеству  пришлось
привыкать  заново.  На  это  требуется  время.  Но  на  берегу   Мэпл-Ривер,
неподалеку от Алисы, этот дар снова осенил  меня.  Чарли  отпустил  мне  мои
грехи, проявив при этом такое высокомерие, что тошно было смотреть, а теперь
у него тоже нашлись кое-какие дела. Место для стоянки было выбрано удачно  -
у причальных мостков. Я вынес из Росинанта мусорное ведро (оно же стиральная
машина) и выполоскал в реке белье, два дня проболтавшееся в мыльной воде.  А
когда поднялся легкий ветерок,  разостлал  простыни  на  низких  кустах  для
просушки. Что это были за кусты  -  не  знаю,  но  листья  их  сильно  пахли
сандалом, а, по-моему, нет на свете ничего лучше надушенных простынь. Я взял
лист желтой бумаги и занес туда свои мысли о сущности и природе одиночества.
По естественному ходу событий таким заметкам следовало  бы  затеряться,  как
они у меня всегда теряются, но эти обнаружились долгое время спустя.  В  них
была завернута бутылка томатного соуса - завернута и обмотана  для  верности
резинкой. Запись первая: "Взаимосвязь между Временем  и  Одиночеством".  Это
течение мысли  я  помню.  Если  рядом  с  тобой  человек,  ты  закреплен  за
определенным временем, и это время  -  настоящее,  но  когда  к  одиночеству
притерпишься, то прошлое, настоящее и будущее текут рядом. Воспоминания, то,
что происходит сейчас, предвидение будущих событий - все это охватывает тебя
сразу.
     Вторая запись так и останется нерасшифрованной  под  засохшим  ручейком
томатного соуса,  но  в  третьей  заложена  сила  электрического  тока.  Там
написано: "Возврат к доминанте "Удовольствие  -  Боль",  но  это  наблюдение
относится к другим временам.
     Много лет назад мне пришлось испытать, что значит жить  в  одиночестве.
Два года, по восемь месяцев в году, я проводил один в горах Сьерра-Невада на
озере Тахо. Я сторожил там  одну  летнюю  Дачу,  когда  к  ней  нельзя  было
пробраться из-за снежных заносов. Вот в ту пору  у  меня  и  накопились  эти
наблюдения. Я обнаружил, что круг моих реакций начинает постепенно сужаться.
Я люблю насвистывать. Свист прекратился. Прекратились разговоры с  собаками.
Я  чувствовал,  как  притупляется  у  меня  острота  восприятия,  все  стало
ограничивать доминанта "Удовольствие - Боль". И тогда в  голову  мне  пришла
мысль, что тончайшие  оттенки  чувств,  быстрота  реакций  -  это  результат
человеческого общения, а без общения  они  имеют  тенденцию  к  постепенному
угасанию. Когда человеку нечего сказать, у него  и  слов  нет.  А  если  это
повернуть? Когда у человека нет никого, кому он мог бы  что-то  сказать,  то
слова ему не надобны. Время от  времени  в  печати  появляются  сообщения  о
детях, взращенных животными - волками и  другим  зверьем.  В  таких  случаях
ребенок, как пишут, ходит на четвереньках, издает звуки, которые он  перенял
от  своих  приемных  родителей,  и,  может  быть,  даже  думает   по-волчьи.
Самобытность  вырабатывается  в  нас  только  путем   подражания.   Возьмем,
Например, Чарли. Всю свою жизнь, и во Франции и  в  Америке,  он  общался  с
существами   образованными,   начитанными,    обходительными    и    разумно
действующими. И в Чарли так же мало собачьего, как и кошачьего. Восприятие у
него обостренное, тонкое, и он умеет читать в мыслях. Не берусь  утверждать,
будто Чарли читает мысли других собак, но за свои ручаюсь. Не успеет у  меня
возникнуть какой-нибудь план, как Чарли уже в курсе дела и, кроме того,  ему
сразу становится известна степень его причастности  к  моему  плану.  Тут  и
сомнений быть не может. Я слишком хорошо  знаю  этот  взгляд,  осуждающий  и
полный отчаяния, когда у  меня  только  промелькнет  мысль,  что  ему  лучше
остаться дома. Вот и все о трех рукописных строчках на запачканном листке, в
который была завернута бутылка томатного соуса.
     Чарли отправился вниз по речке, нашел пакеты с мусором и  начал  весьма
дотошно обследовать их. Перевернул  носом  пустую  консервную  банку  из-под
фасоли, понюхал, но остался недоволен ею. Потом  взял  один  пакет  в  зубы,
осторожно тряхнул его, и оттуда  посыпались  новые  сокровища  -  среди  них
скомканный лист плотной белой бумаги.
     Я  развернул  этот  комок  и  разгладил  тянувшиеся  по  нему  сердитые
морщинки. Это была судебная повестка на имя  Джека  такого-то,  уведомлявшая
его, что, если он не уплатит просроченных алиментов, ему предъявят обвинение
в неуважении к суду и привлекут за это  к  ответственности.  Суд  заседал  в
одном из восточных штатов, а здесь была Северная Дакота. Бедняга алиментщик,
обретающийся в нетях. Зря только он оставляет после себя такие  улики,  ведь
его,  должно  быть,  разыскивают.  Я  щелкнул  зажигалкой   и   спалил   это
вещественное доказательство, отдавая себе полный отчет в том, что становлюсь
соучастником по делу о неуважении к суду. Боже правый! Каких  только  следов
мы не оставляем после себя! Допустим,  нашел  бы  кто-нибудь  ту  бутылку  с
томатным соусом и попытался бы  составить  представление  обо  мне  по  моим
записям! Я помог Чарли разобраться  в  мусоре,  но  ничего  письменного  там
больше не оказалось, одни только банки  из-под  консервированных  продуктов.
Кулинарными талантами этот человек, видимо, не  отличался,  сидел  на  одних
консервах. Но, может, его бывшая жена тоже была из таких?
     Время только-только перевалило за полдень, а я уже успел отдохнуть, мне
было очень хорошо здесь, и о том, чтобы  трогаться  дальше,  не  хотелось  и
думать.
     - Ну как, Чарли, заночуем?
     Он внимательно посмотрел на меня и помахал хвостиком,  точно  профессор
карандашом, - раз налево, раз направо и стоп посередке.  Я  сел  на  берегу,
снял сапоги, носки и опустил ноги в воду, такую холодную, что она жгла,  как
огнем, покуда холод не проник глубже и ступни у меня не  онемели.  Моя  мать
считала, будто ледяные ножные ванны гонят кровь к голове и это  способствует
работе мозга.
     - Подошло время для подведения итогов, старик, - проговорил я вслух, -а
сие значит, что меня разморило от лени. Я пустился в это путешествие с  тем,
чтобы выяснить, какая она стала, наша  Америка.  Ну  и  как  же,  выясняется
что-нибудь? Может быть, и выясняется, но что именно?  Могу  ли  я  вернуться
домой с целым мешком всяких умозаключений, с  охапкой  разгаданных  ребусов?
Вряд ли. Хотя почему бы и нет? Когда я поеду в  Европу  и  меня  станут  там
расспрашивать про Америку, что я им скажу? Не знаю. Ну а ты, друг  мой,  что
тебе дал твой метод исследования с помощью органа обоняния? - Хвост вправо и
влево. По крайней мере не  оставил  вопрос  открытым.  -  Как  ты  считаешь:
Америка пахнет повсюду одинаково или в разных местах и запахи разные?
     Чарли начал крутиться сначала  в  одну  сторону,  потом  сделал  восемь
поворотов в другую и, наконец, улегся головой  ко  мне,  так,  чтобы  я  мог
дотянуться до него, а носом уткнувшись в лапы. Процедура укладывания  -  дли
Чарли нелегкое дело. В щенячьем возрасте он попал под машину - в  результате
перелом бедра. Нога у него долго была в гипсе. И теперь, в зрелые  годы,  он
мается, когда устанет. Побегает подольше - и начинает  припадать  на  правую
заднюю. И глядя,  как  он  вытанцовывает,  прежде  чем  улечься,  мы  иногда
называем его "чарльстон", что, конечно, не делает  нам  чести.  Если  верить
материнскому рецепту, то голова у меня  действительно  работала  хорошо.  Но
ведь моя мать еще говорила: "Ноги холодные - сердце  горячее".  А  это  иной
коленкор.
     Я выбрал место для стоянки подальше от шоссе и от снующих машин,  решив
как следует отдохнуть и отчитаться перед самим собой. Моя поездка для меня -
дело нешуточное. Я поборол в себе лень и пустился в дальнюю дорогу  не  ради
нескольких забавных анекдотов. Мне надо было узнать, какая она  стала,  наша
Америка. Но прибавляется ли у меня знаний о ней? Трудно  сказать.  Я  поймал
себя на том, что  говорю  вслух,  обращаясь  к  Чарли.  В  теории  он  такие
разговоры одобряет, а как доходит до дела, начинает клевать носом.
     - Ну хоть для смеху давай  попробуем  произвести  некоторые  обобщения.
Правда, мои сыновья именуют такое занятие  мурой.  Распределим  материал  по
разделам и рубрикам. Возьмем еду, какую нам приходится есть  в  пути.  Более
чем  вероятно,  что  в  городах,  которые  мы   проезжали   без   остановок,
подхваченные  общим  потоком  транспорта,  имеются  хорошие,   первоклассные
рестораны с такими изысканными меню- пальчики оближешь.  Но  в  придорожны:;
закусочных и барах блюда были чисто приготовленные, безвкусные, бесцветные и
повсюду одни и те же. Создавалось впечатление, будто людям  все  равно,  что
есть, лишь бы не было ничего неожиданного. Это относится  к  любой  трапезе,
кроме  завтраков,  которые  отменно  хороши  повсеместно,  если  вы   твердо
придерживаетесь одного  меню:  яичница  с  беконом  и  жареная  картошка.  В
придорожных ресторанах меня ни разу не накормили  ни  по-настоящему  хорошим
обедом, ни по-настоящему плохим завтраком. Бекон и колбасы там были вкусные,
в фабричной упаковке, яйца  свежие,  вернее,  сохранившие  свою  свежесть  с
помощью холодильников, а холодильные установки получили у нас самое  широкое
распространение.
     Я берусь даже утверждать, что придорожная Америка - это рай,  поскольку
дело касается завтраков. Впрочем, с одной оговоркой.  Время  от  времени  на
автострадах мне попадались таблички, на  которых  было  написано:  "Домашняя
Колбаса", или "Бэкон и Ветчина Домашнего Копчения" или "Яйца из-под курицы",
и  тогда  я  останавливался  и  запасался   этими   продуктами.   А   потом,
сообственноручно  приготовив  себе  завтрак  и  вскипятив  кофе,   я   сразу
чувствовал разницу. Только что снесенное яйцо не имеет ничего общего с  тем,
что вынули из холодильника  -  белесым,  от  инкубаторной  курицы.  Домашняя
колбаса бывала пахучая, сочная, со  специями,  а  кофе  собственной  заварки
цвета темного вина веселил мне душу. Итак, имею  ли  я  право  сказать,  что
представшая передо мной Америка возносит на первое место санитарию,  жертвуя
вкусовыми  качествами  пищи?  И  поскольку   все   рецепторы   человеческого
организма, включая и вкусовые, могут  не  только  совершенствоваться,  но  и
подвергаться травмам, не притупляются ли наши пищевые рефлексы и  не  потому
ли все духовитое, терпкое и непривычное вызывает у нас подозрение, неприязнь
и начисто отвергается?
     - Теперь, Чарли, давай приглядимся к  тому,  что  происходит  в  других
областях. Возьмем книги,  журналы  и  газеты,  которые  были  выставлены  на
продажу там, где мы с тобой останавливались. Основной вид печатной продукции
- это сборники комиксов. Местные  газеты.  Я  покупал  и  читал  их.  Полные
стеллажи дешевых книжек. Среди них, правда, попадались названия почтенных  и
великих  творений,  но  основная  масса  чтива  на   все   лады   перепевает
человекоубийства, садизм и секс. Газеты крупных центров отбрасывали от  себя
длинную тень - "Нью-Йорк таймса" хватало до Великих  озер,  "Чикаго  трибюн"
забирался даже в Северную Дакоту. Но тут,  Чарли,  предупреждаю  тебя:  будь
осторожен  и  не  очень-то  увлекайся  обобщениями.  Если  у  нашего  народа
настолько атрофированы  вкусовые  луковицы,  что  он  не  только  мирится  с
безвкусной пищей, но и предпочитает ее всякой  другой,  то  что  сказать  об
эмоциональной стороне его жизни?  Или  эмоциональная  кормежка  кажется  ему
пресной и он приперчивает ее садизмом и сексом, черпая  и  то  и  другое  из
дешевых книжонок? Неужели же у нас  нет  других  приправ,  кроме  горчицы  и
кетчупа? Местные передачи мы слушали всюду, куда только ни попадали. И  если
не считать репортажа о футбольных матчах, то пища для души была  повсеместно
так же стандартна, так же расфасована и так же пресна, как и пища для тела.
     Я потрогал Чарли ногой, чтобы он не  заснул  окончательно.  Меня  очень
интересовали политические взгляды людей. Те, с кем я встречался в  пути,  не
говорили о политике и как будто не хотели говорить -  отчасти,  пожалуй,  из
осторожности, отчасти потому, что такие темы их просто не  интересовали.  Во
всяком случае, резких суждений я ни от кого не слышал.  Хозяин  одной  лавки
признался мне, что ему приходится делать бизнес с обеими сторонами и  он  не
может  позволить  себе  такой  роскоши,  как  собственное  мнение.  Это  был
невеселый человек  -  владелец  такой  же  невеселой  маленькой  лавчонки  у
перекрестка двух дорог, куда я заехал за коробкой собачьих  галет  и  банкой
трубочного табака. Такого человека и такую лавку можно увидеть в любой части
Америки, но я говорю о том, что было в штате Мин