- Но ведь это журнальная статья!..
     - А все фактов побольше не мешало бы.  Но я к слову об этом.  Вообще же
статья хорошая,  честная.  Ну,  мы еще с  тобой о  ней поговорим,  поспорим.
Теперь будет с  кем  мне  спорить.  Вася -  тот больше про себя думает!..  -
засмеялся старик.  -  Взгляни,  он и  не слышит,  что о  нем говорят.  Вася!
Слышишь? О чем это ты задумался?
     Вася сконфуженно встрепенулся и рассеянно смотрел на отца.
     - О чем это ты?
     - Да так!..
     - Он вот всегда таким манером от меня отделывается, - шутливо промолвил
Иван Андреевич. - Не удостоивает.
     По лицу Васи пробежала застенчивая улыбка.
     - Еще смеется!  -  добродушно заметил отец, дружески похлопывая Васю по
плечу. - Хоть бы ты, Коля, расшевелил нашего меланхолика!..
     С этими словами Вязников встал из-за стола.
     - Ты,  Коля,  потом зайди ко мне.  Нам с  тобой еще о многом поговорить
надо.  Ведь два года,  брат,  не видались.  Ишь какой ты большой стал,  меня
перерос. А после обеда по усадьбе пройдем...
     - Отлично,  папа. Я к тебе зайду, дай только переодеться. Я совсем ведь
по-дорожному.  Эка прелесть какая!  -  воскликнул он,  выходя на  балкон.  -
Сад-то еще более разросся.  Что,  все Василий за садом смотрит?  - спрашивал
Николай, направляясь с отцом в густую аллею.
     - Все он. Никаких перемен без тебя не было.
     - И соседи те же?..
     - Вот только Лычков имение продал. Совсем старик разорился.
     - Кому?
     - Кривошейнову. Помнишь мельника бывшего, Кузьму Петровича?
     - Как не помнить... Шельма порядочная!..
     - Он и купил!
     - Это огромное имение купил?
     - У него,  братец, миллионное состояние. Он нынче у нас в уезде чуть не
первое лицо.
     - Времена!..
     - И важничает как Кузьма!..  Рожа уморительная!  Вот только по-прежнему
теснит народ...  Все крестьяне на него плачутся. Они у него все в руках. Все
должны ему.  Лаврентьев кассу устроил -  все пользы мало:  почти весь уезд в
кабале у  Кузьмы.  Уж я  в  земстве подымал вопрос о нем.  Напрасно!  Только
Кузьму обозлил.
     - А Лаврентьев по-прежнему дикий человек?.. Ни с кем не знаком?
     - Тише,  тише, Коля!.. Вася за Лаврентьева горой стоит. Дикий человек -
его приятель! - засмеялся Иван Андреевич. - Сошлись.
     - Вот как!
     - Человек-то  он  честный,  только  с  некоторыми странностями.  Совсем
мужиком живет, по-прежнему!
     - Ну, а Лески пусты?
     - Нет.  Недавно  приехала Смирнова с  двумя  дочерьми.  Очень  неглупая
женщина. Верно, в Петербурге о ней слышал?
     - Как же, слышал. У нее бывает интеллигентное общество.
     - Познакомься, если хочешь...
     - С удовольствием. Говорят, порядочная женщина.
     - И у Лаврентьева побывай. Человек он хороший, хоть и странный. Ты ведь
с ним не знаком?  И я с ним через Васю познакомился, а то прежде встречались
только.
     - Так вот как! Перемен-то у вас немало!
     - Леночка,  Коля, замуж выходит! - вставила Марья Степановна, подходя к
разговаривающим.
     - Да, да, я и забыл тебе сказать.
     - Леночка? Это интересно. За кого?
     - Угадай.
     - Трудно.
     - За Лаврентьева.
     - Дикий человек женится на Леночке! Вот не ожидал! Никак не ожидал. Она
часто у вас бывает?
     - По-прежнему. Верно, сегодня придет.
     - Леночка за Лаврентьева! Признаюсь, вы меня поразили.
     - Лаврентьев три раза ей делал предложение.
     - И она, наконец, согласилась?
     - Что ж, если любит.
     - Ну,  разумеется; только я думал, что Леночке иная судьба готовится, а
впрочем...  Непременно поеду к Лаврентьеву.  Верно,  он стал чище одеваться,
если Леночка за него замуж выходит.  С ним, значит, произошла метаморфоза!..
- засмеялся Николай.  - Экая роскошь-то в саду! После Петербурга точно в рай
попал!
     - Надеюсь, ты у нас до осени? - спросила Марья Степановна.
     - Еще бы...
     - А после? - спросил отец.
     - Еще не решил,  папа.  Предположение есть. После поговорим! - произнес
он,  возвращаясь назад.  -  Ну, пойду переоденусь, а то я на дикого человека
теперь похож!
     Он  вошел в  столовую и,  увидевши Васю,  сидевшего на  том  же  месте,
охватил его за тонкую талию и нежно сказал:
     - Чего ты, милый Васюк, один сидишь? Пойдем-ка!
     И он увлек брата к себе в комнату.
     - Все тот же!  -  проговорил,  радостно улыбаясь, Вязников, обращаясь к
жене.
     - Тот же. Приехал - и будто веселье с ним приехало.
     - А  за  обедом не  худо было бы  выпить по бокалу шампанского.  Как ты
думаешь, старуха? Есть у нас?
     - Как не быть! Я припасла к Колиному приезду.
     - Вот и  отлично!  Поздравим его с окончанием курса!  Молодец он у нас.
Конек горячий!
     - Это-то и страшно.
     - Отчего страшно?
     - Ты разве забыл свою-то молодость?
     - Ему не надо этого... Боже сохрани! - проговорил Иван Андреевич. - И к
тому же...  А,  впрочем, зачем загадывать, милая... Что будет то будет! Лишь
бы остался честным человеком!


        "IV"

     - Ну,  а  ты,  Вася,  как  живешь?  -  спрашивал старший брат  у  Васи,
подававшего Николаю мыться.
     - Ничего, живу себе. На голову лить?
     - Полей,  голубчик...  Вот так...  Эко славно как!  Перед обедом, Вася,
купаться? Вода, я думаю, славная теперь, - говорил старший брат, с фырканьем
вытираясь полотенцем. - А в академию скоро?
     - Не знаю еще...
     - Как не знаешь? Готовишься?
     - Не очень. Не тянет меня академия...
     - Так в университет, что ли?
     Вася замахал головой.
     - Так куда же?
     - Разве надо непременно куда-нибудь?
     - А то как же? Не недорослем же быть!
     - Не по форме?
     - Как это не по форме?
     - Так, говорю: не по форме?.. Непременно надо?
     Николай остановился и смотрел во все глаза на брата.
     - Ты что, Коля, удивляешься так? - тихо спросил Вася.
     - Да ты,  Вася,  чудак...  Не сердись,  голубчик,  а  ты чудак какой-то
стал... Ведь надо же кончить курс!
     - А ты почем знаешь, что надо?.. Как для кого!
     Старший брат совсем был изумлен.
     - Я думаю, для всякого.
     - Это ты про диплом?  Так,  может быть,  мне его не надо... А учиться и
так  можно,  без  диплома...  Диплом этот для  того,  кто  хочет потом людей
морочить... Стара штука!
     - Как людей морочить?
     - Очень просто, как людей морочат... Мало ли морочат... А я не хочу...
     - Ты какими-то загадками, Вася, говоришь... С папой говорил?
     - Нет еще. Придет время - скажу!
     - Это уж не Лаврентьев ли тебя первобытности учит?
     - Ты,  Коля, Лаврентьева не знаешь, так зачем ты смеешься? Лаврентьев -
чудеснейший человек... Ты посмотри, как мужики его уважают... Он, брат, хоть
и без диплома,  а по совести живет...  человека не теснит... Да ты, Коля, не
сердись,   пожалуйста...   когда-нибудь,   может,  поговорим,  а  теперь  не
расспрашивай.
     Он замолчал. Потом, как бы спохватившись, продолжал:
     - А ты с Лаврентьевым познакомься.  Сам увидишь. Он тоже желает с тобой
познакомиться.  Статья твоя ему понравилась...  Он тебе может много сведений
сообщить... Он жизнь-то крестьянскую знает...
     Это  известие  произвело на  Николая  приятное  впечатление.  Ему  было
лестно, что статья понравилась Лаврентьеву.
     - А тебе понравилась?
     - Понравилась и мне...  только...  ну, да не теперь... Я на нее заметку
написал,  -  прибавил Вася конфузливо.  - После покажу... Так написал... для
себя...
     - Я познакомлюсь с Лаврентьевым. Сведи меня к нему.
     - Отлично! - обрадовался Вася. - Ты увидишь, какой Лаврентьев.
     - Ты, кажется, влюблен в него?
     - Люблю...  да  его  все любят.  Один Кузька не  любит.  Собирается его
извести. Только шалишь, брат!
     - Какой Кузька?
     - А живодер здешний... Кривошейнов.
     Николай  продолжал  свой  туалет.  Вася  внимательно оглядывал брата  и
заметил:
     - Франт-то ты какой, Коля!
     Старший брат вдруг вспыхнул.
     - А по-твоему, надо неряхой быть?
     - Да я так... Ты не сердись, брат.
     - Я и не сержусь...
     - То-то, а я было подумал...
     Николай протянул руку.
     - Ах,  Васюк,  Васюк,  голубчик,  кроткая ты душа!  Не сердись и  ты на
меня... Ведь я расспрашивал тебя, как брат... не желая оскорбить...
     - Что ты,  что ты,  Коля!  Да разве я обиделся?  За что? - повторял он,
крепко пожимая брату руку. - Я после тебе все расскажу, на каком основании я
никуда не хочу... Ты умный, ты должен понять... Всякий по-своему... Вот если
б я умел писать, как ты, то знаешь, что бы я сделал?
     - Что бы ты сделал?
     - Остался бы здесь да подробно и описал,  как мужик живет,  а то ведь в
газетах все врут...  Ах,  если бы  ты видел только,  Коля,  что здесь Кузька
делает! И нет ему предела! - прошептал задумчиво Вася.
     - Это всем хорошо известно, Вася.
     - Нет, не говори. А, впрочем, тем хуже... Всем известно, и все смотрят!
     "Странный брат какой!" - промелькнуло в голове у Николая.
     Братья несколько времени молчали.
     - Послушай, Вася, скоро Леночкина свадьба?
     - Елены Ивановны? - поправил Вася.
     При этом бледное лицо его вспыхнуло ярким румянцем.
     - Ну да...
     - Осенью, кажется... А что?
     - Так спросил. Тоже старые приятели. А отец ее?
     - Обыкновенно что:  исправник, как и был! Еще папа его немного в страхе
держит, а то...
     - А Смирновых видел?
     - Видел... Такая сорока, так и стрекочет, а барышни все об адвокатах да
о  литераторах...  Слышал,  как они маме в  уши визжали!  Ты  хочешь с  ними
знакомиться?
     - А по-твоему не стоит?
     - Не  стоит.  Болтуньи!  Все эдак больше о  возвышенности,  а  землю по
десяти рублей сдают... Шельмы!
     - Ты, однако, брат, сильно. Говорят, Смирнова умная женщина.
     - Да  кому от  ума-то  ее прок?  -  добродушно возразил Вася.  -  Вот и
Бежецкий твой умный,  а  сам  же  ты  говорил,  на  что  пошел его ум...  на
мамону{37}!
     - Философ  ты,  как  погляжу.  Стоик{37}!  -  заметил Николай,  надевая
жакетку.
     Он был совсем готов.  Свежий,  красивый,  в  хорошо сшитом костюме,  он
глядел таким молодцом, что Вася, любуясь братом, воскликнул:
     - И какой же ты, Коля, красавец!
     Брат улыбнулся своей привлекательной улыбкой.
     - Вещи твои убрать?
     - Авдотья уберет.
     - Все равно... Теперь мне нечего делать... я уберу.
     - Ну, давай вместе.
     Они принялись выкладывать платье,  белье и  книги из большого чемодана.
Вася внимательно разглядывал книги и две из них отложил.
     - Можно почитать?
     - Разумеется... Ты что выбрал? - полюбопытствовал брат.
     Вася назвал заглавия.
     Николай шутя погрозил пальцем.
     - Ишь к  чему тебя тянет!  -  протянул он.  -  Смотри,  Вася,  с ружьем
осторожнее: заряжено... Думал дорогой что-нибудь подстрелить... Дичи теперь,
я думаю, много?
     - Есть... намедни куропаток видел!
     - А ты по-прежнему не любишь охоты?
     - Нет. К чему я буду божью тварь убивать... потехи ради.
     - Тогда и мясо есть не следует?
     - Ну, это другое дело. А, впрочем, пожалуй, что и не следует! - заметил
Вася. - Я думаю об этом.
     - А пока ешь?
     - Ем.
     Николай рассмеялся.
     - Ну, теперь пойдем, брат, в сад, туда к речке, а оттуда в малинник.
     - Пойдем!
     Они спустились в сад.
     Николай весело пустился в  самую  глубь,  ощущая полной грудью прелесть
большого,  тенистого,  густого сада с  вековыми деревьями.  Ему  было как-то
весело, хорошо и привольно в этом гнезде. Хотелось резвиться, как школьнику.
Они обошли весь сад.  В малиннике, под палящим солнцем, прикрывшись платком,
Николай ел  ягоды  с  жадностью мальчишки.  Потом  зашли на  огород,  оттуда
спустились к речке и пошли по берегу.
     Деревня была как на  ладони.  На  улице не было ни души.  Деревня точно
вымерла.
     Они остановились.
     - Ну, как наши живут - по-прежнему хорошо?
     - Хуже.
     - Разве и их ваш Кузька донял?
     - Сюда пока не добрался... Неурожаи!..
     - Пойдем-ка в деревню!
     - Пойдем, если хочешь, только теперь никого дома нет. В поле все.
     - Ах, я и позабыл! Так вечером?
     - Ладно.
     Они вернулись назад.
     - Ах,  мама,  как у вас хорошо!  - радостно говорил Николай, подбегая к
Марье Степановне, которая беседовала о чем-то с поваром.
     - Смотри, не соскучься. После Петербурга, пожалуй, и соскучишься!
     - Что ты,  мама!  Я разве так целый день бездельничать буду? Я работу с
собой взял...  Что,  Петр, - обратился он к старику повару, - опять на охоту
будем ходить?
     - Когда угодно, Николай Иванович. Я с радостью...
     - Собаки вот нет...
     - Найдем-с и собаку.
     - Где?
     - У дьякона есть собака.
     - Ну, ладно. А ты, мама, по-старому хозяйничаешь?
     - Да, Коля. Не хочешь ли покушать? Ты чаю один стакан пил.
     - Нет еще. Да ведь обедать будем в два?
     - В два, по-прежнему.
     - Так через два часа и обед. Я лучше приберегу аппетит к обеду.
     Николай прошел к отцу.
     Кабинет Ивана Андреевича был  большой,  просторный,  с  мягкой,  обитой
темной  кожей,  мебелью.  Вдоль  стены  тянулся  большой  шкаф,  наполненный
книгами.  Другие стены  были  увешаны портретами разных знаменитостей науки,
литературы и искусства.  У открытого окна,  выходящего в сад,  стоял большой
стол,  за  которым сидел  Иван  Андреевич и  что-то  писал.  В  комнате было
прохладно, хорошо. Густая тень сада защищала комнату от солнца.
     - Ты извини, папа. Я помешал тебе.
     - Что ты!.. Садись-ка, Коля, голубчик.
     - Ты чем это занимался?
     - Записку, брат, сооружаю для доклада в будущее собрание.
     - О чем, папа?
     - Да помилуй,  Коля.  И без того мы деньгами не богаты, брать-то больше
неоткуда,  а наши земцы что выдумали!  Понадобилась им,  видишь ли, железная
дорога. Они и хотят хлопотать, чтобы с гарантией земства построить дорогу, -
ведь  это  новый  налог на  бедного мужика.  Ну,  разумеется,  нашлись люди,
которые в этой мутной водице рыбки хотят наловить.
     - Ты дашь мне прочесть записку!
     - Конечно,  дам.  Только сомнение меня берет,  Коля:  не  напрасно ли я
пишу?
     Между  отцом и  сыном завязался разговор.  Старик рассказывал Николаю о
деятельности своей в последние два года.  В словах его звучала унылая нотка.
Он все еще не падал духом,  все еще бодрился,  но Николай заметил, что в эти
два  года  Иван  Андреевич потерял много  прежних надежд.  Иван  Андреевич с
грустной усмешкой говорил, что он в собраниях почти всегда в меньшинстве.
     - Ты, как Прудон, один составляешь партию{40}.
     Старик усмехнулся.
     - Почти что так.  Впрочем,  два-три товарища иногда есть,  а  то больше
один да один. И меня даже в беспокойные люди записали. Вот через месяц будет
экстренное собрание. Поедем - увидишь.
     - А ты все отдельные мнения подаешь?
     - Подаю.
     - И громишь своих противников?
     - В последнее время, Коля, меня уже слушают не так, как прежде.
     - А ты все громишь?
     - Не молчать же!  Если все замолчат,  то что хорошего?  Все капля точит
камень. И о чем иногда приходится спорить-то, брат!
     Старик махнул рукой.
     - И чего беречься?  - уныло прибавил он и замолчал. - Знаешь ли, просто
стыдно  в  пятьдесят  два  года  рассказывать.   На  днях  ко  мне  приезжал
председатель земского собрания, испуганный, взволнованный. Знаешь ли, зачем?
Сообщить мне, что моя речь в последнем собрании показалась кому-то резкой, и
его вызывали для объяснений.  А  знаешь,  о  чем говорил я эту зажигательную
речь? - печально усмехнулся старик. - О том, чтобы земство ходатайствовало о
соблюдении закона  при  взыскании  недоимков.  Это,  видишь  ли,  деликатный
предмет!..   Бедняга  председатель  просто  насмешил  меня   своим  страхом.
Рассказал,  что Кривошейнов сплетню в губернии пустил.  Ему и поверили!.. Но
ведь не может же так продолжаться, не правда ли? Еще немного времени - и ты,
Коля,  увидишь,  что будет и  на нашей улице праздник,  взойдет и  над нашей
нивой солнышко.
     Лицо Ивана Андреевича сияло надеждой, слова звучали верой.
     - А пока будем,  Коля,  записки писать!  Авось что-нибудь и выйдет.  По
крайней мере  недаром бременишь землю!  -  весело прибавил Вязников,  трепля
сына по плечу. - Так ведь? Ну, а ты что с собой думаешь делать?
     Из  полуотворенной двери несколько времени как доносился чей-то  свежий
женский голос.  Николай несколько раз прислушивался и поворачивал голову. Он
только что  хотел отвечать на  вопрос отца,  как  на  пороге появилась Марья
Степановна, а из-за ее плеча выглядывало хорошенькое женское личико с синими
глазами.
     - Можно  к  вам,  господа?  -  спросила Марья Степановна.  -  Я  гостью
привела.
     - А,  Леночка!  Идите,  идите сюда.  Посмотрите-ка  на  нашего дорогого
гостя!
     В  кабинет вошла молодая девушка в простеньком ситцевом платье,  плотно
облегавшем красивые,  правильные формы.  Хорошенькая головка, с приветливыми
синими глазами,  была  окаймлена темно-русыми,  откинутыми назад,  короткими
волосами. От нее веяло свежестью, здоровьем и какой-то задушевной простотой.
Видно было, что она выросла на привольном воздухе.
     Бойкой,  уверенной походкой подошла она к старику,  крепко,  по-мужски,
пожала  ему  руку  и,  протягивая потом  маленькую,  твердую  руку  Николаю,
проговорила, слегка краснея:
     - Здравствуйте, Николай Иванович.
     - Здравствуйте, Лен...
     Он запнулся.
     - Елена  Ивановна!   Чуть  было  вас,   по  старой  памяти,  не  назвал
Леночкой!..
     Она рассмеялась, открыв ряд белых зубов.
     - Называйте, как хотите... Разве не все равно?..
     - Ну,  о  здоровье вас спрашивать нечего:  вы,  Елена Ивановна,  совсем
цветете!
     - И вы жаловаться, кажется, не можете на здоровье!..
     Молодые люди  весело  глядели друг  другу  в  глаза,  как  бывает между
друзьями, давно не видавшимися друг с другом.
     Незаметно вошел Вася и  присел к  сторонке,  не спуская глаз с  молодых
людей, которые весело разговаривали.
     Вася  обратил  внимание,  что  Леночка  сегодня особенно принарядилась,
заметил цветок в ее волосах,  видел, как оживлено было ее лицо, вспыхивавшее
по временам румянцем, и какое-то страдальческое выражение промелькнуло в его
задумчивом взоре...


        "V"

     В молодой девушке Николай едва узнавал прежнюю Леночку.
     Еще  два  года тому назад,  когда он  виделся с  нею  в  последний раз,
Леночка,  только что окончившая курс в  гимназии,  казалась ему застенчивой,
неуклюжей,  доброй  гимназисткой,  скорее  некрасивой,  чем  хорошенькой,  с
которой  он  привык  обращаться с  снисходительным покровительством старшего
товарища и  с тем ласковым пренебрежением к "девчонке",  с каким обыкновенно
молодые братья относятся к молодым сестрам.  Главное дело в том, что Николай
слишком привык к  Леночке и  в  этой близости привычки не замечал того,  что
могли  бы  заметить посторонние.  Они  были  товарищами с  детства.  Старики
Вязниковы приласкали сиротку-девочку,  лишившуюся матери,  и каждое лето,  с
согласия ее отца, ближайшего соседа Вязниковых по имению и исправника, брали
Леночку к  себе.  Маленькая,  кругленькая,  проворная и  приветливая девочка
скоро сделалась любимицей стариков и товарищем детских игр Николая.  Николай
прозвал  Леночку за  ее  походку с  перевальцем "перепелкой",  держал  ее  в
повиновении и  привык считать Леночку своим верным и послушным товарищем.  С
годами эти  товарищеские отношения продолжались по-прежнему.  Когда  Леночка
сделалась  гимназисткой,  а  Николай  студентом,  молодой  студент  старался
развить наивную гимназистку,  давал читать ей книжки и, довольный, что нашел
в  ней внимательную и  усердную ученицу,  с  благоговением внимающую каждому
слову учителя,  иногда даже снисходил до  спора с  ней  и  даже распекал ее,
когда Леночка, по его мнению, не обнаруживала быстрых соображений и не умела
толково  рассказать  ему  содержание  прочитанной  книги.  Вместе  со  всеми
домашними