. Как же это гадюка могла  перебраться  через
нее?.. Вон, вон она!
     Говоря   это,   охотник   указал   в  угол  комнаты,  где,
свернувшись кольцом, лежала змея.
     -- Да это всего лишь "курочка"! -- продолжал Стумп. -- Она
не опаснее голубя. Искусать она не могла, но мы все равно с ней
расправимся.
     С этими словами  охотник  схватил  ужа,  высоко  поднял  и
бросил  оземь  с  такой  силой, что почти лишил его способности
двигаться.
     -- Вот и все, мистер Фелим,-- сказал Зеб, наступая змее на
голову своим тяжелым каблуком.-- Ложись и спи спокойно до утра:
змеи тебя больше не тронут.
     Подталкивая ногой убитого ужа и  весело  посмеиваясь,  Зеб
Стумп  вышел  из  хижины;  снова растянулся он на траве во весь
свой огромный рост и на этот раз наконец заснул.

     Глава VIII. МНОГОНОЖКА

     После  расправы  со  змеей  все  успокоились.  Вой  собаки
прекратился  вместе  с  воплями Фелима. Мустанги снова спокойно
стояли под тенью деревьев.
     В хижине водворилась тишина; только время от времени  было
слышно,  как  ерзал ирландец на подстилке из мустанговой шкуры,
не веря больше в защиту веревки из конского волоса.
     Снаружи тишину нарушал лишь один звук, совсем  не  похожий
на шорохи, доносившиеся из хижины. Это было нечто среднее между
мычаньем аллигатора и кваканьем лягушки; однако, поскольку этот
звук  вылетал  из  ноздрей  Зеба  Стумпа,  вряд  ли он мог быть
чем-нибудь иным, нежели здоровым  храпом  заснувшего  охотника.
Его звучность говорила о том, что Зеб крепко спит.
     Охотник заснул почти сразу, как только снова улегся внутри
веревочного  кольца.  Шутка, которую он сыграл с Фелимом, чтобы
отомстить за прерванный  сон,  успокоительно  подействовала  на
него, и он теперь наслаждался полным отдыхом.
     Почти  целый  час  длился  этот дуэт; время от времени ему
аккомпанировали крики ушастой совы и заунывный вой койота.
     Но вот снова зазвучал хор. Запевалой, как и в прошлый раз,
был Фелим.
     -- Спасайте, погибаю!  --  закричал  неожиданно  ирландец,
разбудив  не  только  своего  хозяина  в  хижине, но и гостя на
лужайке.-- Святая Дева! Заступница чистых душ! Спаси меня!
     -- Спасти тебя? От кого? -- спросил Морис Джеральд,  снова
вскочив с постели и торопливо зажигая свет. -- Что случилось?
     -- Другая   змея,   ваша  милость.  Ох!  Ей-богу,  гадюка,
зловреднее той, которую убил мистер Стумп. Она искусала мне всю
грудь.  Место,  где  она  проползла,  горит,  будто  кузнец  из
Баллибаллаха обжег меня раскаленным железом.
     -- Будь ты проклят, олух! -- закричал Зеб Стумп, появляясь
в дверях  с  одеялом  на  плече.--  Второй  раз ты будишь меня,
дурак!.. Прошу прощения, мистер Джеральд! Известно, что дураков
во всех странах хватает -- и в  Америке,  и  в  Ирландии,--  но
такого  идиота,  как  Фелим,  я  еще  не  встречал.  Это  сущее
несчастье! Вряд ли нам сегодня  удастся  заснуть,  если  мы  не
утопим его в речке.
     -- Ох,  милый  Стумп,  не говорите так! Клянусь, что здесь
опять змея! Я уверен, что она еще в хижине. Только минуту назад
я чувствовал, как она ползала по мне.
     -- Это  тебе  приснилось,  наверно?  --   сказал   охотник
полувопросительно  и более спокойно.-- Говорю тебе, что ни одна
техасская  змея  не  переползет  через  волосяную  веревку.  Та
наверняка была уже в хижине до того, как ты положил лассо. Вряд
ли тут спрятались две сразу. Сейчас поищем...
     -- О  Господи!  -- кричал ирландец, задирая рубашку.-- Вот
он, след змеи, как раз на ребрах! Значит, была здесь вторая!  О
Пресвятая Дева, что со мной будет? Жжет, как огнем!
     -- Змея?  -- воскликнул Стумп, приближаясь к перепуганному
ирландцу и держа над ним свечу. --  Как  же,  змея!  Нет,  черт
побери, клянусь, что это не змея! Это хуже!
     -- Хуже  змеи? -- воскликнул Фелим в отчаянии. -- Хуже, вы
сказали, мистер Стумп? Вы думаете, это опасно?
     -- Как тебе сказать... Все зависит от  того,  найду  ли  я
кое-что поблизости и скоро ли. Если нет, то я не отвечаю...
     -- О мистер Стумп, не пугайте меня!
     -- В  чем  дело?  -- спросил Морис, увидев на груди Фелима
ярко-красную полосу, словно проведенную  раскаленной  спицей.--
Что  же  это,  в  конце  концов?  -- повторил он с возрастающим
беспокойством,  заметив,  как  озабоченно  смотрит  охотник  на
странный след. -- Я ничего подобного не видел. Это опасно?
     -- Очень,  мистер  Джеральд,  --  ответил  Стумп,  поманив
мустангера за дверь хижины и говоря шепотом, чтобы  не  услышал
Фелим.
     -- Но что же это такое? -- взволнованно повторил Морис.
     -- След ядовитой многоножки.
     -- Ядовитая многоножка! Она его укусила?
     -- Нет,  не  думаю.  Но этого и не требуется. Хватит того,
что многоножка проползла -- это может быть смертельно.
     -- Боже милосердный! Это так опасно?
     -- Да, мистер Джеральд.  Не  раз  я  видел,  как  здоровый
человек  отправлялся на тот свет с такой полосой. Нужно помочь,
и поскорее,  а  то  у  него  начнется  страшный  жар,  а  потом
помутится  рассудок,  все равно как после укуса бешеной собаки.
Но не надо пугать беднягу, пока я  не  выясню,  нельзя  ли  ему
помочь. В этих краях встречается трава -- вернее, одно целебное
растение,  и  если мне удастся быстро его найти, тогда вылечить
Фелима будет нетрудно.  На  беду,  луна  скрылась,  и  придется
искать  на  ощупь.  Я  знаю,  что  на обрыве много этого зелья.
Идите, успокойте парня, а я посмотрю, что можно сделать.  Через
минутку я вернусь.
     Этот  шепот  за  дверью  ничуть  не  успокоил  Фелима,  а,
наоборот, привел его в паническое состояние.  Не  успел  старый
охотник  отправиться на поиски лечебного растения, как ирландец
выбежал из хижины, вопя еще жалобнее.  Прошло  немало  времени,
прежде  чем  Морису  удалось  успокоить своего молочного брата,
убедив его, что опасности нет никакой, хотя он сам вовсе не был
в этом уверен. Скоро в дверях появился Зеб Стумп; по спокойному
выражению его  лица  нетрудно  было  догадаться,  что  целебное
растение  найдено.  В  правой  руке  охотник  держал  несколько
овальных  листьев  темно-зеленого  цвета,  густо  и  равномерно
усаженных  острыми  шипами.  Морис  узнал  в них листья кактуса
орегано.
     -- Не  бойся,  мистер  Фелим,--  сказал  старый   охотник,
переступая  порог  хижины.--  Теперь  бояться  нечего. Я достал
цветочек, который живо вытянет жар из твоей крови, быстрее, чем
огонь сожжет перо... Перестань выть, говорят тебе! Ты  разбудил
всех  птиц,  зверей  и  гадов  на двадцать миль вверх и вниз по
реке. Если ты будешь продолжать, сюда сбегутся все  команчи,  а
это,  пожалуй,  будет похуже, чем след стоногой твари... Мистер
Джеральд, пока я  буду  готовить  припарку,  найдите,  чем  его
перевязать.
     Прежде  всего  охотник  снял  ножом  шипы.  Затем,  удалив
кожицу, он нарезал кактус тонкими  ломтиками,  разложил  их  на
приготовленной  мустангером  чистой тряпке и ловко приложил эту
"припарку", как он ее назвал, к багровой полосе на теле Фелима.
     Кактус быстро оказал свое действие -- его сок был  хорошим
противоядием.  И Фелим, успокоенный уверенностью, что опасность
осталась  позади,  а  также  от  усталости,   забылся   крепким
освежающим  сном.  После  неудачной попытки найти многоножку --
отвратительное пресмыкающееся, которое, в отличие от  змеи,  не
боится  переползать  через  волосяную  веревку,-- врач-самоучка
вернулся на свою лужайку, где спокойно проспал до утра.
     Едва рассвело, все трое были на ногах. Фелим уже оправился
от перенесенной лихорадки и  позабыл  все  страхи.  Позавтракав
остатками  жареного  индюка,  они  стали  спешно  готовиться  к
отъезду. Вместе со старым охотником бывший грум из Баллибаллаха
готовил диких лошадей к путешествию через прерию, привязывал их
друг к другу.  Морис  тем  временем  занимался  своим  конем  и
крапчатой   кобылой.   Особенно   большое  внимание  он  уделял
прекрасной пленнице: он тщательно расчесывал ее гриву и хвост и
счищал с блестящей шерсти пятна грязи -- следы упорной  погони,
свидетельствовавшие о том, как трудно было накинуть лассо на ее
гордую шею.
     -- Бросьте!  --  сказал  Зеб, не без удивления наблюдая за
мустангером.-- Зря вы так стараетесь. Вудли Пойндекстер  не  из
тех,  кто  отказывается  от  своего  слова.  Вы получите двести
долларов -- поверьте старому Зебу Стумпу. Черт  возьми,  она  и
стоит этих денег!
     Морис  ничего не ответил, но, судя по улыбке, заигравшей в
уголках его рта, можно было догадаться, что  кентуккиец  совсем
не понял причины его особенного внимания к крапчатому мустангу.
     Не  прошло  и  часа,  как мустангер уже двинулся в путь на
своем гнедом коне, ведя за собой  на  лассо  крапчатую  кобылу.
Сзади резвой рысью бежал табун, за которым присматривал Фелим.
     Зеб  Стумп  на  своей  старой  кобыле с трудом поспевал за
ними.
     Позади, осторожно ступая по колючей траве, трусила Тара.
     Никто не  остался  охранять  хижину:  они  просто  закрыли
дверь,  обтянутую  конской  шкурой,  чтобы  внутрь не забрались
четвероногие  обитатели  прерии.  И  теперь  тишина,   царившая
кругом,  нарушалась  лишь  криком  ушастой  совы, визгом пумы и
заунывным лаем голодного койота.

     Глава IX. ПОГРАНИЧНЫЙ ФОРТ

     На высоком флагштоке форта Индж развевается флаг, усеянный
звездами; он отбрасывает  колеблющуюся  тень  на  своеобразную,
удивительную панораму.
     Это   картина  настоящей  пограничной  жизни  --  правдиво
передать ее могла бы, пожалуй, только кисть  Вернэ  Младшего,--
жизни    полувоенной,    полугражданской,   наполовину   дикой,
наполовину   цивилизованной;    картина,    пестрящая    людьми
разнообразного  цвета  кожи  и  в самых разнообразных костюмах,
людьми всех профессий и положений в обществе.
     И самый форт имеет столь же необычный вид.  Звездный  флаг
развевается   не   над   бастионами  с  зубчатыми  стенами,  он
отбрасывает свою тень не на казематы или потайные  ходы:  здесь
нет  ни  рвов,  ни валов -- ничего, что напоминало бы крепость.
Это  просто  частокол  из  стволов  алгаробо,  внутри  которого
находится   навес  --  конюшня  для  двухсот  лошадей.  За  его
пределами  --  десяток   построек   незатейливой   архитектуры,
обыкновенные  хижины-хакале  с  плетеными,  обмазанными  глиной
стенами; самая большая из них -- казарма. За  ними  расположены
госпиталь,  интендантские склады; с одной стороны гауптвахта, с
другой,  на  более  видном  месте,--  офицерская   столовая   и
квартиры. Все чрезвычайно просто: оштукатуренные стены выбелены
известкой, которой изобилуют берега Леоны; все чисто и опрятно,
как  и  полагается  крепости,  в  которой военные носят мундиры
большой цивилизованной нации. Таков форт Индж.
     На некотором расстоянии видна другая группа  построек,  не
больше  той,  которая называется фортом. Они тоже находятся под
покровительством американского флага; и,  хотя  непосредственно
над   ними   он   не   развевается,   ему   они  обязаны  своим
возникновением и существованием.  Это  зародыш  одного  из  тех
поселков, которые обычно появляются вблизи американских военных
постов,  быстро  развиваются и в большинстве случаев становятся
маленькими городками, а иногда и большими городами.
     В настоящее время население поселка состоит из маркитанта,
на складе которого хранятся припасы, не  числящиеся  в  военном
пайке;  хозяина  гостиницы  и  бара, привлекающего бездельников
своими  полочками,  уставленными  гранеными  бутылками;   кучки
профессиональных   игроков,  очищающих  при  помощи  фараона  и
монте18 карманы  офицеров  местного  гарнизона;  двух  десятков
черноглазых   сеньорит   сомнительной   репутации;   такого  же
количества  охотников,  погонщиков,  мустангеров  и  людей  без
определенных  занятий,  которые  в  любой  стране, как правило,
слоняются возле военных лагерей.
     Дома этого  небольшого  поселка  расположены  в  некотором
порядке.   По-видимому,   все   они   --  собственность  одного
предпринимателя. Они стоят вокруг "площади", где вместо фонарей
и статуй торчат над вытоптанной травой высохший ствол  кипариса
и несколько кустов.
     Леона  в  этом  месте -- еще почти ручей; она течет позади

изумрудной  зеленью  и  очерченная  вдали  более темной полосой
леса, где могучие дубы, гикори и вязы борются за  существование
с  колючими  кактусами  и  со  множеством  вьющихся  и ползучих
растений-паразитов, почти неизвестных ботанику. К югу и востоку
на берегу  речки  разбросаны  дома.  Это  усадьбы  плантаторов;
некоторые   из   них  выстроены  недавно  и  не  претендуют  на
какой-либо  стиль,  другие  более   вычурной   архитектуры   --
по-видимому,  уже  солидного  возраста.  Один  из  них особенно
обращает на себя внимание. Представьте себе  большое  здание  с
плоской  крышей  и  зубчатым  парапетом;  его белые стены резко
выделяются на  зеленом  фоне  леса,  обступающего  дом  с  трех
сторон. Это асиенда19 Каса-дель-Корво.
     Вы  поворачиваетесь  к  северу,  и  перед  вашими  глазами
неожиданно вырастает одиноко стоящая конусообразная  гора;  она
возвышается  над  равниной на несколько сот футов; позади нее в
туманной дали вырисовывается ломаная линия Гвадалупских гор  --
горного   хребта,  венчающего  высокое,  почти  неисследованное
плоскогорье Льяно-Эстакадо.
     Посмотрите выше, и  вы  увидите  небо  --  полусапфировое,
полубирюзовое.  Днем  оно  совершенно  чистое  и безоблачное, и
только золотой шар  солнца  сияет  на  нем.  Ночью  оно  усеяно
звездами,   словно   выкованными  из  светлой  стали;  а  четко
очерченный диск луны кажется здесь совсем серебряным.
     Взгляните вниз в тот час, когда уже исчезли луна и звезды,
когда  ветерок,  насыщенный  ароматом  цветов,  дует  с  залива
Матагорда,  налетает  на  звездный  флаг  и разворачивает его в
утреннем свете,-- взгляните, и  вы  увидите  картину  настолько
яркую  и  живую,  капризную  по очертаниям и краскам, пестрящую
всевозможными одеждами, что описать ее невозможно.
     Вы заметите военных: голубую форму пехотинцев  Соединенных
Штатов,  синие  мундиры  драгун  и  светлые,  почти неуловимого
зеленого цвета, мундиры конных стрелков. По форме одеты  только
дежурные  офицеры,  начальник  караула  и  сами  караульные. Их
товарищи, пользуясь свободным временем, бродят около казарм или
под навесом  конюшни  в  красных  фланелевых  рубашках,  мягких
шляпах и нечищеных сапогах.
     Они  болтают  с людьми, одетыми совсем не по-военному. Это
высокие охотники в рубахах из оленьей шкуры и таких же  гетрах;
пастухи,   мустангеры,   одетые,   как   мексиканцы;  настоящие
мексиканцы в широких штанах, с серапе на плечах,  в  сапогах  с
огромными  шпорами и в небрежно заломленных набекрень глянцевых
сомбреро. Они разговаривают с индейцами, которые пришли в  форт
для  торговли  или  мирных  переговоров;  их  палатки виднеются
невдалеке. Фигуры индейцев, с  накинутыми  на  плечи  красными,
зелеными  и голубыми одеялами, кажутся необычайно живописными и
почти классически красивыми; даже нелепая  разрисовка,  которой
они  изуродовали свою кожу, и слипшиеся от грязи черные длинные
волосы,  удлиненные  еще  прядями  конских  волос,   не   могут
испортить их строгой красоты.
     Вообразите   себе   эту   пеструю  толпу  в  разнообразных
костюмах, говорящих о национальности, профессии и положении  их
хозяев;  добавьте  еще  чернокожих  сынов Эфиопии -- офицерских
грумов или слуг соседнего плантатора; представьте себе, как они
стоят небольшими группками и беседуют или фланируют по  равнине
между  фургонами;  представьте  себе две шестифунтовые пушки на
колесах и рядом повозки с  боеприпасами;  одну  или  две  белые
палатки,  занятые  офицерами, предпочитающими из оригинальности
спать   под   прикрытием   парусины;    винтовки    караульных,
составленные  в  пирамиды.  Представьте  себе  все это, и перед
вашими глазами развернется картина военного форта, находящегося
на границе Техаса, на самой окраине цивилизации.

     Неделю  спустя  после  того,  как  плантатор  из  Луизианы
приехал  в  свой  новый  дом,  на плац-параде перед фортом Индж
стояли   три   офицера   и   смотрели   в    сторону    асиенды
Каса-дель-Корво.
     Они все были молоды -- старшему не больше тридцати лет.
     Погоны  с  двумя  нашивками  у  первого  указывали  на его
капитанский чин;  второй,  с  одной  поперечной  нашивкой,  был
старшим  лейтенантом; третий, судя по его гладким погонам, был,
по-видимому, только младшим лейтенантом.
     Они были свободны от дежурства  и  разговаривали  о  новых
обитателях  Каса-дель-Корво  --  плантаторе  из  Луизианы и его
семье.
     -- Будем праздновать новоселье,-- сказал  капитан  пехоты,
имея   в   виду   приглашение,   полученное   всеми   офицерами
гарнизона.-- Сначала обед, а потом  танцы.  Настоящее  событие!
Там мы встретим, наверно, всех местных аристократов и красавиц.
     -- Аристократов?    --    смеясь,    отозвался   лейтенант
драгунского полка.-- Не думаю, что здесь много аристократов,  а
красавиц, наверно, и того меньше.
     -- Вы  ошибаетесь,  Генкок. На берегах Леоны можно найти и
тех и других. Сюда перекочевали из Соединенных  Штатов  люди  с
большим  весом  в  обществе.  Мы  встретим  их  на  празднике у
Пойндекстера,   в   этом   я   не   сомневаюсь.    Относительно
аристократизма  не  беспокойтесь: у самого хозяина его столько,
что хватит с избытком на всех гостей. Что же касается красавиц,
бьюсь об заклад, что его  дочка  лучше  любой  девушки  по  эту
сторону  реки Сабинас! Племяннице интенданта наверняка придется
уступить ей свое место первой красавицы.
     -- Вот   как!..--    выразительно    протянул    лейтенант
стрелкового полка; по тону его можно было понять, что эти слова
задели  его  за  живое.--  Значит, мисс Пойндекстер должна быть
чертовски хороша.
     -- Она необыкновенно хороша, если только  не  подурнела  с
той поры, как я видел ее в последний раз на балу у Лафурша. Там
было несколько молодых креолов, которые добивались ее внимания,
и дело чуть не дошло до дуэли.
     -- Кокетка, должно быть? -- заметил стрелок.
     -- Ни  капли,  Кроссмен. Напротив, уверяю вас. Она девушка
серьезная и не допускает излишней фамильярности -- унаследовала
гордость своего отца. Это фамильная черта Пойндекстеров.
     -- Девица как раз в моем вкусе,-- шутливо заметил  молодой
драгун,-- и если она так хороша собой, как вы говорите, капитан
Слоумен, то я, наверно, влюблюсь в нее. Мое сердце, слава Богу,
свободно, не то что у Кроссмена.
     -- Послушайте,  Генкок,-- ответил пехотный офицер, человек
практичный,-- я не люблю держать пари, но готов поставить любую
сумму, что, увидев Луизу Пойндекстер, вы этого  больше  сказать
не сможете,-- конечно, если будете искренни.
     -- Не беспокойтесь обо мне, пожалуйста, Слоумен! Я слишком
часто бывал под огнем прекрасных глаз, чтобы их бояться.
     -- Но не таких прекрасных.
     -- Черт побери! Вы заставите человека влюбиться в девушку,
прежде  чем  он  взглянул на нее. Если верить вашим словам, она
редкая красавица.
     -- Да, вы не ошиблись. Она была такой, когда я видел ее  в
последний раз.
     -- Давно ли это было?
     -- Бал  у  Лафурша? Дайте вспомнить... Года полтора назад.
Вскоре после того, как  мы  вернулись  из  Мексики.  Она  тогда
только  начала  выезжать;  о  ней  говорили:  "Загорелась новая
звезда, рожденная для света и для славы".
     -- Полтора  года  --  это  большой  срок,--  рассудительно
заметил  Кроссмен.--  Большой  срок  для  девушки  --  особенно
креолки: ведь их часто выдают замуж  в  двенадцать  лет  вместо
шестнадцати. Ее красота уже могла потерять свою свежесть.
     -- Ни  чуточки.  Я мог бы зайти к ним, чтобы проверить, но
думаю, что они сейчас хлопочут по хозяйству и, наверно,  им  не
до гостей, Впрочем, на днях у них побывал майор, и он так много
говорил  о необыкновенной красоте мисс Пойндекстер, что чуть не
поссорился с супру