тауну. Во тьме сияли два красных огонька.
     В тюрьме вспыхнули все фонари, из главных ворот выехало несколько машин
с включёнными фарами. Они тоже свернули к Принстауну.
     -- Пошли, Берт,-- сказал я.-- Давай руку.  Надо пересечь дорогу, прежде
чем патрульные машины минуют Принстаун и въедут в Тубридж.
     --  Как  ты думаешь,  у  нас  есть  шанс?--  спросил  Берт,  когда  мы,
спотыкаясь,  двинулись дальше.  Я  не  ответил.  Я  рассчитывал,  что  побег
обнаружат через час или два, не раньше.  Теперь же наши шансы представлялись
мне весьма слабыми. Но мы были уже недалеко от дороги. Если удастся пересечь
её, то, даст Бог...
     -- А что если угнать одну из тех машин возле  кафе?-- предложил Берт.--
Там три штуки.
     -- В наши дни люди не оставляют ключи в замках зажигания,-- ответил я.
     --  Тихо! Слышишь?  Что  это?--  В  голосе  его слышался  страх.  Сзади
доносился отдалённый лай собак.
     -- Боже мой!-- закричал Берт и бросился бежать. Его дыхание было похоже
на рыдания.
     Лай быстро настигал нас, теперь  он заглушал  гвалт в  тюрьме. Это  был
жуткий звук. Мы достигли гребня холма. Дорога была почти рядом.
     -- Пересечём шоссе и пойдём к реке,-- выдохнул я.-- Так мы собьём собак
со следа.
     В  это  время свет какой-то машины  полоснул  по фасаду гостиницы, и  я
увидел  выходящего из дверей человека. Он направился к одному из автомобилей
на стоянке.
     -- Берт,-- сказал я,-- ты хочешь рискнуть?
     -- А что я, по-твоему, тут делаю?
     -- Прекрасно.  Смотри  вон  на ту  машину. Её  владелец один.  Если  он
свернёт сюда, выходи на дорогу и ложись на самой верхушке холма, тогда он не
успеет заметить,  что  на тебе  тюремная одежда. Лежи  так, будто тебя сбила
машина. Если он остановится, покличь  на  помощь; остальное  -- моя  забота.
Смотри только, чтобы никто не ехал навстречу.
     --  Ладно.  Гляди,  он  отъезжает.  Машина  с включёнными  подфарниками
тронулась с  места, медленно  взобралась на  дорогу и остановилась,  будто в
нерешительности. Зажглись фары, их лучи описали широкую дугу и ярко осветили
нас. Набирая ход, машина поехала вверх по склону в нашу сторону. Берт нырнул
на дорогу, я перешёл на другую сторону и лёг в мокрую  траву на обочине. Лай
собак, звон колокола, гвалт  в  тюрьме  -- все звуки  стихли. Я  слышал лишь
рычание приближающегося к нам автомобиля. Я был совершенно спокоен. Свет фар
упал  на распростёртого на шоссе Берта и указатель,  стоявший на развилке на
Дартмит.  Берт  вяло взмахнул  рукой,  машина  замедлила ход и  стала.  Берт
крикнул,  дверца  открылась,  и водитель вылез наружу.  Он  был в нескольких
футах от меня, когда я поднялся из травы, и у него хватило времени только на
то, чтобы повернуться. Мой кулак угодил прямо ему в подбородок.
     --  Порядок,  Берт,-- выговорил я, сгибаясь  под  тяжестью  оглушённого
водителя. Берт уже вскочил. Я оглянулся на гостиницу. Всё тихо. Зато гребень
холма за мостом был  залит светом автомобильных  фар. Времени у нас осталось
ровно столько,  сколько  понадобится этим машинам, чтобы добраться  сюда. Мы
запихнули водителя на заднее сиденье, и  Берт нырнул в машину следом за ним.
Я прыгнул  за руль, и мы тронулись, выбрав правую  ветвь шоссе. Машина  была
старая, но пятьдесят миль давала легко. Я всё время давил  на акселератор, и
через десять минут мы уже катили вниз по пологому склону холма к Дартмиту. Я
переехал короткий горбатый мост, свернул влево вдоль кромки воды и остановил
машину среди высоких кустов утёсника. Берт уже успел связать водителю руки и
заткнуть ему рот кляпом и теперь связывал ноги.
     -- Постараюсь вернуться как можно скорее,-- пообещал я.-- Самое большее
-- через четверть часа.
     На деле же я обернулся  ещё быстрее. Мы уже давно  не виделись  с отцом
Генри  Мэнтона,  но  он  сразу меня  узнал.  Перечисляя, что  мне  нужно,  я
чувствовал страшную неловкость, а Мэнтон сокрушённо качал головой. Он ничего
не  сказал, только спросил,  какой размер  у  моего друга.  Оставив  меня  в
прихожей,  ушёл  и  через  несколько  минут  вернулся  с  грудой   одежды  и
несколькими парами ботинок. Здесь был костюм Генри. Я знал, что размер у нас
почти одинаковый.  Для Берта хозяин дома дал мне собственный старый  костюм.
Рубашки, воротнички, галстуки, шляпы и плащи -- он не забыл ничего. Когда  я
взял узел с одеждой под мышку, Мэнтон сунул мне в руку деньги.
     -- Здесь восемнадцать фунтов,-- сказал он.-- Жаль, что так мало, но это
всё, что есть в доме.
     Я попытался было поблагодарить его, но хозяин подтолкнул меня к двери.
     -- Генри  любил тебя,-- тихо сказал  он,--  и не хотел, чтобы ты думал,
будто он был другом только на  погожий  день.  Удачи, Мой  мальчик.-- Мэнтон
положил  руку мне на плечо.-- Хотя, боюсь, ты  ступил на трудную  дорогу. Не
беспокойся: одежду и деньги можешь не возвращать.
     Я снова принялся благодарить  его, но он мягко выставил меня  в  ночь и
закрыл  дверь.  Он понимал, что  мне надо  спешить. Я  торопливо вернулся  к
машине, мы с Бертом переоделись на берегу Дарта, привязали к узлу с тюремной
робой камень и утопили его в чёрных быстрых водах реки.
     Потом  я вновь  вывел машину на дорогу, и мы покатили на юг, к Тотнесу.
Но  далеко  уехать  не  удалось.  Перед  деревушкой  Постгейт  дорога  опять
пересекала  Дарт,  здесь стоял  узкий  горбатый мост,  отмечавший, очевидно,
южную границу Дартмура. Если  полиция  установила  кордоны, то  один из них,
скорее всего,  как раз  на этом мосту. Поэтому, не  доезжая до  Постгейта, я
загнал машину в кусты на верхушке холма перед мостом.  Бедняга  водитель был
слишком напуган и  за всё  время  поездки  даже  не попытался высвободиться.
Когда я склонился над ним, чтобы извиниться за нашу вынужденную грубость, он
только посмотрел на меня широко раскрытыми глазами.
     Мы оставили его, крепко связанного, на заднем сиденье и поспешили вниз,
к  реке.  Склон  холма  был  крут  и усеян валунами, тьма  -- кромешная.  Не
слышалось никаких звуков,  кроме плеска омывавших камни  волн  Дарта. Мелкая
изморось липла к  лицу. Река с рокотом  несла  гальку.  Под ногами  ломались
сухие кусты, мёртвым ковром покрывавшие замшелый камень,-- когда-то  русзили
под ногами.  Идти  по ним  в  темноте было довольно опасно. Нам понадобилось
минут двадцать, чтобы пробиться к  воде. Наконец  она  заплескалась  у наших
ног,   заплескалась  громко  и  настырно,  заглушая  все   остальные  звуки.
Поверхность воды и белая пена вокруг валунов были едва различимы.
     -- Не  нравится  мне  это,--  сказал Берт.--  Может,  пройдём  вверх по
течению  и посмотрим, как  дела на мосту?  Огней я там не заметил. Вдруг там
никакого  кордона и нету. Даже если мы сумеем перебраться вброд, видик у нас
будет ещё тот, пока не просохнем. Я заколебался. Соблазн был велик, но столь
же велик был и риск. Мы могли нарваться на пост, сами того не заметив.
     --  Нет, перейдём  здесь,-- решил я. Берт не  стал спорить. Помоему, он
тоже забеспокоился.  Мы взялись за руки и ступили с  берега  в быструю реку.
Вода была ледяная. Мы задохнулись от холода  и бросились вперёд.  В этот миг
из-за  холма появился автомобиль, фары  осветили  нас, и мы  быстро присели,
оказавшись по горло в воде. На том берегу не было никакого укрытия, красивый
зелёный луг  убегал к отдалённым поросшим лесом холмам. Я повернулся к Берту
и мельком увидел в свете  фар  его  стучащие от холода зубы. Мимо моего лица
проплыла ветка  дерева. Потом  лучи  осветили мост,  и я заметил возле перил
фигуру человека в остроконечной фуражке. До моста было шагов сорок вверх  по
течению.
     -- Быстро!-- шепнул  я  Берту  на  ухо, и  мы, спотыкаясь,  двинулись к
берегу. Наша одежда отяжелела от воды, холод был страшный.
     --  Замри!--  велел  я, когда мы очутились  на  берегу.  Машина  прошла
поворот,  и фары осветили нас. Потом  она остановилась на мосту, послышались
голоса.  Наконец  автомобиль тронулся.  Лес  поглотил  огни  фар,  на  мосту
вспыхнул  фонарик и раздался холодный стук подошв по асфальту. Мы ринулись к
лесу, но внезапно послышался  оклик, свет  залил открытое место, по которому
мы  бежали, и  мы  распластались  на  земле,  боясь вздохнуть. Наверное, нас
заметили, иначе с чего  бы им кричать.  Заурчал мотор, и  полицейская машина
исчезла в лесу. Вновь стало темно и тихо.
     Мы опасливо  поднялись  на ноги. Мои руки  и лицо были изодраны  шипами
утёсника  и  ежевики.  На  какое-то  время угроза миновала, и  мы  торопливо
укрылись  под  сенью  леса.  Десять  минут  спустя мы  стояли на поляне.  Мы
задыхались, одежда липла к телу, от нас валил пар. Однако в Тот миг нам было
не до  нашего плачевного  состояния; мы смотрели с холма вниз, туда,  где на
фоне  оранжевого  зарева  чернели  верхушки  деревьев.  Низкие  облака  были
подсвечены снизу алыми сполохами. Не иначе,  как там пожар,--  сказал Берт и
внезапно издал резкий смешок.-- Фу,  два  пожара  за  один  день!  Один тут,
второй  в  тюрьме.  Я  такое  прежде  только  раз видел.  Как-то  вечером  в
Аилингтоне  загорелись  пивнушка,  лавка   на   Грей-ин-Роуд  и  трамвай  на
Кингс-Кросс. Вот чёрт! Я бы не прочь погреться возле этого костерка. Что там
полыхает, как ты думаешь? Скирда?
     --  Не  знаю,--  ответил  я.-- Пожар  изрядный. Вдруг  у меня мелькнула
мысль.
     --  Берт! Помнится,  где-то в лесу  была гостиница. Похоже,  это  она и
горит. Слушай, если я правильно мыслю, там должна  быть пожарная машина. Что
если мы спустимся  с  холма  и смешаемся  с  толпой?  Помогали тушить огонь,
потому  и промокли насквозь, а? Чуть подмажем шеи сажей,  прикроем  тюремную
стрижку. Согреемся,  а если повезёт -- уедем на  попутке. Во всяком  случае,
полицейским  ни  за  что  не  придёт  в  голову  искать  нас  в толпе людей,
помогавших  гасить  пожар.   Пошли!--  воскликнул  я,  воодушевлённый  своей
выдумкой.
     Берт хлопнул меня по плечу.
     -- Чтоб  мне провалиться!  Тебе надо  было сражаться  в  Сопротивлении,
честное слово!
     И я  вдруг почувствовал, что почти уверен в себе, что у меня отлегло от
сердца.
     Лес подступал вплотную  к  пожарищу. Мы вышли из-за деревьев неподалёку
от  каких-то  дворовых построек, на  которые  не  распространился огонь.  Но
главное  здание превратилось  в  сплошной  вал  пламени.  Красная  краска  и
блестящая медь пожарной  машины отражали сполохи огня.  Жар  чувствовался на
расстоянии двадцати ярдов, две серебристые струи воды били в центр пожарища,
пламя трещало, над развалившимся строением висело облако пара. Какие-то люди
выносили из  боковой двери мебель:  это крыло дома огонь ещё не поглотил. Мы
присоединились  к  ним. Я впервые в  жизни радовался  чужому горю. От  нашей
одежды  повалил  пар,  словно  в  срочной  химчистке.  Мы  с  благодарностью
впитывали тепло,  и я чувствовал, как  платье  на  мне  высыхает,  становясь
плотным и  горячим. Время от времени на меня падали искры, и тогда в воздухе
разносился едкий  запах  тлеющей  ткани.  Пожар продолжался ещё около  часа.
Постепенно вода  подавила огонь, зарево погасло, и  разом  стало холодно. От
здания   осталась   лишь   кирпичная   коробка,   заваленная   искорёженными
почерневшими  балками. Возле пожарной  машины  стоял  патрульный автомобиль.
Двое полицейских  в  синих остроконечных  фуражках  --  один  из них  в чине
сержанта  --   вели  разговор   с   брандмейстером.   Пожарники  сворачивали
снаряжение. Горел только прожектор на их машине.
     -- Берт,-- шепнул я,-- а что если попросить пожарных подбросить нас?
     -- И  не думай.  Они спросят, кто  мы  такие и зачем  тут оказались.  А
может, и удостоверение потребуют.
     Но   эта  мысль   так   захватила  меня,   что   я   не  желал  слушать
предостережений.
     -- Вот что, Берт,-- зашептал я  ему на ухо,-- эта машина из Тотнеса.  Я
только что  спрашивал у одного пожарника. А Тотнес  -- на Лондонском  шоссе.
Попадём  туда,  и  можно считать, что мы ушли.  На  станции поста  не будет:
железная дорога слишком далеко от болот.  По крайней мере, в день побега там
проверять не начнут. Если пожарники подвезут нас, мы окажемся на свободе: ни
один  полицейский  не  догадается остановить на  кордоне  пожарную  машину и
искать в ней беглых заключённых.
     -- Ну ладно,--  с сомнением  ответил  Берт  и внезапно схватил меня  за
руку.-- Может, дождёмся, пока уедет  патруль? Пожарники  о  нас не  слышали,
зато полицейские знают. Сюда они заглянули полюбоваться пожаром, а вообще-то
ищут нас.
     -- Нет, пойдем сейчас,-- ответил я.--  А для верности попросим помощи у
полицейского сержанта.
     -- Слушай, ты  это брось!--  всполошился  Берт.-- Не стану я с легавыми
разговоры разговаривать.
     -- А тебе  и не придётся,-- ответил я.-- Просто стой  сзади, а говорить
буду я.
     Я пересёк гаревую дорожку. Берт неохотно двинулся следом.
     -- Прощу  прощения, сержант,-- произнёс  я.  Сержант обернулся. Это был
здоровый бугай с колючими глубоко посаженными глазами, красной физиономией и
коротко подстриженными усиками.-- Не могли  бы вы нам помочь? Мы с приятелем
попали в передрягу.  Ждали автобус  на шоссе,  потом видим  -- пламя,  ну  и
прибежали на подмогу. Теперь вот перемазались, да и автобус ушёл. Может, нас
подвезут на пожарной машине? Ведь это автомобиль из Тотнеса, не правда ли?
     -- Совершенно верно, сэр. Его острые глазки пытливо оглядели нас.
     -- Я знаю, это  против  правил, и всё такое,--  торопливо  продолжал я,
стараясь  не  выдать  голосом  своё  волнение,--  но,  может  быть, учитывая
обстоятельства...  Мы остановились в  Тотнесе и не знаем,  как ещё нам  туда
добраться, понимаете? Вот  я  и подумал, что если  бы вы замолвили  словечко
брандмейстеру... Сержант кивнул.
     -- Сделаем, сэр. Я бы и  сам вас подвёз, да только мы  едем  на болота:
двое заключённых дали дёру... Подождите, я поговорю с мистером Мейсоном.
     Он  вернулся  к  брандмейстеру. Вспыхнули  фары  пожарной машины.  Берт
нервно закашлялся  и принялся пятиться от света.  Я почувствовал  слабость в
коленях и выругал себя за браваду. Хотелось бежать.
     В этот миг полицейский кивнул  и  с решительным  видом  двинулся в нашу
сторону.  Я съёжился, будто  почувствовал  прикосновение  его крепкой руки к
своему плечу.
     --   Порядок,   сэр,--  сказал   он  дружелюбным  тоном,   свойственным
девонширцам.-- Прыгайте в фургон, да поторопитесь, они уже отъезжают.
     -- Право  же, сержант, спасибо вам!-- с усилием выговорил я и  добавил,
когда мы пошли к машине:- Доброй ночи.
     -- Доброй ночи,-- ответил он и снова заговорил с констеблем.
     --  А  нервы у тебя -- что надо,-- шептал Берт. Нотка  восхищения в его
голосе подействовала на мои ослабшие ноги, как тоник.
     -- Ещё чуть-чуть, и  я бы добился большего,-- шёпотом ответил я.-- Если
бы полицейские ехали не на болота, а с болот, мы сейчас катили бы в Тотнес в
патрульной машине.
     Один из  пожарных помог нам взобраться на платформу  возле спасательной
лестницы, мотор взревел, звякнул колокольчик, и  мы тронулись в ночь, полную
сладких ароматов, прочь от истощавших едкий дым головешек.
     В начале второго  пожарники  высадили нас возле гостиницы в Тотнесе. Мы
постояли на мостовой, пока  стоп-сигналы  машины не  исчезли из  виду, потом
прошли  по аллее  на соседнюю улицу, где  остановились  на крыльце  какой-то
лавки и принялись совещаться, как быть дальше. О  гостинице  не могло быть и
речи: поздний  приход и  вид нашего платья  можно бьйо объяснить пожаром, но
портье почти наверняка потребует удостоверения личности. Да и  постояльцев в
гостиницах, должно быть, полно. Болтаться в городе или на вокзале равноценно
самоубийству.
     -- Помнишь придорожное  кафе  на въезде в город?-- спросил Берт.--  Там
была  заправка  и  стояла  пара  грузовиков.  Может, подвезут. Или  хотя  бы
перекусим.  Мне  это  совсем  не помешает. Кафе  стояло  примерно в  миле от
городской  черты. На тёмных улицах нам не встретилось .ни души, а когда мимо
проезжали машины, мы прятались.
     На  площадке для отдыха  стояли три грузовика. Мы купили  бутербродов и
рассказали сказку о  том,  как помогали  тушить пламя  и  ехали  на пожарной
машине.
     -- Жаль, опоздали на поезд,-- добавил Берт.
     -- А вам куда?-- спросил буфетчик.
     -- В Лондон.
     -- Поболтайтесь  тут  поблизости,-- сказал  он.-- Сейчас подъедет  один
парень из Лондона, я всё устрою.
     Услышав  это,  коротышка  в  углу многозначительно  покашлял и произнёс
сиплым голосом; -- Я  тоже в Лондон. Могу подбросить, если желаете. Только у
меня рыба в кузове.
     Нам  так  не  терпелось пуститься в  путь, что  мы не стали  задаваться
мыслью, каково это -- проехать двести миль, лёжа на груде макрели. Я никогда
не  пожалею о том, что мы поехали на этой машине, но и оказаться в ней снова
тоже не хотел бы: лежать было жёстко, вонь намертво въедалась в нашу одежду.
Но до Лондона мы  добрались. В самом начале девятого мы вылезли из  машины у
Чаринг-Кросского  вокзала,  и  я  купил  утреннюю  газету.  Она  была  полна
сообщений о бунте "птенчиков Борстала"  в Дартмурской тюрьме и о побеге двух
заключённых.  Мы  уставились на газетную полосу,  на которой были напечатаны
наши имена и описания. Фотографий, по счастью, не оказалось. Мы почистились,
купили  несколько необходимых  мелочей,  перекусили бутербродами  и  сели  в
первый  же поезд  на Ньюкасл.  Мне  пришлось  приложить  немало  сил,  чтобы
отговорить Берта от поездки в Айлингтон и встречи с женой. Он понимал, что я
прав, но всё равно очень горевал.
     Я садился  в поезд без какого-либо плана действий.  Спать хотелось так,
что чувствовал себя, словно оглушённый. Поездку помню смутно. Когда мы сошли
в  Ньюкасле,  я  по-прежнему не  имел ни малейшего  понятия о том,  как буду
вытягивать из Рэнкина нужные мне сведения. Лил  дождь,  смеркалось, и мокрые
мостовые отражали огни  витрин  и уличных фонарей. Я чувствовал, что  тело у
меня  грязное. Я совсем пал духом и осоловел спросонья, но усталость прошла.
Умывшись на вокзале, мы двинулись в ближайшую закусочную.
     Поев, мы направились в доки, чтобы разузнать о буксирчике. Найти его не
составило труда: похоже, об  экспедиции Хэлси и его намерении поднять слитки
с "Трикалы" было известно всему свету. Буксир стоял у причала напротив одной
из верфей Тайнсайда. Его короткая и толстая труба выглядела ещё короче рядом
с портовыми кранами и закопчёнными пакгаузами. Верфь была  погружена во мрак
и выглядела покинутой. Волны  вяло плескались вокруг деревянных свай.  Возле
одного из пакгаузов, словно детские кубики,  были свалены погрузочные клети.
Во влажном неподвижном воздухе стоял запах воды, гниющих водорослей  и нефти
-- обычные для порта ароматы.
     Нам удалось  подобраться  к "Темпесту" довольно близко, не опасаясь при
этом быть замеченными. С судна на причал были  перекинуты  короткие  сходни,
над  которыми  покачивалась на проводе голая лампочка. Где-то на баке ревело
радио.
     -- Давай  спорить, что Рэнкин сейчас  шатается по  пивнушкам,--  шепнул
Берт. Я не ответил, потому что в  этот миг на палубе появился Хендрик. Вновь
увидев  его  высокую,  широкоплечую,  сильную  фигуру,  я  испытал  странное
ощущение. Казалось, прошла целая вечность с тех пор, когда я смотрел на него
в зале  суда, где он, нервничая, давал показания против нас. За ним по пятам
шёл  Ивэнс.  Похоже, маленький валлиец и Хендрик  вели  какой-то спор. Возле
сходней Хендрик внезапно  обернулся, свет голой лампочки упал на его щеку, и
я увидел шрам.
     -- Так велел  капитан,-- прошипел Хендрик.-- Кто-то должен  остаться на
борту и следить, чтобы парень не удрал  на берег. Вчера вечером я, позавчера
-- капитан. Сегодня твоя очередь. Пусть хоть обопьётся, только на борту.
     -- Говорят же тебе, свидание у меня!-- воскликнул коротышкаваллиец.-- А
вчера ты не мог сказать, что моя очередь развлекаться на борту?
     --  Не мог. Я думал,  что останется Юкс,-- проры