и  меня
тянут вперед, меня, павшего духом".
     У людей  пе было видно ни тени огорчения, обиды, озлобления, недоверия,
как в прошлом  году  осенью,  когда  прощались. А что  бы  сталось, если  бы
"Байкал" зимовал в  Охотске и там команду растасовали бы?  Теперь, при таком
падении своих сил, я никогда бы не нашел новых людей!
     - На Амуре я, Геннадий Иванович, уговаривал одну...- рассказывал Фомин,
когда матросы отдыхали.-Ох, соглашалась!
     - Гилячка? - спросил капитан.
     - Как же! Черноморденькая! Теперь бы встретить ее! Вот Козлов не верит,
а я говорю, гиляки исподнее тоже носят, на бабах пианы из рыбьей кожи...
     Матросы смеялись.
     Вечером  Козмин, Завойко, поп и  Невельской опять  играли в карты, пили
виски, спорили...
     Ночью Невельской сидел над бумагами, готовя их к отсылке в Иркутск.
     441
     Судно стояло на рейде. У Козмина все готово. Невельской задерживался на
берегу. Козмин уж знал теперь, что  он  за человек.  У  него мысли, кажется,
рождаются  сразу по две  или по три,  и  он  бегает  от  дела  к делу, хочет
исполнить  то, что  невозможно  сделать  одному!  а  Завойко  не  очень  ему
сочувствует, вот Невельской и крутится как белка в колесе.
     Матросы тоже ожидали  приезда капитана.  Они не собирались его ни о чем
расспрашивать, полагая,  что  в  плаванье  поговорят  с  ним  по душам.  Они
наслышались  в  Аяне,  что  капитаном  тут  недовольны,  что он  со  здешним
начальством не ладит.
     Наконец приехал капитан.
     -  Молодец  Завойко!  - сказал он  Козмину, поднявшись  на палубу.- Как
обещал, так все и сделал!
     День был ясный, когда вышли из бухты,  море казалось набухло, оно стало
громадней, светлей, пошло  навстречу  судну большими, но пологими, светлыми,
голубовато-зелеными  волнами без  гребней.  Изредка  вдали  вспыхивали белые
огни. Это гребни дальних волн отражали слепящее солнце.
     "Я  иду вперед,-  подумал капитан,- а  мысли мои позади". Сегодня долго
думал  он над бумагами,  посланными  в Иркутск.  Не то  хотелось бы написать
туда...
     - Что же  это, Геннадий Иванович,  открывали мы, а  займут охотские?  В
десант так чужие,- говорил вечером Подобин, стоя у руля.- Такую  силу везем:
пушки, груз,  продукты такие хорошие,  товар какой! Я посмотрел - одно сукно
чего стоит!
     - А зачем тебе такое сукно?
     - Заслужил бы... Своим послал...
     На "Байкале" тихо. Козмин и Невельской негромко отдают команду,  нет ни
рева в  трубу, ни матерщины. Даже боцман не  орет, люди  делают все быстро и
дружно. Вот они побежали  к левому борту, взялись  за снасти, и уж исполнено
приказание: все расходятся.
     -  Хочу, брат Подобин, часть наших людей  взять  в экспедицию,- говорит
капитан своему рулевому.
     - Вы уж берите всех с судном... Пробили склянки. Подобин сменился.
     -  Чего тебе  Геннадий Иванович сказывал? -  спросил его  Козлов, когда
капитан сошел вниз.
     - Че-то не ухватилось нашему капитану,- уверял Фомин.- Подменили его...
Красоточка какая-то околдовала.
     442
     - Завойко ему не потрафил,- ответил Подобин.
     - Сам сказал?
     - Нет, он  ничего не говорил. На "Охотске"  команда из здешних,  видно,
Завойко хочет своим дать выслугу...
     Матросы,  забывая присланную на судно черемшу,  бруснику и свежее мясо,
стали ругать Завойко  и удивлялись, почему он зол  на  капитана.  Объяснение
нашлось - у Невельского чины, он в Питере был, а этот сидит в Аяне.
     - Погоди  еще... он нашего капитана обставит,-заметил Конев.- У Завойко
- сила! - и добавил потихоньку: - Куда нашему до него!
     Утром синели на траверзе полосы Большого Шантара. Дул  попутный  ветер.
Шли под всеми парусами.
     Шестаков  ходил  заниматься к  капитану и,  возвратившись,  сказал, что
"Байкал" в Амур не пойдет.
     - Нас, брат Шестаков, не  спрашивают... Приказано ставить пост на Иски!
- молвил унтер-офицер Тихонов.
     - Место нехорошее,..
     - Что же поделаешь! Якорная стоянка, пресная вода, что еще нам надо?
     - Капитан говорит: "Поставлю пост, а уж там посмотрим..."
     - Это он может! - согласился Тихонов.
     Шестаков замечал, что  капитан  пишет  какие-то бумаги,  буквы  на  них
крупные, писаны не по-русски...  Похоже, объявления... "Где он их приклеит?"
- думал матрос.
     ...Козмин покуривал трубку и молчал.
     Уплывала  вдаль слабая синь  Большого  Шантара. Прошли  остров  Кусова,
похожий на крутую  гору  среди моря. Видны  за  кормой его  темные морщины в
густых  лесах и желтоватые грани стосаженных скал. Море вздувается под ними,
медленно подымая на скалы белые кружева.
     - Где будем сгружаться, вашескородие? - спросил Фомин у Невельского.
     Такие  разговоры  разрешались  еще на  "Авроре" у Литке.  Когда капитан
появлялся на баке, матросы говорили обо всем, что их тревожило.
     - Десант высадим в заливе Счастья"
     - Где рыба шла? - спросил матрос.
     - Да, где шла рыба, где много было белух в прилив...
     413
     - А кто же пойдет на устье?
     - Пока поставим пост на Иски.
     - Надо бы устье занимать, Геннадий Иванович,- сказал Козлов.
     - Конечно, надо!
     - Брать, так за рога! А почему нас сменит "Охотск"? Невельской объявил,
что "Байкал" берет больше груза и
     нужен для транспортировки на Камчатку.
     - На одну ложку две горошки хотят, Геннадий Иванович! - сказал Козлов.
     Лицо Невельского  быстро оживилось, взор  принял  воинственное, обычное
для него, острое выражение.
     "Вот он когда ожил!" -подумал  Иван Подобин, тоже торчавший на баке. Он
не был на вахте.
     "Подлецы! - подумал капитан.- Матросы понимают!"
     - Я, Геннадий Иванович, хочу спросить...- заговорил Шест а ков.
     - Пожалуйста...
     - Когда описывали  полуостров Князя Константина, вы говорили,  что надо
там пост поставить...
     Невельской улыбнулся.
     - Я пойду туда после.
     Матросы неодобрительно молчали.  "После" -  это значит  не с ними, а  с
охотскими.
     - Ты много хочешь, Шестаков. Да ведь мы уже говорили с тобой.
     Матросы стали  вспоминать знакомых гиляков,  беглого русского, названия
селений, хотя и перевирали их. Теперь, когда снова подходили к устьям Амура,
все вспоминалось.
     -- Что же, Геннадий Иванович, сгрузим десант, и все? - спросил Козлов.
     - А что бы ты хотел?
     Мотросы утихли. Никто пе ответил.
     -  Когда  сгрузимся, тогда посмотрим! - сказал капитан.- Еще  не знаем,
как там наши, как Дмитрий Иванович.
     -  Сам Амур открыл, а говорит, что пост будет в  Счастье! -  рассуждали
матросы.
     - Что ее открывать? - отозвался Конев.- Река и река!  Она сама открыта.
Зашли и смерили.
     - Он уж знает, где что ставить! - сказал Тихонов.
     - Это мало важности, что капитан...- отвечал Конев недовольно.
     444

     Конев в душе  считал себя открывателем  Амура. Он первый в прошлом году
во время описи заметил  стада белух,  решил,  что, видимо, идут за  рыбой на
пресную воду, и предсказал, что близка большая река.
     А  реку первый  увидел  Веревкин и считал  себя  первооткрывателем. Оба
матроса из-за этого недолюбливали друг друга.
     На траверзе синел островок  Рейнеке, тупой  лиловый мыс  Литке слился с
вечерними сумерками. Утром видны были огромные утюги сопок,  между ними лес,
внизу отмели. К  полудню сопки стали ниже и отошли  от берега,  над отмелями
тянулась низкая темная полоса тайги. И эта полоса стала отходить, отделяться
от  отмелей, а пески стали выше, шире, круче... Вскоре тайга  совсем исчезла
за ними. Прибой  грохотал  и вил вихри у крутой  косы. За  сплошной  полосой
песка, очень далеко, чуть голубели лесистые хребты.
     - Коса Иски начинается,- сказал капитан.
     Штурман взял высоту. Матросы  узнавали  место. Близок  был вход в залив
Счастья.
     На берегу стали видны лодки и толпа гиляков, из-за косы вился дымок.
     Козмин на пляшущей по волнам шлюпке отправился туда с шестью матросами.

Глава 7. В ДЕНЬ ПЕТРА И ПАВЛА


     Когда  Козмин вернулся,  Невельской съехал  на берег,  увидел  гиляцких
собак, ослепительно чистый,  сверкающий на солнце песок, нескольких  гиляков
на возвышении. Он поднялся к ним.
     За  косой  открылся тихий, мирно сверкающий  залив  Счастья.  Невдалеке
гиляцкие  юрты,  около  них на песке нарты со щербатыми  белыми полозьями из
старых   ребер  кита;   рыба  и  красные  туши  нерп  сушатся  повсюду.   Он
почувствовал,  что счастлив  видеть все  это и что  в  нем  рождается  былая
энергия.
     Навстречу капитану через косу быстро шел высокий, чернобровый человек в
гиляцкой рубахе.
     - Дмитрий Иванович!
     - Геннадий Иванович!
     445
     -  Поздравляю,  мой  дорогой!  Вы  -  поручик  корпуса  штурманов!  Чин
возвращен вам. Орлов обнял Невельского.
     - Харитина Михайловна здорова, послала письмо, гостинцы, бочку браги...
Все благополучно. Как у вас?
     Они сели на песок. Орлов, вытирая пальцами  слезы,  некоторое  время не
мог говорить. Вокруг  уселись  лохматые гиляки  и матросы, тут же устроились
гиляцкие собаки.
     "И в самом деле,- подумал  капитан,-  разве мне  одному отказали? Чем я
лучше  других?  Не гибнуть же  из-за этого... Больно  было,  но  вот я опять
крепок. Разве я  проклят  и не встречу в  жизни  человека,  который  полюбит
меня?"
     - Как вы сказали? - спросил он Орлова, не вникнув еще в смысл его слов,
но удержав в памяти конец фразы: "...лес рубить надо на той стороне".
     Орлов,  чтобы недаром  шло время, нанял гиляков заготовлять бревна  для
построек, но не знал, где строиться, было на примете несколько удобных мест.
     Невельскому тут  нравилось  и приятно  было  сидеть  с  гиляками  -  не
хотелось   уходить  с  этого  прокаленного  солнцем  песка,  от  этих  слабо
набегающих из тайги запахов.
     -  На  той стороне  залива лес  очень хороший,- повторил Орлов.- Гиляки
охотно взялись нам помогать. Вот они, наши лесорубы!
     Гиляки, сидевшие вокруг капитана и Орлова, смотрели на него пристально.
     - У меня урядник и двое казаков на "Байкале". Они рубщики.
     - Не Николай ли Пестряков?
     - Он и Егор с Андреяном...
     В Аяне были слухи, что  Орлов погиб,  что гиляки враждебны и никогда не
позволят  на своей земле обосноваться.  А тут все мирно  и спокойно.  Гиляки
сидят  доверчиво, и  по лицам  их видно  все лучше, чем из любого рапорта. И
рубят они лес... Видно, в дружбе с Дмитрием Ивановичем.
     Орлов рассказал,  что река Амур, на устье  которой прибыл он в  апреле,
вскрылась  месяц тому  назад, а здесь  льды ушли только  что... И сейчас еще
видны были кое-где, как бы чудом сохранившиеся на солнцепеке, глыбы льда.
     -  А на Амуре лед  давно прошел и южный  фарватер вскрылся еще в мае. С
юга подходило к лиману какое-то судно...
     446
     - Сами видели?
     - Видел сам, Геннадий Иванович!
     Орлов рассказал об исследованиях, что производил всю весну.
     Невельской  приказал сигналить Козмину, который сразу после  встречи  с
гиляками, отдав им доску-талисман,  вернулся  на судно. Сигнальщик  передал,
чтобы ждали гиляка-лоцмана идти в залив.
     Подошел высокий гиляк.
     - Здравствуй, капитан! - сказал он, протягивая руку Невельскому.
     Тот поднялся и пожал ее.
     - Это Позь, Геннадий Иванович. Мой приятель и проводник. У Позя широкое
лицо, умные, зоркие глаза.
     - Надо вести судно в залив! - сказал ему Орлов по-гиляцки.
     -  Поедем,  капитан! -  обращаясь к  Невельскому как к равному,  сказал
Позь.
     Орлов сходил за своими вещами в гиляцкую юрту.
     Все спустились с обрыва вниз. Прибой время от времени накатывал большую
волну.  Матросы, Позь и Невельской, подхватив  шлюпку за  борта, побежали по
кипящей  воде. Море угостило их несколькими  сильными ударами, окатило с ног
до  головы.  Они прыгнули в шлюпку,  сразу  их подняло  на огромную  высоту,
матросы налегли на весла, и шлюпка  полетела вниз. Отошли от берега, и волны
сразу стали  меньше.  С трудом  перепрыгивали на  шторм-трап и забирались на
борт "Байкала". Шлюпку подняли.
     Теперь на песчаном берегу виднелась маленькая кучка гиляков.
     - Магарыч, магарыч с  тебя,  Дмитрий,-  говорил Козмин, обнимая старого
приятеля,  и  вытер  глаза   двумя  короткими  толстыми  пальцами.  Тяжелое,
загоревшее  лицо  Орлова  было  спокойно,  когда  капитан отдал  ему  письмо
Харитины Михайловны. Только руки дрожали, когда он прятал письмо  за пазуху,
видимо, так же как Горшков в Аяне, желая отложить чтение на другое время.
     Позь встал рядом  с  Подобиным. По  тому, как он рукой  показывал, куда
держать, Невельской решил, что гиляк бывал на кораблях прежде.
     Судно вошло в  залив. Тут дул  тот же  ветер, но поверхность  воды была
зеркальна. Отлив, вода низкая, вдали полосы мелей
     447
     и лайд, на  их мокрую грязь, видно, нанесло морскую траву,  они кажутся
желто-зелеными. Множество куликов,  как белые  искорки, рассыпаны  на мелях,
толстые черные утки, похожие на бутылки шампанского, пролетают парами.
     - Бери гут! -сказал Позь.- Отдавай якорь, капитан! И гиляк пошел с юта.
     Невельской,  Козмин,  Орлов,  боцман  Горшков, Позь и  казачий  урядник
собрались  в  каюте  капитана.  Невельской  объявил  императорский  указ  об
основании  поста в  заливе Счастья. Обсуждали, как свозить тяжести и десант,
как доставлять  лес, кто пойдет на лесорубку, как  выбирать место для поста,
делать промеры.
     Оставшись с капитаном и Позем, Орлов рассказывал о своих наблюдениях за
приливами и отливами. По его словам,  вход  в залив Счастья и выход из  него
вполне возможны в самую малую воду. Позь подтвердил это.
     Орлов наблюдал  также  за режимом льдов в  лимане,  за вскрытием реки и
делал  промеры  на  фарватерах,  ведущих  из  лимана.   Он  рассказал  очень
неприятную  для Невельского новость, что при сильном южном ветре на северном
баре,  при  отливе,  такой сгон воды, что фарватер сильно  мелеет. А  на юге
лимана в эту пору море уже чисто  и фарватер южный открыт. Туда, видно, идет
главная масса речной воды.
     Невельской озаботился всем этим.
     - Мы весны  тут не  видели,  Геннадий Иванович!  - говорил Орлов.- Ждем
судна, а лед  все  ходит,  все  гоняет его  течением от Амура и к Амуру, как
прилив и ветер прибойный - льды найдут с моря - станет зима!
     - Я видел такую же картину в Аяне...
     Говорили  о гиляках и маньчжурах,  о  их  взаимоотношениях,  о  здешней
туземной торговле.
     - Китоловы, Геннадий Иванович, все знают залив  Счастья. Здешние гиляки
терпят от них. Тут  у них стоянка и налив пресной воды на речке Иски. Коса и
стойбище гиляцкое  тоже называется  Иски.  Верстах в четырех от  устья у них
зимники.  Там тайга, охота  хорошая и  зимой  теплей,  чем тут, на косе... А
летом приходят  суда,  торгуют  с китоловами... И  рыба тут  морская, нерпы,
белухи...
     Орлов опять  помянул,  что  южный  фарватер  удобен,  что  всюду  ходят
китоловы и что здесь льды, что  южный  фарватер,  ведущий  в  Японское море,
вскрывается раньше северного и раньше залива Счастья почти на целый месяц.
     448
     Невельской возбужденно заходил по  каюте.  В нем подымалась новая волна
озлобления.
     - Мы будем сидеть во льдах в заливе Счастья, а любое судно тем временем
через южный фарватер сможет заходить в реку... Подлецы! Лезем и в Иерусалим,
и в Грецию, а Сибирь нe можем защитить.
     Орлов  не  сразу понял,  кого Невельской  честит. Даже  тут,  в  заливе
Счастья, люди побаивались в те времена подобных суждений.
     - Решено  обойтись полумерами, Дмитрий Иванович! Не позволяют  занимать
Амур! То, что  я прочел, это все! - сказал капитан.- Пока иного нет.  И еще,
слава богу, что есть этот .тлив  и его разрешено нам занять! Действительно -
залив Счастья!  А что  бы мы  делали, если бы его не было! За что зацепились
бы? Но мы с вами не должны ждать, когда китобои пойдут в  реку... Наше дело,
Дмитрий   Иванович,-   сказал  Невельской,   уставившись   на  собеседника,-
действовать! Повеление исполним, Дмитрий Иванович! Но если мы,- он засмеялся
суховатым неприятным смешком,- будем делать только то, что
     выше велено,- все погибнет!  Будем исполнять,  что  сами найдем нужным,
что нам подскажет здешняя обстановка.
     Орлов надеялся, что с приходом судна окончилась эта постоянная тревога,
когда ждешь, что вот-вот маньчжуры явятся и всадят  тебе нож в спину. Как ни
дружественны были гиляки, но  все же  они страшатся маньчжур, да и у гиляков
законов нет. Нож  их закон! С  ними говоришь  и не  знаешь, чем вдруг можешь
обидеть. Однажды какой-то пустяк в юрте сделал, а  они вдруг как вскочат все
и закричат. Оказывается, нарушил обычай.  Лег спать не в ту сторону  ногами.
Еле уладил.
     Эти долгие месяцы Орлов жил совершенно один среди чужого народа и ладил
с ним, хотя никто не знает, чего это ему стоило.
     - На Амуре, конечно, лучше бы строиться! - уклончиво заметил он.
     - Пост ставить будем  тут. Надо укрепление выстроить, днем и ночью быть
наготове, если кто сунется - рыло разобьем!
     -  Когда  я  жил  на  Погиби,  приезжали гиляки  с  южного  побережья,-
продолжал  Орлов  свое,- и  рассказывали, что нынче,  как только море  у них
очистилось,  кроме того  корабля, который  я сам видел,  приходили  еще  два
больших судна  и стояли на якорях,  ждали,  когда разойдутся льды, и  хотели
идти на
     449
     север искать проход в реку, делали промеры, но не дождались,  будто бы,
и ушли...
     -  У  европейцев есть и  китобои  грамотные,  могли  читать  перевод  с
японского, описание Мамио, и попытаться все проверить, да и  от туземцев они
многое могут узнать.
     Вечером  Орлов  сходил в баню.  Двое матросов  парили  его  и окатывали
горячей и холодной водой. Орлов не только давно не парился, но и не мылся. В
заливе вода все еще холодная.
     Спал он в каюте. Думал с  вечера о том,  что писала жена. Он  ждал ее с
"Охотском".
     Утром  капитан и  Орлов,  взяв с  собой боцмана и  казачьего  урядника,
съехали на берег.
     Шлюпка  пробороздила  килем песок.  Краснолицый  Конев выскочил,  держа
конец.
     Здесь  тихо,  не  то,  что  с морской стороны. Там  за косой  шумело  и
волновалось море, казалось оно выше песков.
     Офицеры,  сопровождаемые гиляками, поднялись на гребень косы,  поросший
кедровым стланцем и можжевельником.  Перед  ними расстилались  бледные  воды
залива со множеством банок и отмелей. Большой и  низкий песчаный  остров Удд
тянулся  на юго-восток. Кулики и утки носились  повсюду. Видимо, на  острове
были их гнезда. Между косой и островом пески и море.
     Место  невеселое, но Невельскому оно нравилось.  Воротами  в море синел
узкий пролив между низкими песками. Там грохотал бурун.
     По  другую  сторону  косы, все  в белых гребнях,  шумело иссиня-зеленое
море,  иногда прыгали  белухи,  показывая свои белые  спины,  чернели головы
нерп. Чайки белой пуховой тучей висели над морем, наполняя воздух страстными
криками. Их было бесчисленное  множество, и они  белели повсюду, куда только
хватал  глаз, кажется,  до  самого  горизонта  метались пушинки,  разносимые
ветром. Толстые и жирные, они, когда море выплескивало рыбную молодь, падали
на  разбившуюся волну  и с рыбой в клювах  летали совсем  низко, у самых лиц
людей, стоявших жалкой кучкой на этом огромном песчаном берегу.
     Невельской  чувствовал,  как  он  мал  среди  этой  великой природы.  А
окружающие  ждали,  что скажет капитан, и все обращались к  нему. Но то, что
пришло ему на  ум при  виде  этих  туч чаек над зеленым  прибоем,  он не мог
высказать никому...
     - Осенью большая волна идет,- заговорил Позь, показывая рукой на море,-
как сюда ударит - и пойдет на залив. Если шибко крепкий шторм, тогда худо...
     450
     Позь провел всех туда, где коса выше.
     -  А юрты ваши  не смывает?  -  спросил Орлов,  косясь на Невельского и
говоря все это для него.
     Позь помолчал,  морща  лоб, и живо обернулся  к старым гилякам, повсюду
сопровождавшим  капитан