тветил он, - но ваше открытие поразило  меня
как громом. Однако я знаю средство, как поправить дело и положить конец всем
вашим затруднениям, так что вам не придется уезжать в Англию.
     - Ваше средство, должно быть, не менее удивительно, чем все  остальное,
- сказала я.
     - Нет, нет, ничего не может быть проще. Я один всему помеха.
     Он произнес эти слова с каким-то странным выражением, но я  не  придала
им веры, будучи  вполне  согласна  с  распространенным  мнением,  что  люди,
совершающие подобные вещи, никогда о них не говорят, а кто  говорит  о  них,
никогда их не совершает.
     Но горе его еще не достигло предела;  я  заметила,  что  он  становится
задумчивым и печальным, словом, как  мне  показа  ось,  мысли  его  начинают
путаться. Я старалась  успокоить  его,  посвящая  в  придуманный  мной  план
действий, и иногда он держался мужественно и давал мне  дельные  ответы,  но
горе угнетало его, и он дошел до того, что дважды покушался на  свою  жизнь,
причем раз чуть не удавился; если бы вовремя не вошла в  комнату  мать,  все
было бы кончено, но с помощью слуги-негра мать разрезала веревку  и  привела
его в чувство.
     Жизнь у нас в доме шла теперь очень печально.  Жалость  к  мужу  начала
оживлять во мне чувство, которое я прежде питала к нему, и всеми  доступными
способами  я  искренно  искала  примирения;  однако  мое  признание,  видно,
подействовало на его умственные способности, он заболел и стал чахнуть, хотя
болезнь его, к счастью, оказалась не смертельной. В этом ужасном положении я
не знала, что предпринять; казалось, что дни его сочтены, а значит, я  могла
бы снова очень выгодно выйти замуж, если бы осталась в тех местах,  но  душа
моя тоже не знала покоя; мне страстно хотелось вернуться в Англию, без этого
мне жизнь была не мила.
     Наконец мой муж, которому становилось все хуже  и  хуже,  уступил  моим
неустанным просьбам и дал согласие; теперь дорога была для меня  открыта,  и
при содействии матери я запаслась к отъезду хорошими товарами.
     Расставаясь с братом (так я  должна  теперь  называть  его),  я  с  ним
условилась, что по моем прибытии на  родину  он  пустит  здесь  слух,  будто
получил известие о моей смерти, и  сможет,  таким  образом,  жениться,  если
пожелает. Он обещал относиться ко мне впредь по-братски и  помогать  мне  до
самой моей смерти, а если он умрет  раньше,  то  оставит  матери  достаточно
средств, чтоб ока могла оказывать мне поддержку как его сестре; и кое-что он
сделал для меня, когда я его о том попросила, но это вышло так неловко,  что
доставило мне немало огорчений, как вы узнаете в свое время.
     Я уехала в Англию  в  августе  после  восьмилетнего  пребывания  в  той
стране; теперь меня ожидали новые испытания,  столь  горькие,  что  немногим
женщинам довелось испытать что-нибудь подобное.
     Плавание наше было довольно счастливым до самых берегов Англии, которых
мы достигли через тридцать два дня, но тут нас два или  три  раза  потрепало
бурями: одна из них пригнала наш корабль к берегам Ирландии, и мы пристали в
Кинсейле. Там мы стояли тринадцать дней и, запасшись  кой-каким  провиантом,
снова вышли в море и снова попали в бурю, которая сломала  нашу  грот-мачту,
как говорят на морском языке. Но в конце концов мы бросили якорь в Милфорде,
в Уэльсе. Хотя оттуда  было  далеко  до  места  нашего  назначения,  однако,
почувствовав  под  ногами  твердую  почву  Британии,  я  решила  больше   не
доверяться морю, оказавшему мне такой недружелюбный прием, поэтому, выгрузив
на берег свои пожитки и взяв с собой деньги, накладные и  другие  бумаги,  я
отправилась в Лондон сухим путем, предоставив кораблю  без  меня  продолжать
свое  плавание:  местом  его  назначения  был  Бристоль,  где  жил   главный
контрагент моего брата.
     Через три недели я приехала в Лондон, где скоро получила известие,  что
корабль прибыл в Бристоль, но в то же время, к  своему  прискорбию,  узнала,
что  из-за  жестокого  шторма  и  потери  грот-мачты  он  получил  серьезные
повреждения и значительная часть груза испорчена.
     Я  очутилась  теперь  в  новой  обстановке,  которая   казалась   очень
неприветливой. Я уехала, распрощавшись с семьей навсегда.  Груз,  который  я
привезла с собой, представлял бы, правда,  крупную  ценность,  если  бы  был
доставлен в исправности, и при помощи вырученных за него денег  я  могла  бы
прилично выйти замуж, но теперь все мое  состояние  сводилось  к  двум-  или
тремстам фунтам, и не было никакой надежды на его прирост.  Я  не  имела  ни
одного друга, больше того, ни одного знакомого, так как  считала  совершенно
невозможным возобновлять прежние знакомства; что же касается ловкой подруги,
которая когда-то выдала  меня  за  богатую  невесту,  то,  как  мне  удалось
выяснить, не называя себя, она умерла, и ее муж тоже.
     Забота о привезенных мной товарах  вскоре  заставила  меня  предпринять
поездку в Бристоль, и во время хлопот по этому делу я часто развлечения ради
наезжала в Бат: я была еще далеко не стара, и нрав у меня каким был веселым,
таким и остался; лишившись средств и ставши в некотором  роде  искательницей
приключений, я ожидала какого-нибудь счастливого случая, который поправил бы
мои дела, как это бывало в прежнее время.
     Бат - место элегантное, дорогое, где на каждом шагу ловушки.  Я  ездила
туда, по правде говоря, с единственной целью поискать, не подвернется ли там
что-нибудь, но заявляю  чистосердечно,  что  намерения  у  меня  были  самые
честные, и мысли мои в первое время вовсе  не  были  обращены  на  путь,  по
которому я позволила направить себя впоследствии.
     В Бате я оставалась весь сезон, как там принято  говорить,  и  завязала
несколько   неудачных   знакомств,   которые   скорее   толкнули   меня   на
безрассудства, позднее совершенные мной, чем удержали от них. Я жила в  свое
удовольствие, принимала хорошее общество, то есть веселое и изысканное; но с
прискорбием обнаружила, что этот образ жизни грозит мне разорением и что при
отсутствии  твердого  дохода  трата  основного  капитала  является   опасным
кровопусканием. Впрочем, я старалась прогнать эти грустные мысли  и  ласкала
себя надеждой, что еще подвернется благоприятный случай.
     Но я избрала для этого очень  неудачное  место.  Я  была  теперь  не  в
Редриффе, где стоило мне  прилично  обосноваться,  и  какой-нибудь  солидный
капитан или другой мужчина с положением мог бы попросить моей руки; я была в
Бате, где мужчины находят иногда любовницу, но очень редко ищут жену; потому
все частные знакомства, на которые женщина может  там  рассчитывать,  всегда
бывают такого рода.
     Начало сезона я провела недурно:  хотя  и  завела  знакомство  с  одним
господином, приехавшим в Бат развлекаться, но не  соглашалась  ни  на  какие
низкие сделки. Я отклонила несколько  случайных  предложений  и  действовала
довольно ловко. Я не была  настолько  развращена,  чтобы  вступить  на  путь
порока из одной любви к нему, а с другой стороны, ни одно из  сделанных  мне
предложений не соблазняло меня, так как не отвечало главной моей цели.
     В течение этого времени  я  сблизилась  также  с  женщиной,  у  которой
поселилась; нельзя сказать, чтобы она держала  публичный  дом,  однако  была
чужда каких-либо нравственных правил. Я вела себя у нее так хорошо,  что  на
мое доброе имя не легло ни пятнышка, и все мужчины, с которыми  я  водилась,
были настолько безупречны, что я не навлекла на себя ни малейшего нарекания;
никто из  них,  по-видимому,  не  думал,  что  ко  мне  можно  обратиться  с
легкомысленным предложением.  Правда,  упомянутый  мной  господин  постоянно
дарил меня своим вниманием  и  развлекался  в  моем  обществе,  которое,  он
говорил, было ему очень приятно, но  дальше  этого  у  нас  в  то  время  не
заходило.
     Я провела много тоскливых часов в Бате, после  того  как  все  общество
разъехалось; правда, мне приходилось бывать иногда в Бристоле по делам и для
получения денег,  однако  я  каждый  раз  возвращалась  в  Бат,  предпочитая
оставаться там, так как благодаря моей дружбе с хозяйкой, у которой  я  жила
летом, мне представилась возможность устроиться у нее на зиму  дешевле,  чем
где-либо в другом месте. Там, повторяю, я провела зиму так  же  скучно,  как
весело провела осень. Но, сойдясь ближе со своей хозяйкой,  я  не  могла  не
поделиться с ней удручавшими меня заботами и сообщила ей, как туго у меня  с
деньгами. Я сказала ей также, что у меня есть мать и брат в Виргинии, люди с
достатком, и так  как  я  действительно  написала  матери,  в  какое  попала
положение и какие понесла убытки вследствие  несчастья  с  кораблем,  то  не
преминула сообщить своей новой приятельнице, что ожидаю  от  родных  помощи,
как это было на самом деле; а так  как  рейс  из  Бристоля  в  реку  Йорк  в
Виргинии и обратно требовал обыкновенно меньше времени, чем рейс из Лондона,
и мой брат вел дела преимущественно с Бристолем, то я  предпочитала  ожидать
ответа здесь, не уезжая в Лондон.
     Моя  новая  приятельница  отнеслась  ко  мне  очень  участливо  и  была
настолько добра, что сильно сбавила мне плату за стол на зиму,  сказав,  что
не хочет брать с меня больше, чем сама тратит; за помещение же зимой я вовсе
не платила.
     Наступление весеннего сезона нисколько не  отразилось  на  ее  любезном
отношении ко мне, и я жила у нее некоторое время, пока обстоятельства мои не
изменились. В ее доме обыкновенно останавливались несколько важных  особ,  в
частности тот господин, которому так понравилось  мое  общество  осенью;  он
приехал теперь с другим господином и двумя слугами  и  поселился  в  том  же
доме. Я подозреваю, что моя хозяйка пригласила его, дав ему знать, что я все
еще живу у нее, но она отрицала это, и он тоже.
     Словом, этот господин снова приехал в Бат и  по-прежнему  отличал  меня
своим вниманием. Он был настоящий барин, и его общество,  должна  сознаться,
было столь же приятно мне, как мое общество ему, если верить его словам.  Он
обращался со мной необыкновенно почтительно и был такого высокого  мнения  о
моей добродетели, что ему казалось, как он часто заявлял мне, я с презрением
отвергла бы всякие его домогательства. Он скоро узнал от меня, что я  вдова,
что я приехала в Бристоль из Виргинии на последнем корабле и ожидаю  в  Бате
прихода  ближайшего  каравана  судов  из  Виргинии,  с  которым  рассчитываю
получить крупный груз. Я, в свою очередь, узнала от него, что он  женат,  но
что его супруга сошла с ума  и  находится  под  надзором  своих  родных,  на
который он дал согласие, чтобы избегнуть всяких упреков  (вполне  обычных  в
таких случаях) в том, что не старался ее лечить; теперь  он  приехал  в  Бат
отдохнуть от этой невеселой домашней обстановки.
     Моя  хозяйка,  по  собственному   почину   всячески   поощрявшая   наше
знакомство, дала мне самый лестный отзыв об этом господине, сказав,  что  он
человек благородный, доброжелательный, с большим состоянием. У меня были все
основания верить этому: несмотря на то, что мы жили бок о  бок  и  он  часто
заходил в мою комнату даже когда я была в постели,  а  равным  образом  и  я
заходила к нему, никогда он не отваживался больше чем на  поцелуй  и  ничего
иного не просил у меня, по крайней  мере,  до  поры  до  времени,  о  чем  я
расскажу после.
     Я часто обращала внимание моей хозяйки на необычайную скромность  моего
поклонника, и она мне отвечала, что это ее нисколько не  удивляет,  так  как
господин этот всегда отличался скромным поведением, с тех пор  как  она  его
знает; все же  ей  кажется,  что  я  должна  ожидать  от  него  какой-нибудь
вещественной благодарности за то, что он постоянно проводит время со мной, -
а он действительно ходил за мной по пятам. Я на это сказала, что  не  давала
ему ни малейшего повода думать, будто я в этом нуждаюсь или хочу принять  от
него подарок. Тогда она обещала взять это дело  на  себя  и  так  ловко  все
устроила, что в первый же раз, как мы остались наедине после разговора с ним
моей хозяйки, он стал меня расспрашивать о моих делах, на какие  средства  я
живу с тех пор как приехала сюда и не нуждаюсь ли в деньгах. Я приняла очень
независимый вид, сказала, что хотя мой груз табаку попорчен,  однако  он  не
погиб целиком, что купец, которому я сдала  свой  товар,  обошелся  со  мной
честно, так что я не испытываю нужды  в  деньгах  и  надеюсь  при  экономном
образе жизни продержаться до  получения  новых  товаров,  которых  ожидаю  с
ближайшим кораблем, а до тех пор урезала свои расходы; в  прошлом  сезоне  я
держала прислугу, теперь же обхожусь одна; тогда  у  меня  была  столовая  и
спальня во втором этаже, теперь же только одна комната в  верхнем  этаже,  и
так далее. "Но я ничуть не жалуюсь", - сказала я,  прибавив,  что  благодаря
его  обществу  мне  гораздо  веселее,  чем  раньше,  за  что  я  очень   ему
признательна; таким образом,  я  дала  понять,  что  в  настоящее  время  не
нуждаюсь в помощи.
     Однако вскорости он снова взялся за меня,  сказав,  что  я,  видно,  не
доверяю ему и не хочу посвятить в свои дела, чем он очень огорчен, так  как,
по его словам, расспрашивает меня не из любопытства,  а  чтобы  помочь  мне,
если представится случай. Но раз  я  не  хочу  признаться,  что  нуждаюсь  в
помощи, он просит меня только об одном: обещать ему, что  если  я  попаду  в
стесненное  положение,  то  откровенно  ему  признаюсь  в  этом  и  так   же
непринужденно обращусь к нему за помощью, как он мне  предлагает  ее;  и  он
закончил свою речь уверением, что я всегда найду  в  нем  преданного  друга,
хоть, может быть, и боюсь довериться ему.
     Со всей учтивостью, подобающей человеку бесконечно  обязанному,  я  ему
сказала, что глубоко тронута  его  любезностью,  и  действительно,  с  этого
времени я перестала чиниться, как раньше, хотя мы и  не  переступали  границ
самой строгой добродетели; но, несмотря на непринужденность наших отношений,
я все не могла набраться храбрости и сказать, что нуждаюсь в  деньгах,  хотя
втайне была очень рада его предложению.
     Прошло еще несколько недель, а я ни разу не попросила у него денег; тут
моя хозяйка,  хитрая  женщина,  часто  подбивавшая  меня  на  этот  шаг,  но
видевшая, что я на него неспособна,  сочиняет  небылицу  и,  когда  мы  были
вдвоем, врывается ко мне с криком: - Ох, вдовушка! Дурные  у  меня  для  вас
вести! - Что такое? Уж не захвачены ли французами корабли из Виргинии? Этого
я больше всего боялась.
     - Нет, нет, - говорит она, - но человек, которого вы  послали  вчера  в
Бристоль за деньгами, вернулся и сказал, что ничего не привез.
     Мне очень не понравилась ее выдумка: по-моему, она сильно смахивала  на
вымогательство, в котором не было никакой нужды, и я смекнула, что ничего не
потеряю, отказавшись участвовать в этой игре, поэтому я резко ее оборвала:
     - Не могу понять, с чего он несет такой вздор! Уверяю  вас,  он  принес
мне все деньги, за которыми я  его  посылала;  вот  они,  -  проговорила  я,
вынимая кошелек, в котором было около двенадцати  гиней.  -  К  тому  же,  -
добавила я, - я собираюсь вскоре отдать вам большую часть этих денег.
     Мой   поклонник   был,   по-видимому,   подобно   мне,   недоволен   ее
вмешательством,  найдя,  как  мне  кажется,  что  она  слишком  много   себе
позволяет; однако, услышав мой ответ, тотчас успокоился. На  следующее  утро
мы возобновили разговор на эту тему, и он остался вполне удовлетворен. Он  с
улыбкой выразил надежду, что я ему непременно скажу, как обещала, когда буду
нуждаться в деньгах. Я ответила, что  мне  была  очень  неприятна  вчерашняя
выходка моей хозяйки, позволившей себе так грубо вмешаться в  дела,  которые
ее не касаются но должно быть, сказала я, она хотела получить с  меня  долг,
что-то около восьми гиней, который я решила отдать ей и действительно отдала
в тот же вечер.
     Он страшно обрадовался, узнав, что я расплатилась с хозяйкой, затем  мы
стали говорить о чем-то другом; но на следующее утро, услышав, что я  встала
раньше его он позвал меня, и я откликнулась. Он попросил меня войти к нему в
комнату; когда я вошла, он был еще в постели и пригласил меня подойти  ближе
и сесть к нему на кровать, так как  ему  нужно  со  мной  поговорить.  После
нескольких любезностей он спросил, согласна ли я честно и искренне  ответить
на один только вопрос, который он хочет задать мне. Поспорив немного  насчет
слова "искренне" и спросив, давала ли я  ему  когда  неискренние  ответы,  я
выразила свое согласие. После этого он попросил меня показать мой кошелек. Я
тотчас же сунула руку в карман и со смехом вынула оттуда кошелек, в  котором
было три с половиной гинеи. Тогда он спросил, все ли это мои  деньги.  Снова
рассмеявшись, я ответила ему: "Нет, далеко не все".
     В таком случае он просит принести ему  все  мои  деньги  до  последнего
фартинга. Я согласилась, пошла в свою комнату, принесла ему  потайной  ящик,
где у меня было еще шесть гиней и немного серебра, высыпала все  эти  деньги
на постель и сказала, что это все мое богатство, больше нет ни шиллинга.  Он
взглянул на деньги, но не стал их считать, а  бросил  опять  в  ящик;  потом
вынул из кармана ключ и велел мне  открыть  шкатулку  из  орехового  дерева,
стоявшую у него на столе, взять оттуда  ящичек  и  принести  ему,  что  я  и
сделала. В этом ящичке было много золотых монет -  я  думаю,  около  двухсот
гиней, но сколько в точности, не могу сказать. Поставив ящичек  на  кровать,
он взял мою руку, вложил в  ящичек  и  зачерпнул  полную  горсть  золота;  я
противилась, но он крепко держал мою руку в своей и заставил  взять  столько
гиней, сколько в ней поместилось.
     Когда я это сделала, он велел мне высыпать все это золото  в  подол,  а
потом сам переложил в мой ящик, перемешав с теми деньгами, которые там были;
после этого велел мне поскорее уходить и унести ящик в свою комнату.
     Я передаю эту  сцену  так  подробно  потому,  что  она  была  исполнена
веселья, а также, чтобы наглядно изобразить характер наших отношений. Вскоре
после этого он стал  каждый  день  находить  изъяны  в  моих  платьях,  моих
кружевах, моих чепцах и побуждал меня покупать лучшие, что, впрочем,  вполне
отвечало моим желаниям, хотя я и не показывала вида. Больше всего на свете я
любила красивые платья; но я возразила, что мне нужно  экономно  расходовать
деньги, полученные от него в долг, иначе я  не  смогу  с  ним  расплатиться.
Тогда он ответил в нескольких словах, что, так как он меня искренне  уважает
и знает мое стесненное положение, то смотрит на эти деньги как  на  подарок,
который, по его мнению, вполне мной заслужен, так как я отдаю ему  все  свое
время. После этого он уговорил меня взять  служанку  и  вести  хозяйство,  а
когда его друг уехал, предложил столовать его, на что я охотно  согласилась,
в полной уверенности, что ничего от этого не потеряю, да и хозяйка  дома,  в
котором мы жили, тоже не осталась внакладе.
     Так прожили мы около трех месяцев, и когда общество стало  разъезжаться
из Бата, мой поклонник тоже заговорил об отъезде, очень желая увезти меня  в
Лондон. Я была немного обеспокоена  этим  предложением,  не  зная,  в  каком
положении я там окажусь и как он будет со мной обращаться.  Но  пока  я  над
этим раздумывала, он  сильно  занемог;  отправившись  в  одно  местечко  под
названием Шептон, в  Сомерсетшире,  он  так  расхворался  там,  что  не  мог
вернуться и прислал ко мне в Бат лакея с просьбой нанять карету и приехать к
нему. Нужно сказать, что перед своим отъездом он поручил мне свои  деньги  и
другие ценные вещи, и я не знала, что с ними делать;  но  я  их  припрятала,
заперла квартиру на ключ, поехала к нему и  действительно  нашла  его  очень
больным; я стала его убеждать, чтобы он позволил перенести себя на  носилках
в Бат, где легче было получить помощь и хорошего врача.
     Он согласился, и я доставила его в  Бат,  до  которого,  наскольк