ругой
группе, о которой я ничего не знаю? Можно допустить и такое. Тогда разговор
о зачистке - чепуха, зачистки не будет... Будет наблюдение ближнее,
агентурное, и наблюдение периферийное: позволит Ореол "кукушонку" сгинуть в
войне или вмешается, а если вмешается, то как? Будет очень странно, если в
составе эскадры, что через несколько дней заблокирует подступы к Капле и
выходы ближайших Каналов, не окажется судна, набитого специальной
аппаратурой, предназначенной для поиска черных кораблей...

Еще вероятнее другое, о чем Гость прямо не говорил, но догадаться несложно:
примат интересов сиюминутных. Неведомый Ореол далек и непонятен, эта
проблема - на столетия, "кукушата" вроде бы пока не заноза в пятке, а Капля
нужна Земле сейчас. Практично, разумно... Какой еще, спрашивается, логики
ждать от людей? Если нос уже расплющился о стену в конце тупика - все равно
ломиться вперед, не видя стены...

Может, рухнет.

А если так, то подопечному долго не жить. Элементарная страховка от
случайностей, не более того. Будь на месте Альвело хоть Адмиралиссимус,
хоть Мрыш, хоть Велич - и им бы не жить. И поди его отсюда вывези живым -
не один такой умник вострил лыжи, прежде чем отбросить коньки.

Но оставаться здесь нельзя в любом случае. Эта война будет пострашнее
предыдущей, недаром к ней готовились тридцать лет. Бессмысленно пытаться
помешать логически неизбежному, можно лишь постараться не увеличить масштаб
бедствия. Акт государственной измены ничего не даст: если северяне хоть
сколько-нибудь изготовятся к войне, Капле конец. С туннельным оружием не
шутят. Зато если сильнейшая на планете зона Федерации нанесет неожиданный и
притом удачный удар, остается надежда на чудо, на то, что погибнет лишь
половина населения планеты, как бы ни был мал такой шанс.

"Становлюсь пацифистом, - подумал Шелленграм. - Или подцепистом, то есть
подцепившим нечто чуждое, как на своем жаргоне говорят те, кто называет
оболванцев оболванцами. Или становлюсь еще большим циником? Мало было им
того, что однажды уже чуть было не вымерли? Тысячу лет после катастрофы
вспоминали старые навыки, вновь учились управлять человеческими толпами без
распыления аэрозолей и массового гипноза. Научились..."

На нижнем флайдроме сектора Бета было людно, на что он и рассчитывал,
назначая себе место ожидания. Не потому что опасался Хиппеля, а из намертво
въевшейся привычки не рисковать понапрасну. Ветра не было, в промозглом
воздухе висел кисейный, подсвеченный прожекторами туман, в котором фигуры
людей казались больше и корявее, чем на самом деле. Солидно прогудел лифт,
убирая под палубу вернувшийся с патрулирования флайдарт. Возле крайней
катапульты суетилась обслуга, дергалась под ногами толстая кишка
топливопровода. Было слышно, как внизу сонно ворочается океан и о борт
Поплавка трутся льдинки. Там, на нижнем уступе, под нависшей над стылым
океаном малой грузовой стрелой тяжело поворачивалась на тросе глянцево
блестящая металлическая каракатица - знаменитый глубоководный твин-скафандр
лучшего водолаза зоны Федерации, только что поднятого с километровой
глубины после осмотра подводной части терминала, и были слышны возбужденные
голоса: "Как там?.." - "Порядок!" - "Лукьяйнен не закессонил?" -
"Обошлось". -"А андроид?" - "Андроиду, кажется, хана..."

Озябнуть не хватило времени. И разумеется, Хиппель не успел устроить так,
чтобы платформа упала в океан - даже если ему пришла в голову эта мысль. По
правде сказать, куда ему...

- Это вы Шелленграм? - Голос пилота ясно указывал на недовольство ночной
побудкой, полетным заданием, климатом арктических вод и общей подлостью
судьбы. Фильтр на лице заиндевел и похрюкивал при дыхании. Пилот зябко
ежился. Непонятный дальний рейс в туман и чертов холод, а тут еще дожидайся
пассажира... с ума там, наверху, посходили.

Ничего. В тропиках отогреется.

- Да, я.

- Идите за мной. Платформа ждет.

ГЛАВА 4

Тридцатые широты Капли, как южные, так и северные, - место во всех
отношениях необычное, знакомое еще по лекциям Моржа о вероятных театрах
боевых действий и уже тогда заочно нелюбимое. Не то чтобы там чаще
случались гидросейсмы или поднимались к поверхности океана желтые приливы -
как раз нет, а что до тропических гроз, тайфунов и смерчей, то вероятность
освежить знакомство с ними в узкой, всего в триста миль шириной полосе
особой опасности не выше и не ниже, чем во всей громадной акватории от
северных субтропиков до южных.

"Хочешь всплыть - ныряй глубже", - говорит один из перлов фольклора
глубинников, и, если не возводить данное положение в абсолют, перл
справедлив. Примерно о том же, только другими словами, говорят инструкции,
памятки и учебники военно-морской тактики. Если позволяет состояние корпуса
- ныряй! На стокилометровой глубине, еще не предельной для подлодок и
капсул последних модификаций, человек чувствует себя в относительной
безопасности как от природы, так и от человека. Разумеется, торпеда с
ядерным двигателем и искусственным интеллектом найдет субмарину и там -
если тому не помешает естественный интеллект пилота, взбодренный
тренировками на тренажере. Анналы последней войны и локальных конфликтов
полны историй о невероятной изобретательности и чудесных опасениях. Одним
словом, в военное ли время, в мирное ли - ныряй, не сомневайся. Везде,
кроме узкой полосы в тридцатых широтах.

То, что на Капле именуют кольцевым Гольфстримом, лежит именно здесь. Их два
- Северный и Южный, два глубинных широтных течения, поразительных в своей
стабильности. Каждый глубинник на Капле знает их координаты, каждый
старается проскочить их побыстрее и, если не принужден к тому приказом, ни
за что не согласится нырнуть здесь на глубину более километра - к верхней
кромке течения. Как сухопутные войны оставляют после себя мины, еще долгое
время убивающие и калечащие неосторожных людей, так и морская война
тридцатилетней давности оставила здесь по себе память.

Лишь одна торпеда из десяти-двадцати выходит на дистанцию эффективного
поражения - остальные уничтожаются антиторпедами или защитным
бомбометанием, сбиваются с курса, обманувшись ложными целями, выходят из
строя из-за естественных поломок, ведут себя странно по неизъяснимым
капризам искусственного интеллекта. К курьезам войны можно отнести
существовавшую тогда запрещенную (хотя и очень распространенную среди
глубинников) теорию о торпедах-храбрецах и торпедах-трусах - однако нет
смысла подробно останавливаться на том, что официально не подтвердилось.

Реактор ядерной торпеды может работать долго, очень долго. Потеряв цель,
обманутая торпеда какое-то время рыщет в поисках, затем ложится в дрейф и
ждет. Она слишком дорога и эффективна для того, чтобы мертво тонуть после
промаха. На Земле она легла бы на дно, ожидая цели. Но Капля - не Земля.

Полуослепшие, полуоглохшие, корродирующие, медленно сжигающие топливо в
приглушенных реакторах, они ждали своего звездного часа и после войны.
Редкие подводные взрывы, грибообразные облака пара на поверхности океана
свидетельствовали о том, что некоторые из них ждали не зря. Остальных
хаотичные течения рано или поздно заносили в Гольфстрим. Для торпеды, не
видящей цели, оттуда не было выхода. Только плыть по течению. Только ждать.

Иные - единицы из тысяч - сослепу атаковали друг друга, мгновенно испаряясь
в миллионоградусной вспышке. Некоторых тихо давило, занося течением на
запредельную глубину, или растворяло в желтом приливе. Поколения штрафников
свели численность торпед в Южном Гольфстриме с тысяч до сотен. Кое-кто из
пилотов с особо буйным воображением без всяких оснований уверял, что в
трехсотмильной полосе образовалось нечто вроде устойчивой кибернетической
экосистемы, уцелевшие обитатели которой обмениваются друг с другом
сигналами, при признаках опасности занимают наивыгоднейшую позицию для
коллективной обороны и сообща уничтожают источник угрозы.

Устав, Филипп выбирался из Гольфстрима. Отдыхал, отсыпался. Иногда гнал к
югу до ближайшей базы и, пополнив боезапас, возвращался. Обычно штрафник
считался искупившим вину после уничтожения десяти торпед. Пока что Филипп
уничтожил три.

Он надевал цереброшлем и сам становился хищной, рыщущей капсулой-охотником.
Погружаясь, он ощущал давление воды на кожу, нестерпимое при приближении к
предельной глубинной отметке. Сонары кругового обзора были его глазами - он
видел зависшую в толще воды цель и видел, как, замечая охотника, она
пытается атаковать, иногда примитивно-прямолинейно, чаще пытаясь обмануть,
и тогда в глазах плясали фантомы ложных целей и начиналась настоящая работа.

И у пилота боевого флайдарта, и у водителя рейсового челнока, и у
глубинника цереброшлем один и тот же - унификация полезна. В воплощении
"капсула" пуск антиторпеды напоминает пилоту его собственный плевок.
Обманутое подсознание реагировало по-своему: иногда после схватки Филиппу
приходилось вытирать ненужную при цереброуправлении приборную панель, ругая
остолопа-конструктора, не додумавшегося поставить здесь плевательницу.

Последние два захода в Гольфстрим оказались пустыми. Сегодня Филипп твердо
решил во что бы то ни стало увеличить личный счет уничтоженных торпед.
Доколе можно ходить в штрафниках?! Смущал "Нырок" - старая, скрипящая при
погружении рухлядь с двадцатиузловым ходом и ничтожным запасом живучести, в
лучшем случае годная лишь как тренажер для начинающих, и то не на Капле.

Впрочем, вряд ли штрафнику стоит рассчитывать на большее. Дерись тем, что
дают, и радуйся своему везению.

Повезло...

Оглядываясь назад, Филипп видел, что могло быть хуже, много хуже. Обошлось.
Никто не связал вольную охоту на Лейфа с исчезновением подполковника
Андерса, поэтому делом о недолгой - пока опомнившиеся коллеги, накинувшись
сзади, не отобрали оружие - стрельбе в кают-компании по вопящей и
прячущейся под столы мишени занялась дисциплинарная комиссия, а не
трибунал, - всего лишь пятно в послужном списке, репутация озлобленного
неудачника и никудышного спортсмена в глазах сослуживцев да минимум шансов
на повышение в чине в ближайшие год-два.

Разумеется, в мирное время. В дни скоротечной войны доля штрафника
незавидна, и Гольфстрим покажется курортом. Так что работу, пожалуй, не
стоит затягивать - война начнется вот-вот. С другой стороны, возвращаться
на Поплавок опасно: неизвестно, было ли покушение частной инициативой
Андерса, как неизвестны и связи Лейфа. Кто он: профессионал или - слаб
человек! - "добровольный" помощник, взятый Глистом за жабры? По тому, как
ловко он спровоцировал стрельбу, едва заметив неудавшегося "покойника",
легко предположить первое. А на деле?

Кто знает.

Ходьба вслепую по минному полю. Можно размышлять о следующем шаге - но
помогут ли размышления? Сомнительно. Всей информации, что - минное поле...
И неизвестно, кому жаловаться. Кто вообще осуществляет верховную власть в
зоне Федерации - шишкастые шпаки или Адмиралиссимус? Должно быть,
Адмиралиссимус: планета-то спорная, делимая...

Десять часов Филипп вел капсулу на север, углубляясь в Гольфстрим. Он
рисковал, надеясь в случае удачи довести личный счет до пяти побед и втайне
мечтая о шести. Но даже четыре - уже лучше, чем три.

Обманов в подсчете не бывает. Акустика на контрольных постах и плавбазах
слушает воду, самописцы чертят линии. Взрывная волна пятикилотонного
эквивалента, легко отличимая от естественных сейсмов, после точного
определения координат эпицентра, служит подтверждением успеха штрафника.
Уже в первый день Филипп понял, что поставить антиторпеду на самоподрыв
невозможно. Не отыскав цели, она тонет, самоликвидируясь без взрыва и лишая
штрафника соблазна записать на свой счет несуществующую победу.

Поколения штрафников, выбивших самую легкую добычу, выработали три тактики
охоты: "укол", "проскок" и "рейд". Когда-то наиболее эффективным и
безопасным считался "укол" - но теперь можно было сутками кружить у края
течения, не встретив ни одной цели. До сих пор Филипп практиковал "проскок"
сквозь Гольфстрим. Сегодня он выбрал "рейд".

Четвертую торпеду он расстрелял на закате, спокойно, почти с предельной
дистанции. Торпеда оказалась вовсе снулая - на охотника не прореагировала
никак и лишь вяло двинулась на перехват одной из трех выпущенных
антиторпед, вероятно, приняв ее за цель. Перед самым гидравлическим ударом
Филипп снял с головы цереброшлем: дистанция была велика, но только
недолеченный Каплей идиот станет рисковать собой без надобности.

Можно получить легкую контузию, а можно и оглохнуть. Были случаи.

Зато когда капсулу тряхнуло, он живо водрузил шлем на голову и посмотрел,
как всплывает газовый пузырь, вспухая и дробясь при подъеме. Это и издали
было красиво. Можно подсчитать, на какой площади зеленые волны океана через
несколько минут суматошно вскипят и покроются пеной, а раскаленного облака
не будет: глубина слишком велика, а мощность заряда мала.

"Рейд" - и этим все сказано. Долгое выманивание прячущейся ржавой смерти на
себя, тысяча миль в подводном положении на стрежне Южного Гольфстрима. Вода
казалась субстанцией, похожей на туман, и в этом тумане висел он, Филипп
Альвело. Туман обтекал его корпус, приятно щекотал лицо, завивался
вихрящимися волокнами позади головы-рубки, упруго сопротивлялся гребному
винту. Час шел за часом. Целей не было. Три неистраченных буя целеуказания,
полтора десятка глубинных бомб и семь антиторпед в носовом отсеке - с этим
хозяйством еще можно продолжать охоту.

Филипп не стал всплывать, чтобы послать на ближайшую базу сообщение об
уничтоженной торпеде, - это можно было сделать и потом. Он признавался
себе, что не хочет видеть поверхность океана. Там штормит, там часто
резвятся смерчи, ни с того ни с сего разверзаются пасти водоворотов,
мечутся под грозовыми облаками шаровые молнии. Там глупые глазастые рыбы
поедают хищный криль и сами поедаются им. Там душно и неспокойно. На
десятимильной глубине намного лучше.

"А еще лучше на твердой земле, - сказал он себе, веря в свои слова. -
Вернусь на Землю - поселюсь там, где вода течет только из водопровода...
Найду такое место, как Одиссей. Пойду пешком с веслом на плече, пока
кто-нибудь не спросит, для чего несу лопату..."

Капсула бестолково вильнула, и Филипп, ругнув себя, с сожалением отключил
цереброуправление. В шлеме надо думать конкретно: быстрее, медленнее,
дифферент, погружение, всплытие, постановка помех, залп... Реакция глупого
механизма на более сложные мысли непредсказуема, задумываться же опасно не
только в Гольфстриме. Правда, штрафнику всегда есть о чем подумать, на то
он и штрафник, искупающий вину. И как назло, нет под рукой книги, чтобы
отвлечься, - хотя бы исторического романа про маркиза де Ренси и бензопилу,
изящно выхватываемую из ножен...

- Штрафник должен был раньше думать, - сказал Филипп вслух. - Что, нет?

"Да".

- Ну то-то.

Экраны по-прежнему были пусты, если не считать муара от облаков криля. Ни
одной цели не появилось на них за двенадцать часов, хотя математически
вычисленное среднее время ожидания - четыре с половиной часа. Филиппу это
не нравилось. Конечно, байки о кибернетической экосистеме ржавых торпед -
байки и есть, вроде рассказов о Сонной субмарине, местном варианте
"Летучего голландца", - таких чудес не бывает. Просто-напросто трудно
ожидать, чтобы цели распределялись в Гольфстриме равномерно, а не случайно:
где-то погуще, где-то пореже...

И все равно Филиппу это не нравилось. Есть и другая математика, куда более
наглядная: из пяти штрафников в среднем гибнут трое.

Он вывел на монитор результаты счисления, ввел поправки и поцокал языком.
Помимо риска, "рейд" имеет свои неудобства: рано или поздно кончается
отведенная штрафнику полоса шириной в пять градусов долготы, и приходится
поворачивать назад. Торпеда, уничтоженная в чужой полосе, будет засчитана
соседу. Штрафник-альтруист встречается реже, чем льдина на экваторе.

В полдень сонар кругового обзора засек впереди нечто крупнее торпеды. Через
полчаса Филипп сумел различить характерные очертания "Нырка" - короткий
корпус, низкая рубка, ракетный бункер отсутствует - и сейчас же ожил
гидрофон:

- Назовитесь. - Голос был басовитый, с хрипотцой.

- Лейтенант Альвело, погранфлотилия, - отозвался Филипп. - А вы?

Ответа не было с полминуты - звук и в воде не слишком торопится.

- Капитан третьего ранга Богданов, Ударный флот. Рад встрече. Я случайно не
залез в вашу зону?

- Скорее уж я в вашу, - возразил Филипп. - Вы давно определялись?

Снова долгое ожидание ответа.

- Утром.

- Я тоже. Пожалуй, самое время всплыть.

Шумы в гидрофоне. Ровный фон снизу, от Вихревого пояса, и пощелкивание
криля где-то высоко над головой.

- Всплывем вместе. Вы меня видите?

- Прекрасно вижу... Не надо приближаться.

Ожидание - и хрипловатый смешок:

- Само собой.

"Нырок" легко пошел вверх. Похрустывал металл, сбрасывая оковы давления.
"Вот так и выявляется, где истина, а где байки, - размышлял Филипп. - Это
вам не Сонная субмарина. Прав капитан третьего ранга, не веря мне. Прав я,
не веря ему. Самая простая - цель капсула чересчур наивного соседа, а от
замены одного слагаемого форма взрывной волны не меняется. Говорят, иные
рационалисты позволяют заблудившемуся товарищу по несчастью сперва
поохотиться в своей зоне.

И почему я, дурак, отказывался понимать это прежде? Человеки же. Где
мерзость, там и мы. Человечность нам нужна, как Поплавку якорь..."

На поверхности плясала мелкая волна. Слепила бликами. В потоке яростного
света океан исходил влажным предгрозовым зноем, дрожали густые испарения, в
опрокинутом небе над южным горизонтом кривлялся перевернутый мираж, и
медленно копилась на севере угольная чернота грозовых туч.

Филипп оживил навигационный комплект, привычным движением нацепил на лицо
намордник фильтра, выбрался на крохотную палубу и стал ждать: два шага в
одну сторону, два в другую... Дышать все равно было трудно.

Флегматичная рыба-одеяло выставила из волны треугольную башку толщиной в
лист бумаги, взглянула на Филиппа плоскими глазами, убоялась и затонула.
Какие-то круглые темные коробочки размером с грецкий орех торопливо
всплывали из глубины - вот еще одна, и еще, а вот сразу десяток... Слышно
было, как они постукивают снизу по обшивке. На всякий случай Филипп
отступил поближе к люку, а непонятные коробочки все всплывали, теперь уже
целыми стаями, качались мячиками на низкой волне, терлись о борта капсулы и
вскоре покрыли воду сплошным колышущимся ковром - наверно, тут их были
миллионы. Ничего подобного Филипп никогда не видел - однако кто может
сказать, что знает все о Капле? В ней в семь тысяч раз больше воды, чем в
земных океанах, а о том, что находится под Вихревым поясом, вообще ничего
не известно. Капля живет своей жизнью, люди лишь норовят удержаться на ее
вечно меняющейся поверхности. Во время последней войны им даже не удалось
загрязнить планету радионуклидами так, чтобы на ней стало невозможно жить.
Не удалось, несмотря ни на тысячи сработавших боеголовок, ни на
затапливаемое ядерное топливо, отработавшее свой срок. Фон как фон,
нормальный, разве что в Гольфстриме чуть повышенный. Почти нечему гореть,
выбрасывая копоть, - и вовек не дождаться ядерной зимы...

Плавающие коробочки лопались с легким треском. Каждая вышвыривала в воздух
с десяток крохотных, похожих на мотыльков существ. Иные мотыльки падали в
волны, не успев раскрыть красные жилковатые лепестки, но большинство
успевало, и уже через минуту над морем поднялась багряная метель. Бормоча:
"Брачный сезон, приспичило им..." - Филипп нырнул в капсулу и задраил люк.
Прильнул к перископу. Зрелище было феерическое, и он не сразу услышал
гидрофонный вызов. Спохватившись, врубил радиосвязь.

- Эй, лейтенант, - ожил динамик голосом Богданова. - Спишь, что ли? Пеленги
взял?

- Да, - отозвался Филипп. - Прошу прощения, я в своей зоне.

- А я в своей. Граница где-то между нами, ближе к тебе. Так что извини,
если что не так. В штаны случайно не н