агословил  меня  перебираться в Самару. Я медлила, не решалась: работа
вполне устраивала, меня там уважали, даже повысили в должности, да  и  жилье
дали  - как было все бросить?! А владыка продолжал спрашивать, про МЕНЯ. Два
месяца провела я в  сомнениях,  но  в  конце  концов  пересилила  себя  и  -
переехала к сестре, которая ютилась на частой квартире.
     Владыка  обрадовался  моему приезду и тут же стал поручать работу. Даст
книжку про какого-нибудь архиерея, попросит прочесть и составить краткую его
биографию. Я сперва даже не знала, для чего это, нужно. А владыка в то время
продолжал дело,  начатое  еше  митрополитом  Мануилом  -  составлял  каталог
русских  архиереев. Работа не на один год Потом он высказал пожелание, чтобы
я научилась печатать на машинке. Так я и стала с  ним  работать  Днем  -  на
железной дороге, а вечером, часов до десяти, - у владыки...
     Вскоре  владыка  благословил еще одну мою сестру переехать в Куйбышев и
стал поговаривать, чтобы мы себе домик купили. А какой там домик?  Денег  на
него  у  нас  не  было.  Однако  ради  послушания  стали  искать  подходящие
объявления. Найдем. принесем  владыке,  а  он  спрашивает:  "А  сколько  там
комнат?"  "Одна",  -  говорим,  мы  о  большем  и не загадывали, такую-то бы
осилить. "Ну подождите пока, не покупайте".  Тут  к  нам  мама  с  четвертой
сестрой  приехала.  В гости. И в эти-то дни я вдруг увидела центре очередное
объявление: продается треть дома с отдельным входом,  три  комнаты,  цена  -
шесть  тысяч  рублей. А мы к тому времени две с половиной скопили. Показываю
объявление владыке, и вдруг он говорит: "Покупайте", -  и  даже  500  рублей
дал,  чтобы  я  поскорее  задаток  внесла.  Не  успели мы задуматься, где же
недостающие деньги взять, как мама говорит: "А я свой дом продам, вот нам  и
хватит"  Так  мы  и  стали жить впятером. Освятить дом сам владыка пришел. С
портфельчиком, скромно... Мы тогда по простоте своей даже не поняли, что нам
за милость такая - сам архиерей дом освящает! Нам и свечку-то поставить было
не на что - стакан приспособили...
     В скором времени хозяева другой части дома стали продавать  свою  долю.
Владыка  и ее благословил купить - он ведь не только о нас радел. И стал наш
дом чем-то вроде странноприимной. Это  сейчас  в  Самарской  области  храмов
много,  а тогда в городе было только две церкви, так что люди к нам отовсюду
съезжались. У нас  и  останавливались,  ночевали.  В  воскресенье  по  12-15
человек   за   стол   садились...  Порой  и  владыка  к  нам  заглядывал  на
час-другой...
     Владыка   продолжал   давать   мне   разные   душеполезные   книги,   я
перепечатывала  их  в  пяти  экземплярах,  сестра переплетала, а он раздавал
своим духовным детям. Получался своего рода  самиздат  -  духовные-то  книги
тогда днем с огнем было не сыскать...
     Так  продолжалось  долго, пока я не выработала стаж (26 лет на железной
дороге), после чего владыка благословил меня работать в  свечной.  Еще  пять
лет  прошло.  Тут,  на  преподобного  Сергия,  владыка, как обычно, поехал в
Москву и - узнал о назначении в Санкт-Петербург. Мы, конечно,  расстроились:
уйдет от нас митрополит, оставит нас. Как в Ленинград попадешь без прописки?
Но  владыка не забыл о нас, взяв с собой как бы в долгосрочную командировку.
Я поселилась в архиерейском доме и только тогда сумела по-настоящему понять,
каким необычайным терпением и смирением обладал наш владыка. Ведь одно  дело
видеть  его  в храме, работать с ним, и совсем другое - жить рядом, наблюдая
его быт, характер, привычки...
     Владыка был безотказен ко  всем.  Бывало,  я  возропщу  на  просителей,
скажу:  "Владыко,  да  ведь  это  же  не наше дело!" - а он в ответ: "Вот ты
чудачка какая! Раз просят - так надобно  помочь!"  Он  никогда  не  разделял
посетителей  ни  по  чину  по  убеждениям,  ни  по просьбам - со всеми равно
приветлив, внимателен, каждому старался помочь, чем мог...
     Если он собирал деньги, то только для того чтобы их раздать: храмам,  а
еще  -  отдельным  людям.  Но  благотворя  сам  и  благословляя  на подобное
послушание своих духовных чад, он обязательно предупреждал,  что  освободить
от него может только смерть, что благотворить надо не от случая к случаи-. а
регулярно - так, чтобы это была пусть малая, но верная помощь. Сам он обычно
отдавал  мне деньги для своих подопечных в первую неделю месяца, а тут вдруг
вручил первого же числа - за день до смерти...
     На всем же другом владыка экономил.  Здоровье  его  требовало  хорошего
питания,   но   он   смотрев  на  это  сквозь  пальцы.  Помню,  врачи  очень
рекомендовали ему сок из черной  смородины.  Мы  его  упрашивали-упрашивали:
"Владыко,  благословите,  мы  купим",  -  а  у  него  один  ответ: "Если это
действительно надо -  Господь  пошлет".  И  ведь  посылал  Господь!  Сколько
проблем  было  с лекарствами! Но стоило им закончиться, как тут же находился
человек то заведующая аптекой свою помощь предлагает,  а  то  и  из  Америки
позвонят...  Или пропадет вдруг в магазинах рыба. Только посетуешь владыке -
смогришь, уже несут!
     При той жажде деятельности, какая была у  владыки,  на  еду  он  вообще
особого  внимания  не  обращал.  Его  нельзя было увидеть праздным. Выдастся
свободная минута -  он  или  пишет,  или  читает.  Даже  когда  ноги  совсем
отказывались  служить  и  владыка был вынужден лежать - он завел специальную
дощечку, чтобы и в таком положении можно было работать. Очень он  не  любил,
если  мы (для того, чтобы дать ему возможность отдохнуть) отключали телефон.
У нас ведь не было особых часов для телефонных звонков. Кто  когда  хотел  -
тогда  и  звонил,  и владыка тут же брал трубку. Часто и пообедать толком не
дадут. Пока переговорит со всеми  -  еда  ооынет,  чайник  по  два-три  раза
подогревали  .  Врачи  его убеждали: неполезно так питаться, - а он в ответ:
"Вы меня не ограничивайте. Полезно, когда человек сам себя ограничивает".  И
- ограничивал себя даже в том, в чем ему здоровье никак не позволяло.
     Скажем,  владыка  очень  любил рыбные пельмени, приготовленные матушкой
Олимпиадой. Как-то она их по-особенному готовит. Подаст их на стол - владыка
обрадуется, попросит себе четыре штуки, а  съест  только  две.  А  когда  мы
начинали спрашивать:
     почему? - он всегда приводил в назидание пример из жизни святых отцов.
     Один  эконом  заметил,  -  пояснял  владыка,  -  что иноки не полностью
съедают предложенную им пищу, и решил давать им  меньше  еды.  Но  узнав  об
этом,  наместник  строго  наказал  эконома  -  за  то, что тот лишил братьев
монастыря подвига. Ведь добровольное отсечение своих желаний  и  страстей  -
это подвиг.
     Если  говорить  о  земных привязанностях владыки, то здесь он любил три
вещи: богослужение, церковные песнопения и (как отдых) столярное ремесло.  У
самого владыки голос был сильный и красивый - тенор, его всегда было слышно.
Это  уж  потом  у  него  связки ослабли. Одно время мы думали, что он совсем
голоса лишится, но, слава Богу, обошлось...
     А про то,  каким  он  был  молитвенником,  по-настоящему  один  Господь
ведает.  Мы  же  можем  судить  только  о  том,  что  видели и знаем. Знаем,
например, что когда у  него  умерла  мама  -  владыка  40  дней  сам  служил
литургию,  поминая  ее.  Так  же  он  поступил,  когда отошел ко Господу его
духовный отец - митрополит Мануил... Владыка Иоанн считал своим и долгом,  и
обязанностью,  и одновременно счастьем служить каждый праздник и - всенощную
и литургию. В Петербурге нам даже поначалу  туговато  пришлось,  здесь  ведь
столько  храмов  -  и в каждом свой престольный праздник, и в каждый владыка
старался приехать!
     Праздники владыка очень любил. Говорил, что в эти дни нужно обязательно
быть на службе, с нородом. Никогда не благословлял на поездку, если праздник
мог застать в дороге... Даже в дни отпуска, который он  всегда  проводил  на
даче  (загородном домике в три комнаты), по воскресеньям владыка обязательно
уезжал в город - на службу. А последний год, когда он  особенно  плохо  себя
чувствовал  и  не всегда мог совершать священнодействие, то приглашал в свою
домовую церковь петербургских священников: отца  Андрея  со  Смоленки,  отца
Олега  из  храма Симеона и Анны и других, - и слушал их богослужение, просто
молясь...
     Он и на Казанскую собирался служить: всенощную - в Казанском соборе,  а
литургию: в Князь-Владимирском... Да смерть не позволила...

     Валентина Сергеевна:
     - Главное,  чему учил нас владыка, - это по слушанию. Я хочу рассказать
один случай, который может быть, лучше всего покажет, что такое послушание и
какова была молитвенная сила владыки.
     Как-то раз он благословил меня купить пять саженцев  яблонь  для  нашей
дачи. Я поехала со своим родственником на рынок, а там - изобилие! Один сорт
лучше  другого.  Выбрала я пять деревец, а дядя Сеня меня уговаривает: "Купи
еще, смотри, красота какая, не  пожалеешь!"  Мялась  я  мялась,  но  всетаки
поддалась  на  уговоры,  купила и шестое. Посадили мы саженцы. Прижились они
хорошо, в рост пошли, листики выпустили... А  тут  и  владыке  пришло  время
приезжать.  И  вдруг  шестая  яблонька  возьми  да  и  засохни,  да так, что
коричневая вся стала, страшная... Матушки  меня  уговаривают:  "Выкопай  ее,
владыка  приедет  -  осерчает!"  Но у меня были свои соображения. "Нет уж, -
думаю, - сначала покаюсь..."
     Приехал владыка и тут же-к засохшему деревцу: "Это что такое?!"  Ну,  я
ему  все  как  есть рассказала: "Теперь, владыко, я ее выкопаю..." А он мне:
"Запиши-ка лучше в свою тетрадочку, что значит не слушаться духовного  отца!
А  яблоньку  эту  не  тронь,  только  каждый  день поливай", - и перекрестил
деревце. И что бы вы думали? Отошла наша яблонька. На  других  уж  листья  с
ладонь  были,  а  эта  только-только почки начала раскрывать, но - выжила! И
перезимовала, и плодоносить в срок стала... Вот и в этом  году  она  вся-вся
усыпанная  яблоками  стояла.  А  мы  с  тех  пор  так  ее  и зовем - "яблоня
непослушания".

     Надежда Михайловна:
     - Дорого  нам  обходилось  непослушание  владыке.  Помню,  как-то   нам
предложили   бесплатные   двухдневные   путевки   в   Москву.  Мы,  конечно,
обрадовались:  к  преподобному  Сергию  Радонежскому  съездим!   Пришли   за
благословением.  А  дело  было  Успенским постом. Владыка же очень не любил,
если в праздники или в пост люди отправлялись в дорогу. Вот  он  и  говорит:
"Нечего  в  пост  разъезжать. Благословить не благословляю, но если хотите -
езжайте сами". Мы подумали-подумали - да и поехали: мол, к угоднику  Божиему
собрались, не за чем-нибудь! И как же .сложилась наша самочинная дорога?
     Ночью  произошло  крушение  поезда,  идущего впереди нашего. Мы едва на
него не наскочили. Стояли долго, съели все запасы, проголодались. Приехали в
Москву только в воскресенье, и почему-то в тот день не только  промтоварные,
но и продовольственные магазины не работали. С большим трудом нашли дежурный
гастроном,  а  там  и  купить-то по случаю поста нечего. Запаслись булками и
лимонадом (долго мы потом на них смотреть не могли!) да и домой собрались. А
до Самары поезд опять двое суток тащился. Еле живые приехали...

     Валентина Сергеевна:
     Да, велика была сила владыкиного благословения и его  молитвенный  дар.
Многих  спасла его молитва. Он и меня излечил, хоть я и врач. Я тогда сильно
заболела. Доктора определили бронхоэктазы и постановили  немедленно  удалить
часть  легкого.  Я, конечно, скорее к владыке: соглашаться ли на операцию? А
он говорит: "Нет, не надо. Возьми-ка  лучше  отпуск,  посиди  дома.  Матушка
будет  тебе  томить  овес,  а  другого  ничего  не ешь", - и перекрестил мне
легкое. Я так и сделала. И вот вижу я сон: будто служит наш владыка с  двумя
архиереями;  в  центре  стоит  красивый,  высокий архиерей в белой одежде. К
нему-то обращается мой духовный отец и просит: "Владыко  святый,  помоги  ты
ей!"  -  и как бы подтягивает меня к алтарю... Мне еще во сне легче стало, а
потом все лучше, лучше - и я совсем выздоровела, так, что медики и  поверить
в такой исход не могли.

     Надежда Михайловна:
     А помнишь, как у нас учительница одна, атеистка, почти что ослепла? Она
уже и  в  школе  преподавать  не могла из-за зрения, кое-как зарабатывала на
хлеб в красном уголке... Врачи говорили, что  если  она  срочно  не  сделает
операцию,  то  и второй глаз потеряет! И вот кто-то посоветовал ей сходить к
митрополиту Иоанну. А наш владыка всех принимал: и  верующих,  и  ищущих,  и
атеистов...  До  семидесяти человек за день! С каждой старушкой поговорит...
Вот и эту учительницу принял приветливо, благословил ее, перекрестил глаз  и
- в  скором  времени  все  рассосалось!  Это в 78-м году было - не то время,
чтобы о церковном врачевании рассказывать. Вот  она  и  пояснила  изумленным
врачам:  сладкий  чай, мол, в глаза капала - тем и вылечилась. В школе ее на
работу восстановили. А к нам она пришла с большим букетом белых цветов и все
повторяла: "Какие вы счастливые, что такого человека знаете!" Стала  владыку
благодарить,  а он ей в ответ: "Ты не меня - Бога благодари, да не отходи от
Него, а то хуже может быть..."
     Через владыкины молитвы многие к Богу  пришли.  Взять  хоть  Валентина.
Жена  у него верующая была, но как ни билась, как ни объясняла ему про Бога,
про веру - ничто его не пронимало. А тут он как-то права потерял,  переживал
сильно.  Жена ему и говорит: "Вот, смотри, я сейчас владыке позвоню, попрошу
его помолиться о пропаже - и все будет хорошо". Позвонила. И тем же  вечером
права Валентину прямо домой принесли... И эта-то молитва помогла ему обрести
веру!

     Валентина Сергеевна:
     Да,  владыка  даже в малых желаниях утешить умел. Я вот очень скорбела,
что у меня голоса нет. Все подруги за  клиросом  поют,  одна  я  в  сторонке
стою... Я уж и Божией Матери перед иконой "Всех скорбящих радосте" молилась,
и  Надя за меня просила: "Пустите ее, владыко, за клирос. Она за моей спиной
постоит, так ее и не слышно будет..." Но владыка решил иначе  и  взялся  сам
обучить нас пению:
     меня, Надю и еще одну девушку - Тоню Коржаеву, она сейчас в Пюхтицах...
Учитель  он  был  строгий:  не  дай  Бог,  если  мы на полтона ниже или выше
возьмем! И  репертуар  владыка  тоже  ревниво  отслеживал.  В  праздники  не
благословлял  знаменных  распевов,  зато  в  пост,  напротив, любил простое,
строгое пение... Так и учил нас сам,  вместо  регента.  Ну,  Надю-то  голосу
учить  не  требовалось  (у  нее  прекрасный сопрано), а со мной мороки много
было. Но по молитвам владыки даже я запела!
     Вообще владыка очень любил на  спевки  хора  приходить.  Слушал,  делал
замечания. Регентам это признаться, не очень-то нравилось. Но это тогда... А
когда  владыка  уехал  из  Самары  и  перестал тревожить их своими визитами,
тут-то они и восскорбели, что больше-то никому до них и дела  нет:  что  они
поют и как поют...
     А  в  связи  с  пением  владыка преподал нам еще такой урок. Когда меня
взяли в хор, я от радости все его спрашивала: "Ну как? Хорошо ли мы  спели?"
А  он отмахивался: "Спели и спели." Никогда не хвалил Наоборот: говорил, что
если петь и думать про собственный голос - так лучше в оперный театр идти, а
вот если петь и молиться - то и в голову не взбредет спрашивать, хорошо  или
плохо  у тебя получается... Но как-то раз пели мы, как сейчас помню, "Чертог
Твой..." - и, должно быть, тронули этой молитвой сердца наших  прихожан.  Во
всяком  случае старушки впереди шептались между собой: "Ну, прямо как ангелы
поют!" Мы это слышали. Но  слышал  и  владыка.  И  вот  закончилась  служба,
владыка  взошел на амвон и, обращаясь прежде всего к тем старушкам, произнес
проповедь. "Вы зачем у ближних дар отнимаете? - говорил он. -  Похвалили  их
здесь,  на  земле,  - вот и вся им награда. А что они услышат на небесах? Об
этом надо думать!"
     Мы потом подошли к владыке, плачемся: "Зачем же вы, владыко, о нас  при
всех-то  говорили?  Неудобно!"  А  он поясняет: "Да потому, что вы не умеете
правильно к похвальбе относиться. В этом вы должны  уподобляться  мертвецам.
Вот  придите  на кладбище да обругайте покойников - что они вам ответят? Или
начните хвалить - все  равно  не  услышите  ни  звука.  Вот  так  же  должны
поступать и вы..."
     Владыка  всем  нам  в  свое время и "книжечки совести" раздал, повелев:
"Пишите в них только свои согрешения, а ничего хорошего про себя не пишите".
     Нельзя сказать, чтобы владыка был с нами строг. Он был строг  с  нашими
согрешениями. Но больше всего он был строг к самому себе.
     Он  не  дозволял  себе  никакой "роскоши", хотя по нашим понятиям это и
роскошью-то нельзя было назвать. Он вообще ничего  лишнего  не  любил.  Если
скапливалась какая-то денежка - тут же тратил ее на церковные нужды.

     Надежда Михайловна:
     - А  свою  пенсию  он  никогда и в руках не держал. Благословил меня ее
получать: "Тебе, - говорит, - Надежда,  виднее,  кому  ее  раздать.  -  Я  в
Самарской  епархии бухгалтером работаю. - Кто придет из нуждающихся - тому и
дай". Я так и поступала.

     Валентина Сергеевна:
     Он и в Петербург-то ведь с чем приехал? С тканью! Чтобы сразу же начать
обшивать открывающиеся храмы,  как  в  Самаре.  "Новые-то  храмы  голенькие,
бедненькие,  -  говорил,  -  им  помочь  надо". Сразу же благословил открыть
пошивочную мастерскую, чтоб недорого обходилось облачение... Но  нередко  он
просил  нас  шить  и вовсе за бесплатно. "Этим деньги взять негде, - пояснял
владыка, - так вы уж им помогите".
     А сам-то в каком облачении ходил! Не на службах, а в быту.  На  даче  у
него  до  того  штопаный-перештопанный  подрясник  был, что мы без конца его
уговаривали поменять - к Вам-де, владыко, люди духовного  звания  приезжают,
неудобно  перед  ними,  что  о  Вас  подумают?! Но он никак не соглашался на
новый. И тогда мы решились сами сшить ему подрясник. Сшили. И уж совсем было
собрались старый сжечь, да в последний момент почему-то передумали и  только
подальше  упрятали.  И  вот приезжает владыка: "Где мой серый подрясник?" Мы
объясняем: так мол, и так, вот Вам новый, а тот совсем плохой стал.  мы  его
выбросили...  Как тут осерчал наш владыка! Ругает нас: "Да как вы могли! Без
благословения? Самовольно?" Так и не согласился даже примерить наш  подарок.
Пришлось доставать из тайников прежний. Но он никак не мог успокоиться и все
повторял:  "Что  ж  с того, что он заштопанный? Главное, что чистый, и дырки
все залатаны! Вон митрополит Мануил - он до конца дней сохранил подрясник, в
ко тором его постригали! А вы меня в роскошь затягиваете!"
     За роскошь и расточительство он воспринял и нашу просьбу купить на дачу
шифоньер - чтобы  было  куда  одежду  вешать.  Деньги  на  него  были,  дело
оставалось  только  за  благословением.  Но  владыка - ни в какую: "Экие вы!
Шифоньер я вам и сам смастерю. А деньги бедным  должны  пойти!"  Так  сам  и
смастерил нам шкаф для одежды, пластиком отделал, красиво получилось!
     Владыка  очень  любил  пилить,  строгать...  На  даче он все отпуска за
столярным станком проводил. И все молодых  батюшек  хотел  к  этому  ремеслу
приучить...  Изготавливал  всякую  утварь и мебель: и аналойчики, и полки, и
книжные шкафы... Две тумбочки мы даже сюда с собой в Петербург привезли ...
     У владыки вообще было много талантов. Ко всему прочему  он  еще  хорошо
разбирался  в живописи, в иконописи, мог сам с натуры нарисовать человека, и
потому, должно быть, дозволял себе и с художниками поспорить.
     Как-то  на  Дмитрия  Солунского  у  нас  в  Самаре  сгорел   Покровский
кафедральный  собор.  Причем,  что удивительно: огонь дошел до самой могилки
владыки Мануила, но там и остановился. Так вот: после пожара храм,  конечно,
начали  восстанавливать,  ну  и,  разумеется,  расписывать.  Взялся  за  это
художник Василий (фамилии, к сожалению, я сейчас не вспомню). И вот