интеллектуального  наследия  Ленина,   хранителем
принципов октябрьской революции, неустрашимым коммунистом,  который  борется
против бюрократического  перерождения  партии  и  обуржуазивания  Советского
государства; задача Сталина как полемиста -  скрыть  от  коммунистов  других
стран и от капиталистической, демократической и либеральной Европы подлинные
причины борьбы, разворачивающейся  внутри  партии  между  учениками  Ленина,
между виднейшими деятелями Советской России. На самом же деле Троцкий думает
о захвате  государственной  власти,  а  Сталин  -  о  том,  как  государство
защитить.
   Сталину совершенно несвойственны  такие  качества  русских,  как  апатия,
ленивое непротивление  добру  и  злу,  туманный,  бунтарский  и  вредоносный
альтруизм, наивная и жестокая доброта. Сталин не  русский,  он  грузин:  его
хитрость соткана из терпения, воли и здравого смысла; он упрямец и оптимист.
Противники обвиняют его в невежестве и недалекости, но они  неправы.  Нельзя
сказать, что это человек  образованный,  европеец,  измученный  софизмами  и
духовными озарениями: Сталин - варвар в том  смысле,  в  каком  понимал  это
слово Ленин, то есть враг западной культуры, психологии и морали. Его  ум  -
ум чисто рефлекторный, инстинктивный, первобытный, лишенный каких бы  то  ни
было  предрассудков  культурного  или  нравственного  свойства.  Говорят,  о
человеке можно судить по его походке. Во время Всероссийского съезда советов
в мае 1929 года в Москве, в Большом театре, я видел,  как  Сталин  вышел  на
сцену; я сидел в оркестровой яме, под самой рампой.  Сталин  появился  из-за
спин  народных  комиссаров,  членов  ЦИК  и  центрального  комитета  партии,
выстроившихся в два ряда на просцениуме: одет он был очень просто,  в  серый
китель  и  темные  брюки,  заправленные   в   высокие   сапоги.   Невысокий,
широкоплечий, коренастый, на крупной голове шапка черных  волос,  удлиненные
глаза казались больше  от  угольно-черных  бровей,  лицо  утяжеляли  колючие
черные усы. Сталин шел медленным, тяжелым шагом, стуча каблуками по паркету;
слегка наклоненная  голова,  руки,  опущенные  вдоль  туловища,  делали  его
похожим  на   крестьянина,   но   крестьянина-горца,   сурового,   упорного,
терпеливого  и  осмотрительного.  При  его   появлении   в   зале   раздался
восторженный рев, но он даже не повернулся в ту сторону, он неторопливо  шел
дальше, занял место позади Рыкова и Калинина, поднял  голову,  посмотрел  на
приветствовавшую  его  громадную  толпу  и  остался  стоять   все   так   же
бесстрастно,  ссутулившись,  пристально  глядя  перед  собой   непроницаемым
взглядом.  Лишь  человек  двадцать   депутатов,   представителей   советских
автономных  республик  Башкирии,  Бурятии,  Монголии,  Дагестана  и  Якутии,
сидевшие в литерной ложе, были немы и неподвижны: одетые в желтые с  зеленым
шелковые  халаты,  в  остроконечных,  шитых  серебром  татарских  шапках  на
длинных, ниспадающих на плечи блестящих черных волосах, они смотрели  своими
маленькими раскосыми глазками на Сталина: перед ними был диктатор,  железный
кулак  революции,  смертельный  враг  Запада,  враг  цивилизованной  Европы,
разжиревшей и буржуазной. Как только  восторг  толпы  стал  утихать,  Сталин
медленно повернул голову к татарским депутатам: взгляд  монголов  встретился
со взглядом диктатора. В театре раздался оглушительный рев: это пролетарская
Россия  приветствовала  Красную  Азию,  народы  степей,   пустынь,   великих
азиатских рек. Затем Сталин снова обратил невозмутимое лицо к толпе и  стоял
все такой же ссутилившийся  и  неподвижный,  пристально  глядя  перед  собой
непроницаемым взглядом.
 
   Сила Сталина - в его невозмутимости и терпении. Он следит  за  поведением
Троцкого,  анализирует  его   действия,   вслед   за   быстрыми,   нервными,
неуверенными шагами соперника слышна  его  медленная,  тяжелая  крестьянская
поступь. Сталин  -  замкнутый,  холодный,  упрямый,  Троцкий  -  горделивый,
порывистый, эгоистичный, нетерпеливый, весь во власти честолюбия  и  буйного
воображения, натура  горячая,  дерзкая  и  агрессивная.  "Жалкий  еврей",  -
говорит о нем Сталин. "Жалкий христианин", - говорит о Сталине Троцкий.
   В октябре 1917 года, когда Троцкий, не предупредив центральный комитет  и
партийный центр по руководству  восстанием,  вдруг  дает  сигнал  к  захвату
власти, Сталин отходит в тень. Лишь он один умеет подметить слабые стороны и
ошибки Троцкого и предвидеть  их  далеко  идущие  последствия.  Когда  после
смерти Ленина Троцкий со всей жесткостью  ставит  вопрос  о  наследовании  в
плане политики, экономики и теории, Сталин уже успел взять под свой контроль
бюрократический аппарат партии, забрать в свои руки рычаги  управления,  уже
занял стратегические позиции,  регулирующие  политическую,  экономическую  и
социальную жизнь государства. Троцкий обвинял Сталина в том, что тот задолго
до смерти Ленина попытался решить вопрос о наследовании в свою пользу,  -  и
это обвинение никто не смог бы всерьез опровергнуть. Но ведь Ленин во  время
болезни сам закрепил за Сталиным привилегированное  положение  в  партии.  У
Сталина все козыри на руках, когда  в  ответ  на  обвинения  противников  он
утверждает,  что  должен  был  предохранить  себя  от  опасностей,   которые
неизбежно  возникли  бы  после  смерти  Ленина.  "Вы   воспользовались   его
болезнью", -  говорит  Троцкий.  "Чтобы  не  дать  вам  воспользоваться  его
смертью", - говорит Сталин.
   Троцкий очень хитро рассказал историю своей борьбы со  Сталиным.  В  этом
рассказе ничто не выдает подлинной сути их борьбы, автору  явно  не  хочется
выглядеть  в  глазах  русского,  тем  паче  мирового,  пролетариата   этаким
большевистским Катилиной, готовым на любые авантюры, вплоть до  реставрации.
По  его  утверждению,  его  так  называемая  ересь  -  всего  лишь   попытка
ленинистского толкования ленинской доктрины.  Никакого  троцкизма  на  самом
деле   не   существует:   это   выдумка   противников   Троцкого,   желающих
противопоставить троцкизм ленинизму, живого Троцкого - мертвому Ленину.  Его
теория "перманентной революции"  не  представляет  угрозы  ни  для  идейного
единства партии, ни для безопасности государства. Он  не  хочет,  чтобы  его
принимали за Лютера или за Бонапарта.
   У  Троцкого,  как  и  у  Сталина,  исторические  изыскания  имеют   чисто
полемическую подоплеку. Словно сговорившись, как один, так и другой  силятся
представить этапы борьбы за власть как аспекты  идейной  борьбы,  борьбы  за
истолкование ленинской мысли. В сущности, обвинение в  бонапартизме  никогда
не  было  предъявлено  Троцкому  официально.  Такое  обвинение  показало  бы
мировому пролетариату, что русская революция катится по наклонной  плоскости
буржуазного вырождения, одним из характернейших признаков которого  является
бонапартизм. "Теория "перманентной революции", - пишет Сталин в  предисловии
к небольшой работе "К Октябрю", - это разновидность меньшевизма". Вот к чему
сводится обвинение против Троцкого. Но если мировой пролетариат  легко  было
обмануть относительно подлинной сущности борьбы между Сталиным и Троцким, то
скрыть действительное положение дел от русского народа было невозможно.  Все
понимали, что в  лице  Троцкого  Сталин  обличал  не  меньшевика-доктринера,
заплутавшего в дебрях интерпретации ленинских идей,  а  красного  Бонапарта,
единственного   человека,   способного   превратить    смерть    Ленина    в
государственный  переворот,  перевести   проблему   наследования   на   язык
восстания.
   С начала 1924 года по конец 1925 года борьба протекает в рамках  полемики
между  сторонниками  "перманентной  революции"  и  официальными  хранителями
ленинизма,  теми,  кого  Троцкий  называет  "хранителями  ленинской  мумии".
Троцкий как народный комиссар обороны, имеет на своей стороне армию, а также
профсоюзные  организации  во  главе  с  Томским,  который  выступает  против
сталинского  плана  подчинить  профсоюзы   партии   и   защищает   автономию
профсоюзного  движения  в  его  отношениях   с   государством.   Возможность
блокирования Красной  армии  с  профсоюзными  организациями  беспокоила  еще
Ленина, начиная с 1920 года; после его смерти союз между Троцким  и  Томским
превратился  в  единый  фронт   солдат   и   рабочих,   выступавший   против
мелкобуржуазного и крестьянского  вырождения  революции,  против  того,  что
Троцкий называл сталинским Термидором. Сталин, на стороне  которого  -  ПТУ,
партийная и государственная бюрократия, усматривает в этом рабоче-солдатском
фронте  нарождающуюся  опасность  18-го   Брюмера.   Огромная   популярность
Троцкого, слава его победоносных кампаний против Юденича, Колчака, Деникина,
Врангеля, страстность его полемики, его циничное и  бесстрашное  высокомерие
превращают его в этакого красного Бонапарта, пользующегося поддержкой армии,
рабочих масс и  задорных  молодых  коммунистов,  настроенных  против  старой
гвардии ленинизма и высшего партийного духовенства.
   Знаменитая "тройка", Сталин, Зиновьев и  Каменев,  пускает  в  ход  самые
изощренные приемы притворства, интриги  и  обмана,  чтобы  скомпрометировать
Троцкого в глазах масс, спровоцировать разлад между его союзниками,  посеять
сомнения и недовольство в рядах  его  сторонников,  возбудить  недоверчивое,
подозрительное отношение к его словам,  поступкам,  намерениям.  Глава  ГПУ,
фанатик Дзержинский, окружает Троцкого сетью  шпионов  и  провокаторов;  вся
таинственная и устрашающая машина ГПУ приведена в действие для  того,  чтобы
одно за другим подрезать сухожилия врагу. Дзержинский действует  в  темноте,
Троцкий - при  свете  дня.  В  то  время  как  "тройка"  покушается  на  его
авторитет, подрывает его популярность, тщится представить его разочарованным
честолюбцем, торгашом от революции, предателем усопшего  Ленина,  Троцкий  с
ожесточением набрасывается на Сталина, Зиновьева и Каменева, на  центральный
комитет, на старую гвардию ленинизма, на партийную бюрократию, предупреждает
об опасности мелкобуржуазного и крестьянского Термидора,  призывает  молодых
коммунистов сплотиться и выступить  против  тирании  высшего  революционного
духовенства. "Тройка" отвечает на это беспощадной клеветнической  кампанией:
приказам  Сталина  повинуется  вся  официальная  пресса.  Постепенно  вокруг
Троцкого образуется пустота. Самые слабые  начинают  колебаться,  отходят  в
сторону, прячут  голову  под  крыло;  самые  стойкие,  самые  пылкие,  самые
отважные сражаются с высоко поднятой головой,  каждый  за  себя,  отдаляются
друг от друга, перестают друг другу  доверять,  зажмурившись,  бросаются  на
штурм вражеской коалиции, запутываются в сети интриг, лжи  и  предательства.
Солдаты и рабочие, для которых Троцкий - создатель Красной армии, победитель
Колчака и Врангеля, защитник  свободы  профсоюзов  и  рабочей  диктатуры  от
нэповской и крестьянской реакции, остаются верны герою и идеям  октябрьского
восстания, но их верность пассивна, ожидание парализует ее, и она становится
балластом в напористой, жесткой игре Троцкого.
   На первых этапах борьбы Троцкий питал иллюзии, что  ему  удастся  вызвать
раскол в партии: при поддержке армии и профсоюзов он  рассчитывал  свергнуть
"тройку" Сталина, Зиновьева и  Каменева,  предупредить  сталинский  Термидор
18-ым  Брюмера  "перманентной  революции",  стать   властелином   партии   и
государства, чтобы осуществить свою программу всеобъемлющего коммунизма.  Но
одних  речей,  памфлетов,  споров  об  истолковании  ленинской  мысли   было
недостаточно, чтобы вызвать раскол в партии. Надо было действовать. Троцкому
оставалось    только    выбрать    подходящий     момент.     Обстоятельства
благоприятствовали его планам. Между Сталиным, Зиновьевым  и  Каменевым  уже
намечались разногласия. Почему же Троцкий не перешел к действию?
   Вместо того, чтобы  действовать,  перейти  от  полемики  к  революционным
акциям, Троцкий терял время на изучение политической и социальной обстановки
в Англии, на беседы с английским рабочими о том,  каких  правил  им  следует
придерживаться при захвате власти,  на  поиски  аналогий  между  пуританским
воинством Кромвеля и Красной армией, на установление сходства между Лениным,
Кромвелем, Робеспьером, Наполеоном и Муссолини. "Ленина нельзя сравнить ни с
Бонапартом, ни с Муссолини, но можно сравнить с Кромвелем и  Робеспьером,  -
писал  Троцкий.  -  Ленин  -  это  пролетарский  Кромвель  XX  века.   Такое
определение - высшая похвала мелкобуржуазному Кромвелю  XVII  века".  Вместо
того, чтобы без промедления применить против Сталина  свою  тактику  октября
1917 года, он усердно инструктировал экипажи, моряков, канониров, механиков,
электриков британского флота, как им следует помогать  рабочим  при  захвате
власти; он  анализировал  психологию  английских  солдат  и  моряков,  чтобы
определить, как они поведут себя, получив приказ  стрелять  по  рабочим,  он
разбирал механизм восстания, чтобы продемонстрировать  в  замедленном  темпе
движения солдата, отказывающегося стрелять, колеблющегося  солдата  и  того,
кто готов разрядить ружье в своего товарища, не выполнившего приказ: вот три
основных процесса в работе этого  механизма.  Который  из  них  решит  исход
восстания? Он думал лишь об Англии, уделял больше внимания Макдональду,  чем
Сталину.
   "Кромвель организовал не армию, а партию: его армия на  самом  деле  была
вооруженной партией, и в этом была его  сила".  Солдаты  Кромвеля  на  полях
сражений заслужили прозвище "Железные Ребра". "Для  революции,  -  добавляет
Троцкий, - всегда полезно иметь железные ребра. Тут английским рабочим можно
многому  научиться  у  Кромвеля".  Но  почему  же  все-таки  он  не  решался
действовать? Почему не бросал свои "железные ребра", солдат Красной армии, в
атаку на сторонников Сталина?
   Противники пользуются его  нерешительностью,  они  снимают  его  с  поста
народного комиссара обороны, лишают его контроля над Красной  армией.  Через
некоторое   время   Томского   отстраняют   от   руководства    профсоюзными
организациями. Великий еретик, грозный катилинарий остается безоружным:  оба
оружия, на которые рассчитывал большевистский Бонапарт, планируя  свое  18-е
Брюмера, оборачиваются против него. Усилиями ГПУ его популярность постепенно
убывает: толпа сторонников, разочарованная его  двусмысленным  поведением  и
необъяснимыми  проявлениями  слабости,  постепенно   рассеивается.   Троцкий
заболевает, покидает  Москву.  Май  1926  года  он  встречает  в  берлинской
клинике: от известия о всеобщей забастовке в Англии и переворота Пилсудского
в Польше у него поднимается температура. Ему необходимо вернуться в  Россию,
он не должен отказываться от борьбы. Ничто не потеряно до тех пор,  пока  не
потеряно все. В июле 1926 года внезапно умирает создатель  ГПУ,  жестокий  и
фанатичный Дзержинский: это  происходит  на  пленуме  центрального  комитета
партии, когда он произносит обвинительную речь против  Троцкого.  Разлад,  с
давних пор назревавший внутри "тройки", внезапно прорывается наружу: Каменев
и Зиновьев  объединяются  против  Сталина.  Вспыхивает  борьба  между  тремя
хранителями мумии Ленина. Сталин зовет  на  подмогу  Менжинского,  преемника
Дзержинского на посту  начальника  ГПУ;  Каменев  и  Зиновьев  переходят  на
сторону Троцкого.
   Пришло время действовать: прилив восстания подходит к стенам Кремля.
 
 
 
   XII
 
   Совершенно очевидно, что правительства Европы и по сю  пору  не  извлекли
никакого урока из событий 1917 года; чуть не каждый день  они  демонстрируют
полную  неспособность  обеспечить  защиту  государства  от  коммунистической
опасности. Чтобы предохранить государство от современной техники  восстания,
обычных полицейских мер уже  недостаточно.  В  этом  плане  было  бы  весьма
полезно, если бы европейские правительства, ничему не научившиеся  на  опыте
Керенского, сумели бы извлечь урок из событий 1927 года, то  есть  из  опыта
Сталина. Его тактика в 1927 году - классический пример  защиты  государства,
единственная   тактика,   которую    можно    успешно    применить    против
коммунистического восстания. Тому, кто хочет защитить буржуазное государство
от  коммунистической  опасности,   необходимо   изучить   тактику   Сталина,
единственного главы государства в Европе, сумевшего использовать уроки  1917
года.
   "Революции не совершаются по нашему  произволению,  -  писал  Троцкий  по
поводу ситуации в Англии, в самом начале своей борьбы со Сталиным, - если бы
можно было определить для них какой-то рациональный маршрут,  то,  очевидно,
было бы возможным и избежать их". Как раз  Троцкому  и  довелось  определить
рациональный маршрут для революционных действий, выработать основы и правила
современной тактики восстания;  а  Сталин,  усвоив  урок  Троцкого,  показал
правительствам Европы, как  обеспечить  защиту  буржуазного  государства  от
грозного коммунистического восстания.
 
   Швейцария или Голландия, то есть два из наиболее просвещенных и наилучшим
образом устроенных европейских государств, где прочно установившийся порядок
-  не  только  результат  работы  политической  и   бюрократической   машины
государства, но и представляет собой неотъемлемую черту народного характера,
не  представляет  для  применения  коммунистической  повстанческой   тактики
большей  трудности,  чем  Россия  при  Керенском.  На   чем   основано   это
парадоксальное утверждение? На том соображении, что вопрос  государственного
переворота в наше время есть вопрос техники. Восстание - это машина, говорит
Троцкий: чтобы привести ее в движение, нужны специалисты-техники,  и  никто,
кроме них, не сможет ее остановить. Приведение в  действие  этой  машины  не
зависит от общей обстановки в стране, от  чрезвычайных  обстоятельств,  как,
например, назревший революционный кризис или воспламененный  до  неистовства
мятежный дух пролетарских масс,  неспособность  правительства  справиться  с
политическими,   социальными   и   экономическими   неурядицами.   Восстание
совершается не массами, его совершает горстка решительных  людей,  обученных
тактике восстания, умеющих быстро и сокрушительно поражать  жизненно  важные
центры технической структуры государства. Этот отряд захвата должен состоять
из групп вооруженных  людей,  рабочих-специалистов,  механиков,  электриков,
телеграфистов, радистов под  командованием  инженеров  и  техников,  знающих
порядок функционирования технической структуры государства.
   В 1923 году на сессии Коминтерна Радек выдвинул  предложение:  создать  в
каждой стране Европы специальный корпус для захвата власти. По  его  мнению,
тысяча человек, хорошо обученных и подготовленных, могли бы захватить власть
в любой европейской стране, -  как  во  Франции,  так  и  в  Англии,  как  в
Германии, так и в Швейцарии или Испании. Радек  нисколько  не  полагался  на
революционерские качества зарубежных коммунистов. Критикуя  руководителей  и
методы разных секций Коммунистического  Интернационала,  он  не  щадил  даже
память Розы Люксембург и  Либкнехта.  В  1920  году,  во  время  наступления
Троцкого в Польше, когда Красная армия приближалась к Варшаве, и в Кремле со
дня на день ждали известия о падении польской  столицы,  один  только  Радек
противостоял  общему  оптимизму.  Победа  Троцкого  во  многом  зависела  от
поддержки польских коммунистов. Ленин слепо верил в то, что коммунистическое
восстание в Варшаве вспыхнет сразу же, как только красные дойдут до
   Вислы. Не надо рассчитывать на польских коммунистов, утверждал Радек, они
коммунисты, но не революционеры. Спустя некоторое время Ленин говорил  Кларе
Цеткин: "Радек предвидел то, что произошло потом.  Он  предупреждал  нас.  Я
всерьез рассердился на него, обозвал пораженцем. Но прав оказался он.  Радек
лучше  нас  знает  обстановку  за  пределами  России,  особенно  в  западных
странах". Под влиянием польских событий  Троцкий  стал  склоняться