о года. Преимущество их оказалось в том, что  приехали  они
туда на два-три месяца раньше, сразу после того как защитились. А я на целый
месяц опоздал с защитой (разгильдяй!), да еще два месяца бездельничал. Я  не
сразу  разобрался  в  ситуации  и  первые  дни  всерьез   воспринимал   этих
начальников.
   Назначили меня инженером КБ, потом механиком цеха, а  вскоре  начальником
пролета: нужно было пустить в ход нитку сварочных станков-полуавтоматов  для
сборки хвостового отсека ракеты Р1. Что сразу понравилось,  так  это  полная
самостоятельность.  Никто  (и  я  тоже)  в  этом  деле  ничего  не  понимал.
Технологической  документации  толком  не  было.   Хозяин   техники!   Очень
импонировало. То какой-то сварочный полуавтомат  капризничал,  то  подвижная
сварочная головка не хотела  работать  нормально,  то  во  время  проведения
точечной сварки стальные листы прожигались насквозь. В причинах я разбирался
сам. Седлал сварочную головку и ездил на ней  во  время  выполнения  сварки,
пытаясь понять, в чем дело. Подбирал  материал  электродов,  режимы  сварки.
Несколько раз разбирал и  собирал  старинный  компрессор,  вывезенный  после
войны из Германии, пока не обнаружил, что перепутаны местами  всасывающий  и
выпускной клапаны. Был ужасно доволен. Детектив!
   Конечно, в Златоусте, кроме работы, были и отдых,  и  развлечения.  Самым
любимым делом стала охота на тетерева, на рябчиков. Как правило, отправлялся
весной или осенью  с  приятелями,  а  то  и  один  (и  интереснее,  и  более
рискованно: поговаривали, что в тамошней  тайге  еще  обитают  рыси  и  даже
медведи) в  ночь  на  воскресенье  в  горы.  Нравился  сам  процесс:  сборы,
снаряжение, ружья, патроны, запасы еды, устройство ночлега.  Уже  в  темноте
найти большой, более-менее плоский камень,  разжечь  на  нем  костер,  чтобы
нагреть его: ночи-то холодные. Затем смести с камня угли  и  пепел,  накрыть
лапником,  улечься  спать  и  не  проспать!  Затемно  успеть  добраться   до
выбранного места засады и ждать начала тока. А к вечеру  опять  многочасовой
путь через тайгу и болота  -  домой.  Добычи,  как  правило,  не  было.  Это
огорчало,  но  к  следующей  вылазке  уже  прочно   забывалось.   Зимой   по
воскресеньям (если не было аврала какого-нибудь) - лыжи. Горы-то небольшие и
некрутые, но опыта настоящего лыжника, конечно, не было, и я часто падал  на
каком-нибудь спуске, тут же, пытаясь реабилитироваться перед собой, повторял
спуск и опять падал: иногда застревал на  целый  день  на  одном  и  том  же
склоне.
   Кстати, когда потом я перешел  в  НИИ-4,  увлечение  охотой  осталось,  и
иногда,  поздней  осенью,  я  ездил   охотиться   на   уток   на   Рыбинское
водохранилище. Иногда возвращался с крупной добычей, оправдывавшей и  долгую
дорогу, и многочасовую борьбу в засаде  с  холодным  ветром,  ледяной  водой
(подбитых уток приходилось доставать самому, иначе их угонит ветер!).  Зимой
порой ездил  на  зайцев,  исполняя  одновременно  и  роль  стрелка,  и  роль
охотничьей собаки, чаще без успеха.  Видно,  охотничий  инстинкт  глубоко  в
природе человека. Он остался в нас еще с тех времен, когда мы, люди, еще  не
очень далеко отошли от наших "братьев меньших"  -  животных-хищников.  Охота
долгое время оставалась едва ли не самым большим (но, увы, очень редким) для
меня удовольствием. Но  как-то,  после  очередной  "вылазки",  вдруг  понял:
никого  не  хочу  убивать,  это  противно  моей  природе,   да   и   природе
цивилизованного человека вообще. Хищники имеют на это право, а я нет. Больше
никогда не охотился.
   Работа в Уральском КБ шла авральная, с восьми утра  до  позднего  вечера.
Впрочем, как это часто бывает, в  аврал  включались  немногие,  только,  так
сказать, непосредственно  отвечающие  за  пуск  линии  сборки  и  сварки.  А
остальные,  непричастные,  наблюдали.  Приходилось  работать  за  троих.   И
конструктором (вот когда набил руку  на  чертежах,  а  шишки  на  лбу  -  на
собственных ошибках, их выявлении и исправлении), и снабженцем, и  слесарем.
Я не большой любитель по части всякого рукоделия,  но  куда  деваться?  Надо
было, и пилил, точил, варил.
   В начале января 1950 года линию удалось запустить.  Начальник  докладывал
министру  телеграммой  (документ!):  "Феоктистов  начал   варить   хвостовые
отсеки". Судя по всему, на заводе мне была уготована долгая  славная  жизнь,
но судьба наконец повернулась ко мне лицом.
   В том январе 1950 года меня послали в составе группы молодых инженеров на
стажировку  (на  целых  полгода!).  И  не  куда-нибудь,  а  в  Подлипки,   в
королёвское КБ. Главный конструктор, однако, не обратил внимания на молодого
провинциального инженера  и  отнюдь  не  принял  его  под  свою  опеку.  Все
оказалось намного сложнее и произошло не так скоро.  Во-первых,  космические
корабли для Королева были тогда еще где-то далеко за горизонтом.  Во-вторых,
я приехал на стажировку уже патриотом своего КБ.
   После стажировки вернулся в свое КБ и стал работать проектантом. Но через
год  решил  поступить  в  аспирантуру  в  один  из  научно-исследовательских
институтов.  Еще  на  стажировке   узнал,   что   в   подмосковном   военном
научно-исследовательском  институте  НИИ-4  Михаил   Клавдиевич   Тихонравов
организовал группу инженеров, занимавшуюся  исследованием  проблем  создания
мощных ракет и, может быть, даже космических  аппаратов,  что  у  него  есть
группа аспирантов.
   Родился Тихонравов в 1900 году во  Владимире.  В  1919  го-ду  вступил  в
Красную Армию,  а  на  следующий  год  был  зачислен  курсантом  в  Институт
инженеров   Красного   воздушного   флота,   тот,   который    потом    стал
Военно-воздушной инженерной академией имени Жуковского. В двадцатых годах он
занялся конструированием планеров, и, надо сказать, его  планеры  с  успехом
летали  на  всесоюзных  соревнованиях.  Тогда,  кстати,  он  познакомился  с
Королевым.
   Закончив академию, Тихонравов  поступил  на  работу  конструктором  в  КБ
Поликарпова, принял участие в создании ряда первых наших самолетов.  В  1931
году возглавил группу моторного оборудования в  Центральном  авиационном  КБ
имени Менжинского. Написал несколько брошюр в  этой  области.  В  1933  году
перешел работать  в  ГИРД  (Группу  изучения  ракетного  движения).  Там  он
возглавил бригаду, занимавшуюся разработкой ракетных двигателей и  ракет  на
жидком топливе. Начальником ГИРДа и руководителем бригады крылатых  ракетных
аппаратов был Королев, руководителями других бригад Цандер и Победоносцев. В
1933  году  была  запущена  наша  первая   жидкостная   ракета   конструкции
Тихонравова. Руководил запуском Королев.
   В  1933  году  на  базе  ГИРДа  и  ГДЛ  (Ленинградская   газодинамическая
лаборатория) был создан Реактивный НИИ. Тихонравов возглавил в нем отдел  по
жидкостным ракетным двигателям и баллистическим ракетам на жидком топливе. В
1936 году руководил  созданием  и  пусками  одной  из  самых  крупных  тогда
отечественных жидкостных ракет "Авиавнито". В  предвоенные  и  военные  годы
Тихонравов занимался проблемами  устойчивости  полета  и  кучности  стрельбы
твердотопливных ракет  типа  "Катюша",  а  также  проектированием  ракетного
самолета. Еще в тридцатые годы он начал разработку проекта ракеты, способной
поднять человека в стратосферу. К 1945 году эта  работа  вылилась  в  проект
ВР-190, сделанный  им  совместно  с  А.Б.  Чернышевым.  Ракета  должна  была
поднимать герметичную кабину с двумя людьми на высоту 200 километров.
   Был он человеком самых разных интересов и  увлечений.  Не  говоря  о  его
планерах (какие названия - "Жар-птица", "Змей Горыныч", "Гамаюн"!) и работах
о "машущем" полете (в 1937 году вышла его монография по орнитоптерам), можно
вспомнить,   что   он   был   филателистом,   более   30    лет    занимался
коллекционированием и изучением жуков. Настойчивый, иногда упрямый, но в  то
же время  мягкий,  интеллигентный,  внимательный,  он  был  ироничным,  умел
подсказать, вовремя дать совет. Был человеком очень верным идее, за  которую
стоял. В этом они, Королев и Тихонравов, при совершенно  различных  натурах,
походили друг на друга. Но, в отличие от Королева,  Тихонравов  не  проявлял
высоких бойцовских качеств, когда  приходилось  сражаться  с  начальством  и
противниками.
   С моим приятелем Колей Даниловым весной 1951 года мы послали заявления  и
документы в адъюнктуру (то есть аспирантуру) Академии артиллерийских наук, в
состав институтов которой тогда входил и НИИ-4, где  работал  Тихонравов,  и
оба получили вызов на сдачу вступительных экзаменов. Ясно было, что  нас  не
отпустят. Мы не отработали еще и двух лет  после  окончания  института.  Кто
захочет отпустить с производства молодых специалистов? И тут мы с  приятелем
разошлись.  Я  проявил  здоровый  прагматизм  и  воспользовался  для   сдачи
экзаменов в аспирантуру очередным отпуском, а он на это дело отпуск  пожалел
и честно подал заявление  о  дополнительном  отпуске  для  сдачи  экзаменов.
Начальство его, конечно, никуда не пустило, даже в очередной отпуск.  А  мое
заявление об очередном отпуске (поданное по договоренности с  Колей  до  его
заявления об экзаменационном) без всяких подозрений было подписано,  и  я  в
тот же день исчез из Златоуста.
   Экзамены сдал успешно в июне 1951 года, вернулся в  Златоуст  и  объявил:
уезжаю в Москву,  в  аспирантуру.  Шум  тут  поднялся!  Уламывали  кнутом  и
пряником. Грозили не отпускать ни при каких  обстоятельствах,  что  покажут,
где раки зимуют, и тут же назначили и.о. главного конструктора (на время его
отпуска). Это меня-то - с двухлетним стажем работы и 25 лет от роду! И  хотя
обязанности и.о. я исполнял, но  "на  провокации"  не  поддавался.  И  когда
пришел вызов, меня, не без скандала, все же отпустили.
   Так летом 1951 года был сделан важный шаг  к  цели.  Оставался  еще  один
поворот.  Года  полтора  я  был  "чистым"  аспирантом,  готовился  и  сдавал
кандидатский минимум,  разрабатывал  план  кандидатской  диссертации.  Начал
заниматься баллистикой.  Темой  кандидатской  решил  взять  теорию  движения
искусственных  спутников  Земли.  Но  к  этому  времени  (весна  1953  года)
почувствовал, что тянуть мне в аспирантуре трудно.  В  смысле  материальном.
Стипендия маленькая, а я уже обзавелся семьей,  вот-вот  у  нас  должен  был
родиться  сын.  В  декабре  1951  года  я  первый  раз  женился,  на   своей
однокурснице по МВТУ.
   Должен сказать,  что  моя  семейная  жизнь  всегда  в  чем-то  напоминала
достижения и неудачи наших космических  проектов.  Женат  я  был  трижды.  И
первая, и вторая жены были красивые, неглупые женщины. Была и  влюбленность,
и привязанность. В том, что семьи у  меня  с  ними  не  сложились,  виноват,
по-моему, только я - с одной стороны, очень мягкий человек, даже  уступчивый
(а дома это не лучшее качество, хотя, быть может, и необходимое, в  разумных
пределах), а с другой - совсем неконтактный, типичный бирюк и в то же  время
вспыльчивый и часто неоправданно резкий.
   С моей последней женой Верой мы  вместе  уже  более  20  лет.  Она  очень
решительная женщина. Но  мы  научились  постепенно  ладить  друг  с  другом.
Женившись на молодой и красивой девушке (когда мы  поженились,  ей  было  23
года), по существу, я взял на себя обязательства, которые не  мог,  учитывая
специфику моей работы, характер и тогдашние условия жизни, выполнить.  Понял
это не сразу,  но  все  же  постепенно  стал  осознавать.  Жизнерадостной  и
веселой, ей, естественно, хотелось жить интересной  и  разнообразной  жизнью
("а  его  все  нет,  приезжает  с  работы  поздно,  усталый,   измочаленный,
мрачный"). Мне хотелось как-то скрасить ее  жизнь,  и  я  стал  возвращаться
пораньше, водить ее в театры.  Но  все  равно  этого  мало.  Она  не  видела
современного мира. Сам я, в течение многих лет практически  невыездной,  все
же несколько раз бывал за границей и мог составить собственное представление
о мире. А она, как и подавляющее большинство  наших  граждан,  не  имела  ни
малейшего  представления,  "как  люди  живут".  Как  правило,  членов  наших
делегаций за границу отправляли без жен, чтобы, так сказать, дома оставались
заложники. В семидесятые-восьмидесятые стало  помягче,  конечно,  но  старое
правило о заложниках еще  действовало.  Однако,  уже  были  и  исключения  -
например, для членов и членов-корреспондентов Академии наук. Ухватившись  за
такую возможность показать Вере мир, я навел справки, узнал, когда состоятся
очередные  довыборы  в  Академию,  и  начал  авантюру,   выдвинув   себя   в
члены-корреспонденты по отделению механики. Дело  закончилось,  естественно,
провалом, и, таким образом, этого позора я избежал.
   От двух первых жен у меня по  сыну.  В  1953  году  родился  Николай.  Он
окончил  МГУ  по  специальности  "Экономика  зарубежных  стран"  (очень  ему
хотелось попутешествовать  и  посмотреть  мир).  Жена  его  кончала  тот  же
факультет. У него есть сын - мой внук, тоже Николай, сейчас еще школьник.  В
1963 году от второй жены родился Андрей.  Он  окончил  физический  факультет
МГУ. Женат.
   С Верой у нас двое детей: дочь Наташа  (учится  в  архитектурном)  и  сын
Константин. Сейчас он студент факультета вычислительной математики МГУ.
   У каждого из них, как говорится, свое лицо. Старший сын - длинный,  тощий
и красивый. Спортивен. Мне кажется,  таким  и  должен  быть  мужчина.  Умеет
работать руками, чего мне всегда не хватало. Средний - типичный Илья Муромец
- и по внешности, и по содержанию. Умеет постоять за себя.  Много  работает.
Младший,  по-моему,  способный.  Как  и  старшие,  длинный  и   симпатичный.
Занимается вроде бы с интересом. Ко мне относится несколько  снисходительно.
Дочка - упорная, очень работо-способная и здорово рисует. Все стены в  нашем
доме увешаны ее, в основном учебными, работами.  Что  будет  дальше,  трудно
сказать - она еще только учится.
   Но вернусь в пятидесятые годы. Время вообще  было  нелегкое.  И  я  решил
поступить на работу в НИИ-4 на полставки,  младшим  научным  сотрудником.  И
хотя научным руководителем моим был Тихонравов, направили меня, невзирая  на
мои и его протесты, в другую группу того же отдела, который возглавлял тогда
Г.С. Нариманов. Тихонравову защитить меня  не  удалось,  а  меня  военные  и
слушать не желали: хотите получать зарплату за работу по совместительству  -
работайте там, где нам нужно. И работу получил, хотя ракетную,  но  от  моих
интересов весьма далекую: в области  теории  движения  крылатых  ракет.  Для
работы по этой теме была сформирована группа человек в десять. Как-то быстро
и естественно я оказался ее фактическим лидером. Видимо,  сказалась  хорошая
общетеоретическая база, полученная за время подготовки и сдачи  аспирантских
экзаменов.
   К лету 1954 года мы подготовили большой отчет, и на его основе я  написал
и  в  начале  пятьдесят  пятого  защитил  кандидатскую  диссертацию.   После
представления кандидатской к защите написал совместно  с  Глебом  Максимовым
работу по выбору  оптимального  места  расположения  пункта  радиоуправления
полетом межконтинентальной ракеты Р7.
   Проблема заключалась в том, что в то  время  предполагалось  использовать
для  управления  дальностью  полета  ракеты  и   отклонением   по   боковому
направлению и гиро-скопические приборы, и  радиоуправление,  опирающееся  на
измерения  расстояний   и   радиальных   скоростей   до   двух   симметрично
расположенных относительно траектории полета ракеты пунктов радиоуправления.
Как  это  ни  странно,   от   выбора   оптимального   расположения   пунктов
радиоуправления  зависел  выбор  места  будущего   испытательного   полигона
межконтинентальной ракеты.
   Разработчики теории  радиоуправления  получили  формулы  для  определения
положения этого пункта, давшие результаты,  которые  многих  не  устраивали.
Если старт будущей ракеты Р7 оставить на полигоне Капустин  Яр,  то,  по  их
расчетам, пункт радиоуправления оказывался чуть ли не на Главном  Кавказском
хребте, что было неприемлемо. Встал вопрос о выборе более удобного места для
полигона  ракеты  Р7.  Испытателям  ракет  и  начальству  надоело  ездить  в
пустынный Капустин Яр, им хотелось бы, чтобы  будущий  полигон  расположился
где-нибудь в благодатных местах: на берегу моря или на Северном Кавказе.  Но
тогда подходящего места для пункта радиоуправления вообще не находилось. Так
что Северный Кавказ отпадал.
   Приемлемым вариантом  оказался  район  в  центре  Казахстана,  что  было,
конечно,  крайне  неприятно,   и   все,   кто   мог,   от   начальников   до
тружеников-испытателей,   плевались   в    адрес    разработчиков    системы
радиоуправления. Тогда они  обратились  к  нам,  в  НИИ-4:  может,  найдется
какой-нибудь идеологический выход? Работу поручили  мне  и  Максимову.  Хотя
старшим был я, но идею подал Глеб. Идея  состояла  в  том,  чтобы  усложнить
управляющую функ-цию, в которую ввести свободным параметром положение пункта
управления. При таком подходе  стало  очевидно,  что  пункт  радиоуправления
можно разместить практически  где  угодно.  Просто  положение  пункта  будет
входить в саму функцию. Разработчики-идеологи системы  радиоуправления  были
очень довольны (реабилитировалась сама  идея  радиоуправления),  прислали  в
НИИ-4 хвалебный отзыв (что для НИИ-4 было редкостью со  стороны  гражданской
организации). Но, как оказалось, мы зря старались. Поезд ушел:  полигон  уже
начали строить в Казахстане, около станции Тюра-Там. А  море  и  благодатный
Кавказ как место для регулярных командировок на курорт-полигон уплыли. И  мы
еще долго при случае "лягали" военных - это вы нас  засадили  в  безнадежную
пустыню! А теперь к тому же за аренду места в "пустыне"  приходится  платить
гигантские деньги независимому Казахстану!
   После защиты я хотел было снова перейти в  группу,  занимающуюся  теорией
спутников, но мне силком навязали новую тему, теперь уже по теории  движения
межконтинентальных баллистических ракет. В нашем распоряжении были тогда уже
первые отечественные электронные вычислительные машины, и мы смогли  создать
методы расчета траекторий движения ракет, существенно более точные, чем были
ранее. Скажем, раньше сначала проводился  расчет  траектории  в  центральном
поле сил тяготения, а потом вводились приближенные поправки на несферичность
Земли. А теперь мы смогли применить описание  потенциала  геоида  с  помощью
разложения его в ряд  по  сферическим  функциям  и  вводить  эти  функции  в
уравнения движения.
   Меня назначили научным руководителем работ, постепенно пришла известность
среди баллистиков. Появился новый "специалист-теоретик в ракетной  технике",
но космическая тематика существовала пока без него.
   Теоретическими вопросами искусственного спутника Земли занималась тогда в
нашем институте только группа Тихонравова. Возникла эта группа в 1948  году.
Входили в нее сначала И.М. Яцунский,  Г.Ю.  Максимов,  А.В.Брыков  и  другие
молодые инженеры. Чуть позже к ним присоединились И.К.  Бажинов,  А.  Гурко.
Каждый из них решал тогда одну или несколько теоретических задач,  связанных
со спутником. Яцунский (он был  универсалом)  занимался  участком  выведения
спутника на орбиту и возвращением его на Землю, Максимов, Бажинов - участком
спуска, Гурко - тепловыми задачами. С  самого  начала  группа  ориентировала
свои работы на возможности ракет, разрабатываемых у Королева. А мне пришлось
со своей группой продолжать заниматься теорией движения  ракет  типа  Р7.  И
деваться было некуда - "молодой специалист" и "правительственная тема".
   Только после первого успешного запуска ракеты Р7 в августе  1957  года  и
выпуска восьми томов итогового отчета я объявил о сложении полномочий  и  об
уходе в КБ Королева. Несколько месяцев  ушло  на  борьбу.  И  лишь  в  конце
декабря начал работать в королёвском КБ. Добрался, наконец! А мне тогда  уже
был тридцать один год!
   ВСЕ НАЧАЛОСЬ
   С МЕЖКОНТИНЕ