ели. Не слышали. Не понимали и
не пытались понять. Я кричал, рвал на себе одежду... Но  они  также  молча
повернулись и разошлись. И только один подошел ко мне и сказал:  "Помолчи.
И так тошно". Сказал и тоже ушел.
     И тогда я покинул дом, в котором жили люди, и пошел на  мост.  Я  шел
через рассыпающийся город, по грязным улицам, мимо покосившихся  домов.  Я
ненавидел этот город. Я видел серые, сморщенные лица  людей,  высунувшихся
из подвалов. Я ненавидел этих людей. Я шел не оборачиваясь и стараясь ни о
чем не думать. Я ненавидел себя.
     Я поднялся на мост. Вдалеке показался поезд.  Я  уже  перекинул  ногу
через ограду, но вдруг за моей спиной раздался спокойный, уверенный голос:
     - Извините, Вы не скажете, сколько времени?
     Я вздрогнул, обернулся - передо мной стоял странный  мужчина  средних
лет. У него была неровная борода и пышная шевелюра с тонкой проседью, а на
голове - непонятная фиолетовая  шляпа  с  широкими,  увядшими  полями.  Он
смотрел на меня острыми, глубокими, проникающими внутрь предметов  глазами
и,  казалось,  гипнотизировал  -  я  не  мог  пошевелиться.  Он  тоже  был
неподвижен.
     Поезд промчался под мостом. Все вздрогнуло, и он ожил.
     - Вы знаете, сколько времени существует человечество?  -  Спросил  он
меня. Я стоял и тупо моргал, а  он,  не  дожидаясь  ответа,  продолжил:  -
Забыли? Уже около трех миллионов лет! И  вы  хотите,  чтобы  оно  исчезло?
Нет?! Ну а как же тогда вас понимать? Вы видите, как живут  эти  люди?  Вы
понимаете, насколько жалко и бессмысленно их существование? А они  -  нет!
Они этого не понимают! Изменить, исправить все это  может  лишь  тот,  кто
ступень за ступенью прошел весь путь, кто открыл глаза, кто понял... А Вы,
поняв все, спешите на мост, чтобы уйти из  этого  мира.  Уйти  навсегда  и
больше не вернуться!
     Исчезнуть проще всего. Но кто останется?! На кого  Вы  бросаете  весь
этот мир?! Как Вы вообще можете его  бросить!  Такие,  как  Вы  не  должны
уходить! Они просто не имеют права уходить! А Вы... Как Вы можете...
     Его  слова,  наполненные  пафосом,  сейчас  кажутся  наивными,   даже
какими-то неправдоподобными. Но все было именно так. Он  все  это  говорил
серьезно, переживал каждое слово. На лице его была искренняя досада,  губы
дрожали, глаза  слезились.  Шляпа  все  время  сползала  на  глаза,  и  он
судорожно поправлял ее. Он сглотнул слюну и продолжил, перейдя на "ты":
     - Пойми, это лишь испытание, одно из многих, выпадающих на нашу долю.
Неважно, кто послал его - судьба, бог, дьявол...  Его  нужно  перетерпеть,
выдержать. Каждый, кто прошел весь путь и понял,  подвергается  испытанию.
Пойми это, и тебе станет легче... Ты должен жить - ты  нужен  людям.  Хоть
они и не знают, как ты им нужен...
     В руках у тебя огонь, и пусть им не осветить всего мрачного  мира,  -
не спеши его гасить. Когда ты будешь не один, и таких огней  будет  много,
мрак и темень отступят сами. Из остывшего пепла  последней  войны  родится
государство света, любви и справедливости... Самое страшное - в прошлом.
     Не спеши гасить свой огонь, как бы трудно тебе  ни  было...  В  такое
время от каждого может зависеть будущее. Может быть от тебя...
     Имей силы и терпенье...
     Он говорил, говорил, говорил... Я не все понял, но  все  запомнил.  Я
был в страшном полуоцепеневшем состоянии. Я прислонился к чему-то  спиной,
присел и в такой позе неожиданно заснул. То ли  день,  полный  волнений  и
стрессов,  так  утомил  меня,  то  ли   тот   человек,   и   правда,   был
гипнотизером...
     Я проснулся от шума поезда, проносящегося под мостом. Вокруг клубился
утренний туман, он плотной, белесой стеной заслонял от меня город.  Легкий
ветерок трепал пожелтевшие бумаги.  Мост  был  пуст.  Я  прошел  по  нему,
вернулся назад - никого. Тихо. Только мои шаги звучали гулко и тревожно. Я
подошел к ограде, посмотрел вниз  -  там  сквозь  неровные  потоки  тумана
что-то темнело. Ветер подул сильнее, и что-то яркое покатилось по рельсам.
Я узнал фиолетовую шляпу своего вчерашнего собеседника. Да, это был он.
     И тогда я понял - он пришел на мост за тем же, что и я, и все, что он
говорил, он говорил не мне, а себе. Он пытался  переубедить  себя,  но  не
смог. Но он убедил меня. Я поверил в то, что у нас есть будущее,  что  оно
непременно будет. Но только, если мы, люди, этого  по-настоящему  захотим.
Еще не поздно. Все можно поправить, повернуть вспять, создать заново.
     С тех пор я стою на мосту, и, когда здесь появляются люди, я  подхожу
к ним и слово в слово повторяю все то, что  мне  сказал  в  тот  день  тот
человек:
     - А Вы знаете, сколько времени существует человечество?..
     Каждый мост что-то соединяет.
     Красное солнце встает над разрушенным городом. Город кажется мертвым,
но где-то далеко живут  люди,  спустившиеся  с  моего  моста.  Они  прошли
страшный путь, они открыли глаза, они многое поняли, они нашли свое  место
в этом хаосе. Они начнут новую жизнь. Они отстроят этот город заново. Я не
знаю каким он будет - наверное чистым и светлым, наверное, все люди в  нем
будут любить друг  друга,  наверное,  в  нем  найдется  место  животным  и
растениям... Я не знаю этого, но я верю в этих людей! Я их люблю... Всех.





                            Андрей ЩЕРБАК-ЖУКОВ

                                 ОСКОЛКИ

                          межгалактическая сказка




     В далекой-далекой галактике, на противоположном от  нас  конце  мира,
среди звезд и прочей космической чепухи есть одна  замечательная  планета.
Из космоса кажется, что вся  она  желто-зеленая.  Живут  на  этой  планете
небольшие существа, похожие на человечков с огромными головами. Я не знаю,
есть ли у них города, как устроена экономика и какой  политический  строй.
Мне известно только,  что  на  протяжении  многих  веков  жили  эти  милые
существа спокойно и  счастливо  и  были  в  полном  в  полном  согласии  и
равновесии со всем окружающим миром. Жили они легко и радостно. Это  и  не
удивительно, ведь если человек или маленький человечек находится в  полном
согласии и равновесии со всем огромным миром, ему не о чем беспокоиться, и
он может быть по-настоящему счастлив. Секрет  равновесия  был  прост  -  в
голове у каждого человечка с самого рождения было специальное  зеркало,  в
котором в  точности  отражался  весь  мир:  вся  их  родная  желто-зеленая
планета, все цветы и  деревья,  звери  и  птицы,  все  звезды  и  планеты,
галактики и туманности... Даже наша Земля, ты, мой дорогой читатель,  и  я
со своей сказкой отражались в их маленьких зеркалах.
     За эту особенность жители окрестных планет им дали имя "зеркалики". И
те были вполне довольны этим именем.
     Зеркалики видели  в  своих  зеркалах  полную,  целую  и  неискаженную
картину мира; они правильно понимали весь этот мир,  не  боялись  его,  не
враждовали с ним. Это было просто  бессмысленно,  ведь  они  ощущали  себя
частью огромного мира и любили его весь целиком - даже  нас  с  тобой  они
любили, хотя и не знали наших имен. Ведь имя - сущий пустяк, когда  любишь
весь мир. А как не любить этот мир, если он -  это  часть  тебя,  если  он
всегда у тебя в голове, если ты его знаешь весь целиком. Не любят то,  что
не знают.
     Нигде во всей Вселенной нет и не было живых существ  счастливее,  чем
зеркалики, потому что никто, кроме них, не имел  у  себя  в  голове  целой
картины мира, никто полностью не понимал и по-настоящему не любил его.
     Бывало, выйдет зеркалик на полянку, сядет и  греется  в  лучах  своих
звезд - кругом цветы, травы, птицы поют, животные разные ходят, а зеркалик
сидит и всему миру радуется. Ни горя ему нет, ни забот.
     И длилось так много веков.
     Только вдруг появились на желто-зеленой планете пришельцы. У них были
маленькие  головы,  в  головах  -  сгустки  тьмы.  Поэтому  звали  их  все
темнецами. Они не видели и не понимали огромного мира, потому что он никак
не мог поместиться в их маленьких  и  темных  головах.  Все  незнакомое  -
страшно, и потому  темнецы  боялись  всего  и  считали  весь  мир  врагом.
Ежедневно воюя со всем миром, они  стремились  приспособить  его  к  своим
примитивным нуждам. Иногда им это  удавалось.  Они  построили  космический
корабль и летали на нем  с  планеты  на  планету,  разрушая  все,  что  им
попадалось. Темнецы боялись всего вокруг, и поэтому были злы и враждебны.
     Ни на одной планете темнецы на долго не задерживались - везде им было
не по себе. Испортив и разрушив все, что могли, они улетали дальше,  давно
позабыв даже, где находилась их родная планета.
     Блеск зеркал на желто-зеленой планете испугал  темнецов,  а  всеобщая
радость вызвала злость  и  зависть.  Из  огромных  рогаток  темнецы  стали
стрелять в зеркаликов.
     Из зеркала бились со страшным  звоном,  осколки  сыпались  на  землю.
Зеркалики, испуганные первый раз в жизни, носились туда-сюда, втаптывая  в
грязь осколки своих  счастливых  миров.  Звон,  блеск  и  ужас  царили  на
желто-зеленой планете.
     Разбив последнее зеркало,  темнецы  наконец  улетели.  Но  только  на
желто-зеленой планете уже не было счастья.
     Воображение бывших зеркаликов теперь  заполнили  страшные  монстры  и
химеры,  случайно  сложившиеся  из  осколков:  люди  с  песьими  головами,
крылатые змеи и многоголовые львы. Символы целого  раскололись,  и  каждая
часть считала себя самоценной и враждовала с соседними.
     Когда все успокоилось, зеркалики бросились подбирать осколки.  Каждый
взял, что нашел. Но осколок - даже  самый  большой  -  никогда  не  сможет
заменить целого зеркала. Мир перестал быть целым, перестал быть понятным и
близким. У каждого зеркалика вместо единой картины мира теперь был  только
ее осколок, в лучшем случае - несколько. У одних осколки были поменьше,  у
других - побольше. Кое у кого  осколки  оказались  чем-то  похожими,  а  у
некоторых, напротив, были совершенно разные, непохожие  и  даже  в  чем-то
противоположные. В одном осколке было больше света, в  другом  -  темноты,
один был ярким, другой - матовым... Каким был осколок, таким и казался его
хозяину мир. Зеркалики начали спорить и ссориться между  собой.  Раньше  у
них не было повода для разногласий, а  теперь  он  появился  -  у  каждого
теперь появилась своя картина мира, каждый начал видеть его  по-своему,  и
каждый был уверен, что именно он прав  больше  всех.  Каждый  считал  свой
маленький осколок самым правильным, а свою картинку мира самой верной.  И,
конечно же, каждый из них ошибался. Но это не мешало тем, у  кого  осколки
чем-то похожи, собираться в  группы  и  устраивать  крупные  дискуссии  со
своими оппонентами. От спора недолго и до вражды. Границы, заборы и  стены
покрыли желто-зеленую планету - это группы зеркаликов отгораживались  друг
от друга. Они стали недоверчивы и пугливы, они научились  видеть  врага  в
том, у кого другая картина мира.  Начались  драки,  потом  целые  воины  -
жестокие и бессмысленные. Воины за право знать, каков мир.
     Бог знает, до чего дошли бы зеркалики, но вдруг двое из них, случайно
соединив свои осколки, заметили, что края их  совпали,  и  картинка  стала
чуть-чуть полнее.  Тогда  они  стали  заглядывать  в  осколки  всех  своих
знакомых и искать подходящие.
     Когда они находили  то,  что  надо,  картинка  росла,  и  все  больше
становилось зеркаликов, собравшихся вместе вокруг нее.
     Однако не все с  радостью  несли  свой  маленький  осколок  к  общему
зеркалу.  Многие  кричали,  что  необходимо  искать  другой   способ   для
возвращения утраченной благодати. Они говорили, что в былые времена каждый
имел свое личное зеркало и все в нем видел; и даже теперь многим казалось,
что маленький, но свой осколок дороже, чем огромное зеркало, одно на всех.
     Прошло еще много, много веков, пока все зеркалики не  убедились,  что
иного пути у них уже нет; тогда все  собрались  вокруг  огромного  зеркала
составленного из маленьких осколков. Но все равно картина мира,  увиденная
в нем, была не полной - часть осколков упало в воду, часть унес  ветер.  И
тогда стали приходить звери, прилетать птицы, приплывать  рыбы,  и  каждый
приносил по осколку и становился  рядом  с  зеркаликами  у  края  большого
зеркала.
     Утекло еще много времени, но в конце концов последний  осколок  встал
на место, и в получившемся зеркале вновь  появилась  полная  и  правильная
картина мира.
     И вновь увидели зеркалики мир таким, какой он есть: со всеми  цветами
и деревьями, зверями  и  птицами,  звездами  и  планетами,  галактиками  и
туманностями, со своей желто-зеленой планетой и с нашей Землей,  с  тобой,
мой дорогой читатель, и со  мной  вместе  с  этой  моей  сказкой,  которая
движется к завершению... и увидев мир  таким,  какой  он  есть,  зеркалики
возрадовались и вновь полюбили весь  мир.  Полюбили  так  же  сильно,  как
любили давным-давно, когда у каждого в голове было свое  зеркало  одно  на
всех - самое главное что в нем полная и правильная картина мира.
     Счастья вам, зеркалики!





                            Андрей ЩЕРБАК-ЖУКОВ

                          ПРОСТО СВИДАНИЯ С МУЗОЙ...

                             прозаический блюз




     Каждый вечер, где-то около десяти часов, к нему  приходит  муза.  Она
вместе с легким дуновением ветра влетает в форточку и садится  на  краешек
письменного  стола  -  ногу  на  ногу.  Вместо  приветствия  она,  смеясь,
спрашивает:
     - Слушай, а зачем тебе такие длинные волосы?
     А он, тоже смеясь, отвечает вопросом на вопрос:
     - А зачем тебе такие голубые глаза?
     И они оба смеются снова. Им весело и хорошо.
     Юная муза - большая болтунья; возвращаясь домой после своих дел,  она
не может пролететь  мимо  знакомого  окна  и  каждый  раз  заскакивает  на
часок-другой, чтобы рассказать обо всем, что она видела за этот день.
     Обычно музы приходят только к творческим людям:  музыкантам,  поэтам,
художникам - но это особый случай...
     Он всегда очень рад этим визитам и ждет их с трепетом и  нетерпением.
Видимо ждет очень сильно.
     И  вот  уже  вечер  большими  серыми  хлопьями  медленно  падает   на
затихающий город и дарит  его  жителям  успокоение.  За  окном  вспыхивают
желтые фонари. Приходит муза и, смеясь, начинает рассказывать:
     - Ох, и устала же я сегодня, - говорит она. - С самого утра сидела  у
поэта Сильвуплеева. Он пишет поэму о вреде алкоголя...
     Муза  делает  серьезную  гримасу,  морщит  лоб,   сводит   брови,   и
торжественно декламирует:

                      Пора, друзья, ломать устои
                      И убеждать других друзей,
                      Что будет время золотое,
                      Когда вино недопитое,
                      Как экспонат поры застоя,
                      Все с радостью сдадут в музей...

     - И еще семнадцать листов в том же духе! Как тебе это нравится?
     Он молчит.
     - Вот так - приходится вдохновлять человека черт знает на  что,  даже
самой противно! Тьфу! А мы  что,  мы  люди  подневольные...  Хочешь  -  не
хочешь, а раз зовут, надо вдохновлять...
     Он смотрит на музу и кивает, почти не слыша. Он не знает этого  поэта
и совершенно равнодушен к его проблемам. Ему интересна лишь муза. А та тем
временем продолжает:
     - Только я избавилась от Сильвуплеева, как вдруг почувствовала  позыв
от литературоведа Кетчупова, такой сильный, что меня даже всю передернуло.
Прилетела к нему - оказывается он, бедняга, силится написать положительную
рецензию   на   роман   Манаманаева   "Тысяча   и   один   день   товарища
Шахерезадова"... Несчастный... Вообще-то мы обычно критиков не вдохновляем
- считается, что у них работа не особенно творческая.  Но  тут  уж  совсем
необычный случай.  С  этим  делом  так  просто  -  без  вдохновения  -  не
справиться. Мне его даже жалко стало, как у него  только  сил  и  терпения
хватило, чтобы этот роман до конца прочитать! Скукотища страшная! Мне и то
надоело. Какая только халтурщица Манаманаева на  этот  роман  вдохновляла.
Прямо не знаю - среди наших вроде и нет таких. Слушай, а может  быть,  это
он сам, без всякого вдохновения?! Музы говорят, теперь и так бывает.  Вот,
например, я слыхала, что поэта Известкина больше вдохновлять не надо. Он и
так поэмы одну за  другой  штампует,  как  марки  на  почте.  И  ничего  -
печатают!
     - Печатают, - соглашается он, чтобы поддержать  разговор.  Ему  очень
нравится смотреть на ее небольшую,  изящную  фигурку,  покрытую  воздушной
туникой, и слушать ее мягкий голос, что бы она ему ни говорила. Он боится,
что вдруг тема их разговора иссякнет - ниточка связывающих слов прервется,
и муза в момент улетит.
     - А вот Зумзумова не печатают! - продолжает  муза.  -  Он  и  так,  и
эдак... Он приходит в  одну  редакцию,  а  там  говорят:  "Это  же  у  вас
фантастика, фантастика - не наш профиль. Вы в соответствующую  редакцию  и
идите". Он идет туда, там говорят: "Какая же это фантастика? Это,  братец,
что угодно, но не фантастика", - и посылают  еще  дальше...  Так  и  ходит
туда-сюда. Даже коллеги-писатели над ним смеются - и фантасты, и реалисты.
Не понимают. А все потому, что он пишет о людях, об их чувствах,  а  не  о
каких-то  потрясающих  событиях...  Вот  так   -   ты   их   вдохновляешь,
вдохновляешь, а их потом не печатают, обидно даже!
     - Не печатают, - снова соглашается он и не отрывая взгляда смотрит на
нее.
     Муза легкая, невесомая, абсолютно изящная. Кажется, вся  она  состоит
из чистого света. Он боится дышать на нее, чтобы ненароком не разрушить. В
ее голосе - звон хрусталя и шум текущей воды, щебет небесных птиц и звонки
трамваев. В ее глазах - вся влага мира. Он не знает, что таковы все музы -
он знает ее одну. И больше ему ничего не надо.
     - Слушай, - снова говорит муза, - ты никогда не  пытался  чего-нибудь
написать?
     - Нет, - отвечает он.
     - А  давай,  я  тебя  вдохновлю  на  рассказ  или  на  стихотворение.
Постараюсь изо всех сил...
     - А зачем?
     - Ну как же, - удивляется муза. - Зачем  люди  пишут?  Наверное,  для
того, чтобы сказать другим что-нибудь важное, сокровенное... Неужели  тебе
нечего сказать людям?
     - Не знаю, - задумчиво говорит он. - Может быть, потом как-нибудь...
     И он снова смотрит на музу. А она - на  него.  И  тонкие,  незаметные
нити тянутся между ними. И в эти минуты где-то  внутри  у  него  рождаются
чистые, светлые, самые лучшие в мире стихи и песни, которые, к  сожалению,
никто никогда не услышит. Их никогда не напечатают,  никогда  не  прочтут.
Можно только фантазировать, что все они - вместе с ненаписанными картинами
и несыгранными ролями - будут  вечно  жить  в  каком-нибудь  другом  мире,
тонком и легком,  населенном  эльфами  или  другими  эфирными  существами.
Наверное, из этого мира к людям приходят музы. Когда-нибудь  и  мы,  может
быть, попадем в этот мир и, увидев все что в нем есть,  навсегда  забудем,
что для того, чтобы выразить свои чувства, необходимо говорить и писать. И
будем просто жить и  считать  это  искусством.  А  другие  решат.  Что  мы
умерли...
     Я думаю так каждый раз, когда вижу музу - эту живую,  реальную  связь
между нашим  миром  и  тем...  Вот  и  сейчас  сидит  она  передо  мной  и
вдохновляет на этот  рассказ.  Она,  действительно,  очень  красива,  и  я
украдкой отрываю глаза от бумаги и смотрю на нее. Я пытаюсь  заговорить  с
ней на отвлеченные темы - чем я хуже его? Почему с ним  можно  просто  так
говорить, а со мной - только работать? Но только она непреклонна.
     - Не отвлекайся, - строго говорит мне муза, - у  тебя  еще  недописан
рассказ.
     - Ну и что?
     - Ты и так мало пишешь. Будет очень плохо, если этот рассказ окажется
хуже твоих прежних. А, видимо, все идет к тому... Не  забывайся,  ты  ведь
еще только начинаешь  -  тебе  надо  особенно  много  работать.  Соберись,
пожалуйста...
     Муза абсолютно права, мне над