ько осталось. Если душа горит - я себе в гостиной постелю... - Она
запнулась и, не в силах кривить душой перед близкими людьми, неожиданно
для себя добавила: - Только, может, отъезда моего дождетесь?
   Повисла долгая пауза. Потом ошеломленная, вспыхнувшая Жанна открыла
было рот, желая сказать что-то - и тут вкрадчиво заулюлюкала трубка,
лежавшая в кармане ветровки Богдана.
   Богдан поднес ее к уху, дал контакт и сказал:
   - Да?
   У него сразу оказался совсем иной голос. Совсем новый. За весь вечер
женщины не слышали такого ни разу. Будто звякнул металл.
   - Да?
   Через мгновение лицо его стало меняться. Оно вытянулось, побледнело.
Взгляд сделался больным. Богдан отключил трубку, медленно положил ее на
стол, между вазой с персиками и своим бокалом с недопитым шампанским. Рука
чуть дрожала.
   - Что творится... - потрясенно пробормотал он севшим голосом. - Что
творится, святый Боже...
   Женщины боялись хоть слово проронить, хоть вздохнуть. Но Богдан
помолчал, а чуть погодя сказал мертво:
   - Мне нужно срочно ехать в Управление. Вот сейчас, не медля ни минуты.
Совершено святотатство.
   Он встал и, пряча от жен глаза, чуть горбясь, ушел к себе в кабинет.
Затеплил лампаду перед образом Спаса Ярое Око, преклонил колена - и трижды
нараспев прочитав иероглифические благопожелательные надписи, свисавшие по
обе стороны иконы, в течение получаса истово молился.
   А затем две женщины в осиротело затихшей квартире, встревоженные и
опечаленные, остались одни.
 
 
 
   Багатур Лобо, 
   Харчевня "Алаверды", 
   23 день шестого месяца, пятница, 
   поздний вечер 
 
 
   Съев цзяоцзы, Баг намеревался еще некоторое время посидеть у Ябан-аги
просто из принципа: ну в самом деле, должен же и он когда-то отдыхать! Он
даже заказал еще кружку пива и заморскую сигару - и некоторое время
задумчиво курил, шаря в сети. В нескольких чатах, которые Баг по привычке
посетил, шли довольно оживленные разговоры о происшествии в Патриархии, но
поскольку никто ничего определенного не знал, Баг и почерпнуть ничего для
себя не смог - разве что несколько потрясающих домыслов, относящихся
главным образом к личности Елдай-Бурдай нойона.
   Он заглянул в чат Мэй-ли - тут собирались люди, близкие к большой
политике, и никогда не встречалось, скажем, нелепо и сдавленно острящих
юнцов и юниц, явившихся с единственной целью познакомиться с себе
подобными, лучше - противоположного пола. Саму Мэй-ли Баг никогда и в
глаза не видел, но испытывал к ней большую симпатию. Девушка - во всяком
случае, Баг надеялся, что она и впрямь девушка, а не выдающий себя за
девушку девяностолетний недужный преждерожденный или резвящийся шаншу в
отставке - была остроумным собеседником, тонко чувствующим партнера, и
явно ему симпатизировала; а, кроме того, пару раз Баг получал от нее
весьма интересные - сообщенные как бы вскользь, невзначай - и весьма
полезные сведения, которые в свое время немало помогли ему. Баг привык к
тому, что информация не распространяется просто так, да и Мэй-ли не
производила впечатления простой болтушки. И хотя Мэй-ли знала Бага
исключительно под именем "Чжучи" (это называлось варварским словом "ник")
- иных сведений о себе он просто никому не сообщал, а ходил по сети
исключительно используя заметающую всякие следы программку "A25Proxy1500"
- Баг не был до конца уверен, что Мэй-ли не подозревает, хотя бы
приблизительно, о его роде занятий. Это подсказывал Багу его многолетний
опыт.
   Но и от Мэй-ли - а она была на боевом посту - Баг не узнал ничего сверх
того, что циркулировало в новостных лентах. "А знаешь что, Чжучи, - вдруг
сказала Мэй-ли, - мне мнится, пришла пора нам с тобой выпить по бокалу
обезжиренного кумыса... ты не находишь?" И поставила целую вереницу
компьютерных улыбок, в народе именуемых "смайликами". Баг ощутил некоторое
смятение чувств - девушка ему скорее нравилась. Но он проявил
сдержанность, попросив подождать с этим дня два или даже три - ибо
"благородный муж спешит, никуда не торопясь"; а затем поспешно
раскланялся. "Я понимаю", - с улыбкой кинула Мэй-ли ему вслед.
   Стало очевидно, что всякая дополнительная информация закрыта для
свободного распространения. И Баг юркнул на главный компьютер родной
Палаты. Последовательно введя три пароля, он оказался в базе данных,
которая поздравила Бага с тем, что он переехал в Австралию (Баг зашел
через австралийский адрес), а затем порекомендовала ему в самые сжатые
сроки прибыть пред очи начальства и не терзать больше провода. После чего
соединение с базой было разорвано.
   - Амитофо!.. - выдохнул в раздражении Баг и стукнул кружкой по стойке.
Какой изощренный прием! По всему выходило, что визита в Палату сегодня не
избежать. Ябан-ага, внутренним нюхом оценив ситуацию, сочувственно ему
улыбнулся.
   "Три года без отпуска! - в сердцах подумал Баг, пытаясь приглушить уже
рождающееся в глубине души буйное веселье предстоящего расследования и,
быть может, долгой, изматывающей и увлекательной погони за
злоумышленниками. - Ничего, ничего, кабинетные черепахи... Вот найду вам
этот крест, а потом уеду на остров Хайнань, к обезьянам, месяца на два - и
посмотрим, что вы тогда скажете!.." Однако зародившееся веселье не
унималось, и чтобы окончательно его вразумить, Баг, покинув харчевню
Ябан-аги, направился не на службу, а в Храм Света Будды, к великому
наставнику Баоши-цзы, дабы исполнить духовный долг, а заодно и
полюбоваться жасминами. Он так долго ждал встречи. Он был удостоен
приглашения наконец. Ему было о чем спросить великого наставника.
   Особенно теперь.
 
 
 
   Храм Света Будды, 
   24 день шестого месяца, шестерица, 
   ночь 
 
 
   Он опоздал всего на четверть часа; приглашенные, а их оказалось человек
десять, были уже в сборе. В заднем храмовом дворе, куда Бага, почтительно
блистая бритой головой, провел приближенный к наставнику ученик Да-бянь,
царила прелесть неги - полная луна плыла в жемчужных небесах Северной
столицы и призрачным светом освещала три пышных куста жасмина, сплошь
покрытых белоснежной пеной цветов. Упоительный аромат стоял густым, почти
осязаемым облаком, и среди всего этого великолепия, перед жасмином, на
маленьком каменном мостике над бурным потоком, имевшим исток свой у
искусственной горки и пропадавшим у миниатюрного грота, стоял, сложив руки
с четками на великом, как его мудрость, животе, великий наставник
Баоши-цзы, облаченный в желтые одежды, и думал о вечности.
   Неподалеку почтительно застыл Сяо-бянь, второй приближенный ученик
наставника.
   Приглашенные расположились по другую сторону потока. Среди них Баг
заметил компьютерного магната Лужана Джимбу, заводы которого производили
все модели "Керуленов", - худой, как щепка, Джимба был вместе с первой и
второй женами. Вторая жена, на вкус Бага, была привлекательнее и, во
всяком случае, явно моложе. Джимба поправил узкие очки в тонкой золотой
оправе и кивнул Багу: их представили друг другу на приеме в
Александрийском Возвышенном Управлении в позапрошлом году, а Джимба
славился цепкой памятью на лица и числа; жены также одарили Бага
приличествующими случаю улыбками. Был здесь же и знаменитый поэт Петроман
Х. Дыльник, среднего роста преждерожденный с несвежим лицом, в пиджаке
европейского кроя, карманы которого оттопыривались; служитель муз слегка
шевельнул рукой в приветствии.
   Прочих присутствующих Баг не знал, но двое из них явно были
иностранцами: один - с раскосым, неизменно улыбающимся лицом, выдающим в
нем жителя Страны Восходящего Солнца, и в национальной нихонской одежде -
сером кимоно с широкой шитой каймой и в деревянных гэта. За поясом у него
помещалась пара изящных боевых ножей - наметанный глаз Бага сразу
определил в них танто. Баг ценил это оружие. Танто были в меру тяжелы,
хорошо сбалансированы и годились как для фехтования и ближнего боя, так и
для вполне прицельного метания. Второй гокэ был совершенной
противоположностью своего спутника, в первую очередь по нелепости одежды -
безукоризненно выглаженный фрак и брюки в микроскопическую черно-белую
клеточку, а также лаковые штиблеты плюс к тому неуместная кепочка с
длинным козырьком. Лицо у него было длинное, совершенно европейское.
   Преждерожденный во фраке был всецело погружен в себя и никак не
отреагировал на появление Бага в сопровождении Да-бяня, тогда как нихонец
крайне приветливо поклонился. В ответ Баг сдержанно и с достоинством
кивнул.
   Что греха таить, даже у лучших людей есть недостатки. В принципе Баг
недолюбливал нихонцев. Он старался не задумываться над причинами своей
легкой, совсем не проявляемой в поведении, и все же самому ему неприятной
неприязни. Но, будучи культурным ордусянином и потому вполне признавая
право наций на самоопределение (пусть самоопределяются сколько угодно,
хоть каждый сельскохозяйственный сезон, если ничем более толковым
заниматься не желают), он в глубине души все же не мог простить стране
Нихон и всем ее нынешним нихондзинам того, что когда-то "божественный
ветер" камикадзе разметал хубилаев флот и воспрепятствовал воссоединению
Срединной и Островной Империй. Конечно, умом Баг понимал, что когда
достославный Чжу Юань-чжан, первый император вдумчиво и проникновенно
царствующей доселе династии Мин, на счастье всей нынешней Ордуси изгнал из
Цветущей Средины потомков Хубилая со всем их воинством и на некоторое
время самоопределил Китай, нихонцы под шумок наверняка все равно бы тоже
самоопределились. Но все-таки было в том давнем событии что-то
неправильное, несправедливое.
   Впрочем, неприязнь была скорее теоретической. Стоило Багу сойтись с
каким-либо нихонцем поближе, и неизменно оказывалось, что тот - славный,
умный и культурный человек, с которым не грех усидеть бутылочку-другую
крепчайшего окинавского "Авамори". А когда ему довелось однажды
участвовать в одном совместном с нихонской полицией действии, он убедился,
что и напарников надежнее и добросовестнее трудно сыскать.
   Однако вот стоило встретить нового, незнакомого нихонца - и на ум
опять, как всегда, приходило: "нихон дзюкэцу кютю!" Откуда-то Баг знал,
что так по-нихонски называют червя-паразита многоустку японскую. От
неприязни существовало одно средство - немедленно познакомиться.
   Но здесь было не время и не место.
   Ибо великий наставник Баоши-цзы вернулся со свидания с вечностью,
приоткрыл маленькие острые глаза, обозрел присутствующих, отметив Бага
доброжелательным наклоном головы, воздел руки с живота, огладил пышную
рыжеватую бороду и изрек:
   - И эти бледные цветы Непостоянны в вечном колесе!
   Так все приходит и так уходит - Покой! Покой! Покой!
   Затем он величественно повернулся в пол-оборота к присутствующим и
простер пухлую руку в сторону луны:
   - О... вечность!
   Сяо-бянь и занявший место рядом с ним Да-бянь склонили головы.
   - Великий наставник, - потревожил Баоши-цзы высокий темноволосый
преждерожденный с орлиным носом, в официальном платье и укороченной
шапке-гуань; на шпильке сверкнул драгоценный камень. - Великий наставник,
не соизволите ли вы открыть нам нечто такое, что сделает нашу жизнь еще
более насыщенной и осмысленной?
   Баоши-цзы повернулся к нему с доброй улыбкой.
   - В древности случилось так, - начал он, медленно покачивая головой, -
что Му Да пришел к Конфуцию и спросил его: "В чем смысл жизни?" Ничего не
ответил Конфуций, пораженный глубиной духовных устремлений Му Да. Книги
доносят до нас, что после этого случая Конфуций три луны не мог есть мяса
- таково было его потрясение. А через полгода Учитель занес этот эпизод в
двадцать вторую главу "Суждений и бесед".
   Глубокая тишина повисла над храмовым садом. Обдумывая сказанное, все
вернулись к созерцанию облитых лунным светом цветов жасмина. Обстановка
располагала к мыслям о главном.
   Баоши-цзы вновь обернулся к присутствующим, благостно улыбнулся и изрек:
   - Мирская пыль на цветах, Но не замутнишь сознанье!
   Войди в врата не-двойственности - И будем вместе мы! - И двинулся с
мостика вниз, навстречу собравшимся.
   - А вот мне тоже пришло на ум, - выступая вперед с поклоном, неожиданно
заявил нихонец в сером кимоно, - позволите ли?
   - О да, порадуйте нас скорее, младший князь Тамура, - отвечал
Баоши-цзы, - ибо грех таить строки, родившиеся в глубинах вашей души в
такой прекрасный вечер.
   - Мои стихи не столь глубокомысленны, как ваши, великий наставник, -
отвечал князь Тамура, - и я позволяю себе произнести их единственно
вследствие переполняющих меня чувств. Да простят меня драгоценные
присутствующие! - Он приосанился, раскрыл веер - простой, с
каллиграфически, на нихонский манер выполненным на нем иероглифом "чжун" -
"верность сюзерену", легко взмахнул им и продекламировал:
   - В тени агав, под кроной кипариса, Где ощущается жасмина аромат, Сидел
я с вами на платке ордусском...
   Вы что-то о любви твердили мне.
   С последним словом веер, мелодично прошуршав, закрылся и исчез в рукаве.
   Среди присутствующих пронесся легкий ропот; жены преждерожденного
Джимбы коротко, но многозначительно переглянулись; Баг отметил, что
младший князь Тамура не лишен некоторой утонченности манер.
   - Рассказывают, что в древности, - просветленно улыбнулся Баоши-цзы, -
в царстве Чу жил мудрец по имени Пи Гу. Он славился острым умом и очень
невеликим ростом. И когда недруги, желая ему гибели, захотели унизить его
и прорезали в воротах княжеского дворца специальную дверцу - для Пи Гу и
для собак, мудрец только весело рассмеялся. Так и вы, князь, будьте выше
сиюминутных чувств бренного мира. И тем обретете покой и внутреннее
озарение! - Сказав это, великий наставник сложил руки на могучем животе и
в сопровождении Да-бяня неспешно направился во внутренние покои.
   - Великий наставник, - догнал его Баг и преклонил колено. - Мой долг
снова заставил меня прервать человеческую жизнь.
   Боюсь, и впредь...
   - Встань, сыне! - Баоши-цзы простер к Багу руку. - Ведом мне твой
нелегкий путь служения покою и справедливости. То, о чем говоришь ты,
ужасно слуху. Но, мыслю я, груз этот тебе по плечу.
   Наставник обернулся к Да-бяню:
   - Ступай, отрок, и проверь, все ли готово для вечерней медитации! -
Проследил, как Да-бянь скрылся и сделал Багу знак приблизиться вплотную.
   - Вот что я скажу тебе, Багатур по прозвищу Тайфэн. Ведомо мне о делах
твоих прошлых. И скажу: такова твоя карма. Нет большего греха, нежели
лишить драгоценной жизни живое. Но не всегда это так...
   - Амитофо!.. - вырвалось у пораженного Бага.
   - Амитофо, - согласился великий наставник, перебирая четки.
   - Ибо хотя и есть душа у всех живых существ в подлунном мире, -
продолжил он, - но некоторые из оных подобны немыслящим нечистотам в
сточном водоеме. А свершившийся прошлой ночью грех хищения креста - грех
поистине страшный, ни с чем не сравнимый, и так скажу тебе: не люди
содеяли это, но бездушные камни. И хотя заморские жители Америки почитают
даже камни за предметы, коим надобно оказывать уважение и внимание,
подобное тому, каковое мы оказываем человеческим существам, - они даже
измыслили, дабы не оскорблять камни, обращение "минерал компэньонс" , - но
мы-то знаем, что камни от этого не перестанут быть камнями! И вот я говорю
тебе, Багатур: камни и есть камни! Когда камни падают с горы и грозят
убить, осквернить и искалечить малых сих, долг твой прямой, коль уж дана
тебе сила - отбросить эти камни прочь. Используй силу!
   По произнесении этих примечательных слов Баоши-цзы вознамерился было
продолжить путь, но Баг остановил его:
   - Правильно ли я понял вас, о великий наставник?
   - Ты мудр, хотя и не стар, - Баоши-цзы извлек из-за пазухи желтый
металлический кругляш с рельефным иероглифом "Фо" ("Будда") и протянул
Багу.
   - Бери и ступай!..
   Баг благоговейно побаюкал кругляш на ладони. Бронза.
   Впервые в жизни он получил от великого наставника такую пайцзу -
свидетельство освобождения от любых грехов, которые придется ему взять на
себя в то время, покуда пайцза у него. С сего часа все буддийские общины
улуса будут поминать его грехи в молитвах и тем самым исправлять его
карму. Ни разу Баг не слышал о том, чтобы подобный акт совершался в
отношении простого офицера-следователя. Видимо, преступление и впрямь
чрезвычайное. И соответственно чрезвычайной будет поимка преступников.
Ого-го... Это сколько же нечистой печени корыстолюбцев мне придется
показать солнечным лучам, с несвойственной ему образностью подумал Баг.
 
 
 
   Ризница Александрийской Патриархии, 
   24 день шестого месяца, шестерица, 
   ночь 
 
 
   Ризница Александрийской Патриархии была ярко освещена мощными фарами
служебных цзипучэ с мигалками на крышах, окруживших древнее здание со всех
сторон. Над ризницей сдержанно рокотал геликопт„р, выписывал кольца,
высвечивая прожектором что-то ему одному известное. В рассеянном,
отраженном свете его светильников поодаль, за высокой фигурной оградой,
виднелись скромные терема Патриаршего посада, главной резиденции
святейшего патриарха Силы Второго, а за ними, еще дальше, в дымке, на фоне
скудного свечения северных ночных небес, прорисовывались тонкие очертания
моста Александра Невского, изящно взлетевшего над Нева-хэ своими
разводными частями. Между повозками там и сям виднелись заградительные
группы вэйбинов в шлемах с непробиваемыми пластиковыми щитками. Эта
предосторожность была, пожалуй, несколько чрезмерной: на территории
Патриархии ночью мало кого встретишь, а уж тем более - в ее запретной
части, где расположены охраняемые служебные помещения, духовная
библиотека, ризница и куда праздношатающихся посетителей и днем-то не
пускают.
   После драки боевыми веерами машут, презрительно подумал Баг, осаживая
свой цзипучэ на стоянке. Похоже, власти были растеряны и нервничали.
   Баг остановил свою повозку рядом с другими и, не торопясь, вышел
наружу. Прислонившись к капоту, закурил.
   Нащупал в правом рукаве бронзовую пайцзу наставника, но вынимать не
стал. Извлек из левого рукава другую, серебряную пайцзу и в задумчивости
несколько раз подбросил ее на ладони.
   Час назад ее выдал Багу шилан Палаты наказаний Редедя Пересветович
Алимагомедов, к которому Баг явился во втором часу ночи, сразу после
свидания с великим наставником Баоши-цзы.
   Перед зданием Палаты караул тоже был удвоен. Привратные вэйбины весьма
бдительно обшарили Бага сканерами и даже заставили извлечь ножи из
рукавных чехлов. Внешне Баг воспринял это как должное и послушно
поворачивался вслед указаниям охранников, хотя в душе недоумевал:
проверять при входе его перестали с того времени, как ему была дарована
должность, приравненная по рангу к должности ланчжуна . Баг знал двух
постоянных охранников лет пять, не меньше, и за это время между ними
установились почти дружеские отношения.
   Охранники выглядели слегка смущенными.
   Редедя Пересветович был хмур и утомлен. Он, потирая время от времени то
один, то другой глаз, кратко ввел Бага в курс дела - действительно,
прошлой ночью из ризницы Александрийской Патриархии был похищен наперсный
крест святителя и великомученика Сысоя. Похищение самое наглое - ризница
сильно пострадала, грубый взлом налицо. О преступлении доложил начальник
охраны ризницы - следы взлома были обнаружены при очередном обходе и, судя
по всему, буквально через четверть часа после преступления. Сейчас ризница
оцеплена, и для дачи более детальных показаний и проведения следственных
опытов туда доставлены все, кто в ней постоянно работает и, по тем или
иным причинам задержавшись на рабочем месте в ночь ограбления, находился
там в то время, какое с большей или меньшей уверенностью можно назвать
временем совершения преступления. Проводится также стандартный
общегородской комплекс деятельно-розыскных мероприятий. Но этого явно
недостаточно, дело головоломное - уже хотя бы беспрецедентностью и
наглостью своей. Когда надежды по горячим следам схватить грабителей и
вернуть крест растаяли, сенсационная информация была сделана достоянием
гласности. У газетчиков до