отца, и я подумала... Попробуй. Это французская
кухня, очень вкусно.
   Богдан попробовал.
   Есть это было нельзя. Может, Жанна и правильно сготовила эту мутную
тошнотворную взвесь, наполненную мягкими сладковатыми сгустками - все
равно нельзя. Даже не с похмелья.
   А особенно с похмелья.
   Впрочем, для смирения плоти по случаю начала епитимьи...
   Он принялся старательно хлебать, каждый глоток продавливая в горло,
словно заведомый и вполне ощутимый яд. Жанна сидела напротив и с
удовольствием смотрела, как кушает супруг.
   - Что сказал отец Кукша? - осторожно спросила она, дав ему как следует
насладиться ее заботливой кулинарией.
   - Три недели строгого поста, - ответил Богдан, не глядя в сторону жены.
- Хлеб, вода... ну, луковый суп в крайнем случае. Триста "Отче наш" и сто
пятьдесят "Богородиц" в день... и никаких радостей.
   Жанна помолчала. Щеки ее порозовели, пухлые губы озадаченно и обиженно
округлились.
   - Милый, это, конечно, хорошо, что, например, не месяц и не два, но...
Это же очень вредно для твоего организма, Фирюзе была совершенно права! И
кроме того... Как же я? Ты можешь верить или не верить, но я, сама не
понимаю, с какой такой радости, в тебя действительно влюбилась! А у тебя
то работа, то пост! То работа, то пост! - она запнулась и совершенно
по-детски сказала: - Мне обидно!
   От нежности и умиления у Богдана перехватило горло. Он поднял на Жанну
виноватые глаза. Женушка была такая миленькая... А он, спасая Отечество,
чуть не забыл, как она нравится ему!
   Богдан отложил ложку и некоторое время переглядывался со Спасом Ярое
Око, висевшим в углу. Спас глядел строго, но с пониманием. Богдан тяжко
вздохнул.
   - Ты уезжаешь через три месяца, а Фирузе вернется по крайней мере через
пять, - задумчиво проговорил он затем. - Значит, на следующий же день
после твоего отъезда я испрошу отпуск и на два месяца удалюсь в Соловецкую
пустынь. Что за епитимья в городе, действительно! Там я буду жить в
холодной мокрой пещере...
   "Кошмар какой!" - с испугом подумала Жанна.
   - Перестану бриться, стричься и мыться. И днем и ночью, и в дождь, и в
снег - в рубище... В гробу буду спать, - почти мечтательно добавил он, - в
простом таком, некрашеном... Семь бед - один ответ.
   Он встал и, на ходу расстегивая рубаху, пошел из столовой.
   - Ты куда? - озадаченно спросила Жанна. Богдан, удивленно подняв брови,
обернулся.
   - В спальню, конечно, - ответил он и бросил скомканную рубаху на пол.
   Сперва не сразу поняв, а потом - боясь поверить своему счастью, Жанна
еще несколько мгновений сидела неподвижно, и за это время Богдан успел
скрыться за алыми свадебными шторами, прикрывавшими вход в спальню еще с
шестерицы. Только тогда молодая женщина вскочила и бросилась следом.
   - Вот что значит высокая древняя культура! - радостно воскликнула она,
с удовольствием выпрыгивая наконец из юбки. - Даже в самой сложной
ситуации можно найти взаимоприемлемый компромисс!
   - Только если обе стороны искренне к нему стремятся, - прогудел из
спальни минфа Богдан.
    
 
    
 © Holm van Zaitchik, 2000 
 © Э. Выхристюк, Е. Худеньков, перевод, 2000 
 © Чжучи, дизайн, разработка, 2000