делала бы меня слишком уязвимым и неуклюжим, чтобы я смог  даже  отбиться
от прокола в водительских правах.
     - Стар, вы сказали, что... -  я  не  закончил.  Она  уже  оделась,  и
лишнего на ней не было. Дорожные сапожки из  мягкой  кожи  -  нет,  скорее
котурны, - коричневое трико и что-то зеленое, короткое сверху,  наполовину
куртка, наполовину платье фигуристки. Сверху все это  покрывалось  бойкого
вида шапчонкой, а весь костюм в целом придавал ей вид водевильной  пародии
на стюардессу, нарядную, привлекательную, здоровую и сексуальную.
     Или Девы Марианны, поскольку она добавила лук  с  двойным  изгибом  -
размером вполовину моего, колчан и кинжал.
     - Вы, - сказал я, - похожи на  то,  из-за  чего  поднялся  бунт.  Она
показала ямочки и присела в реверансе. (Стар никогда не притворялась.  Она
знала, что она женщина, знала, что хорошо выглядит, и это ей нравилось).
     - Вы недавно что-то говорили, - продолжил я, - насчет того, что  пока
мне оружие не понадобится. А есть причины, по  которым  мне  стоит  надеть
один из этих скафандров? У них не слишком удобный вид.
     - Я не жду сегодня особенно больших опасностей,  -  медленно  сказала
она. - Но это не такое место, где можно вызвать полицию. Решать,  что  вам
нужно, должны вы.
     - Но ведь, черт возьми, Принцесса, вы это место знаете, а я нет.  Мне
нужен совет.
     Она не ответила. Я обернулся к Руфо. Он внимательно  изучал  верхушку
дерева. Я сказал:
     - Руфо, оденься.
     Он поднял брови:
     - Милорд Оскар?
     - Schnell! Vite, vite! Катись.
     - Ладно.
     Оделся он быстро, в костюм, который был мужским вариантом  того,  что
выбрала Стар, с шортами вместо трико.
     - Подбери себе оружие, - сказал я и начал одеваться, как он, только я
намеревался  надеть  сапоги.  Однако  под  руку  мне  попалась  пара  этих
котурнов, с виду моего размера, ну я их и примерил.  Они  прилегли  мне  к
ногам, как перчатки, да все равно мои  подошвы  так  затвердели  за  месяц
ходьбы босиком на Л'иль дю Леван, что твердая обувь мне была не нужна.
     Они были не такие уж средневековые, как казались с виду; спереди  они
застегивались на молнию, а внутри стояла метка: "Fabrique en France".
     Папаша Руфо взял лук, из которого он стрелял, выбрал саблю и  добавил
кинжал. Я выбрал вместо кинжала золингеновский охотничий нож. Я  посмотрел
с вожделением на армейский пистолет 45-го калибра, но не стал его трогать.
Если у "них", кто бы  они  ни  были,  действует  местный  закон  Салливана
[Запрет пользования огнестрельным оружием (амер.)], я готов подыграть этой
шутке.
     Стар велела Руфо упаковывать багаж,  потом  присела  на  корточки  на
песчаном берегу  ручья  и  начертила  схематичную  карту  -  курс  на  юг,
постепенно понижаясь и придерживаясь ручья,  только  иногда  срезая  углы,
пока не дойдем до Поющих Вод. Там станем на ночевку.
     Я все вбил себе в голову.
     - Ясно. Меня надо о чем-нибудь предупредить? Мы стреляем первыми? Или
ждем, пока нас начнут бомбить?
     - Я ничего не ожидаю сегодня. О, тут есть хищник раза  в  три  больше
льва. Но он ужасный трус; на движущегося человека не нападает.
     - Вот это, приятель, мне по сердцу. Ладно, тогда мы будем  все  время
двигаться.
     - Если мы все же увидим людей - я этого не ожидаю, - было бы  неплохо
наложить на лук стрелу... но не поднимать лука, пока  вы  не  почувствуете
необходимости. Но я не указываю вам, Оскар, что делать; решать должны  вы.
Руфо тоже не выпустит ни стрелы, если не увидит,  что  вы  готовитесь  это
сделать.
     Руфо закончил укладываться.
     - О'кей, пошли, - сказал я.
     Мы тронулись. Черный ящичек Руфо приобрел теперь вид ранца,  и  я  не
стал ломать голову над тем, как он мог тащить пару тонн на плечах.  Может,
у него антигравитационное устройство типа "Бак Роджерса". Кровь  китайских
носильщиков-кули. Черная магия. Черт, да один этот сундук из тика не  смог
бы поместиться в такую заплечную упаковку в соотношении  30  к  1,  уж  не
говоря про арсенал и прочие мелочи.
     Не стоит удивляться, почему я не расспрашиваю Стар  о  том,  где  мы,
почему мы здесь, как мы  сюда  попали,  что  мы  собираемся  делать,  и  о
подробностях тех опасностей, встреча  с  которыми  ждала  меня.  Слушайте,
ребята, когда вам снится самый роскошный сон в вашей жизни и  вы  как  раз
подходите к самому интересному,  останавливаетесь  ли  вы,  чтобы  сказать
себе, что оказаться вместе с вами в сене  именно  этой  девочки  логически
невозможно - и тем самым разбудить себя? Логически рассуждая, я ЗНАЛ,  что
все случившееся с тех пор, как  я  прочитал  то  глупое  объявление,  было
невозможно.
     Поэтому я отбросил логику.
     Логика - ненадежная штука, друзья. "Логика" доказывала, что аэропланы
не смогут летать, и что водородные бомбы не сработают, и что камни с  неба
не падают. Логика - это способ утверждать,  будто  то,  что  не  случилось
вчера, не случится и завтра.
     Нынешнее положение мое мне нравилось. Я не  хотел  просыпаться  ни  в
постели, ни в палате психушки. И уж совсем я не хотел проснуться все еще в
джунглях, может быть, со все  еще  свежей  раной  на  лице  и  в  ожидании
вертолета. Может, коричневый братик  завершил  свою  работу  надо  мной  и
послал меня в Валгаллу. Ну ладно. Валгалла мне понравилась.
     Я шел впереди мерным шагом; по бедру меня похлопывала чудесная сабля;
девушка намного чудеснее ее шагала рядом со мной в ногу; позади нас  потел
раб-крепостной-слуга-некто, выполняя роли носильщика и "глаза на затылке".
Пели птицы, пейзажи кругом были созданы мастером ландшафтной  архитектуры,
воздух пах приятно и здорово. Если бы  мне  больше  ни  разу  не  пришлось
увертываться от такси или смотреть  на  заголовки  статей,  я  был  бы  не
против.
     Большой лук вызывал неудобство - впрочем, как и  М-1  [Автоматическая
винтовка].
     Маленький лук Стар висел у нее за спиной, от плеча до  бедра.  Я  так
попробовал, но он все время за что-нибудь цеплялся.  К  тому  же  тогда  я
нервничал из-за того, что в таком положении он не готов к стрельбе. А  она
признала, что в луке может возникнуть нужда. Поэтому я снял его и понес  в
левой руке, натянутый и приготовленный.
     На утреннем переходе у нас была одна тревога. Я услыхал,  как  тетива
Руфо сказала "тванг", обернулся уже с  изготовленным  луком  и  наложенной
стрелой, прежде чем разглядел, что происходит.
     Или, вернее, произошло. Птица, похожая на рябчика,  не  больше.  Руфо
снял ее с ветки, точно в шею. Я отметил про себя больше не соревноваться с
ним в стрельбе из лука и просить потренировать меня в тонкостях.
     Он чмокнул губами и ухмыльнулся.
     - Ужин!
     Всю следующую милю он на ходу щипал ее, потом привесил ее на пояс.
     Мы остановились перекусить около часу дня, в красивом месте, которое,
как заверила меня Стар, было защищено, и Руфо открыл свой ящик до размеров
чемодана и подал нам ленч: холодные  вырезки,  рассыпчатый  провансальский
сыр, французский хлеб с корочкой, груши и две бутылки Шабли.  После  ленча
Стар предложила устроить сиесту. Мысль выглядела заманчиво;  я  наелся  от
души и разделил с птицами только крошки, но я был удивлен.
     - Разве нам не нужно спешить?
     - Вам нужен урок языка, Оскар.
     Надо подсказать средней школе в Понс де Леон  лучший  способ  изучать
языки. В лучезарный полдень вы ложитесь на мягкую траву у  посмеивающегося
ручья, и самая прекрасная женщина любого из миров наклоняется над  вами  и
смотрит вам в глаза. Она начинает тихо говорить на языке, которого  вы  не
понимаете.
     Спустя некоторое время ее большие  глаза  становятся  еще  больше,  и
больше... и больше... и вы тонете в них.
     Потом, спустя вечность, Руфо говорит:
     - Эрбас, Оскар, 'т книла вуурсит.
     - Ладно, - ответил я, - я и так встаю. Нечего меня торопить.
     Это последнее слово, которое я собираюсь записать на  языке,  который
не подходит к нашему алфавиту. У меня было еще несколько уроков, и о них я
тоже упоминать не буду, и с того времени мы говорили на этой  тарабарщине,
кроме  тех  случаев,  когда  мне  приходилось  затыкать   дыры   вопросами
по-английски. Это язык, богатый бранью и словами при занятиях  любовью,  и
богаче,  чем  английский,  в  некоторых  технических  вопросах  -   но   с
удивительными проблемами в нем. Нет, например, слова, означающего "юрист".
     Примерно за час до захода солнца мы подошли к Поющим Водам.
     Весь день мы  путешествовали  по  высокому,  поросшему  лесом  плато.
Ручей, в котором мы ловили форель, впитал в себя другие ручейки и был  уже
порядочный речкой. Ниже нас, в том месте, до которого мы еще не дошли,  он
устремился с высоких утесов супер-йоселитским  водопадом.  Здесь,  где  мы
остановились лагерем, вода промыла  выемку  в  плато,  образовав  каскады,
прежде чем устремиться в этот прыжок.
     "Каскады" -  слово  слабое.  Вверх  по  течению  или  вниз,  куда  ни
посмотри, были видны водопады - от больших, в 30 или 50 футов высотой,  до
маленьких, на которые могла  бы  запрыгнуть  мышь,  и  всех  промежуточных
размеров. Они струились террасами и  лестницами.  Вода  была  то  гладкой,
зеленой от отражающейся в ней пышной листвы, то белой, как взбитые сливки,
там, где она бурлила в сплошной пене.
     Водопады были слышны. Крохотные водопады звенели серебряными сопрано,
большие рычали  в  бассо  профун  (до)  [Драматический  бас  (итал.)].  На
покрытом травой лугу, где мы разбили лагерь, это звучало как  несмолкаемый
хорал; среди этого шума надо было кричать, чтобы быть услышанными.
     Кольридж бывал там в одном из  своих  наркотических  видений  [Дальше
следует отрывок из начала поэмы "Кубла Хан" Кольриджа]:

     И были здесь леса, древние, как холмы,
     Хранившие в себе солнечные пятачки зелени.
     Но ах! Вон то глубокое романтическое ущелье, которое
     Рассекает зеленый холм поперек его кедровых зарослей...
     Дикое место! Настолько святое и заколдованное,
     Насколько могло быть под ущербной луной место, где
     Обитает женщина, оплакивающая своего демона - возлюбленного!
     Из этой бездны, кипя в бесконечном шуме...

     Кольридж наверняка прошел по этому маршруту и дошел до Поющих Вод. Не
стоит удивляться, что он чувствовал желание убить то  "лицо  из  Порлока",
которое вторгалось в лучшее его видение. Когда я  буду  умирать,  положите
меня у Поющих Вод, и пусть они будут последним, что я увижу и услышу.
     Мы остановились на покрытой травой террасе, влекущей, как обещание, и
нежной, как поцелуй, и я помог Руфо распаковываться. Я хотел  узнать,  как
он проделывает свой фокус с ящиком. Не понял. Каждая  сторона  открывалась
так же естественно и просто, как когда раскладываешь гладильную  доску,  а
потом, когда она складывалась, это было опять естественно и понятно.
     Сначала мы рубили палатку для Стар - конструкция явно  не  армейского
снаряжения; это был изящный шатер из расшитого шелка, а в  ковер,  который
мы  расстелили  в  качестве  пола,  наверняка  ушли  жизни  примерно  трех
поколений бухарских умельцев. Руфо сказал мне:
     - Вам нужна палатка, Оскар?
     Я взглянул вверх на небо и потом на не совсем еще скрывшееся  солнце.
Воздух был теплым, как парное молоко, и я не  мог  представить  себе,  что
пойдет дождь. Не люблю я находиться в палатке,  если  есть  хоть  малейшая
угроза внезапного нападения.
     - А ты собираешься воспользоваться палаткой?
     - Я? О нет! Но  у  Нее  палатка  должна  быть  всегда.  Потом,  почти
наверняка, она решит спать снаружи на траве.
     - Палатка мне не понадобится.
     (Прикинем-ка, спит ли "рыцарь" у порога спальни своей дамы с  оружием
под боком? В этикете таких дел я не был искушен; их ни разу не поминали  в
"Общественных науках").
     Тут она вернулась и сказала Руфо:
     - Защищено. Все преграды были на месте.
     - Подзаряжены? - обеспокоился тот. Она щипнула его за ухо.
     - Я не выжила из ума. - Она добавила: - Мыло, Руфо. И пойдем со мной,
Оскар; это работа Руфо.
     Руфо откопал  из  массы  скарба  кусок  "Люкса"  и  отдал  ей,  затем
оценивающе оглядел меня и вручил мне пачку "Лайф боя".
     Поющие воды - лучшая ванна  на  свете,  с  бесконечным  разнообразием
процедур. Стоячие пруды размерами от ножной  ванны  до  таких,  в  которых
можно плавать, зитц-ванны, щекочущие кожу, начиная  от  тихой  струйки  до
бьющих под естественным напором потоков, которые могут напрочь  выколотить
мозги, если стоять под ними слишком долго.
     Можно выбрать любую температуру. Выше каскада, где мы остановились, в
главный поток вливался источник, а у основания каскада бил ледяно-холодным
ключом неприметный родник. Не нужно возиться с краном, двинься просто туда
или сюда к приятной тебе температуре - или  шагай  вниз  по  течению,  где
температура становится нежно-теплой, как поцелуй матери.
     Мы немного поиграли; Стар визжала и хохотала, когда я на нее брызгал,
и отвечала на это, окуная меня в воду.  Мы  оба  резвились,  как  дети;  я
чувствовал себя ребенком, она ребенком смотрелась, а  играла  она  сильно,
давая почувствовать под бархатом кожи стальные мускулы.
     Потом я достал мыло, и мы помылись. Когда она  начала  мыть  шампунем
волосы, я подошел к ней сзади и помог. Она мне позволила,  ей  нужна  была
помощь, чтобы справиться со своей львиной гривой, раз в шесть больше  тех,
которыми украшает себя в наши дни большинство девчат.
     Это было бы крайне благоприятным моментом (Руфо был занят и не торчал
на глазах) обхватить ее и сжать в объятиях, потом прямиком проследовать  к
остальному.  К  тому  же  я  не  уверен,  что  она  проявила  бы  хотя  бы
символический протест; она поддержала бы меня с полной охотой.
     Черт, да я ЗНАЮ, что она не выразила  бы  "символического"  протеста.
Она бы поставила меня на место или холодным словом, или затрещиной в ухо -
или вступила бы в игру.
     Я не мог этого сделать. Я не мог даже НАЧАТЬ.
     Не знаю почему. Мои намерения по отношению к Стар совершали колебания
от благородных до неблагородных и обратно, но с того  момента,  когда  мой
взгляд впервые упал на нее, всегда были практическими. Нет, позвольте  мне
выразить это так: намерения мои всегда  были  явно  неблагородными,  но  с
полной готовностью превратить их в благородные,  попозже,  как  только  мы
смогли бы откопать мирового судью.
     Все же я не мог и пальцем ее  тронуть  за  исключением  помощи  ей  в
смывании мыла с волос.
     Пока я этому дивился, погрузив обе руки в тяжелые  светлые  волосы  и
раздумывая, что же удерживает  меня  от  того,  чтобы  обнять  Руками  эту
стройно-сильную талию  всего  в  нескольких  дюймах  от  меня,  я  услышал
пронзительный свист и свое имя - мое новое имя. Я оглянулся.
     Руфо,  одетый  только  в  собственную  непривлекательную  кожу  и   с
полотенцем через плечо, стоял на берегу футах в десяти и пытался перекрыть
рев вод, чтобы привлечь мое внимание.
     Я перебрался немного поближе к нему.
     - Ну-ка, еще разок, - не то чтобы прорычал я. Он сказал:
     - Вы хотите побриться? Или вы отращиваете бороду? Когда я  обдумывал,
предпринять мне преступное нападение или нет, я  с  неловкостью  сознавал,
что на щеках моих пророс кактус, и неловкость эта помогла мне  удержаться.
"Жиллет", "Аква Вельва",  "Бирма  Шейв"  и  другие  заставили  затюканного
американца-мужчину, а именно меня, стать робким в  попытках  совращения  и
(или) изнасилования в случае, так как он не был свежеоструган. У меня была
двухдневная щетина.
     - У меня нет бритвы,  -  отозвался  я.  Он  ответил,  подняв  опасную
бритву. Стар придвинулась и встала рядом. Она подняла руку и потрогала мой
подбородок большим и указательным пальцами.
     - Вы были бы великолепны с бородой, - сказала она. -  Может  быть,  в
стиле Ван Дейка с издевательскими мустангос [Усиками].
     Я тоже так думал, раз так думала она. К тому  же  так  большая  часть
шрама была бы прикрыта.
     - Как вы скажете, Принцесса.
     - Но я бы предпочла, чтобы вы остались таким,  каким  я  вас  впервые
увидела. Руфо - хороший цирюльник. - Она повернулась к нему. - Руку, Руфо.
И мое полотенце.
     Стар не спеша отправилась к лагерю, вытирая себя насухо. - я  был  бы
рад помочь, если бы меня попросили. Руфо устало сказал:
     - Почему вы не настояли на своем? Она говорит: побрить вас,  так  что
теперь я должен брить - и принимать собственную ванну в спешке,  чтобы  не
заставлять Ее ждать.
     - Если у тебя есть зеркало, я сам это сделаю.
     - Пользовались когда-нибудь опасной бритвой?
     - Нет, но могу научиться.
     - Вы бы перерезали себе глотку, а Ей это не понравилось бы. Вот сюда,
на откос, где я могу стоять в теплой воде. Нет, нет! Не садитесь на  него,
ложитесь так, чтобы голова была на краю. Я не могу брить человека, который
сидит.
     Он начал наносить мне пену на подбородок.
     - Знаете  почему?  Я  научился  брить  на  трупах   -   вот   почему,
прихорашивая их, чтобы их любимые могли ими гордиться. Не  шевелитесь!  Вы
чуть не потеряли ухо. Мне нравится брить трупы, пожаловаться они не могут,
предложений не строят, не огрызаются - и никогда не шевелятся. Лучшая  моя
работа за все время. А возьмем, к примеру, работу...
     Он перестал брить и, держа лезвие у моего  кадыка,  стал  перечислять
свои заботы.
     - Дают мне  выходные  по  субботам?  Черта  с  два,  у  меня  даже  в
воскресенье выходного нет! А посмотрите на рабочее время!  Да  вот  я  тут
только что на днях прочел, что какая-то компания в Нью-Йорке - вы бывали в
Нью-Йорке?
     - Я бывал в Нью-Йорке. Да убери свою гильотину от моего горла,  когда
так размахиваешь руками.
     - Если вы все время говорите, вы обязательно иногда хоть не много  да
порежетесь. Так эта компания  подписала  контракт  на  двадцатипятичасовую
неделю. Неделю! Хотел бы я ограничиться 25-часовым ДНЕМ.  Знаете,  сколько
времени я работаю без перерыва, вплоть до этой минуты?
     Я сказал, что нет.
     - Вот вы опять разговариваете. Больше 70 часов, чтоб мне провалиться!
А за что? За славу? Какая слава в куче выбеленных  костей?  За  богатство?
Оскар, я говорю вам по правде: я обрядил больше покойников, чем наложниц у
султана, и всем без  всяких  исключений  было  абсолютно  плевать  на  то,
украшены они рубинами размером с  ваш  нос  и  вдвое  его  краснее...  или
лохмотьями. Какая польза от богатства покойнику? Скажите мне,  Оскар,  как
мужчина мужчине, пока Она не слышит: почему вы позволили Ей уговорить  вас
на это?
     - Мне это пока что нравится. Он презрительно фыркнул.
     - Так сказал человек,  пролетающий  мимо  50-го  этажа  Эмпайр  стейт
билдинг [Один из высочайших небоскребов Нью-Йорка]. Но все равно его  ждал
тротуар. Впрочем, как бы то ни было, - мрачно прибавил он, -  пока  вы  не
разделаетесь с Игли, проблемы нет. Если бы у меня был инструмент, я бы мог
здорово закрыть этот шрам, все говорили бы: "Правда, он как живой?"
     - Не стоит об этом думать. Ей этот шрам нравится. (Черт возьми, он  и
меня этим заразил!)
     - С Нее станется. К чему я пытаюсь привыкнуть, так это  к  тому,  что
если идти Дорогой Славы, то на пути попадается все больше препятствий.  Но
я-то нипочем не собирался идти этой дорогой. В моем представлении  хорошей
жизнью было бы  тихое  спокойное  заведение,  единственное  в  городке,  с
набором гробов в любую цену и с  такой  разницей  между  себестоимостью  и
ценой товара, которая давала бы некоторую свободу действий, чтобы проявить
щедрость к понесшим утрату. Продажа в рассрочку для тех,  у  кого  хватает
разума, чтобы спланировать все заранее,  -  потому  что  все  мы  смертны,
Оскар, все мы смертны,  и  здравомыслящему  человеку  не  мешает  посидеть
по-приятельски со стаканом пивка и согласовать свои планы  с  пользующейся
хорошей репутацией фирмой, которой он может доверять.
     Он тихонько склонился ко мне.
     - Знаете, милорд Оскар.... если мы