ет в науке,
новой  идее нужно  длительное  время для  незаметного постороннему  взгляду
вызревания  среди  специалистов,   после  чего  ее  потрясающие  результаты
неожиданно врываются  в ничего не подозревающий  мир. Вот, например, я сам;
если бы шесть месяцев  тому назад кто-нибудь сказал мне, что сегодня я буду
здесь,  между  чужими звездами,  читать  популярную  лекцию по  современной
физике, я бы не  поверил. Я и сейчас не совсем уверен, что  я в это верю. И
все-таки  я здесь.  Кроме всего  прочего, я  здесь затем, чтобы  помочь вам
прийти в  себя, когда  мы вернемся домой.  - Он еще раз  широко улыбнулся и
поклонился своей аудитории.

 - Да,  мистер Уиппл, - спросил Чет Траверс, -  а когда все-таки мы вернемся
домой?

 - Как,  разве я  вам этого не  сказал? Да совсем скоро...  Ну, так, скажем,
вскоре после обеда.



 ГЛАВА 17 Время и перемены

 Теперь, пожалуй,  в самый раз  закончить эту штуку и  похоронить по первому
разряду.  У  меня, наверное,  больше  никогда не  будет времени  заниматься
литературными упражнениями.

 Нас неделю продержали в Рио на карантине. Если бы не этот человек из Фонда,
который был с нами,  они, пожалуй, так бы и продолжали нас держать. Однако,
обращались  с  нами  вполне  уважительно,  этого  у них  не  отнимешь.  Сам
Император  Бразилии Дон  Педро  III от  имени Объединенной  Системы нацепил
каждому  из нас  медаль  Ричардсона, это  действо сопровождалось  речью, из
которой было понятно, что,  хотя он не совсем понимает, кто мы, собственно,
такие,  и где  мы, собственно,  были все  это время,  но, тем не  менее, он
высоко оценивает наши труды.

 Но мы привлекли значительно меньше внимания, чем я ожидал. Нет, я совсем не
хочу сказать, что журналисты нас игнорировали; они снимали нас, они взяли у
каждого  из нас  интервью. Однако,  единственная статья, какую  я прочитал,
носила название: ТРЕТЬЯ ТАЧКА РИПОВ ВАН ВИНКЛЕЙ.

 Репортер, или  кто там  это писал, очень  веселился, а я бы  со всей охотой
запихнул статью ему в  глотку. Получалось, что и одеты мы забавно, и речь у
нас забавная, и все  мы такие трогательно старомодные и такие, знаете, чуть
лопушистые.  Фотографию,  иллюстрировавшую  статью,  сопровождала  подпись:
"Шапки  долой,  пижоны!  Дедушка вернулся!"  Другие  статьи  мне читать  не
хотелось. Дядю Альфа это  не трогало; не думаю, что он вообще-то что-нибудь
такое заметил. Он просто рвался увидеть Селестину.

 -  Надеюсь, -  шутливо,  но наполовину  и серьезно,  сказал  он мне,  - что
девочка умеет готовить, как умела ее мама.

 - Вы будете жить вместе с ней? - спросил я.

 - Конечно, мы же всегда жили вместе.

 Это  было  так естественно,  что  я  не знал,  что  и  возразить. Потом  мы
обменялись адресами. Это тоже  было естественно, но в то же время и странно
-  у нас всех  давно не было  другого адреса,  кроме "Л.К." Но  я обменялся
адресами со всеми и  взял себе на заметку найти близнеца Дасти, если только
он еще жив, и сказать ему, что он может гордиться своим братом. Возможно, в
Фонде знают, где он живет.

 Когда нас наконец отпустили  на волю и появилась Селестина Джонсон, я ее не
узнал.  Я просто  увидел,  что какая-то  высокая, красивая  пожилая женщина
бросилась вперед и обняла дядю Альфа, почти оторвав его от земли; у меня на
мгновение   даже   мелькнула   дурная   мысль,  что   надо   его   спасать.

 Но тут она обернулась, поймала мой взгляд и улыбнулась, и тогда я заорал:

 - Лапочка!

 Она улыбнулась  еще шире,  и я почувствовал,  как на меня  накатывает волна
любви и доброты.

 - Привет, Томми. Как хорошо, что ты здесь.

 Чуть  позже я  обещал  заехать к  ним, как  только появится  возможность, и
распрощался; сейчас  я им был не нужен. Меня  самого никто не встречал. Пэт
был слишком  стар и  никуда не ездил,  а Вики -  слишком молода,  ей еще не
разрешили  ездить одной.  Что  касается Молли  и Кэтлин,  то, как  я сильно
подозреваю, их мужья не  видели в этом необходимости. Как-то так вышло, что
оба они недолюбливали меня.  Я, принимая во внимание ситуацию, не могу их в
этом винить, несмотря даже  на то, что уже давно (для них многие годы) я не
могу телепатически разговаривать с  женщинами иначе как с помощью Вики. Но,
повторяю еще раз, я  их не виню. Если телепатии суждено когда-нибудь широко
распространиться,  такие  случаи  могут  создать  уйму  семейных  неурядиц.

 А кроме  того, контакт с Вики  у меня был в  любой момент, когда пожелаю. Я
сказал, чтобы она и не думала, мне даже и не хочется, чтобы меня встречали.
Вообще говоря,  почти никого из  нас, кроме Дяди, никто  не встретил, кроме
представителей Ф.Д.П. После отлучки в семьдесят один год, нас просто некому
было  встречать. Но  жальче  всех мне  было Капитана  Уркхардта.  Я обратил
внимание   на   него,  когда   мы,   покинув   карантин,  поджидали   своих
гидов-переводчиков.  Он  стоял  совершенно один.  Никто  не  был один,  все
оживленно  прощались, но  у него  не было  друзей -  думаю, он не  мог себе
позволить  дружить с  кем-нибудь  на борту,  даже тогда,  когда не  был еще
Капитаном.

 И  такой он  был одинокий,  несчастный и  мрачный, что  я подошел к  нему и
протянул руку.

 - Я  хотел бы попрощаться с Вами, Капитан.  Было большой честью служить под
Вашим командованием,  честью и удовольствием.  - Я не кривил  душой, в этот
момент я и вправду так считал.

 Сперва его  лицо выразило изумление, потом  на нем появилась улыбка, улыбка
настолько непривычная,  что я  уже начал опасаться  - не треснет  ли от нее
лицо. Уркхардт схватил мою руку и сказал:

 - И для меня, Бартлет, это было большим удовольствием. Желаю Вам всяческого
счастья   и   удачи.   Ээ...  а   чем   Вы   планируете  теперь   заняться?

 Он произнес  это с  искренним интересом, и  я вдруг понял,  как ему хочется
поговорить, просто поболтать с кем-нибудь.

 - У меня нет пока никаких определенных планов, Капитан. Сперва поеду домой,
потом,  наверное, пойду  учиться. Я  хочу поступить  в колледж,  но, скорее
всего,  сначала надо  будет  многое подогнать.  Ведь за  это  время столько
изменилось.

 - Да  уж, столько изменилось,  - очень серьезно согласился  Уркхардт. - Нам
всем надо будет многое подогнать.

 - А какие планы у Вас, сэр?

 -  У  меня  нет  никаких планов.  Совсем  не  знаю,  чем  я могу  заняться.

 Уркхардт сказал  это очень легко, просто  констатируя факт; было видно, что
он  говорит правду,  и меня  захлестнула волна жалости.  Капитан факельного
корабля - специальность узкая  до крайности, и вдруг оказывается, что таких
кораблей больше не будет. Это, как если бы Колумб вернулся и обнаружил, что
вокруг одни  пароходы. Смог бы он  снова выйти в море?  Он не нашел бы даже
мостик на  пароходе, уж не говоря  о том, - что  делать, забравшись на этот
мостик?

 В нынешнем мире не  было места для Капитана Уркхардта, он представлял собой
анахронизм. Один прощальный обед, а потом - очень Вам благодарны, спокойной
ночи.

 -  Наверное, я  могу  выйти в  отставку, -  продолжил  он, глядя  куда-то в
сторону. - Я тут прикинул, сколько жалования накопилось у меня за это время
- получается просто неприлично большая сумма.

 - Да,  наверное, очень много, сэр.- Свои деньги я  не считал; их получал за
меня Пэт.

 - Да  какого черта,  Бартлет! Я же  совсем не старый, мне  рано в отставку.

 Я посмотрел  на Уркхардта. Он никогда не казался  мне особенно старым, да и
вправду не был таким,  в отличие от Капитана - Капитана Свенсона. Ему было,
пожалуй, около сорока, - если по корабельному времени.

 - Слушайте, Капитан, а почему бы и Вам не пойти учиться? Вы можете себе это
позволить.

 Вид его стал несчастным.

 - Может, так я и сделаю. Наверное, так мне и надо сделать. А то пошлю все к
чертовой  матери   и  эмигрирую.   Говорят,  теперь  большой   выбор  мест.

 - Вполне  возможно, я тоже в конце концов так и  сделаю. Здесь, если кому и
интересно мое мнение, стало  совсем уже тесно. Я все вспоминаю Конни, и как
красиво смотрелся  залив Бэбкока. -  Действительно, я думал о  Конни всю ту
неделю, что  мы провели  на карантине. Если  Рио был типичным  образцом, на
Земле теперь,  пожалуй, и плюнуть некуда; мы  находились прямо в Сантусе, а
нам говорили, что это Рио; все побережье слилось в один огромный, на многие
сотни километров, город. -  Вернись мы к заливу Бэбкока, были бы там самыми
старыми колонистами.

 - Возможно, так я  и сделаю. Да, вполне возможно. - Но вид у него все равно
оставался потерянным.

 Наши гиды-переводчики получили указание  развезти нас по домам, или куда уж
там мы  хотели направиться, но свою  я отпустил на все  четыре стороны, как
только  получил  билет  домой.  Она  была страшно  внимательной  и  страшно
заботливой,  и страшно  мне надоела.  Обращалась она  со мной как  с чем-то
средним  между дедушкой,  которому надо  помочь перейти улицу,  и маленьким
мальчиком,  которому надо  все  объяснять. Не  то, чтобы  мне не  надо было
ничего объяснять, но все-таки.

 И когда на мне была одежда, на которую не станет пялиться каждый встречный,
я  захотел передвигаться  самостоятельно.  За неделю  она натолкала  в меня
системного  языка  достаточно для  того,  чтобы  объясниться по  простейшим
вопросам;  я  лелеял  надежду,  что  мои ошибки  будут  восприниматься  как
особенности некоего местного  диалекта. Вообще-то оказалось, что системный,
если не  говорить о самых его возвышенных вариантах, это  все тот же ПЛ, ну
разве чуть-чуть пообтесанней, с горсткой новых слов. Иными словами - тот же
английский,  подрезанный,  причесанный  и  расширенный для  употребления  в
качестве международного профессионального жаргона.

 Так что  я поблагодарил синьориту  Герра, попрощался с ней  и помахал своим
билетом перед носом сонного  контролера. Тот ответил мне по-португальски, я
тупо  посмотрел на него,  тогда он  сказал нечто вроде:  - Тудавнизнаправо.
Спросишь кого-нибудь.

 - Скоро я буду дома.

 И все равно, как-то  получилось, что все, находившиеся на борту, знали, что
я  - Рип Ван  Винкль, и стюардесса  настояла на  том, чтобы помочь  мне при
пересадке. Но все были  очень приветливы и никто надо мной не смеялся. Один
парень все интересовался колонией, организованной на Капелле VIII, и не мог
понять,  как  это я  не  бывал  там, если  так  долго пробыл  в космосе.  Я
попытался  объяснить ему,  что  Капелла находится  в прямо  противоположной
части неба и в  доброй сотне световых лет от тех мест, где был я; объяснить
не удалось.

 Теперь я начал понимать, почему в газетах не было такого уж взрыва интереса
к нам. Сейчас все были увлечены планетами, пригодными для колонизации, чуть
не  каждый  день появлялась  новая,  так  чего же  ради  так уж  радоваться
одной-единственной,  которую мы  нашли шесть  десятков лет тому  назад? Или
даже той,  которую мы нашли несколько месяцев тому  назад, и которая не шла
ни в  какое сравнение с теми, которые  находили теперь буквально пачками? А
что касается  полетов к  звездам, - в  каждом выпуске новостей  сообщения о
новых стартах.

 Все, что мы сделали, - короткий абзац в истории и небольшая сноска на одной
из страниц учебника физики; в новостях для нас места нет. Подумав, я решил,
что даже  сноска - это очень  и очень прилично, а  потом мне как-то надоело
думать о прошлом.

 Вместо этого  я начал  размышлять о переобучении, которое  мне предстояло и
которое, как  до меня понемногу доходило, будет  очень и очень серьезным; в
мире произошло  значительно больше  перемен, чем я мог  ожидать. Вот взять,
например, стиль женской одежды - я, поверьте, совсем не пуританин, но в мое
время так не одевались,  если это можно назвать одеванием. Девушки при всем
честном  народе расхаживали  без ничего  на голове,  хотя бы  на макушке...
голые головы, словно у животных.

 Слава Богу,  отец не дожил. Он-то никогда не  разрешал нашим сестрицам и за
стол садиться  без шляпы, даже дома, даже если  за столом не было неженатых
мужчин, кроме нас с Пэтом.

 Или погода. Знал я, конечно, что Ф.Д.П. работает над этой проблемой, но мне
никогда и  в голову  не приходило, что  у них может  что-нибудь получиться.
Неужели никому  не кажется скучноватым, что  дождь бывает только ночью? Или
еще  грузовики. Ясно,  что от  грузовика требуется  только одно -  чтобы он
перетаскивал грузы  из одного  места в другое.  Но все равно  без колес они
кажутся какими-то не очень надежными.

 Интересно, сколько  времени потребуется,  чтобы последнее колесо  исчезло с
лица Земли?

 Только  я  пришел  к  разумному выводу,  что  как  ни  крутись, а  придется
привыкать ко  всему этому, и тут  проходившая мимо меня стюардесса положила
мне что-то на колени. Когда я взял это "что-то" в руки, оно заговорило. Это
был просто сувенир на память о поездке.

 Городской дом  Пэта раз в восемь больше той  квартиры, где мы жили когда-то
всемером;  я   решил,  что  хоть  какая-то   часть  денег  у  него,  видно,
сохранилась.  Робот-дворецкий  принял  у  меня  шляпу и  ботинки,  а  потом
проводил к хозяину.

 Вставать Пэт не стал. Не уверен, что он мог встать. Разумеется, я знал, что
он стар,  но все  равно не ожидал  увидеть такого старика.  Было ему, дайте
прикинуть, восемьдесят  девять. Да,  это точно, скоро  будет наш девяностый
год рождения.

 - Привет, Пэт. - Я пытался вести себя непринужденно.

 - Привет,  Том. - Он тронул подлокотник своего  кресла, и то покатилось мне
навстречу.  - Не  двигайся, постой  немного так  и дай мне  хорошенько тебя
осмотреть. -  Он осмотрел  меня с головы  до ног, потом  произнес несколько
удивленно: - Разумом я, конечно, понимал, что ты почти не изменишься за все
эти годы, но увидеть это собственными глазами, осознать это - совсем другое
дело, согласен? "Портрет Дориана Грея".

 Голос у него тоже был старый.

 -   А   где   семейство?  -   спросил   я,   начиная  ощущать   неловкость.

 -  Я велел девицам  малость подождать.  Хотелось сперва увидеться  со своим
братом один на один.  А если ты так уж мечтаешь увидеть Грегори и Ганса, за
обедом  у тебя  будет эта блестящая  возможность. А  пока, ну их  в болото,
поболтай лучше  немного со мной. Это  же как много прошло  времени. - В его
глазах стояли слезы, стариковские  слезы, которые так легко появляются, и я
от смущения не знал, куда деваться.

 - Я понимаю, что много.

 Вцепившись в подлокотник, он сильно наклонился.

 - Скажи мне только одно. Здорово было?

 Перед моими  глазами пробежали доктор Деверо,  мамочка О'Тул, бедняжка Пру,
которая  так и  не успела  стать взрослой,  по-настоящему взрослой.  И дядя
Стив. Потом,  сделав усилие, я прогнал  их и сказал то,  что хотел услышать
Пэт:

 - Да, это было здорово, очень здорово.

 - Вот и слава Богу, - вздохнул он. - Сам-то я давно уже перестал жалеть. Но
было бы страшно обидно, если бы все зря.

 - Было очень здорово.

 - Вот это я и хотел услышать. Я сейчас позову девиц. Завтра мы осмотрим наш
завод и  я познакомлю тебя со  всеми ключевыми людьми. Ты  не подумай, я не
ожидаю, что  ты сразу возьмешь все  в свои руки. Если  хочешь - устрой себе
сперва хороший  долгий отпуск. Но  не очень долгий, Том.  Ведь я, наверное,
очень  постарел.  Мне  теперь трудно  смотреть  вперед,  думать о  будущем.

 Вот  так-то  до меня  дошло,  что  у Пэта  все,  как обычно,  спланировано.

 - Секунду, Пэт. Показав  свой завод, ты доставишь мне большое удовольствие,
и  даже окажешь  честь. Но  не очень  рассчитывай на  меня. Сперва  я пойду
учиться. А потом - потом и увидим.

 - Что? Не устраивай глупостей. И не называй его "мой", это "Братья Бартлет,
Инкорпорейтед". И с самого начала так и было. Ты отвечаешь за этот завод не
меньше, чем я.

 - Ты, Пэт, успокойся. Я же просто...

 - Молчать! - Голос у него был тонкий, визгливый, но в нем все еще слышались
начальственные нотки.  - Я  не собираюсь, молодой  человек, выслушивать всю
эту  Вашу  чушь.  До  сих  пор  все  было по-Вашему.  Вы  совершили  долгую
увеселительную  прогулку.  Не станем  вспоминать,  каким  образом Вы  этого
добились.  Что  было,  то  прошло.  Но  теперь  пришло  время  Вам  немного
повзрослеть и принять свою  долю ответственности за семейное дело. - Тяжело
дыша, Пэт смолк. Затем  он продолжил тихо, словно разговаривая сам с собой.
- У  меня нет сыновей, у  меня нет внуков, все  приходится тащить одному. И
чтобы  мой  брат,  мой   собственный  брат...  -  Голос  его  совсем  стих.

 Я подождал  и взял Пэта за плечо. Плечо это  было сделано словно из спичек,
моя рука разжалась. Но я твердо решил объясниться с Пэтом раз и навсегда; я
сказал себе, что так будет милосерднее.

 - Пэт,  послушай меня. Пойми  все правильно и не  считай меня неблагодарной
свиньей. Просто я хочу сам жить свою жизнь. Попытайся меня понять, компания
"Братья Бартлет" может оказаться частью этой жизни, а может и не оказаться.
Вполне возможно,  что не окажется. И решать буду  я. Никто никогда не будет
мне указывать.

 Он   отмел  мои   возражения,   как  нечто,   не  заслуживающее   внимания.

 - Ты сам не знаешь, чего ты хочешь. Ты еще совсем мальчик. Ладно, не важно,
поговорим об этом завтра. Сегодня у нас день радости.

 - Нет, Пэт, я  не мальчик. Я мужчина. И тебе придется привыкнуть к этому. Я
могу наделать  ошибок, но это будут мои  собственные ошибки. Никто не будет
мне указывать, что делать. Он не смотрел на меня.

 - Я  говорю серьезно,  Пэт, - настаивал  я, - я  говорю настолько серьезно,
что, если  ты не согласишься и не смиришься с этим,  я встану и уйду. Прямо
сейчас. Навсегда. Вот теперь он поднял на меня глаза.

 - Ты не можешь так поступить со мной.

 - Я могу.

 Он вгляделся с мои глаза.

 -  Да,  ты  можешь.   Ты  всегда  был  злым.  У  меня  была  с  тобой  уйма
неприятностей.

 -  Я  и  остался  злым, если  ты  считаешь,  что  это  - подходящее  слово.

 - Да... Но ведь ты не можешь поступить так с девочками. Например, с Вики?

 - Придется, если ты меня к этому вынудишь.

 Секунду Пэт  глядел мне в глаза,  затем плечи его как-то  сникли, он закрыл
лицо  руками. Казалось, он  сейчас заплачет,  и я чувствовал  себя каким-то
дерзким типом,  измывающимся над стариком. Не  зная, что делать, я похлопал
его по плечу, жалея  уже, что не остановился вовремя, хотел обязательно все
ему  высказать. Припомнил  я  и то,  что  именно он,  этот хрупкий  старик,
рисковал здоровьем, и, больше того, рассудком, чтобы выйти на связь со мной
во  время первого  пика  и, припомнив,  подумал,  ладно, если  уж Пэту  так
хочется -  доставлю ему удовольствие.  Ведь ему, в конце  концов, и жить-то
осталось немного.

 Нет!

 Неправильно  это, когда  один человек  подчиняет своей  воле другого.  И не
важно,  пользуется он для  этого своей силой  или слабостью.  Я это я,  и я
снова  полечу  к  звездам.  Неожиданно у  меня  исчезли  все сомнения.  Да,
конечно,  сначала  колледж  -  но  я  полечу. Я  благодарен  этому  старому
человеку,  я обязан  ему, но это  не значит,  что я обязан  определять свою
жизнь  по его  желаниям. Это  - мое,  и только  мое. Я  взял его за  руку и
сказал:

 - Прости, Пэт.

 Не поднимая лица, он ответил:

 -  Ничего, Том.  Пусть  будет по-твоему.  Все  равно очень  хорошо, что  ты
вернулся, пусть даже на своих условиях.

 Мы еще  чуть поговорили о всякой  ерунде, потом робот принес  мне кофе; сам
Пэт пил молоко. Еще чуть позже Пэт сказал:

 - Я сейчас позову девиц. - Тронув ручку кресла, он произнес несколько слов.

 Первой вошла  Молли, за ней Кэтлин. Я никогда их не  видел, но узнал бы где
угодно. Молли  все еще была красивой, хотя ей  шло уже к семидесяти. Кэтлин
было  лет  сорок,  но  выглядела она  младше.  Нет,  пожалуй,  не так,  она
выглядела  на свой возраст  и несла  этот возраст с  достоинством королевы.
Держась за мои руки и привстав на цыпочки, Молли поцеловала меня.

 - Как хорошо, что ты вернулся домой, Том.

 - Мы  все очень  рады, - согласилась  Кэтлин, и ее слова  эхом отозв