? - рявкнул  здоровенный  детина  -  часовой  в  форме  сыщика
частного сыскного агентства.
   - Мне нужно повидать капитала. Я  попал  сюда  по  ошибке.  Меня  зовут
Митчел Кортней. Я работник высшей  категории  в  рекламной  фирме  "Фаулер
Шокен".
   - Номер! - грубо оборвал он меня.
   - 16-156-187, - ответил я не без гордости. У человека можно отнять  все
- деньги, здоровье, даже друзей, но нельзя отнять у  него  короткий  номер
его свидетельства благонадежности.
   Сыщик довольно миролюбиво закатал мне рукав до локтя, и в ту же секунду
сильнейшая оплеуха обожгла мне лицо, и я отлетел к перегородке.
   - Марш в трюм, болван! - заорал он. - Здесь не место для прогулок!  Мне
надоела твоя болтовня!
   В  полной  растерянности  уставился  я   на   свою   руку,   где   было
вытатуировано: 1304-9974-1416-156-187723...  Мой  собственный  коротенький
номер совершенно затерялся среди длинного ряда  цифр.  Краска  была  точно
такого же цвета, лишь цифры чуть-чуть отличались,  но  заметить  это  мог,
пожалуй, один только я.
   - Ну, чего ты ждешь? - снова рявкнул сыщик. - Никогда не  видел  своего
номера, что ли?
   - Да, не видел, - ответил я как  можно  спокойнее,  хотя  ноги  у  меня
подкашивались от страха. Я здорово перепугался. - Впервые вижу этот номер.
Его кто-то вытатуировал вокруг моего настоящего. Говорю вам, я -  Кортней,
могу это доказать. Я заплачу вам...
   И полез в карманы, но они оказались пусты. Только тут я заметил, что на
мне чужой, в  каких-то  подозрительных  пятнах,  поношенный  костюм  фирмы
"Юниверсал".
   - Что ж, плати, - нагло ухмыльнулся сыщик.
   - Уплачу потом, - растерянно пробормотал я. - А сейчас проведите меня к
кому-нибудь из начальства...
   В это время из-за поворота  внезапно  вынырнул  аккуратный,  подтянутый
офицер с нашивками лейтенанта.
   - Что здесь происходит? - напустился он на  часового.  -  Почему  горит
лампочка над запасным выходом? Почему непорядок в трюме? Сообщу агентству,
что не справляешься с работой.
   Он даже не взглянул в мою сторону.
   - Виноват, мистер Коблер, - вытянулся часовой, отдавая  честь.  -  Этот
малый, похоже, накачался. Мелет всякий вздор,  говорит,  что  он  какой-то
литературный сотрудник, попал сюда по ошибке...
   - Посмотрите на этот номер! - завопил я, обращаясь к лейтенанту.
   Лицо лейтенанта искривилось в брезгливой гримасе, когда я сунул ему под
нос свой обнаженный локоть.  Но  часовой  грубо  схватил  меня:  -  А  ну,
проваливай отсюда!..
   - Подожди, -  остановил  его  лейтенант.  -  Я  сам  разберусь.  Номер,
пожалуй, великоват, приятель. Для чего ты мне его показываешь?
   - Он подделан. Справа и слева к нему  приписаны  цифры.  Мой  настоящий
номер 16-156-187. Смотрите, как отличаются цифры!
   Брезгливо  задержав  дыхание,   лейтенант   пристально   посмотрел   на
татуировку.
   - Гм. Вполне возможно. А ну-ка пойдем со мной.
   Часовой торопливо открыл перед нами дверь. Вид у него был испуганный.
   Через грохочущий хаос  машинного  отделения  лейтенант  провел  меня  в
крохотную, как шляпная коробка, каюту вербовщика. Это был карлик с резкими
чертами лица. Форма висела на нем как мешок.
   - Покажи-ка ему свой номер, - велел  мне  лейтенант;  я  с  готовностью
сделал это. Затем он сказал, обращаясь к карлику:
   - Надо посмотреть его личное дело.
   Карлик сунул в проектор какую-то пленку.
   - 1304-9974-1416-156-18723, - прочел он. -  Гроуби  Уильям  Джордж,  26
лет, холост, третий ребенок в семье из пяти детей, неудачное детство, отец
бросил семью, психически здоров, выносливость - 1, здоровье - 2,9, работал
по второй  категории  семь  лет,  по  полуторной  -  три  месяца,  получил
образование по степени девять, заключил контракт по форме Б. - Он взглянул
на лейтенанта. - Биография обычная. Есть особые  причины  заинтересоваться
им?
   - Этот парень утверждает, что он - служащий высшей  категории  и  попал
сюда по ошибке. Говорит, кто-то подделал его  номер.  Да  и  речь  у  него
покультурней, чем у людей этого круга.
   - Э, - воскликнул  карлик,  -  пусть  это  вас  не  смущает.  Неудачное
детство, третий ребенок в семье - такие всегда стараются выбиться в  люди,
много читают. Особенно, обратите внимание...
   - Довольно! - оборвал я его, не выдержав. - Я - Митчел  Кортней  и  так
богат, что могу купить вас со всеми потрохами без всякого ущерба для моего
кармана. Я возглавлял отдел  Венеры  в  Объединенном  рекламном  агентстве
"Фаулер  Шокен"  и  требую  немедленно  соединить  меня  с  Нью-Йорком   и
прекратить эту идиотскую комедию! Действуйте же, черт побери!..
   Лейтенант испуганно потянулся к  телефону,  но  вербовщик  улыбнулся  и
отодвинул аппарат.
   - Итак, вы - Митчел Кортней? - вкрадчивым голосом спросил он, и, достав
еще какую-то пленку, вставил ее в  проектор.  -  Читайте.  -  Он  настроил
аппарат.
   Вместе с лейтенантом я взглянул в проектор.
   Передо мной была первая страница газеты "Нью-Йорк таймс",  и  на  самом
видном месте  -  некролог  Митчелу  Кортнею,  заведующему  Отделом  Венеры
рекламного агентства "Фаулер  Шокен".  Меня  нашли  замерзшим  на  леднике
Старзелиус неподалеку от Литтл-Америки. Оказывается, я вздумал  ковыряться
в батарейке, и она вышла из строя. Лейтенант давно уже с равнодушным видом
отвернулся от проектора,  а  я  все  читал.  Я  узнал,  что  Отдел  Венеры
возглавляет теперь Мэтт Ренстед, что моя смерть была  тяжкой  утратой  для
мира рекламы,  что  моя  жена,  доктор  Нэвин,  отказалась  дать  интервью
газетам, а Фаулер Шокен произнес прочувственную речь и высоко  оценил  мои
заслуги. Я выяснил, что был личным другом Джека  О'Ши,  первого  человека,
побывавшего на Венере, который выразил  глубокую  печаль  по  поводу  моей
безвременной кончины.
   - Я купил  газету  в  Кейптауне.  Можете  преспокойно  отправить  этого
проходимца обратно в трюм, лейтенант, - произнес вербовщик.
   Вызвали часового. Всю дорогу он не переставал награждать меня пинками и
с такой силой втолкнул в красноватый полумрак трюма, что я с размаху  сшиб
кого-то с ног. После сравнительно свежего воздуха в  коридоре  зловонье  в
трюме показалось мне невыносимым.
   - Чего ты там натворил, приятель?  -  поднимаясь  на  ноги,  добродушно
спросил человек, послуживший чем-то вроде амортизатора.
   - Хотел только им объяснить,  кто  я  такой...  -  но,  сообразив,  что
рассказывать об этом бесполезно,  просто  спросил:  -  Что  с  нами  будет
дальше?
   - Высадят в порту, разместят по баракам, определят на работу. По  какой
форме у тебя контракт?
   - Сказали, по форме Б.
   Он присвистнул.
   - Ловко же тебя одурачили.
   - Что ты хочешь сказать?
   - Да где были твои глаза? Дело дрянь. Контракт по форме Б  -  пять  лет
работы. Им удается подбить на это лишь беженцев  да  законченных  идиотов,
редко кого  другого.  В  контракте  есть  пункт  о  поведении.  Когда  мне
предложили форму Б, я сказал, что, пожалуй, выгодней податься к ребятам из
сыскного агентства Бринка. Тогда мне предложили форму Д. Должно  быть,  им
здорово нужна рабочая сила. У меня контракт на  один  год,  могу  свободно
покупать продукты не только в лавках компании, есть и другие поблажки.
   Я стиснул голову руками, словно боялся, что она разорвется от отчаяния.
   - Неужели все так плохо? А деревенский образ жизни,  работа  на  свежем
воздухе, солнце?..
   - Да-а, - смущенно протянул мой собеседник. - Конечно, это  лучше,  чем
работа на химических заводах, хотя, пожалуй, похуже, чем в шахтах.
   Он ушел, а я, разбитый и опустошенный,  начал  обдумывать,  что  делать
дальше, и не заметил, как задремал.
   Сигнала высадки не было. Просто  судно  с  силой  ударилось  о  причал.
Открылись люки трюмов, и в  них  ворвалось  слепящее  тропическое  солнце.
Яркий свет больно полоснул  по  глазам,  привыкшим  к  темноте.  Вместе  с
солнцем в трюмы  проник  не  свежий  деревенский  воздух,  а  едкий  запах
дезинфицирующих  составов.  Я  кое-как  выбрался  из  толпы  бранящихся  и
толкающихся потребителей и стал протискиваться к выходу.
   - Подожди, олух! - грубо остановил меня человек с  недобрым  лицом;  на
груди у него была бляха надсмотрщика. Он  накинул  мне  на  шею  шнурок  с
биркой, на которой был проставлен номер. Такую же бирку получил каждый  из
нас, и все мы выстроились в длинную очередь, перед столом, стоявшим  прямо
на  причале  у  стены  высокого   восьмидесятиэтажного   здания   компании
"Хлорелла". Оно напоминало проволочные конторские корзинки для входящих  и
исходящих бумаг, поставленные одна на другую до  самого  неба.  На  каждом
ярусе сверкали зеркала,  и  вокруг  этой  громадины  на  земле  тоже  было
обжигающее глаза безбрежное море света. Я  понял,  что  здесь  еще  больше
зеркал - они улавливали солнечные лучи и направляли их на зеркала в разных
ярусах. Оттуда солнечный свет отражался в чаны фотосинтеза.
   С воздуха все это могло показаться красивым, хотя  и  довольно  обычным
зрелищем. На земле же это был сущий ад. Я должен придумать, как  выбраться
отсюда.  Но  в  мозгу  назойливо  вертелось,  мешая  сосредоточиться:   "С
солнечных плантаций Коста-Рики, обрабатываемых умелыми руками гордых своим
трудом свободных фермеров, к нам поступают  свежие,  вкусные,  питательные
продукты из белка хлореллы..."
   Да, я сам когда-то написал эти строки.
   - А ну, пошевеливайся! - заорал надсмотрщик. - Пошевеливайся, дьявол бы
вас побрал, чертовы черпальщики!
   Я прикрыл руками слезящиеся  от  света  глаза  и  вслед  за  остальными
приблизился к столу.
   Сидевший, за столом человек в темных защитных очках спросил:
   - Имя, фамилия.
   - Митчел Корт...
   - Это тот самый, - услышал я голос вербовщика.
   - Ага, понятно, - ответил человек в темных очках и, обращаясь  ко  мне,
произнес:
   - Гроуби, у нас и до тебя  находились  охотники  нарушать  контракт  по
форме Б. И все они потом горько жалели  об  этом.  Кстати,  тебе  известен
годовой бюджет Коста-Рики?
   - Нет, - пробормотал я.
   - Почти сто восемьдесят три миллиарда долларов. А,  может,  ты  знаешь,
сколько налога платит в год корпорация "Хлорелла?"
   - Нет, черт побери...
   Тут он совсем вышел из себя.
   - Почти сто  восемьдесят  миллиардов  долларов!  Такой  сообразительный
парень, как ты, легко может понять из этого, что правительство  Коста-Рики
и ее суд делают только то, что прикажет  "Хлорелла".  И  если  понадобится
проучить какого-нибудь нарушителя контракта, они  охотно  окажут  нам  эту
услугу. Можешь не сомневаться. Итак, твоя фамилия?..
   - Гроуби, - ответил я сдавленным голосом.
   - Имя? Образование?
   - Не помню. Если  вы  запишете  мне  это  на  клочке  бумаги,  я  выучу
наизусть.
   Я услышал, как вербовщик засмеялся и сказал:
   - Этот одумается.
   - Что ж, ладно, Гроуби, - милостиво произнес человек в темных очках.  -
Худого мы тебе не желаем. Вот твой пропуск и направление. Будешь  работать
черпальщиком. Проходи.
   Я отошел. Надсмотрщик, выхватив у меня направление, рявкнул:
   - Черпальщики, сюда.
   "Сюда" означало спуститься под нижний ярус здания,  где  свет  был  еще
более слепящим, затем пройти по узкому проходу  между  низкими  зловонными
чанами в центральную часть здания. Помещение, куда я попал, было  довольно
хорошо освещено, но после трижды отраженного зеркалами тропического солнца
здесь, казалось, царил полумрак.
   - Черпальщик? - спросил меня  какой-то  человек.  Щурясь  и  моргая,  я
кивнул.
   - Я - Мюллейн, направляю на участки.  Ну  вот,  решай  сам,  Гроуби,  -
произнес он, заглянув в мой пропуск. - Черпальщик нам нужен на  шестьдесят
седьмом ярусе и на  сорок  первом.  Спать  ты  будешь  на  сорок  третьем.
Выбирай, где тебе лучше работать. Предупреждаю, лифта для рабочих  второго
класса у нас нет.
   - На сорок первом,  -  незамедлительно  ответил  я,  стараясь  что-либо
прочесть на его лице.
   - Разумное решение, - одобрил Мюллейн.  -  Очень  разумное.  -  Приятно
иметь дело с разумным человеком, -  снова  повторил  он  и  опять  надолго
замолчал.
   - У меня нет при себе денег, - наконец сообразил я.
   - Ладно, - могу дать взаймы, - сказал он. - Подпиши-ка вот эту бумажку,
а в получку сочтемся. Сумма невелика - всего пять долларов.
   Я прочел и подписался, для чего мне пришлось снова взглянуть на пропуск
- фамилию я помнил, а имя забыл.  Мюллейн  быстро  нацарапал  на  пропуске
цифру 41 и свои  инициалы  и  тут  же  убежал.  Разумеется,  никаких  пяти
долларов я и в глаза не видел, но не стал его догонять.
   - Я - миссис Хорокс, консьержка, - вкрадчивым голосом представилась мне
какая-то матрона. - Добро  пожаловать  в  нашу  семью,  мистер  Гроуби.  Я
уверена, что вы проведете с нами немало счастливых лет. А теперь поговорим
о деле. Мистер Мюллейн уже, наверное, сказал вам, что нынешнее  пополнение
оборванцев - то бишь законтрактованных  рабочих  -  размещается  на  сорок
третьем ярусе, если не ошибаюсь. В мою задачу входит помочь вам  подобрать
подходящих соседей по койке.
   Миссис Хорокс напоминала тарантула.
   - Есть свободная койка в седьмой комнате. Такие  милые,  милые  молодые
люди. Хотите туда? Я понимаю, как это важно попасть в свое общество. А?
   Я сразу понял, о каком обществе она говорит, и поспешил отказаться.
   Она оживленно продолжала:
   - Тогда двенадцатая комната. Боюсь,  народ  там  немного  грубоват,  но
бедняку выбирать не приходится, не так ли? Они будут очень рады принять  в
свою среду такого приятного молодого человека, а? Однако там не мешало  бы
иметь при себе какое-нибудь оружие, ну хотя бы нож,  например.  На  всякий
случай, знаете. Итак, я помещу вас в двенадцатую, мистер Троуби?
   - Нет, нет, - воскликнул я. - Где у  вас  еще  есть  свободные  койки?.
Кстати, не могли бы вы одолжить мне долларов пять до получки?
   - Пожалуй, я устрою вас в десятую комнату,  -  сказала  миссис  Хорокс,
что-то записывая. - Ну, конечно, конечно, я  дам  вам  денег.  Вы  сказали
десять  долларов?  Распишитесь  вот  здесь,  мистер  Гроуби,  и  поставьте
отпечаток большого пальца. Благодарю вас. - И миссис Хорокс отправилась на
поиски очередной жертвы.
   Какой-то багроволицый тучный человек, схватив меня  за  руку,  просипел
пропитым голосом:
   - Добро пожаловать, брат, в ряды местного  отделения  Пан-Американского
Объединенного  Союза  Рабочих  Слизе-Плесне-Белковой  промышленности.  Эта
брошюрка  расскажет  тебе,  как  мы  защищаем  рабочих  от  шантажистов  и
вымогателей, которых везде  хоть  пруд  пруди.  Твой  энтузиазм  и  уплата
членских  взносов  будут  учитываться  автоматически,  но  за  эту  ценную
брошюрку надо уплатить особо.
   На этот раз я прямо спросил:
   - Брат, скажи, что ждет меня, если я откажусь ее купить?
   - Сбросят вниз головой в лестничный пролет, только и всего, -  спокойно
ответил он и, ссудив меня мифическими долларами на покупку брошюры, исчез.
   Чтобы попасть в десятую комнату, мне не пришлось взбираться по лестнице
на сорок третий  этаж.  Рабочим  моей  категории  пользоваться  лифтом  не
полагалось, но вверх и вниз по этажам ходила  грузовая  клеть,  прыгнув  в
которую, можно было подняться или спуститься на нужный  ярус.  Шахта,  где
ходила клеть, была очень узкой, и если твой зад хоть немного  выпирал,  ты
рисковал его лишиться.
   В десятой комнате было шестьдесят коек, размещенных по три в  ряд  одна
над другой.  Поскольку  работали  только  при  солнечном  свете,  сменного
пользования койками не было, и моей постелью пользовался только я один.  А
это было великим благом.
   Когда я вошел, какой-то старик с постным  лицом  меланхолично  подметал
пол в узком проходе между койками.
   - Новенький? - спросил он, взглянув на мой пропуск. - Вот  твоя  койка.
Меня зовут Пайн. Я - дневальный. С работой черпальщика знаком?
   - Нет, - ответил я. - Послушайте, Пайн, где здесь  можно  позвонить  по
телефону?
   - В комнате рядом.
   В  соседней  комнате  был  телефон,  довольно  большой  гипнотелевизор,
проекционные фонари для чтения, катушки с микрозаписями,  иллюстрированные
журналы. Я стиснул зубы,  увидев  на  стеллажах  яркие  обложки  "Таунтонз
Уикли". Телефон, разумеется, был платный.
   Пришлось вернуться в десятую комнату.
   - Мистер Пайн, - обратился я к дневальному, -  не  найдется  ли  у  вас
взаймы  долларов  двадцать  мелкими  монетами?  Мне  необходимо   заказать
разговор по международной линии.
   - Найдется, если вернешь  двадцать  пять,  -  ответил  -  он  без  тени
смущения.
   - Верну, сколько надо, верну.
   Он медленно нацарапал расписку, я поставил  свою  подпись  и  отпечаток
пальца. Затем Пайн извлек из своих бездонных карманов горсть монет  и,  не
торопясь, отсчитал нужную сумму.
   Мне очень хотелось позвонить Кэти, но я не  рискнул.  Может  быть,  она
дома, а может, и в госпитале, и мой звонок оказался бы напрасным. Я набрал
пятнадцать цифр телефона конторы Фаулера Шокена, предварительно  всыпал  в
автомат целую пригоршню звенящих монет. Я ждал, что коммутатор  произнесет
знакомые слова: "Фирма "Фаулер Шокен" слушает. Добрый  день.  День  всегда
начинается хорошо для фирмы "Шокен" и ее клиентов. Чем можем служить?"  Но
вместо этого в трубке послышалось:
   - Su numero de prioridad, por favor? [номер вашего  пароля,  пожалуйста
(исп.)]
   Для международных телефонных разговоров требовался пароль, а у меня его
не было. Чтобы получить пароль, хотя бы из четырех  цифр,  абонент  должен
обладать капиталом не менее чем в миллион  долларов  и  аккуратно  вносить
плату  за  услуги.  Международные  телефонные   линии   теперь   настолько
перегружены, что нечего и думать о пароле для частных лиц.  Все  это  меня
мало волновало, когда я пользовался паролем фирмы "Шокен".  Это  было  еще
одним из тех удобств, без которых теперь придется обходиться.
   Я медленно повесил трубку. Конечно, монеты обратно я не получил.
   Можно написать письма. Написать Кэти, Джеку  О'Ши,  Фаулеру,  Колльеру,
Эстер,  Тильди.  Надо  испробовать  все!  "Дорогая  жена  (дорогой   шеф)!
Настоящим уведомляю, что ваш супруг (сотрудник), которого вы все  считаете
мертвым, жив и самым непостижимым образом  оказался  законтрактованным  на
плантации "Хлорелла"  в  Коста-Рике.  Поэтому  бросьте  все  свои  дела  и
немедленно  выручайте  его.  Подпись:  любящий  муж  (сотрудник),   Митчел
Кортней".
   Но здесь все письма, несомненно, подвергались цензуре.
   В полном отчаянии я вернулся в десятую комнату. Обитатели ее уже начали
собираться.
   - Новичок! - завопил кто-то, увидев меня.
   - Встать! Суд идет, - протрубил чей-то бас.
   Я не осуждаю их за то, что потом произошло.  Это,  должно  быть,  стало
своего  рода  традицией,  которая  хоть  немного  скрашивала  убийственную
монотонность   их   жизни,   единственной   возможностью   показать   свое
превосходство над кем-то, еще более униженным и несчастным. Ведь каждый из
них тоже прошел через это. Я уверен, что в седьмой комнате  эта  процедура
была бы куда более гнусной и унизительной, а в двенадцатой я  бы  вряд  ли
уцелел. Но здесь это было  лишь  способом  немного  поразвлечься.  Уплатив
"штраф" - еще одна долговая расписка -  и  получив  положенное  количество
затрещин  и  пинков,  я  произнес  какую-то  богохульную  клятву  и   стал
полноправным жильцом десятой комнаты.
   Я не пошел вместе со всеми обедать, а  остался  лежать  на  койке.  Мне
хотелось умереть, стать бездыханным трупом, каким теперь считал меня  весь
мир.



8

   Работу черпальщика освоить нетрудно. Встав на  рассвете,  проглатываешь
кусок белковой массы, только что отрезанный от  Малой  Наседки,  запиваешь
чашкой Кофиеста, надеваешь комбинезон, и грузовая клеть доставляет тебя на
нужный ярус. С восхода до заката под слепящими лучами солнца ходишь вокруг
низких бродильных чанов с хлореллой. Если ходишь медленно, то через каждые
полминуты  на  поверхности  чана   легко   заметить   созревший   участок,
пузырящийся,  богатый  углеводами.  Собираешь  че