ет
мальчик. Чем поможет он, если рванет к власти Чарли?  "Нет,  не  поросячьи
глазки, - снова вспомнил Иш. - Это дикого кабана глаза!"
   Долго пролежал Иш без сна, пока наконец не сказал  себе:  "Это  простое
сумасшествие полуночника, это нелепые фантазии страдающего бессонницей". И
когда сказал такое Иш, то заставил себя выбросить тяжкие мысли из головы и
провалиться в забвение сна.
   Утром действительно все лучше  становится  -  не  в  розовом,  конечно,
свете, но и не такое мрачное. И позавтракал он с аппетитом,  и  настроение
совсем не плохое было. И еще радость, что Боб снова  вместе  со  всеми  за
столом сидел. Иш снова вопросы  задавал  и  узнал  много  новых  для  себя
подробностей.
   И когда совсем покой и уют привычной домашней обстановки  почувствовал,
все в одно мгновение рухнуло. Надо же было Бобу рот не к месту открыть.
   - Пожалуй, - сказал он, - схожу-ка я Чарли навестить.
   Иш уже готовился одернуть  сына  мудрым  родительским  советом,  вроде:
"Будь я на твоем месте, не стал бы и близко подходить к этому парню...", -
но увидел, как одними глазами Эм говорит - "нет",  да  ему  уже  и  самому
стало ясно, что подобное замечание сделает  Чарли  персоной  запретной,  а
значит, в глазах детей еще более желанной. Поэтому Иш  промолчал  и  снова
начал думать, чем таким особенным приманил Чарли двух встретившихся на его
пути мальчиков.
   Боб ушел. Закончив работы по хозяйству, разбежались и остальные дети.
   - И откуда это море обаяния? - стараясь  вложить  в  вопрос  как  можно
больше иронии, произнес Иш.
   - Ах, ну перестанешь ли ты когда-нибудь беспокоиться? - сказала  Эм.  -
Обычная тяга ко всему новому. Что тут плохого?
   - Ничего, кроме беды, которая ждет нас всех!
   - Может быть, - сказала  Эм,  и  Иш  облегченно  вздохнул,  потому  что
впервые Эм согласилась с такой возможностью, но стоило ей продолжить,  как
бесследно растаяла радость обретения единомышленника. - Но смотри, как  бы
тебе первому эту беду не накликать.
   - Ты что говоришь? - рявкнул он зло, понимая, что сорвался, ведь  очень
редко Эм злила или раздражала его. - Неужели ты считаешь  это  борьбой  за
власть?
   - Думаю, тебе полезнее будет пойти посмотреть, что на улице делается, -
спокойно посоветовала она, будто и не слышала вопроса.
   Ничего не скажешь, добрый совет, тем более что и ему самому давно  было
интересно знать, что творится на улице.  Он  молча  повернулся  и,  следуя
доброму совету, пошел из дому, и уже открывал  входную  дверь,  как  вдруг
застыл в нерешительности. Не понимая, что с ним происходит, откуда взялось
это странное ощущение, переступил порог, аккуратно закрыл за собой  двери,
вышел на крыльцо и снова остановился. Постоял, подумал, взглянул на  руки,
и неуютно ему стало от их пустоты. Ему  нужно  что-то  взять  в  руки.  Он
беззащитен, ему нужно вернуться в дом и взять пистолет.  Но  здесь,  возле
домов, никто из них не носил оружие.  О  малейшей  опасности  многоголосым
лаем  предупреждали  собаки,  но  он  всегда  сможет  сделать   вид,   что
отправляется в дальний поход. Все еще в нерешительности, понимая, что  его
появление с оружием  может  быть  расценено  -  и  совершенно  справедливо
расценено - как проявление враждебных чувств и, кроме того, как  признание
слабости и неуверенности в собственных силах, он продолжал колебаться.
   Но в дом все же вернулся. Первое, что попалось на глаза, - застывший на
каминной полке молоток. "Дожил! - подумал он, раздражаясь еще больше. - Ты
стал глупее детей. Не ты, а они тебя воспитывают!" Так думал Иш, но  мысли
эти не помешали подойти к камину, снять молоток и быстрыми  шагами,  более
ни о чем не раздумывая, выйти  из  дома.  Все-таки  он  сделал  правильный
выбор.  Солидная  тяжесть,  успокаивая  нервы,  придавала  уверенности,  а
твердость рукоятки заполняла пустоту правой руки.
   Отойдя от дома, он повертел головой и прислушался. От места, где  вчера
жгли костер, доносились звуки смеха многих людей,  и,  не  раздумывая,  Иш
двинулся в ту сторону. Он был один,  и  вдруг  вернулось  к  нему  чувство
Великого Одиночества.
   И он замер на месте, ибо с такой  страшной  силой  обрушилось  на  него
пережитое, что не в силах был  пошевелиться,  словно  парализовало  всего.
Снова он был муравьем, потерявшим муравейник; пчелой, чудом  спасшейся  из
разоренного  улья;  младенцем  без  матери.  И  он  стоял,   сжимаясь   от
напряжения, и чувствовал, как струйка холодного пота бежит по спине.
   Да, Соединенные Штаты Америки - это  пустой  звук,  отголосок  далекого
прошлого! Он будет действовать  один  или  с  помощью  тех,  кого  удастся
привлечь на свою  сторону.  Не  стоит  искать  взглядом  полицейского  или
шерифа, окружного прокурора или судью - не будет их рядом.
   Очнулся он от боли в руке. Он так сжимал рукоятку молотка, что побелели
костяшки пальцев. "Я не могу, не имею права вернуться назад", - думал  он.
А потом собрал все оставшиеся силы и мужество и сделал первый, неуверенный
шаг вперед.
   И от ощущения, что он снова  движется,  что  удалось  победить  паралич
страха, ему стало намного лучше. Теперь он видел их - там,  где  и  ожидал
увидеть, - на пепелище их большого праздничного костра. Почти вся молодежь
и к ней Эзра в придачу. Они стояли, сидели, лежали  вокруг  Чарли,  а  тот
рассказывал, а люди смеялись, шутками перебрасывались и, главное, слушали.
Все было,  как  Иш  ожидал,  но,  стоило  ему  внимательнее  приглядеться,
похолодело у него в низу живота, и холод этот выплеснулся, пополз по всему
телу, пока кончиков пальцев на руках и  ногах  не  коснулся.  И  рука  еще
сильнее в рукоятку молотка вцепилась.
   Почти в центре веселой компании Иви сидела. Их полоумная дурочка  рядом
с Чарли сидела, и такое лицо у нее было, какое ни разу за все эти годы  Иш
не видел.
   Все это он разглядел, когда в десяти шагах от Чарли стоял. И  не  пошел
дальше Иш, остановился. Некоторые ребята видели его, но,  сильно  историей
увлеченные, снова отвернулись, будто не заметили. И он стоял, не двигаясь,
никому не интересный, будто и не было его вовсе.
   Он стоял. Казалось, очень долго стоял. Но главное  -  сердце  перестало
дрожать и пот холодный больше не выступал. Теперь он был готов к действию.
Он был почти что счастлив. Проблема наконец приняла законченную  форму,  а
даже самая неразрешимая, но принявшая  ясные  очертания  проблема  гораздо
лучше расплывчатой, прячущейся в углах туманной пелены.
   Он стоял и вслушивался в  редкие  удары  своего  сердца.  Да,  проблема
неожиданно быстро раскрыла себя и  приняла  законченную  форму.  Это  тоже
неотъемлемая часть их нынешнего образа жизни. В Старые  Времена  кризисная
ситуация могла вариться на медленном огне,  вскипала  пузырями,  выпускала
пар, и можно было неделями и месяцами  читать  об  этом  в  газетах,  пока
наконец не случалась забастовка или не начинали  падать  бомбы.  Но  когда
имеешь дело лишь с малой группой людей, кризис наступает гораздо быстрее.
   Он поднял голову. Иви сидела в самом центре, хотя место ее с краю -  за
спинами других ей сидеть полагалось. Обычно лишь пустым взглядом посмотрит
она, что происходит, и снова в себя уйдет, а сейчас  наоборот  -  лицо  ее
прямо к Чарли обращено. Слушает, впитывает каждое его слово, а ведь ничего
толком не понимает из сказанного.  Но  было  в  лице  ее  и  глазах  нечто
большее, чем просто желание понять слова Чарли. И сидели они близко друг к
другу.
   Ради этого, думал Иш с горечью, они за Иви ухаживали? Это ведь Эзра  ее
нашел - грязную, в дерьме ползающую, никчемную, и разума в ней было  ровно
столько, чтобы консервные банки открывать  и  жрать  оттуда  холодное.  И,
вспоминая это, Иш тогда часто думал: "Эх, положить бы с  ней  рядом  банку
сладкой муравьиной отравы". Так нет же, заботились о ней столько лет, хотя
всем не в радость она была, да и ей самой вряд ли  от  такой  жизни  много
счастья. Заботой такой они, наверное,  тешили  в  себе,  продлевали  давно
забытое чувство, которое в Старые Времена называлось человеколюбием.
   Снова он взглянул на веселящихся, снова на Иви задержал взгляд и  вдруг
заметил то, что никогда не замечал раньше. Известная  беда  со  всем,  что
рядом, по чему взгляд привык скользить, не останавливаясь. Как картина  на
стене, на которую каждый день смотришь и  уже  замечать  перестал.  Так  и
человек близкий теряет в твоих глазах личные, присущие только  ему  одному
характерные черты. Иви - только сейчас заметил Иш - женщиной в самом  соку
была. С копной  золотых  волос,  красивая  женщина  -  особенной  красотой
красивая. Правда, тут надо было сделать  над  собой  усилие,  не  замечать
странный взгляд и отсутствующее выражение лица. Вот как раз  этого  Иш  не
мог никогда сделать. Но для такого человека, как Чарли, это, видно,  сущие
пустяки. Прав был Эзра, когда говорил: "Чарли знает, чего  хочет,  а  чего
хочет, быстро желает получить". И действительно, зачем откладывать то, что
само в руки падает, зачем медлить?
   Иш покрепче за ручку молотка ухватился. В тяжести этой покойной он силы
для себя черпал, но уже жалеть стал, что постеснялся пистолет выбрать.
   И вдруг компания взорвалась оглушительным хохотом -  это  Чарли  что-то
очень смешное  сказал.  Иш  метнул  взгляд  на  Иви  и  увидел:  она  тоже
заливается, хохочет, не остановить. А пока смеялась Иви, Чарли  подался  к
ней, вытянул руку и, шутки ради, ткнул ее кулаком под ребро.  И  Иви,  как
девчонка, пронзительно взвизгнула на самой высокой ноте.
   Когда стоял Иш в сторонке, его присутствия не замечал никто. Но  стоило
только несколько шагов вперед сделать -  это  уже  как  официальный  визит
получался, - и все головы к нему повернулись.  И  в  то  же  мгновение  Иш
понял, что его ждали, что необычность ситуации в замешательство их  ввела,
и хотели они указаний, как продолжать вести себя дальше. И тогда Иш  прямо
к Чарли направился. Правой рукой рукоятку молотка сжимал и думал только  о
том, как бы в растущем гневе не сжать в кулак левую руку.
   И когда подошел совсем близко, Чарли небрежно так - нарочито небрежно -
правую руку поднял, обнял Иви за плечи и притянул к  себе  еще  ближе.  На
лице Иви  слегка  удивленное  выражение  появилось,  но  поддалась  она  и
прижалась к Чарли уютно. Чарли посмотрел на Иша, и Иш понял - это открытый
вызов.
   А Иш был спокоен и безмолвно принял вызов. Сейчас, когда  пришло  время
действовать, он ощущал ясность мысли, и главное тут - не допустить,  чтобы
гнев затмил разум.
   - Вы все, - сказал он громко, - пойдите погуляйте где-нибудь. -  Просто
не было нужды в долгих предисловиях и тонких подходцах - все и так поняли,
что сейчас должно произойти. -  Мне  нужно  с  Чарли  наедине  пару  минут
потолковать. А ты, Эзра, отведи Иви к Молли. Видишь,  растрепалась.  Пусть
ей волосы причешут.
   Никто даже звука не проронил против.  Поднимались  с  земли  быстро,  с
готовностью, видно, и правда слегка напуганы были происходящим.  А  вот  с
Эзрой он, пожалуй, поторопился. Отправляя  его  домой,  оставался  Иш  без
самого верного союзника. Но и оставлять было нельзя,  иначе  Чарли  и  все
остальные сочтут это проявлением слабости.
   И вот наконец их  только  двое  друг  против  друга  осталось.  Иш  как
подошел, так и остался стоять на месте, а вот  Чарли  сидел  на  земле.  И
когда понял Иш, что не собирается Чарли вставать, то тоже  сел  рядом.  Не
будет он стоять перед тем, кто так развалился лениво. А Чарли жилетку свою
пальцами гладил. Опять он в жилетке был, хотя пиджак скинул и пуговицы  на
жилетке расстегнул, так что она теперь свободно с его  плеч  свисала.  Так
они сидели и молча  пока  смотрели  друг  на  друга,  и  было  между  ними
расстояние не больше шести футов.
   Первый Иш понял, что не стоит ходить кругами и издалека начинать.
   - Хочу сказать тебе, чтобы ты дела эти с Иви бросал.
   Такими же прямыми и слова Чарли оказались.
   - А кто это говорит?
   Иш молчал, взвешивал ответ. Он мог сказать:  "мы",  по  так  получалось
слишком расплывчато. Если бы он мог сказать: "мы, люди", - так  прозвучало
бы гораздо лучше, но он знал, что Чарли такие слова за глупость  примет  и
начнет смеяться. Больше нельзя было тянуть паузу, и потому он сказал:
   - Я говорю это.
   Чарли молчал, потом подобрал с земли несколько камешков, зажал в кулаке
и стал бросать по одному в разные стороны. Пожалуй, если словами говорить,
то лучше свое пренебрежение трудно выразить, чем вот так,  молча,  камешки
пошвыривать.
   Наконец заговорил Чарли:
   - Много смешных присказок есть,  когда  говорит  тебе  чудак:  "Я...  я
сказал". Ты их знаешь, так что давай  опустим  для  ясности.  А  вообще  я
человек понятливый. Скажи лучше, почему я Иви должен бросить? Или это твоя
девка?
   А Иш заговорил, торопясь, глотая концы фраз.
   - Дело все в том... Это очень просто.  Мы  здесь  люди  все,  в  общем,
хорошие, не большие мудрецы, конечно, но и не окончательные тупицы. Мы  не
хотим, чтобы среди нас бегали полоумные маленькие ублюдки - а только такие
дети от Иви могут пойти.
   И когда закончил говорить и замолчал, только тогда понял, что,  отвечая
на вопрос Чарли, уже серьезный промах допустил. Как  всякий  интеллектуал,
верящий в силу слов, он был счастлив, что  перестал  командовать  и  начал
спорить, приводить какие-то аргументы, а значит,  признавал  недостаточную
действенность своей же команды. И, понимая это, против  своей  воли  отдал
Чарли право первенства.
   - На хрен! - сказал Чарли. - Что ты мне рассказываешь? Сколько она  тут
живет, сколько парней вокруг нее вертится, давно бы  уже  детишек  завела,
если бы хотела.
   - Мальчики не трогают Иви. Никогда. Они росли с ней вместе. Для них это
вроде табу. И кроме того, мальчиков  женили  сразу,  как  только  позволял
возраст.
   Он продолжал спорить и  аргументы  в  споре  приводил,  пожалуй,  самые
неудачные.
   - Это снова ты  сказал!  -  В  голосе  Чарли  звучали  уверенные  нотки
прекрасно владеющего собой человека. - Так ты еще благодарить меня должен,
что из всех баб выбрал я ту, которая незамужняя.  А  если  мне  поправится
другая, а я ей понравлюсь? Тогда будешь хлебать - не  расхлебаешься.  Тебе
бы радоваться, что такой покладистый нашелся.
   А Иш лихорадочно соображал, что бы такое сказать. А что он мог сказать?
Ведь нельзя же пригрозить полицией или бросить небрежно,  что  этим  делом
районный прокурор интересуется. Он первый бросил вызов, и ему ответили.
   Нет, не о чем больше говорить. Не помогут слова. Иш встал,  развернулся
на месте и пошел прочь. И в  одно  мгновение  ожил  в  памяти  тот  давний
случай, когда сразу за Великой Драмой вот так же, повернувшись, он  уходил
от мужчины в спортивном костюме, - уходил и ждал выстрела в спину. И после
того, как вспомнил, уже не боялся и  потому,  что  не  боялся,  еще  более
униженным себя чувствовал. Понимал, что Чарли думает: нет нужды  в  такого
стрелять. Иш для Чарли вторым сортом проходил.
   И когда возвращался домой в Сан-Лупо, словно  в  бреду  был  от  тяжких
мыслей. Забыл уже, насколько глубоко ранит унижение. Молоток  теперь  лишь
бесполезно  руку  оттягивал,  а  не  символом  власти  был.  Столько   лет
безмятежно прокатилось, и все это время он тут главным себя чувствовал. Но
сколько бы лет  ни  прошло,  все  это  время  он  оставался  тем  странным
мальчишкой, которого уже и вспоминал-то с трудом. Тот, чью судьбу  Великая
Драма перечеркнула, тот, что танцев боялся, трудно  сходился  с  людьми  и
никогда не чувствовал себя с  этими  людьми  свободно  и  никогда  не  был
вожаком -  лидером.  За  эти  годы  он  здорово  изменился,  через  многое
переступил, но не мог переступить через все, что было заложено природой.
   И  когда,  раздираемый  горечью  мыслей,  переступил  порог  дома,  его
встретила Эм. Он поставил молоток. Он обнял Эм,  или  это  Эм  обвила  его
плечи руками - кто скажет?  Но  после  этого  ощутил  прилив  уверенности.
Бывало, Эм не соглашалась с ним. Вот и этой ночью они спорили о Чарли, но,
что бы ни случилось, Иш знал - снова будет Эм его неиссякаемым  источником
силы и веры.
   На диване в гостиной он торопливо рассказал все.  Спешил,  захлебывался
словами, не  ждал,  что  скажет  Эм,  но  чувствовал:  она  понимает,  она
сочувствует, и теплота этого  участия  обволакивала  его.  И  от  тепла  и
понимания затягивались раны унижения.
   Но вот она заговорила:
   - Ты не должен был  поступать  так!  Рядом  были  мальчики,  они  могли
помочь. Ведь этот тип мог застрелить тебя.  Ты  замечательный  и  сильный,
когда нужно что-то придумать, но совсем другое дело с таким говорить...
   Именно Эм решила, что они будут делать дальше.
   - Пойду разыщу Эзру, Джорджа и мальчиков, - сказала она. -  Нет,  лучше
пошлю кого-нибудь из детишек. Не стоит торопиться, показывать ему, что  мы
готовимся!
   И Иш понял: он опять ошибся. Не  было  необходимости  вновь  испытывать
чувство Великого Одиночества Да, он мог быть маленьким и слабым, но за ним
- согревающая теплом единства сила Племени.
   Джордж первым пришел, а следом Эзра появился. В молчании взгляд Эзры  с
глазами Иша встретился, и тут же быстро на Джорджа и  Эм  Эзра  глянул,  и
снова на Иша. "У него что-то есть, - подумал Иш. - Он  хочет  наедине  мне
сказать". Но Эзра молчал, ни словом,  ни  жестом  не  подтвердил  догадку.
Вместо этого на Эм стал глядеть, и лицо у него при этом виноватое было.
   - Молли пришлось запереть Иви наверху,  -  наконец  выговорил  он.  Ишу
понятно, каково было Эзре  -  человеку  в  высшей  степени  деликатному  и
цивилизованному - говорить на людях о неожиданно вспыхнувшей  в  полоумной
девице от небрежной мужской ласки чувственной страсти.
   - А на окнах запоры есть? Ведь у нее ума хватит и из окна выпрыгнуть, -
сказал Иш.
   - Думаю, нет, - удивленно вскинул брови Эзра.
   - Так я могу доски набить, - оживляясь, вмешался Джордж. - Все в лучшем
виде сделаю.
   И  все,  несмотря  на  серьезность  темы,  посмеялись  немного.   Давно
известно, Джорджа хлебом не корми,  только  дай  возможность  какие-нибудь
улучшения по плотницкой части в  домах  сделать.  Но,  должно  быть,  всем
собравшимся ясно было: невозможно Иви до конца дней под запором держать.
   Но тут Джек и Роджер, сыновья Иша, вошли, а за ними наконец и  Ральф  -
последний из этой троицы вбежал.
   Стоило лишь мальчикам появиться, как все расслабились немного  и  стали
рассаживаться, устраиваясь поудобнее. А когда устроились,  Иш  понял,  что
все опять будут молчать и ждать, когда он первое слово скажет, и физически
ощутил  стремительность,  с  какой  разворачиваются   события.   То,   что
происходило  в  гостиной,  напоминало  совет   заговорщиков,   обсуждающих
государственный переворот. Но не могли  они  сейчас  себе  позволить,  как
вполне могли сделать вчера, чинно собраться, сесть в мягкие кресла  и,  не
торопясь, начать сочинять выдержанную  в  высоком  стиле  преамбулу  новой
конституции. Больно серьезные и беспокойные  обстоятельства  заставили  их
собраться вместе, и от того, каким будет решение, зависело все их будущее.
   И, понимая это, Иш поставил вопрос резко, без предисловий.
   - Что мы собираемся делать с Иви и Чарли?
   Нестройный  гул  голосов  прокатился  по  комнате,  и,  чувствуя,   как
неприятный холодок поднимается в груди, понял Иш, что только один Эзра его
мнение разделяет. О мальчиках и говорить нечего, но  даже  Джордж  считал:
Чарли способен вдохнуть новые силы, обогатить новыми идеями жизнь Племени.
А о вкусах не спорят - нравится ему Иви, ну и пусть себе нравится.  А  так
как все они Иша уважают, то заставят Чарли извиниться за  утреннее  грубое
поведение. А Иш за этими словами еще и упрек в свой адрес  слышал.  Видно,
считали мальчики, что поспешил  он  ссориться  с  Чарли,  прежде  чем  так
поступать, нужно было с ними сначала посоветоваться.
   Иш тогда снова вытащил на свет аргумент, на его взгляд неотразимый.  Не
могут они