осемьсот
шестьдесят  четвертого  года.  Барон  Вега,   "Десятизначные  математические
таблицы".   Гигантский    научный    подвиг.   Тридцать   лет   однообразной
вычислительной  работы,  тридцать  лет  утомительнейшей  возни   с  цифрами.
Кажется, Вега  -- самый  трудолюбивый  барон  в истории человечества. В наше
время  эту работу  проделала  бы  за  месяц  небольшая счетная  машина  типа
"Минск-2". Может быть, когда-нибудь люди  будут так же неохотно  восхищаться
подвигом Льва Толстого.
     "Введение в статистическую  физику"  Левича.  Мне  нравится эта  наука,
построенная  на незнании.  Чем  меньше мы знаем, тем больше можем сказать --
любопытный  парадокс  всех  наук,  связанных  со  статистикой  и  с  теорией
вероятностей. Нежно  люблю  теорию вероятностей, но не  люблю книгу  Левича,
потому,  наверное, что  она  не  ответила  на  мои  очень  частные  вопросы.
Несправедливо, но  неприязнь  всегда несправедлива, так же как любовь всегда
права. "Курс теории вероятностей" Гнеденко. Эту книгу следует проштудировать
всякому, кто интересуется  стохастическими процессами хотя бы в применении к
преферансу. У меня всегда была тайная  мечта открыть  что-нибудь  с  помощью
теории вероятностей.  Я применял  ее, чтобы получить  оптимальную  стратегию
игры в "девятый вал", чтобы рассчитать вероятность проигрыша мизера при игре
без семерки  и на  чужом ходу,  чтобы  выяснить вероятность  посещения нашей
планеты инопланетными пришельцами и даже чтобы найти вероятность счастливого
троллейбусного  билета.  Мне  удалось  вывести несколько  формул, изящных  и
никому  не  нужных.  Я  восторгался,  исследуя  различные  карточные   игры,
выдуманные,  наверное,  задолго  до  теории  вероятностей  и  тем  не  менее
построенные так, будто авторами их  были Гаусс  или  Колмогоров  --  изящно,
непротиворечиво и рационально. И я нашел вероятность счастливого билета. Она
равна примерно шести процентам,  то есть на каждые  сто билетов приходятся в
среднем шесть счастливых. Представления не имею, кому это может понадобиться
в практических целях...
     Я все-таки встал, вышел в коридор к телефону и набрал номер Нины. Никто
не отозвался. Я сел  за стол и посмотрел на стопку фотокопий. Еще шестьдесят
штук.  Гигантский  осьминог  профессора  Акасиды мокнул в  нашем  бассейне и
томился  ожиданием.  Он  жрал  убиенных собачек  и  тухлую  рыбу  от  щедрот
горторга, для гадости обливал людей водой и сепией и нетерпеливо ждал, когда
я  разрешу наконец его сексуальные и прочие  проблемы.  Мой долг,  ничего не
поделаешь. Вот кстати, как сказал бы товарищ Полухин.
     К вечеру следующего дня я обработал еще сорок фотокопий и сделал восемь
выписок. На этот раз материалы были очень интересные.  Безымянные  авторы  и
авторы, от которых остались  только имена, равнодушно сообщали о  странных и
неправдоподобных   событиях.   И  приходилось   им  верить,   ибо  явственно
чувствовалось, что они всего-навсего старательные регистраторы, не способные
вложить в свою писанину  ни капли воображения. Тоже мне летописцы. Виделся в
полутемной  канцелярии  просвещенного   кугэ  этакий  убогий  писаришка,  по
совместительству  прохвост,  вымазанный  тушью  и   изнуренный   бамбуковыми
палками, страстно и безнадежно мечтающий о рисовых  колобках. Как он, глотая
слюни, добросовестно записывает:  "В тринадцатый день  пятого месяца самурай
по имени Гои с  прошением  удостоился светлейшей аудиенции, и  его светлости
благоугодно было  назначить  самураю  по  имени Гои по его прошению  годовое
содержание в пять  коку риса". Чудо ему воспринимать нечем, бедняге, у  него
только бездонный желудок и кроличьи половые органы. Знаю я эту породу.
     Я положил карандаш и потянулся.  Хорошо потянуться  после работы.  Ныла
спина, сильно горели  веки.  Стемнело, но я без труда  уверил себя, что  еще
достаточно  рано.  Я  вышел к телефону,  набрал  номер Нины  и  долго слушал
длинные гудки. Потом трубку взяла Наташа.
     -- Вас слушают, -- строго сказала она.
     -- Здравствуй, -- сказал я. -- Мама не приехала?
     -- Нет. Кто это говорит?
     -- Андрей Сергеевич.
     -- Здравствуйте, Андрей  Сергеевич.  Она  завтра  приедет.  Она сегодня
звонила из Минска и сказала, что приедет завтра. Ей передать что-нибудь?
     -- Передай привет, дружок.
     -- Обязательно. Вы к нам придете?
     Я задержал дыхание.
     -- Приду.
     -- Понимаете, Андрей Сергеевич, у меня к вам большущая просьба.
     -- Какая?
     -- Вы еще пойдете смотреть на осьминога?
     -- На осьминога? Возможно, пойду.
     Голос ее стал вкрадчивым и проникновенным.
     -- Андрей Сергеевич, возьмите меня с собой. Можно?
     -- Почему же нет?
     -- Меня пустят?
     -- Со мной пустят.
     -- Понимаете, мне очень хочется посмотреть.
     -- Понимаю, кнопка.
     -- Что вы говорите?
     -- Понимаю.
     -- А если меня не пустят?
     -- Пустят. Пусть попробуют не пустить, я им тогда переводы не отдам.
     -- Это мысль. Когда мы пойдем? Завтра?
     -- Нет, у меня еще не все готово. Да я тебе позвоню.
     Было слышно, как кто-то хрипло кричит о любви.
     -- Ты что сейчас делаешь?
     -- Я? Телевизор смотрю.
     -- Детям до шестнадцати?
     --  Ничего подобного. "Последние  залпы", я уже два раза видела. Ничего
там такого нет.
     -- Ну, ладно, смотри свои "Залпы". До свидания.
     -- Я буду ждать, Андрей Сергеевич!
     Я  повесил трубку  и отправился стелить постель. Я стелил  и думал: все
хорошо, и Наташка -- хорошо,  и завтра приедет Нина, и я прямо все скажу ей,
я скажу, хватит  с меня всех этих глупостей и страхов, хватит, а сейчас надо
спать, спать, а  то я устал, хуже чем собака, хорошо бы выпить кофе, но если
выпить кофе, то не уснешь, и вообще лень ставить  чайник, и,  вообще, есть у
меня нечего, а бежать в гастроном -- страшно подумать, да и есть не хочется,
потому что  жарко и слипаются  глаза. Я постелил постель и стал раздеваться,
но тут сосед позвал меня к телефону. Звонил Костя Синенко.
     -- Андрей, -- сказал  он.  Он был трезв и угрюм.  -- Ты когда  будешь в
издательстве?
     -- Завтра. В чем дело?
     -- Приходи обязательно. У нас очень плохо.
     -- Что случилось?
     Он помолчал.
     -- Очень плохо, -- повторил он. -- Скорей приходи. Очень плохо.  Ты сам
увидишь. Пока.

     (Здесь текст авторской рукописи обрывается.)


ПРИЛОЖЕНИЕ

     План сюжета раннего варианта повести

КРАКЕН

 * ЧАСТЬ I *

     Гл. 1

     Интродукция: история взятия самурайского меча.
     Андрей Сергеевич  Головин,  переводчик-японист,  37  лет, у  себя дома.
Заходит Петя  Синенко, сосед по  квартире,  молодой  рабочий,  приносит  два
письма  и  фотоаппарат. Хвастает аппаратом.  Андрей  нюхает его и приходит в
восторг. Читает письма: одно -- с договорами из Издательства,  другое --  от
Марецкого,  с приглашением  обмыть  получение  свидетельства на изобретение.
Петя  восхищается  мечом, висящим  над  диваном, делает выпады и упражнения.
Беседа Андрея с ним -- о народе и о простых людях. Андрей одевается и идет в
Издательство -- отнести подписанные договоры. В редакции у Семена Федоровича
Хейфица,  старого  товарища Головина по институту и армии, сидит разъяренная
дама  --  мамаша  какого-то  переводчика, рукопись  которого  отвергли.  Она
одолевает Хейфица. Андрей  слушает и потешается. Когда мамаша уходит, Андрей
отдает Хейфицу договоры, они немного беседуют.  Хейфиц кричит, что больше не
может  здесь, все надоело, хочется работать, а  не возиться с  бездарями. Но
уйти из  Издательства он  боится  --  семья,  двое детей. "А вдруг  сократят
гонорары?  А вдруг  я кому-нибудь  не понравлюсь, и мне не дадут  переводы?"
Андрей прощается и уходит.


     Гл. 2

     Интродукция:  37-й год, школьные годы Андрея. Суматоха из-за фашистских
знаков  на  пионерских  галстуках, в  актовом зале  директор  убеждает,  что
никаких  знаков  нет. Виктор рассказывает о  профиле  Троцкого на  спичечном
коробке и о том, что у них арестовали соседа.
     Андрей покупает  вино,  сласти,  идет к Марецким.  Марецкие  --  Виктор
Григорьевич, научный работник, кибернетист, и  Юля,  его  жена, однолетки  и
школьные  друзья Андрея.  Юля работает  инженером  "Нефтьпроекта", с помощью
Виктора занимается изобретательством  в области автоматизации добычи  нефти.
Когда Андрей приходит, Юля  возится на кухне, а  Виктор крутит  магнитофон с
Питером Сигером. Стол накрыт, Андрей немедленно запускает пальцы  в ветчину.
Виктор начинает рассказывать про Кракена, но тут  приходит Нина Владимировна
Сойкина, переводчик  Интуриста, 35 лет, мать-одиночка по убеждению. Андрея с
нею знакомят. Садятся  за стол, пьют, хохмят, танцуют. Спор об информации --
нужна ли она, какой она  должна быть, довод о  летающем  блюдце,  севшем  на
площади  Дзержинского.  Виктор  выдвигает  свои  положения  о  неспособности
человеческих организаций управлять миром, возлагает свои упования на машины.
Снова вспоминает про Кракена, пытается рассказать, но слишком пьян, ничего у
него  не  получается.  Андрей  активно  интересуется  Ниной. Они  собираются
уходить. На прощание он дает Юле свой  телефон, который только что поставили
у них в квартире. Они с Ниной выходят,  Андрей ввязывается в какой-то пьяный
спор на улице, Нина тем временем удирает на такси.


     Гл. 3

     Интродукция:  44-й год. Андрей  только  что с  фронта,  его принимают в
институт иностранных языков. "Какой хотите  язык изучать? Английский? Ну так
пошлите  его на японский, там он и английский выучит". Тут же рядом  другого
абитуриента допрашивают, чувствует ли он себя евреем.
     С  утра  Андрей  приступает  к  переводу  "Пионового  фонаря".  Чувство
тревожного  наслаждения  перед началом  большой  работы. Он  ходит крадучись
около стола с машинкой и потирает руки. Описание начала работы. Разного рода
трудности,  интересные  места.   Здесь  дать   понять,   что   у   работника
интеллектуального   труда  ненормированный  рабочий  день,  он  работает  до
пупковой   грыжи.   Звонок   Виктора.   Виктор   стажируется   в   Институте
беспозвоночных,  создает модели  нервной системы головоногих.  Виктор просит
Андрея  срочно явиться в Институт  к директору.  Андрей, чертыхаясь, идет. В
кабинете директора  его  встречает Виктор и  сам  директор, Борис Михайлович
Полухин, того типа,  что  восторженно трепещут  перед  иностранцами. Полухин
рассказывает  Андрею  о  том,  что  японцы   подарили  Институту  Кракена  в
благодарность за  спасение  их  корабля  в позапрошлом  году, самое  крупное
головоногое из дошедших  до человека  живьем. Кракен  помещен в  специальном
бассейне в подвалах Института.  Но,  кроме того, японцы  подарили  Институту
старинные  книги,  в  которых  изложены   многочисленные  любопытные  случаи
столкновения  островитян с гигантскими головоногими от  времен  "Кодзики" до
Токугавской  эпохи.  И  Полухин  очень  просит  товарища  Головина  если  не
перевести,  то,   во  всяком   случае,  проаннотировать  эти  книги.  Андрей
просматривает  книги  и   содрогается  --  это  все  ксилографии,  старинная
полускоропись, правда, с многочисленными иллюстрациями. Хочет отказаться, но
Виктор  ему отчаянно  подмигивает. Тогда он соглашается  и просит разрешения
взглянуть  на  Кракена. Полухин  в панике,  но  делать нечего --  разрешает.
Андрей и Виктор спускаются в подвал. Сторож подвального бассейна, пьяненький
дядя Сидор,  впускает их.  Андрей  перегибается через край бассейна  и видит
чудовище.


 * ЧАСТЬ II *

     Гл. 4

     Интродукция: притча о пленном немце, которому студенты дали покурить.
     Сразу взяться за рассмотрение японских книг  Андрею не удалось, т._к. в
тот же день ему позвонили из Иностранной комиссии ССП и сообщили,  что с ним
хочет повидаться японский писатель, автор романа "Один  в пустоте", которого
Андрей  перевел.  Вечером  Андрей,  чертыхаясь,  поехал  в отель. Разговор с
японцем.  Он был  офицером  Квантунской армии,  попал  в  плен.  О  японских
писателях -- Абэ Кобо, Эндо Сюсаку, о сущности и задачах  литературы, о том,
для чего читают литературу. Японец недвусмысленно дает  понять, что не прочь
был бы, если бы Андрей перевел его новую книгу. Андрей в туманных выражениях
сообщает, что это не исключено. Обмен  подарками  --  японец  дарит куклу  и
авторучку, Андрей  --  бутылку  юбилейной  водки  в  оригинальной  упаковке.
Попрощавшись,  Андрей  спускается   в   ресторан  с  намерением   отужинать.
Сталкивается  с  Ниной,  которая  только  что  проводила  по  номерам  своих
подопечных  англичан.  Нина  приглашает  к себе на чаек.  Идут  пешком, Нина
рассказывает  об  иностранцах.  Дома   пьют  чай  и  мирно  беседуют,  когда
возвращается дочь Нины, Наташа, девочка лет пятнадцати. Знакомятся, она тоже
садится к  столу и разглядывает Андрея с холодным и враждебным любопытством.
Видимо, ей до  смерти надоели мамины поклонники, но Андрей отличается от них
-- он  громаден,  толст,  красен,  в  расстегнутом  пиджаке  и  растерзанном
галстуке,  иногда зевает,  и вместе с  тем  добр,  смешон  и  хорош.  Андрей
рассказывает про Кракена, тут Наташа совсем оживляется и просит, нельзя ли и
ей поглядеть. Андрей благосклонно предлагает  на  днях  позвонить.  Затем он
встает, одевается, дарит Наташе японскую куклу и уходит. Дома он перед  сном
снова  просматривает   японские   материалы.  Оказывается,  среди  них  есть
"Суйко-коряку",  о котором  упоминал  Акутагава. Синим карандашом отчеркнуты
места, относящиеся к спрутам. В одной  из книг Андрей обнаруживает несколько
листков  почтовой  бумаги  с  набросками  какого-то  "обоэгаки"  -- памятной
записки.  В  скорописном  тексте  мелькает  слово   "Конъэй-мару",  название
корабля, поймавшего Кракена. Андрей  откладывает листки в  сторону и ложится
спать.


     Гл. 5

     Интродукция: поход на горячее озеро на Парамушире, эпизод с  приятелем,
севшим  голым   гузном  на   горячий  ключ,  легенда  о  дочери   начальника
политотдела, сварившейся в озере заживо.
     Неделя спустя. Андрей с красными от бессонницы глазами печатает перевод
из  японских  книг.   Выдержки.  Придумать   два-три   определения   спрутов
пострашнее. Пяток легенд-преданий  о спрутах.  Как спрут опрокинул корабль с
чиновником "бакуфу",  ехавшим  за  сбором  податей в  южные  провинции.  Как
садумские самураи  подружились  со спрутами и использовали их в войне против
княжества Тесю. Как старый рыбак на острове Пкомэдзима приручил  гигантского
спрута и даже заставлял  его выходить на  берег.  Как спруты держали в плену
десяток  рыбаков  и по  очереди питались  ими.  Как спруты  держали в  осаде
Котиковые острова.  Звонит Наташа, напоминает об обещании  показать Кракена.
Андрей  приглашает ее  к себе и звонит Виктору в Институт.  Виктор не  очень
доволен, но поскольку перевод закончен и будет  принесен, разрешает привести
девчонку. В коридор выходит  Петя, просит  десятку взаймы. Андрей дает. Петя
неостроумно шутит, что интеллигентам лучше платят, у них всегда деньги есть.
Андрей взрывается: "Ты,  лоботряс, каждый  день  после работы  по танцулькам
шляешься, а  я  два  часа в  сутки  сплю!" Петя ошарашен и  удручен.  Андрей
возвращается  к себе за машинку. Приходит Наташа, он  дает ей пачку японских
киножурналов и  просит подождать.  Кончив печатать, собирает бумагу и книги.
Наташа  спрашивает,  откуда  у него меч.  "Приятель  подарил",  --  отвечает
Андрей.  В  Институте их  встречает очень  озабоченный  и усталый Виктор. На
вопросы  Андрея  отмахивается.  Они идут к  Полухину,  Андрей передает все и
рассказывает суть. Полухин  благодарит,  обещает оплатить работу в ближайшую
неделю и шутит о  том, что  Виктор теперь  дни и ночи  проводит  в подвале и
видимо мечтает расчленить Кракена, чтобы посмотреть на  его нервную систему.
Виктор криво усмехается. Они прощаются с директором и спускаются с Наташей в
подвал. Дядя Сидор,  как всегда  пьяный, кормит Кракена. Кракен  обдает  его
сепией. Зрелище.  Наташа  в ужасе. Виктор,  бледный и  злой,  не  отрываясь,
глядит на Кракена. Андрей не понимает, в чем  дело. Дядя Сидор, вымазанный и
дурно  пахнущий,  косноязычно бормочет:  "Хитрый,  стерва,  все  понимает...
Вылезает, и  ну  бродить..."  Виктор  сквозь стиснутые  зубы:  "Император...
Архитойтис Рекс..."


     Гл. 6

     Интродукция: первый внешкольный  вечерок,  встреча нового, 41-го  года,
Андрей ухаживает за Юлей.
     Они выходят из  Института.  Сумерки. Шумная улица.  Наташа  прощается и
уходит.  Андрей и  Виктор медленно  идут  по  скверу.  Сначала молчат, затем
Виктор  вдруг  ни с того ни с сего начинает рассказывать  все о головоногих.
Андрей  слушает,  недоумевает.  О  необычайной  экономичности  организма,  о
неограниченном росте мозга, о гигантском долголетии, за которое  спрут может
последовательно  переходить  из  одного  вида  в другой.  Затем  раздраженно
говорит  о  скептиках, о  людях, мешающих  узнавать новые факты.  О  понятии
факта. Так  они  идут и  наконец останавливаются у парадного Викторова дома.
Играют  в сумерках ребятишки,  сидят пенсионеры,  кто-то играет в пинг-понг.
Виктор вдруг торопливо рассказывает  о  том, как вчера к  Кракену  подсадили
самку, он ее оплодотворил  и тут же убил. Андрея  это мало задело, но Виктор
объяснил, что  ни одна тварь на земле так не поступает. Самки убивают самцов
у пауков, но  наоборот никогда не бывает. И не сожрал, а просто убил.  Затем
он объявляет,  что хочет спать и уходит. Андрей  возвращается  к себе. Хотел
было  поработать над  "Пионовым  фонарем",  но  сон сморил.  Снится  Кракен,
который собирается убить Нину, беременную от него, Андрея.


 * ЧАСТЬ III *

     Гл. 7

     Интродукция:  Ребята  говорили,  что  она  страстно  мечтала  выйти  за
китайца. Она влюбилась в актера, игравшего Ху Бэй-фына. Каждый раз, ложась с
нею в постель, он должен был надевать пластическую  маску,  которую носил на
сцене.
     Спустя неделю. Андрей  работает над "Пионовым  фонарем". Вдруг приходит
Виктор.  Мешать  не стал,  поиграл  мечом,  завалился  на  диван,  проглядел
несколько книжек  Колдуэлла. Взял "Вопросы литературы", перелистал  и  вслух
сказал,  что все это дерьмо  и никому не нужно. Андрей осведомляется,  какие
черти его мучают. Виктор рассказывает о тете Дусе с четырьмя детьми, которая
работает на  кожевенном заводе и каждый вечер, вернувшись, отмачивает руки в
теплой  воде   и   плачет,  разговаривая   о   ценах   на  картошку,   и   о
профессорах-литературоведах в шубах и  высоких боярских  шапках, десятки лет
обсуждающих,  как  нужно   понимать  социалистический  реализм.  Вообще  все
гуманитарные науки -- дерьмо. И возникли-то они  от праздности, и вообще они
аппендикс  на  теле  человеческой  культуры.  Начинается  спор.  Здесь  надо
подобрать вескую и умную аргументацию для обеих сторон. Идея такая: отказ от
гуманитарных  исследований -- значит  подчинение знания требованиям желудка.
Андрей  требует  бесконечного   развития   абстрактной  мысли,  бесконечного
развития  способности   чувствовать   прекрасное.   По   его  мнению,  после
установления  коммунизма очень  скоро  прогресс  за  счет  развития  средств
производства  прекратится.  В  основу  прогресса ляжет бесконечное  духовное
развитие, нужно только избавиться от забот о материальном обеспечении, а там
материальные  потребности людей  быстро сократятся. Уже  сейчас  большинство
интеллектуальных людей сильно сократили свои потребности,  во всяком случае,
им в голову не приходит торговать валютой или спекулировать, или отхватывать
приусадебные участки.  По  мнению Виктора,  человечество  должно  как  можно
скорее  избавиться от страшной обузы  интеллекта -- от эмоциональной стороны
его.   Предельная  рационалистичность,  служение  чистому   знанию.   Андрей
возражает,  что это  был  бы апофеоз мещанства,  люди  никогда  не сделаются
машинами.  Виктор замечает, что  если бы человек жил достаточно долго, он бы
неизбежно  из