озраст... - тихонько сказал Жилин.
     - Тогда просто неизвестное животное.
     - Например, утка, - сказал Садовский.
     Вернулся Быков, солидно устроился в кресле и спросил:
     - Ну-ну, что тут у вас?
     - Вот товарищи пытаются как-то  объяснить  японский  след,  -  сказал
Жилин. - Предлагаются: Пришелец, европеец, неизвестное животное.
     - И что же? - сказал Быков.
     - Все эти гипотезы, - сказал Жилин,  -  даже  гипотеза  о  пришельце,
содержат одно чудовищное противоречие.
     - Какое? - спросил Шемякин.
     - Я забыл вам  сказать,  -  сказал  Жилин.  -  Площадь  пещеры  сорок
квадратных метров. След ботинка находится в самой середине пещеры.
     - Ну, и что же? - спросил Шемякин.
     - И он один, - сказал Жилин.
     Некоторое время все молчали.
     - Н-да, - сказал Садовский. - Баллада об одноногом Пришельце.
     - Может, остальные следы стерты? - предположил Влчек.
     - Абсолютно исключено, - сказал  Жилин.  -  Двадцать  пар  совершенно
отчетливых следов босых ног по всей пещере и один отчетливый след  ботинка
посередине.
     - Значит так, - сказал Быков. - Пришелец был одноногий. Его  принесли
в пещеру, поставили вертикально и, выяснив отношения, съели на месте.
     -  А  что?  -  сказал  Михаил  Антонович.   -   По-моему,   логически
непротиворечиво. А?
     - Плохо, что он одноногий,  -  задумчиво  сказал  Шемякин.  -  Трудно
представить одноногое разумное существо.
     - Возможно, он был инвалид? - предположил Горчаков.
     - Одну ногу могли съесть сразу, - сказал Садовский.
     - Бог знает,  какой  ерундой  мы  занимаемся,  -  сказал  Шемякин.  -
Пойдемте работать.
     - Нет уж, извини, - сказал Влчек. - Надо расследовать.  У  меня  есть
такая гипотеза: у Пришельца был очень  широкий  шаг.  Они  все  там  такие
ненормально длинноногие.
     - Он бы разбил себе голову о свод пещеры,  -  возразил  Садовский.  -
Скорее всего он был крылатый - прилетел в пещеру, увидел, что его нехорошо
ждут, оттолкнулся и улетел. А сами-то вы что думаете, Иван?
     Жилин открыл рот, чтобы ответить, но  вместо  этого  поднял  палец  и
сказал:
     - Внимание! Генеральный инспектор!
     В кают-компанию вошел красный, распаренный Юрковский.
     - Ф-фу! - сказал он. - Как хорошо, прохладно. Планетологи, вас  зовет
начальство. И учтите, что у вас там сейчас около  сорока  градусов.  -  Он
повернулся к Юре. - Собирайся, кадет. Я договорился с  капитаном  танкера,
он забросит тебя на "Кольцо-2". - Юра вздрогнул и  перестал  улыбаться.  -
Танкер   стартует   через   несколько   часов,   но   лучше   пойти   туда
заблаговременно. Ваня, проводишь его. Да! Планетологи! Где планетологи?  -
Он выглянул в коридор. - Шемякин! Паша! Приготовь фотографии,  которые  ты
сделал  над  Кольцом.  Мне  надо  посмотреть.  Михаил,  не  уходи,  погоди
минуточку. Останься здесь, Алексей, брось книжку, мне нужно  поговорить  с
тобой.
     Быков отложил книжку. В кают-компании остались только он, Юрковский и
Михаил Антонович. Юрковский, неуклюже раскачиваясь, пробежался из  угла  в
угол.
     - Что это с тобой? - осведомился Быков, подозрительно  следя  за  его
эволюциями.
     Юрковский резко остановился.
     - Вот что, Алексей, - сказал он. - Я  договорился  с  Маркушиным,  он
дает мне космоскаф. Я хочу  полетать  над  Кольцом.  Абсолютно  безопасный
рейс, Алексей. - Юрковский  неожиданно  разозлился.  -  Ну,  чего  ты  так
смотришь? Ребята совершают такие рейсы по два раза в сутки уже целый  год.
Да, я знаю, что ты упрям. Но я не собираюсь забираться в  Кольцо.  Я  хочу
полетать над Кольцом. Я подчиняюсь твоим распоряжениям.  Уважь  и  ты  мою
просьбу. Я прошу тебя самым нижайшим образом, черт возьми. В конце  концов
друзья мы или нет?
     - В чем, собственно, дело? - сказал Быков спокойно.
     Юрковский опять пробежался по комнате.
     - Дай мне Михаила, - отрывисто сказал он.
     - Что-о-о? - сказал Быков, медленно выпрямляясь.
     - Или я полечу один, - сейчас же сказал Юрковский. - А я  плохо  знаю
космоскафы.
     Быков молчал. Михаил Антонович растерянно переводил глаза с одного на
другого.
     - Мальчики, - сказал он. - Я ведь с удовольствием... О чем разговор?
     - Я мог бы взять пилота на станции, - сказал Юрковский. - Но я  прошу
Михаила, потому что Михаил в сто раз опытнее и осторожнее,  чем  все  они,
вместе взятые. Ты понимаешь? Осторожнее!
     Быков молчал. Лицо у него стало темное и угрюмое.
     - Мы будем предельно осторожны, - сказал Юрковский. - Мы  будем  идти
на высоте двадцать-тридцать километров над средней плоскостью, не ниже.  Я
сделаю несколько крупномасштабных снимков, понаблюдаю визуально,  и  через
два часа мы вернемся.
     - Алешенька, -  робко  сказал  Михаил  Антонович.  -  Ведь  случайные
обломки над Кольцом  очень  редки.  И  они  не  так  уж  страшны.  Немного
внимательности...
     Быков молча смотрел на Юрковского. "Ну, что с ним делать? - думал он.
- Что делать с этим старым  безумцем?  У  Михаила  больное  сердце.  Он  в
последнем рейсе. У  него  притупилась  реакция,  а  в  космоскафах  ручное
управление. А я не могу водить космоскаф. И Жилин  не  может.  А  молодого
пилота с ним отпускать нельзя. Они уговорят друг друга нырнуть  в  Кольцо.
Почему я не научился водить космоскаф, старый я дурак?"
     - Алеша, - сказал Юрковский. - Я тебя очень прошу. Ведь я,  наверное,
больше никогда не увижу колец Сатурна. Я старый, Алеша.
     Быков поднялся и, ни на кого не глядя, молча вышел из  кают-компании.
Юрковский закрыл лицо руками.
     - Ах, беда какая! - сказал он с досадой. - Ну, почему  у  меня  такая
отвратительная репутация? А, Миша?
     - Очень ты неосторожный, Володенька, -  сказал  Михаил  Антонович.  -
Право же, ты сам виноват.
     - А  зачем  быть  осторожным?  -  спросил  Юрковский.  -  Ну,  скажи,
пожалуйста, зачем? Чтобы дожить до  полной  духовной  и  телесной  немощи?
Дождаться момента, когда жизнь опротивеет, и умереть от скуки  в  кровати?
Смешно же, Михаил, в конце концов так трястись над собственной жизнью.
     Михаил Антонович покачал головой.
     - Экий ты, Володенька, - сказал он тихо. - И  как  ты  не  понимаешь,
голубчик, ты-то умрешь - и все. А ведь после тебя люди останутся,  друзья.
Знаешь, как им горько будет? А ты только о себе, Володенька, все о себе.
     - Эх, Миша, - сказал Юрковский, - не хочется  мне  с  тобой  спорить.
Скажи-ка ты мне лучше, согласится Алексей или нет?
     - Да он, по-моему, уже согласился, - сказал Михаил Антонович. - Разве
ты не видишь? Я-то его знаю, пятнадцать лет на одном корабле.
     Юрковский снова пробежался по комнате.
     - Ты-то хоть, Михаил, хочешь лететь или нет? - закричал он. - Или  ты
тоже... "соглашаешься"?
     - Очень  хочется,  -  сказал  Михаил  Антонович  и  покраснел.  -  На
прощание.


     Юра укладывал чемодан. Он никогда как следует не умел укладываться, а
сейчас вдобавок торопился,  чтобы  незаметно  было,  как  ему  не  хочется
уходить с "Тахмасиба". Иван стоял рядом, и до чего же грустно было думать,
что сейчас  с  ним  придется  проститься  и  что  они  больше  никогда  не
встретятся.  Юра  как  попало  запихивал  в  чемодан  белье,  тетрадки   с
конспектами, книжками - в  том  числе  "Дорогу  дорог",  о  которой  Быков
сказал: "Когда эта  книга  тебе  начнет  нравиться,  можешь  считать  себя
взрослым". Иван,  насвистывая,  веселыми  глазами  следил  за  Юрой.  Юра,
наконец, закрыл чемодан, грустно оглядел каюту и сказал:
     - Вот и все, кажется.
     - Ну, раз все, пойдем прощаться, - сказал Жилин.
     Он взял у Юры невесомый чемодан, и они пошли по кольцевому  коридору,
мимо плавающих в воздухе десятикилограммовых гантелей, мимо душевой,  мимо
кухни, откуда пахло овсяной кашей, в кают-компанию.  В  кают-компании  был
только Юрковский. Он сидел за пустым  столом,  обхватив  ладонями  залысую
голову, и перед ним лежал прижатый к столу зажимами одинокий чистый листок
бумаги.
     - Владимир Сергеевич, - сказал Юра. Юрковский поднял голову.
     - А, кадет, - сказал он, печально улыбаясь. - Что ж, давай прощаться.
     Они пожали друг другу руки.
     - Я вам очень благодарен, - сказал Юра.
     - Ну-ну, - сказал Юрковский. - Что ты, брат,  в  самом  деле.  Ты  же
знаешь, я не хотел тебя брать. И напрасно не хотел. Что же  тебе  пожелать
на прощание? Побольше работай, Юра. Работай  руками,  работай  головой.  В
особенности не забывай работать головой. И помни, что настоящие люди - это
те, кто много думает о многом. Не  давай  мозгам  закиснуть.  -  Юрковский
посмотрел на Юру с знакомым выражением: как  будто  ожидал,  что  Юра  вот
сейчас, немедленно изменится к лучшему. - Ну, ступай.
     Юра неловко поклонился и вышел из кают-компании. У дверей в рубку  он
оглянулся. Юрковский задумчиво смотрел ему  вслед,  но,  кажется,  уже  не
видел его. Юра поднялся в рубку. Михаил Антонович  и  Быков  разговаривали
возле пульта управления. Когда Юра вошел, они замолчали  и  посмотрели  на
него.
     - Так, - сказал Быков.  -  Ты  готов,  Юрий.  Иван,  значит,  ты  его
проводишь.
     - До свидания, - сказал Юра. - Спасибо.
     Быков молча протянул ему огромную ладонь.
     - Большое вам спасибо, Алексей Петрович, - повторил  Юра.  -  И  вам,
Михаил Антонович.
     - Не за что, не  за  что,  Юрик,  -  заговорил  Михаил  Антонович.  -
Счастливой тебе работы. Обязательно напиши мне  письмецо.  Адресок  ты  не
потерял?
     Юра молча похлопал себя по нагрудному карману.
     - Ну, вот и хорошо, ну, вот и прекрасно. Напиши, а  если  захочешь  -
приезжай. Право же, как вернешься на Землю, так и приезжай. У нас  весело.
Много молодежи. Мемуары мои почитаешь.
     Юра слабо улыбнулся.
     - До свидания, - сказал он.
     Михаил Антонович помахал рукой, а Быков прогудел:
     - Спокойной плазмы, стажер.
     Юра и Жилин вышли из рубки. В последний раз открылась и закрылась  за
Юрой дверь кессона.
     - Прощай, "Тахмасиб", - сказал Юра.
     Они прошли по бесконечному коридору обсерватории, где было жарко, как
в бане, и вышли на вторую доковую палубу. У раскрытого люка танкера  сидел
на маленькой бамбуковой скамеечке голенастый рыжий человек в  расстегнутом
кителе с золотыми пуговицами и в полосатых  шортах.  Глядясь  в  маленькое
зеркальце, он расчесывал пятерней рыжие  бакенбарды  и,  выпятив  челюсть,
дудел какой-то тирольский мотив. Увидев Юру и Жилина, он спрятал зеркальце
в карман и встал.
     - Капитан Корф? - сказал Жилин.
     - Йа, - сказал рыжий.
     - На "Кольцо-2", - сказал Жилин, - вы доставите вот  этого  товарища.
Генеральный инспектор говорил с вами, не так ли?
     - Йа, - сказал рыжий капитан Корф. - Отчень корошо. Багаж?
     Жилин протянул ему чемодан.
     - Йа, - сказал капитан Корф в третий раз.
     - Прощай, Юрка, - сказал Жилин. - Не вешай ты, пожалуйста, носа.  Что
за манера, в самом деле?
     - Ничего я не вешаю, - сказал Юра печально.
     - Я отлично знаю, почему  ты  вешаешь  нос,  -  сказал  Жилин.  -  Ты
вообразил, что мы больше никогда не встретимся, и не замедлил  сделать  из
этого трагедию. А трагедии никакой нет. Тебе еще  сто  лет  встречаться  с
разными хорошими и плохими людьми. А можешь ты мне ответить на вопрос: чем
один хороший человек отличается от другого хорошего человека?
     - Не знаю, - сказал Юра со вздохом.
     - Я тебе скажу, - сказал Жилин. - Ничем существенным  не  отличается.
Вот завтра ты будешь со своими ребятами. Завтра все тебе будут завидовать,
а ты будешь хвастаться. Мы, мол, с  инспектором  Юрковским...  Расскажешь,
как ты стрелял в пиявок на Марсе,  как  своими  руками  вот  таким  стулом
изничтожил мистера Ричардсона на Бамберге, как спас синеглазую девушку  от
злодея Шершня. Про смерть-планетчиков ты тоже чего-нибудь наврешь.
     - Да что вы, Ваня, - сказал Юра, слабо улыбаясь.
     - Ну, а почему же? Воображение у тебя живое. Могу  себе  представить,
как ты споешь им балладу  об  одноногом  Пришельце.  Только  учти.  Честно
говоря, там было два следа. Про второй след я не успел рассказать.  Второй
след был на потолке, в точности над первым. Не забудь. Ну, прощай.
     - Ти-ла-ла-ла и-а! - тихонько завопил сзади капитан Корф.
     - До свидания, Ваня, - сказал Юра. Он двумя руками пожал руку Жилина.
Жилин похлопал его по плечу, повернулся и вышел в  коридор.  Юра  услышал,
как в коридоре крикнули:
     - Иван! Есть еще одна гипотеза!  Там,  в  пещере,  не  было  никакого
Пришельца. Был только его ботинок.
     Юра слабо улыбнулся.
     - Ти-ла-ла-ла и-а! - распевал позади капитан Корф,  расчесывая  рыжие
бакенбарды.



                         13. "КОЛЬЦО-1". ДОЛЖЕН ЖИТЬ

     - Володенька, подвинься немножко, - сказал Михаил Антонович. - А то я
прямо в тебя локтем упираюсь. Если вдруг придется, скажем, делать вираж...
     - Изволь, изволь, -  сказал  Юрковский.  -  Только  мне,  собственно,
некуда. Удивительно тесно здесь. Кто строил эти... э-э... аппараты...
     - А вот так... И хватит, и хватит, Володенька...
     В  космоскафе  было  очень  тесно.  Маленькая  круглая  ракета   была
рассчитана только на одного человека, но обычно в нее забирались по  двое.
Мало того, по  правилам  безопасности  при  работах  над  Кольцом  экипажу
надлежало быть в  скафандрах  с  откинутым  колпаком.  Вдвоем,  да  еще  в
скафандрах, да еще с колпаками, висящими за спиной, в космоскафе  было  не
повернуться.  Михаилу  Антоновичу  досталось  удобное  кресло  водителя  с
широкими мягкими ремнями, и  он  очень  переживал,  что  другу  Володеньке
приходится  корчиться  где-то  между   чехлом   регенератора   и   пультом
бомбосбрасывателя.
     Юрковский, прижимая лицо к  нарамнику  биноктара,  время  от  времени
щелкал затвором фотокамеры.
     - Чуть-чуть   притормози,   Миша,   -  приговаривал   он.   -  Так...
остановись... Фу ты, до чего у них тут все неудобно устроено...
     Михаил Антонович,  с  удовольствием  покачивая  штурвал,  глядел,  не
отрываясь, на экран телепроектора. Космоскаф медленно плыл в двадцати пяти
километрах от средней плоскости Кольца. Впереди  исполинским  мутно-желтым
горбом громоздился водянистый Сатурн. Ниже, вправо и влево, на весь  экран
тянулось плоское сверкающее поле.  Вдали  оно  заволакивалось  зеленоватой
дымкой, и казалось,  что  гигантская  планета  рассечена  пополам.  А  под
космоскафом  проползало  каменное  крошево.  Радужные  россыпи   угловатых
обломков, мелкого щебня, блестящей искрящейся пыли. Иногда в этом  крошеве
возникали странные  вращательные  движения,  и  тогда  Юрковский  говорил:
"Притормози, Михаил... Вот так..." - И несколько раз щелкал затвором.  Эти
неопределенные  и  непонятные  движения  привлекали   особенное   внимание
Юрковского. Кольцо не было пригоршней камней, брошенных в мертвое инертное
движение вокруг Сатурна; оно жило своей странной, непостижимой жизнью, и в
закономерностях этой жизни еще предстояло разобраться.
     Михаил Антонович был счастлив. Он нежно  сжимал  податливые  рукоятки
штурвала, с наслаждением чувствуя, как мягко и послушно отзывается  ракета
на каждое движение его пальцев. Как это было прекрасно - вести корабль без
киберштурмана,  безо  всякой  там  электроники,  бионики  и   кибернетики,
надеяться только на себя, упиваться полной и безграничной  уверенностью  в
себе и знать, что между тобой и кораблем  -  только  этот  мягкий  удобный
штурвал и не приходится привычным усилием воли подавлять в себе мысль, что
у тебя под ногами клокочет хотя и усмиренная, но страшная сила,  способная
разнести  в  пыль  целую  планету.  У  Михаила  Антоновича  было   богатое
воображение, в душе он всегда был  немножко  ретроградом,  и  медлительный
космоскаф с его слабосильным двигателем казался ему уютным и  домашним  по
сравнению  с  фотонным  чудовищем  "Тахмасибом"  и  с  другими  такими  же
чудовищами, с которыми пришлось иметь дело Михаилу Антоновичу за  двадцать
пять лет штурманской работы.
     Кроме того, его, как всегда, приводили  в  тихий  восторг  сверкающие
радугой алмазные россыпи Кольца. У Михаила Антоновича всегда была слабость
к Сатурну и к его кольцам.  Кольцо  было  изумительно  красиво.  Оно  было
гораздо красивее, чем об этом мог рассказать Михаил Антонович,  и  все  же
каждый раз, когда он видел Кольцо, ему хотелось рассказать.
     - Хорошо как, - сказал он наконец. - Как все переливается.  Я,  может
быть, не могу...
     - Притормози-ка, Миша, - сказал Юрковский.
     Михаил Антонович притормозил.
     - Вот есть лунатики, - сказал он. - А у меня такая же слабость...
     - Притормози еще, - сказал Юрковский.
     Михаил  Антонович  замолчал  и  притормозил  еще.  Юрковский   щелкал
затвором. Михаил Антонович помолчал и позвал в микрофон:
     - Алешенька, ты нас слушаешь?
     - Слушаю, - басом отозвался Быков.
     - Алешенька,  у  нас  все  в  порядке,  -  торопливо  сообщил  Михаил
Антонович. - Я просто хотел поделиться. Очень  красиво  здесь,  Алешенька.
Солнце так переливается на камнях... и пыль  так  серебрится...  Какой  ты
молодец, Алешенька, что отпустил нас. Напоследок хоть посмотреть... Ах, ты
бы посмотрел, как тут камушек один переливается! - От  полноты  чувств  он
снова замолчал.
     Быков подождал немного и спросил:
     - Вы долго еще намерены идти к Сатурну?
     - Долго, долго! - раздраженно сказал Юрковский. - Ты бы шел, Алексей,
занялся бы чем-нибудь. Ничего с нами не случится.
     Быков сказал:
     - Иван делает профилактику. - Он помолчал. - И я тоже.
     - Ты не беспокойся, Алешенька, - сказал Михаил Антонович.  -  Шальных
камней нет, все очень спокойно, безопасно.
     - Это хорошо, что шальных  камней  нет,  -  сказал  Быков.  -  Но  ты
все-таки будь повнимательнее.
     - Притормози, Михаил, - приказал Юрковский.
     - Что это там? - спросил Быков.
     - Турбуленция, - ответил Михаил Антонович.
     - А, - сказал Быков и замолчал.
     Минут пятнадцать прошло в молчании. Космоскаф удалился от края Кольца
уже на триста километров. Михаил Антонович покачивал штурвал и  боролся  с
желанием  разогнаться  посильнее,  так,  чтобы  сверкающие  обломки  внизу
слились в сплошную сверкающую полосу. Это было бы  очень  красиво.  Михаил
Антонович любил делать такие вещи, когда был помоложе.
     Юрковский вдруг сказал шепотом:
     - Остановись.
     Михаил Антонович притормозил.
     - Остановись, говорят! - сказал Юрковский. - Ну?
     Космоскаф повис неподвижно. Михаил Антонович оглянулся на Юрковского.
Юрковский так втиснул лицо  в  нарамник,  словно  хотел  продавить  корпус
космоскафа и выглянуть наружу.
     - Что там? - спросил Михаил Антонович.
     - Что у вас? - спросил Быков.
     Юрковский не ответил.
     - Михаил! - закричал вдруг он. - По  вращению  Кольца...  Видишь  под
нами длинный черный обломок? Иди  прямо  над  ним...  точно  над  ним,  не
обгоняя...
     Михаил Антонович повернулся к экрану, нашел  длинный  черный  обломок
внизу и повел  космоскаф,  стараясь  не  выпускать  обломок  из  визирного
перекрестья.
     - Что там у вас? - снова спросил Быков.
     - Какой-то обломок, - сказал Михаил Антонович. - Черный и длинный.
     - Уходит, - сказал Юрковский сквозь зубы.  -  Медленнее  на  метр!  -
крикнул он.
     Михаил Антонович снизил скорость.
     - Нет, так не получится, - сказал Юрковский. - Миша,  смотри,  черный
обломок видишь? - Он говорил очень быстро и шепотом.
     - Вижу.
     - Прямо по курсу на два градуса от него группа камней...
     - Вижу, - сказал Михаил Антонович. - Там что-то блестит так красиво.
     - Вот-вот... Держи на этот блеск... Не потеряй только... Или у меня в
глазах что-то такое?
     Михаил Антонович ввел блестящую точку в визирное  перекрестие  и  дал
максимальное увеличение на телепроектор. Он увидел пять округлых,  странно
одинаковых белых камней, а между ними - что-то блестящее, неясное, похожее
на серебристую тень растопыренного паука