на пол, в  окно
сквозь листву дуба било утреннее солнце.



                                    3

                                 Мне пришло в голову, что обычное интервью
                                с дьяволом или волшебником можно с успехом
                                заменить искусным использованием положений
                                науки.
                                                                Г.Дж.Уэллс

     Телефон звонил. Я протер глаза, посмотрел в окно (дуб был на  месте),
посмотрел на вешалку (вешалка тоже была  на  месте).  Телефон  звонил.  За
стеной в комнате у старухи было тихо. Тогда я  соскочил  на  пол,  отворил
дверь (щеколда была на месте) и вышел в прихожую. Телефон звонил. Он стоял
на  полочке  над  большой  кадушкой  -  очень  современный  аппарат  белой
пластмассы, такие я видел только в кино и в кабинете нашего  директора.  Я
взял трубку.
     - Алло...
     - Это кто? - спросил пронзительный женский голос.
     - А кого вам надо?
     - Это Изнакурнож?
     - Что?
     - Я говорю, это изба на курногах или нет? Кто говорит?
     - Да, - сказал я. - Изба. Кого вам нужно?
     - О дьявол, - сказал женский голос. - Примите телефонограмму.
     - Давайте.
     - Записывайте.
     - Одну минутку, - сказал я. - Возьму карандаш и бумагу.
     - О дьявол, - сказал женский голос.
     Я принес записную книжку и цанговый карандаш.
     - Слушаю вас.
     - Телефонограмма номер  двести  шесть,  -  сказал  женский  голос.  -
Гражданке Горыныч Наине Киевне...
     - Не так быстро... Киевне... Дальше?
     -  "Настоящим...  предлагается  вам...  прибыть  сегодня...  двадцать
седьмого июля... сего года... в полночь...  на  ежегодный  республиканский
слет..." Записали?
     - Записал.
     -  "Первая  встреча...  состоится...  на  Лысой  горе.  Форма  одежды
парадная. Пользование механическим транспортом... за свой счет. Подпись...
Начальник канцелярии... Ха... Эм... Вий".
     - Кто?
     - Вий! Ха Эм Вий.
     - Не понимаю.
     - Вий! Хрон Монадович! Вы что, начальника канцелярии не знаете?
     - Не знаю, - сказал я. - Говорите по буквам.
     - Дьявольщина!   Хорошо,  по  буквам:   Вервольф  -  Инкуб  -  Ибикус
краткий... Записали?
     - Кажется, записал, - сказал я. - Получилось - Вий.
     - Кто?
     - Вий!
     - У вас что, полипы? Не понимаю!
     - Владимир! Иван! Иван краткий!
     - Так. Повторите телефонограмму.
     Я повторил.
     - Правильно. Передала Онучкина. Кто принял?
     - Привалов.
     - С приветом, Привалов! Давно служишь?
     - Собачки служат, - сердито сказал я. - Я работаю.
     - Ну-ну, работай. На слете встретимся.
     Раздались гудки. Я повесил трубку и вернулся  в  комнату.  Утро  было
прохладное, я торопливо сделал зарядку и оделся. Происходящее казалось мне
чрезвычайно любопытным.  Телефонограмма  странно  ассоциировалась  в  моем
сознании с ночными событиями,  хотя  я  и  представления  не  имел,  каким
образом. Впрочем, кое-какие идеи уже приходили мне в голову, и воображение
мое было возбуждено.
     Все, чему мне случилось быть здесь свидетелем, не было мне совершенно
незнакомым, о подобных случаях я где-то что-то читал  и  теперь  вспомнил,
что поведение  людей,  попадавших  в  аналогичные  обстоятельства,  всегда
представлялось мне необычайно, раздражающе  нелепым.  Вместо  того,  чтобы
полностью использовать  увлекательные  перспективы,  открывшиеся  для  них
счастливым  случаем,  они  пугались,  старались  вернуться  в   обыденное.
Какой-то герой даже  заклинал  читателей  держаться  подальше  от  завесы,
отделяющей наш мир от неведомого, пугая духовными и физическими  увечьями.
Я еще не знал, как развернутся события, но уже  был  готов  с  энтузиазмом
окунуться в них.
     Бродя по комнате в поисках ковша или кружки, я продолжал  рассуждать.
Эти пугливые люди, думал я, похожи на некоторых  ученых-экспериментаторов,
очень упорных, очень  трудолюбивых,  но  начисто  лишенных  воображения  и
поэтому очень осторожных. Получив нетривиальный результат, они  шарахаются
от него, поспешно  объясняют  его  нечистотой  эксперимента  и  фактически
уходят от нового, потому что слишком сжились со старым, уютно уложенным  в
пределы авторитетной теории... Я уже обдумывал  кое-какие  эксперименты  с
книгой-перевертышем (она по-прежнему лежала на подоконнике и  была  теперь
"Последним изгнанником" Олдриджа), с говорящим зеркалом и цыканьем. У меня
было несколько вопросов к коту Василию, да и  русалка,  живущая  на  дубе,
представляла определенный интерес, хотя временами мне казалось, что она-то
мне  все-таки  приснилась.  Я  ничего  не  имею  против  русалок,  но   не
представляю себе, как они могут  лазить  по  деревьям...  хотя,  с  другой
стороны, чешуя?..
     Ковшик я нашел на  кадушке  под  телефоном,  но  воды  в  кадушке  не
оказалось, и я направился к колодцу. Солнце поднялось уже довольно высоко.
Где-то гудели машины, послышался милицейский свисток, в  небе  с  солидным
гулом проплыл вертолет. Я подошел к колодцу и, с удовлетворением обнаружив
на цепи мятую жестяную бадью, стал раскручивать ворот.  Бадья,  постукивая
по стенам, пошла в черную глубину.  Раздался  плеск,  цепь  натянулась.  Я
крутил ворот и смотрел на свой "Москвич". У машины был усталый, запыленный
вид, ветровое стекло было заляпано разбившейся о него вдребезги  мошкарой.
Надо будет воды долить в радиатор, подумал я. И вообще...
     Бадья показалась мне очень тяжелой. Когда я поставил ее на  сруб,  из
воды высунулась огромная щучья голова, зеленая и вся какая-то замшелая.  Я
отскочил.
     -  Опять  на  рынок  поволочешь?  -  сильно  окая,  сказала  щука.  Я
ошарашенно молчал. - Дай же ты мне  покоя,  ненасытная!  Сколько  можно?..
Чуть  успокоюсь,  приткнусь  отдохнуть  да  подремать  -  ташшит!  Я  ведь
немолодая уже, постарше тебя буду... жабры тоже не в порядке...
     Было очень странно смотреть, как она говорит. Совершенно как  щука  в
кукольном театре,  она  вовсю  открывала  и  закрывала  зубастую  пасть  в
неприятном несоответствии с произносимыми  звуками.  Последнюю  фразу  она
произнесла, судорожно сжав челюсти.
     - И воздух мне вреден, - продолжала она. - Вот  подохну,  что  будешь
делать? Все скупость твоя бабья да дурья... Все копишь, а для чего  копишь
- сама не знаешь... На последней реформе-та  как  погорела,  а?  То-то!  А
екатериновками? Сундуки оклеивала! А керенками-та, керенками!  Ведь  печку
топила керенками...
     - Видите ли, - сказал я, немного оправившись.
     - Ой, кто это? - испугалась щука.
     - Я... Я здесь случайно... Я намеревался слегка помыться.
     - Помыться! А я думала, опять  старуха.  Не  вижу  я:  старая.  Да  и
коэффициент преломления в воздухе, говорят, совсем другой. Воздушные  очки
было себе заказала, да потеряла, не найду... А кто ж ты будешь?
     - Турист, - коротко сказал я.
     - Ах, турист... А я думала, опять бабка. Ведь что она со мной делает!
Поймает меня, волочит на рынок и там продает, якобы на  уху.  Ну  что  мне
остается? Конечно, говоришь покупателю: так и так, отпусти  меня  к  малым
детушкам - хотя какие у меня там малые детушки - не детушки  уже,  которые
живы, а дедушки. Ты меня отпустишь, а я тебе  послужу,  скажи  только  "по
щучьему велению, по моему, мол, хотению". Ну и отпускают. Одни со  страху,
другие по доброте, а которые и  по  жадности...  Вот  поплаваешь  в  реке,
поплаваешь - Холодно, ревматизм, заберешься обратно в колодезь, а  старуха
с бадьей опять тут как тут... - Щука спряталась в воду, побулькала и снова
высунулась. - Ну что просить-то будешь, служивый? Только попроще  чего,  а
то  просят  телевизоры  какие-то,  транзисторы...  Один  совсем   обалдел:
"Выполни, - говорит, - за меня годовой план на лесопилке". Года мои не  те
- дрова пилить...
     - Ага, - сказал я. - А телевизор вы, значит, все-таки можете?
     - Нет, - честно призналась щука.  -  Телевизор  не  могу.  И  этот...
комбайн с проигрывателем тоже не могу. Не верю я  в  них.  Ты  чего-нибудь
попроще. Сапоги, скажем, скороходы или шапку-невидимку... А?
     Возникшая  было  у  меня  надежда  отвертеться  сегодня   от   смазки
"Москвича" погасла.
     - Да вы не беспокойтесь, - сказал я. - Мне ничего в общем не надо.  Я
вас сейчас отпущу.
     - И хорошо, - спокойно сказала щука. - Люблю таких людей. Давеча  вот
тоже... Купил меня на рынке какой-то, пообещала я ему царскую дочь.  Плыву
по реке, стыдно, конечно, глаза девать некуда.  Ну  сослепу  и  въехала  в
сети. Ташшат. Опять, думаю, врать придется.  А  он  что  делает?  Он  меня
хватает поперек зубов, так что рот не открыть. Ну, думаю,  конец,  сварят.
Ан нет. Защемляет он мне чем-то плавник и бросает обратно в  реку.  Во!  -
Щука высунулась из бадьи  и  выставила  плавник,  схваченный  у  основания
металлическим зажимом. На зажиме я  прочитал:  "Запущен  сей  экземпляр  в
Солове-реке 1854 года. Доставить в Е. И. В. Академию Наук, СПБ". - Старухе
не говори, - предупредила щука. - С плавником оторвет. Жадная она, скупая.
     "Что бы у нее спросить?" - лихорадочно думал я.
     - Как вы делаете ваши чудеса?
     - Какие такие чудеса?
     - Ну... исполнение желаний...
     - Ах, это? Как делаю... Обучена сызмальства, вот и  делаю.  Откуда  я
знаю, как я делаю... Золотая Рыбка  вот  еще  лучше  делала,  а  все  одно
померла. От судьбы не уйдешь.
     Мне показалось, что щука вздохнула.
     - От старости? - спросил я.
     - Какое там от старости! Молодая  была,  крепкая...  Бросили  в  нее,
служивый, глубинную бомбу. И ее вверх брюхом пустили, и  корабль  какой-то
подводный рядом случился, тоже потонул. Она бы и откупилась,  да  ведь  не
спросили ее, увидели и сразу бомбой... Вот ведь  как  оно  бывает.  -  Она
помолчала. - Так отпускаешь меня или как? Душно что-то, гроза будет...
     - Конечно, конечно, - сказал я, встрепенувшись. - Вас как  -  бросить
или в бадье?..
     - Бросай, служивый, бросай.
     Я осторожно запустил руки  в  бадью  и  извлек  щуку  -  было  в  ней
килограммов восемь. Щука бормотала: "Ну, а ежели  там  скатерть-самобранку
или, допустим, ковер-самолет, то я здесь буду... за мной не пропадет..." -
"До свидания", - сказал я и разжал руки. Раздался шумный плеск.
     Некоторое время я стоял, глядя на свои ладони, испачканные зеленью. У
меня было какое-то странное ощущение. Временами, как порыв ветра, налетало
сознание, что я сижу в комнате на диване, но стоило тряхнуть головой, и  я
снова оказывался у колодца. Потом это прошло. Я  умылся  отличной  ледяной
водой, залил радиатор и побрился. Старуха все  не  показывалась.  Хотелось
есть, и надо было идти в город к почтамту, где меня уже, может быть, ждали
ребята. Я запер машину и вышел за ворота.
     Я неторопливо шел по улице Лукоморье, засунув руки  в  карманы  серой
гэдээровской курточки и глядя себе под ноги. В заднем кармане моих любимых
джинсов, исполосованных "молниями", брякали старухины медяки. Я размышлял.
Тощие брошюрки общества "Знание" приучили меня к мысли, что  разговаривать
животные не способны. Сказки с детства убеждали  в  обратном.  Согласен  я
был, конечно, с брошюрками, потому что никогда в жизни не видел  говорящих
животных. Даже попугаев. Я знавал одного попугая, который мог рычать,  как
тигр, но по-человечески он не умел. И вот теперь -  Щука,  кот  Василий  и
даже зеркало.  Впрочем,  неодушевленные  предметы  как  раз  разговаривают
часто. И между прочим, это соображение никогда  не  пришло  бы  в  голову,
скажем, моему прадеду. С его, прадеда, точки зрения, говорящий кот -  вещь
куда менее фантастическая, нежели деревянный  полированный  ящик,  который
хрипит, воет, музицирует и говорит на многих языках. С  котом  тоже  более
или менее ясно. А вот как разговаривает  щука?  У  щуки  нет  легких.  Это
верно. Правда, у нее должен быть плавательный пузырь, функция  коего,  как
мне известно, ихтиологам еще не окончательно ясна. Мой  знакомый  ихтиолог
Женька Скоромахов полагает даже, что эта функция  неясная  совершенно,  и,
когда я пытаюсь аргументировать доводами из  брошюрок  общества  "Знание",
Женька  рычит  и  плюется.  Совершенно   утрачивает   присущий   ему   дар
человеческой речи... У меня такое впечатление, что о возможностях животных
мы знаем пока еще очень  мало.  Только  недавно  выяснилось,  что  рыбы  и
морские животные обмениваются под водой сигналами. Очень интересно пишут о
дельфинах. Или, скажем, обезьяна Рафаил. Это я  сам  видел.  Разговаривать
она, правда, не умеет, но зато у нее выработался рефлекс: зеленый  свет  -
банан, красный свет - электрический шок. И все было  хорошо  до  тех  пор,
пока не включили красный и зеленый свет одновременно. Тогда  Рафаил  повел
себя так же, как Женька, например,  он  страшно  обиделся.  Он  кинулся  к
окошечку, за которым  сидел  экспериментатор  и  принялся  визжа  и  рыча,
плеваться в это окошечко. И вообще есть анекдот -  одна  обезьяна  говорит
другой: "Знаешь, что такое условный рефлекс? Это когда зазвонит звонок,  и
все эти  квазиобезьяны  в  белых  халатах  побегут  к  нам  с  бананами  и
конфетами".  Конечно,  все  это  чрезвычайно  непросто.  Терминология   не
разработана. Когда в этих условиях пытаешься решать  вопрос,  связанный  с
психикой  и  потенциальными  возможностями   животных,   чувствуешь   себя
совершенно бессильным. Но, с другой стороны, когда тебе дают,  скажем,  ту
же систему интегральных уравнений типа звездной статистики с  неизвестными
функциями под интегралом, то самочувствие не лучше. А  поэтому  главное  -
думать. Как Паскаль: "Будем же  учиться  хорошо  мыслить  -  вот  основной
принцип морали".
     Я вышел  на  проспект  Мира  и  остановился,  привлеченный  необычным
зрелищем. По мостовой шел человек с детскими флажками  в  руках.  За  ним,
шагах в десяти, с  натужным  ревом  медленно  полз  большой  белый  МАЗ  с
гигантским дымящимся прицепом в виде  серебристой  цистерны.  На  цистерне
было написано "Огнеопасно", справа и слева от нее также медленно  катились
красные пожарные "газики", ощетиненные огнетушителями. Время от времени  в
ровный рев двигателей вмешивался какой-то новый звук, неприятно леденивший
сердце, и тогда из люков цистерны вырывались желтые  языки  пламени.  Лица
пожарных под нахлобученными касками  были  мужественны  и  суровы.  Вокруг
кавалькады   тучей   носились   ребятишки.   Они   пронзительно    вопили:
"Тилили-тилили, а дракона повезли!" Взрослые прохожие  опасливо  жались  к
заборам. На их лицах было написано явственное желание  уберечь  одежду  от
возможных повреждений.
     - Повезли родимого, - произнес у меня  над  ухом  знакомый  скрипучий
бас.
     Я обернулся. Позади стояла, пригорюнившись Наина Киевна  с  кошелкой,
наполненной синими пакетами сахарного песку.
     - Повезли, - повторила она. - Каждую пятницу возят...
     - Куда? - спросил я.
     - На полигон,  батюшка.  Все  экспериментируют...  Делать  им  больше
нечего.
     - А кого повезли, Наина Киевна?
     - То есть как это - кого? Сам не видишь, что ли?..
     Она повернулась и пошла прочь, но я догнал ее.
     - Наина Киевна, вам тут телефонограмму передали.
     - Это от кого же?
     - От Ха Эм Вия.
     - А насчет чего?
     - У вас слет какой-то сегодня, - сказал я, пристально глядя на нее. -
На Лысой Горе. Форма одежды - парадная.
     Старуха явно обрадовалась.
     - Вправду? - сказала она. - Вот хорошо-то!.. А где телефонограмма?
     - В прихожей на телефоне.
     - А насчет членских взносов там ничего не говорится? - спросила  она,
понизив голос.
     - В каком смысле?
     - Ну,  что,  мол,  надлежит  погасить  задолженность  с  одна  тысяча
семьсот... - она замолчала.
     - Нет, - сказал я. - Ничего такого не говорилось.
     - Ну и хорошо. А с транспортом как? Машину подадут или что?
     - Дайте я вам кошелку поднесу, - предложил я.
     Старуха отпрянула.
     - Это тебе зачем? - спросила она подозрительно. - Ты это оставь -  не
люблю... Кошелку ему!.. Молодой, да, видно, из ранних...
     Не люблю старух, подумал я.
     - Так как же с транспортом? - повторила она.
     - За свой счет, - сказал я злорадно.
     - Ах, скопидомы! - застонала старуха. - Метлу в музей забрали,  ступу
не ремонтируют, взносы дерут по пять рубликов на ассигнации,  а  на  Лысую
Гору за свой счет! Счет-то не малый, батюшка, да пока такси ждет...
     Бормоча и кашляя, она отвернулась от меня и пошла прочь. Я потер руки
и  тоже  пошел  своей  дорогой.  Мои  предположения  оправдывались.   Узел
удивительных происшествий затягивался все туже. И  стыдно  признаться,  но
это  казалось  мне  сейчас  более  интересным,  чем   даже   моделирование
рефлекторной дуги.
     На проспекте Мира  было  уже  пусто.  У  перекрестка  крутилась  стая
ребятишек - играли, по-моему, в чижа. Увидев  меня,  они  бросили  игру  и
стали приближаться.  Предчувствуя  недоброе,  я  торопливо  миновал  их  и
двинулся  к  центру.  За  моей  спиной  раздался  сдавленный  восторженный
возглас: "Стиляга!" Я ускорил шаг. "Стиляга!" - завопили  сразу  несколько
голосов. Я почти побежал. Позади визжали: "Стиля-ага!  Тонконогий!  Папина
"Победа"!.." Прохожие смотрели на меня  сочувственно.  В  таких  ситуациях
лучше всего куда-нибудь нырнуть. Я нырнул в ближайший магазин, оказавшийся
гастрономом, походил вдоль прилавков, убедился  в  том,  что  сахар  есть,
выбор колбас и конфет не  богат,  но  зато  выбор  так  называемых  рыбных
изделий превосходит все ожидания. Там была такая семга и такой лосось!.. Я
выпил стакан газированной воды и выглянул на  улицу.  Мальчишек  не  было.
Тогда я вышел из магазина и двинулся дальше. Скоро  лабазы  и  бревенчатые
избы-редуты кончились, пошли  современные  двухэтажные  дома  с  открытыми
сквериками. В сквериках копошились младенцы, пожилые женщины вязали что-то
теплое, а пожилые мужчины резались в домино.
     В центре  города  оказалась  обширная  площадь,  окруженная  двух-  и
трехэтажными зданиями. Площадь  была  асфальтирована,  посередине  зеленел
садик. Над зеленью  возвышался  большой  красный  щит  с  надписью  "Доска
почета" и несколько щитов поменьше со схемами  и  диаграммами.  Почтамт  я
обнаружил здесь же, на площади. Мы договорились с  ребятами,  что  первый,
кто  прибудет  в  город,  оставит  до  востребования  записку  со   своими
координатами. Записки не было, и я оставил письмо, в котором сообщил  свой
адрес  и  объяснил  как  дойти  до  избы  на  курногах.  Затем   я   решил
позавтракать.
     Обойдя площадь, я обнаружил: кинотеатр,  где  шла  "Козара";  книжный
магазин, закрытый на переучет; горсовет, перед  которым  стояло  несколько
основательно  пропыленных  "газиков";  гостиницу  "Студеное  море"  -  как
обычно, без свободных мест; два киоска с газированной водой и  мороженным;
магазин (промтоварный) N_2 и магазин  (хозтоваров)  N_18;  столовую  N_11,
открывающуюся с двенадцати часов, и буфет N_3,  закрытый  без  объяснений.
Потом я обнаружил  городское  отделение  милиции,  возле  открытых  дверей
которого  побеседовал  с  очень  юным  милиционером   в   чине   сержанта,
объяснившим мне, где находится бензоколонка и какова дорога до Лежнева. "А
где  же  ваша  машина?"  -  осведомился  милиционер,  озирая  площадь.  "У
знакомых",  -  ответил  я.  "Ах,  у  знакомых..."  -   сказал   милиционер
значительно. По-моему, он он взял меня на заметку. Я робко откланялся.
     Рядом  с  трехэтажной  громадой  Солрыбснабпромпотребсоюза   ФЦУ   я,
наконец, нашел маленькую опрятную чайную N_16/27. В  чайной  было  хорошо.
Народу было не очень много, пили действительно чай и разговаривали о вещах
понятных: что под Коробцом  завалился,  наконец,  мостик  и  ехать  теперь
приходится вброд; что пост ГАИ уже неделю  как  с  пятнадцатого  километра
убрали; что "искра - зверь, слона убьет,  а  ни  шиша  не  схватывает...".
Пахло бензином и жареной рыбой.  Не  занятые  разговор