л  Роман,  -  он  идет  вот  в  эту  свою
лабораторию и буквально на несколько минут запирается  там.  Один  раз  он
вбежал туда так поспешно, что не успел закрыть дверь...
     - И что? - спросила Стелла замирающим голосом.
     - Ничего. Сел в кресло, посидел немножко и вернулся обратно. И  сразу
спросил, не беседовал ли я с ним о чем-нибудь важном.
     - Я пошел, - сказал Корнеев, поднимаясь.
     - И я, - сказал Эдик. - У нас сейчас семинар.
     - И я, - сказал Володя Почкин.
     - Нет, - сказал Роман. - Ты сиди и печатай.  Назначаю  тебя  главным.
Ты, Стеллочка, возьми Сашу и пиши стихи. А вот я пойду. Вернусь вечером, и
чтобы газета была готова.
     Они ушли, а мы остались делать газету. Сначала мы пытались что-нибудь
придумать, но быстро утомились и поняли, что не можем. Тогда  мы  написали
небольшую поэму об умирающем попугае. Когда Роман  вернулся,  газета  была
готова, Дрозд лежал на столе и поглощал бутерброды, а Почкин объяснял  нам
со Стеллой, почему происшествие с попугаем совершенно невозможно.
     - Молодцы, - сказал Роман. - Отличная газета. А какой
     Заголовок! Какое бездонное звездное небо! И как  мало  опечаток!..  А
где попугай?
     Попугай лежал в чашке Петри, в той самой чашке и на том самом  месте,
где мы с Романом видели его вчера. У меня даже дух захватило.
     - Кто его сюда положил? - осведомился Роман.
     - Я, - сказал Дрозд. - А что?
     - Нет, ничего, - сказал Роман. - Пусть лежит. Правда, Саша?
     Я кивнул.
     - Посмотрим, что с ним будет завтра, - сказал Роман.



                                    4

                            Эта бедная старая невинная птица ругается, как
                           тысяча чертей, но она не понимает, что говорит.
                                                              Р. Стивенсон

     Однако завтра с самого утра  мне  пришлось  заняться  своими  прямыми
обязанностями. "Алдан" был починен и готов к бою, и, когда я пришел  после
завтрака в электронный зал,  у  дверей  уже  собралась  небольшая  очередь
дублей с листками предлагаемых задач.  Я  начал  с  того,  что  мстительно
прогнал дубля Кристобаля  Хунты,  написав  на  его  листке,  что  не  могу
разобрать  почерк.  (Почерк  у  Кристобаля  Хозевича   был   действительно
неудобочитаемым; Хунта писал по-русски готическими буквами.) Дубль  Федора
Симеоновича принес программу, составленную лично Федором Симеоновичем. Это
была первая программа, которую составил сам Федор  Симеонович  без  всяких
советов, подсказок и указаний с моей  стороны.  Я  внимательно  просмотрел
программу  и  с  удовольствием  убедился,  что  составлена  она  грамотно,
экономно и не без остроумия. Я исправил некоторые незначительные ошибки  и
передал программу своим девочкам. Потом я заметил, что в  очереди  томится
бледный и напуганный бухгалтер рыбозавода. Ему было страшно и неуютно, и я
сразу принял его.
     - Да неудобно как-то, - бормотал он, опасливо косясь на дублей. - Вот
ведь товарищи ждут, раньше меня пришли...
     - Ничего, это не товарищи, - успокоил я его.
     - Ну граждане...
     - И не граждане.
     Бухгалтер  совсем  побелел  и,   склонившись   ко   мне,   проговорил
прерывающимся шепотом:
     - То-то же я смотрю - не мигают оне... А  вот  этот  в  синем  -  он,
по-моему, и не дышит...
     Я уже отпустил половину очереди, когда позвонил Роман.
     - Саша?
     - Да.
     - А попугая-то нет.
     - А вот так.
     - Уборщица выбросила?
     - Спрашивал. Не только не выбросила, но и не видела.
     - Может быть, домовые хамят?
     - Это в лаборатории-то директора? Вряд ли.
     - Н-да, - сказал я. - А может быть, сам Янус?
     - Янус еще не приходил. И вообще, кажется, не вернулся из Москвы.
     - Так как же это все понимать? - спросил я.
     - Не знаю. Посмотрим.
     Мы помолчали.
     - Ты меня позовешь? - спросил я. - Еще что-нибудь интересное...
     - Ну конечно. Обязательно. Пока, дружище.
     Я заставил себя не думать об этом попугае, до которого  мне  в  конце
концов не было  никакого  дела.  Я  отпустил  всех  дублей,  проверил  все
программы и занялся гнусной задачкой, которая уже давно висела на мне. Эту
гнусную задачу дали мне абсолютники. Сначала я им сказал, что она не имеет
ни смысла, ни решения, как и большинство их задач. Но потом  посоветовался
с Хунтой, который в таких вещах разбирался  очень  тонко,  и  он  мне  дал
несколько обнадеживающих советов. Я много раз обращался к  этой  задаче  и
снова ее откладывал, а вот сегодня добил-таки.  Получилось  очень  изящно.
Как раз  когда  я  кончил  и,  блаженствуя,  откинулся  на  спинку  стула,
оглядывая решение издали, пришел темный от злости Хунта. Глядя мне в ноги,
голосом сухим и неприятным он осведомился, с  каких  это  пор  я  перестал
разбирать его почерк. Это чрезвычайно напоминает ему саботаж, сообщил он.
     Я с умилением смотрел на него.
     - Кристобаль Хозевич, - сказал я. - Я  ее  все-таки  решил.  Вы  были
совершенно правы. Пространство заклинаний действительно можно свернуть  по
любым четырем переменным.
     Он поднял, наконец, глаза и посмотрел на меня. Наверное, у  меня  был
очень счастливый вид, потому что он смягчился и проворчал:
     - Позвольте посмотреть.
     Я отдал ему листки, он сел рядом  со  мною,  и  мы  вместе  разобрали
задачу с начала и до конца и с наслаждением  просмаковали  два  изящнейших
преобразования, одно из которых подсказал мне он, а другое нашел я сам.
     - У нас с вами неплохие головы, Алехандро, - сказал, наконец,  Хунта.
- В нас есть артистичность мышления. Как вы находите?
     - По-моему, мы молодцы, - сказал я искренне.
     - Я тоже так думаю, - сказал он. - Это мы опубликуем. Это  никому  не
стыдно опубликовать. Это не галоши-автостопы и не брюки-невидимки.
     Мы пришли в отличное  настроение  и  начали  разбирать  новую  задачу
Хунты,  и  очень  скоро  он  сказал,  что  и  раньше  иногда  считал  себя
п_о_б_р_е_к_и_т_о, а в том, что я  математически  невежественен,  убедился
при первой же встрече. Я с ним горячо согласился и высказал предположение,
что ему, пожалуй, пора уже на пенсию, а меня  надо  в  три  шеи  гнать  из
института грузить лес, потому что ни на что другое я не годен. Он возразил
мне. Он сказал, что ни о какой пенсии  не  может  быть  и  речи,  что  его
надлежит пустить  на  удобрения,  а  меня  на  километр  не  подпускать  к
лесоразработкам,  где  определенный  интеллектуальный   уровень   все-таки
необходим, а назначить учеником  младшего  черпальщика  в  ассенизационном
обозе при холерных бараках. Мы  сидели,  подперев  головы,  и  предавались
самоуничтожению, когда в зал заглянул Федор Симеонович. Насколько я понял,
ему не терпелось узнать мое мнение о составленной им программе.
     - Программа! - желчно усмехнувшись, произнес  Хунта.  -  Я  не  видел
твоей программы, Теодор, но я уверен, что она  гениальна  по  сравнению  с
этим... - Он с отвращением подал двумя пальцами Федору Симеоновичу  листок
со своей задачей. - Полюбуйся, вот образец убожества и ничтожества.
     - Г-голубчики, - сказал Федор Симеонович озадаченно,  разобравшись  в
почерках. - Это же п-проблема Бен Б-бецалеля. К-калиостро же доказал,  что
она н-не имеет р-решения.
     - Мы сами знаем, что она не имеет решения, - сказал Хунта, немедленно
ощетинившись. - Мы хотим знать, как ее решать.
     - К-как-то  ты  странно  рассуждаешь,  К-кристо...  К-как  же  искать
решение, к-когда его нет? Б-бессмыслица какая-то...
     - Извини, теодор, но это ты очень странно рассуждаешь. Бессмыслица  -
искать решение, если оно и так есть. Речь идет  о  том,  как  поступить  с
задачей, которая решения не  имеет.  Это  глубоко  принципиальный  вопрос,
который,  как  я  вижу,  тебе,  прикладнику,  к  сожалению,  не  доступен.
По-моему, я напрасно начал с тобой беседовать на эту тему.
     Тон  Кристобаля  Хозевича  был  необычайно  оскорбителен,   и   Федор
Симеонович рассердился.
     - В-вот что, г-голубчик, - сказал он. - Я не-не могу дискутировать  с
т-тобой в этом тоне п-при  молодом  человеке.  Т-ты  меня  удивляешь.  Это
н-неп-педагогично. Если тебе угодно п-продолжать, изволь выйти со  мной  в
к-коридор.
     - Изволь, - отвечал  Хунта,  распрямляясь  как  пружина  и  судорожно
хватая у бедра несуществующий эфес.
     Они церемонно вышли, гордо задрав головы и не глядя  друг  на  друга.
Девочки захихикали. Я тоже не особенно испугался. Я сел,  обхватив  руками
голову, над оставленным листком и некоторое время краем уха слушал, как  в
коридоре  могуче  рокочет  бас  Федора  Симеоновича,  прорезаемый   сухими
гневными вскриками Кристобаля Хозевича. Потом  Федор  Симеонович  взревел:
"Извольте пройти в мой кабинет!" - "Извольте!" - проскрежетал  Хунта.  Они
были уже на  "вы".  И  голоса  удалились.  "Дуэль!  Дуэль!"  -  защебетали
девочки. О Хунте ходила лихая слава бретера и забияки.  Говорили,  что  он
приводит противника в свою лабораторию, предлагает на выбор рапиры,  шпаги
или алебарды, а затем принимается  а-ля  Жан  Маре  скакать  по  столам  и
опрокидывать шкафы. Но за Федора Симеоновича можно  было  быть  спокойным.
Было ясно, что в кабинете они в  течение  получаса  будут  мрачно  молчать
через стол, потом Федор Симеонович тяжело  вздохнет,  откроет  погребец  и
наполнит  две  рюмки  эликсиром  блаженства.  Хунта  пошевелит   ноздрями,
закрутит ус и выпьет.  Федор  Симеонович  незамедлительно  наполнит  рюмки
вновь и крикнет в лабораторию: "Свежих огурчиков!"
     В это время  позвонил  Роман  и  странным  голосом  сказал,  чтобы  я
немедленно поднялся к нему. Я побежал наверх.
     В лаборатории были Роман, Витька и Эдик. Кроме  того,  в  лаборатории
был зеленый попугай. Живой. Он сидел, как и  вчера,  на  коромысле  весов,
рассматривал все по очереди то одним, то другим глазом, копался  клювом  в
перьях и чувствовал себя, по-видимому, превосходно. Ученые, в  отличие  от
него, выглядели неважно. Роман, понурившись, стоял над попугаем и время от
времени судорожно вздыхал. Бледный Эдик осторожно массировал себе виски  с
мучительным выражением на лице, словно  его  глодала  мигрень.  А  Витька,
верхом  на  стуле,  раскачивался  как  мальчик,  играющий  в  лошадки,   и
неразборчиво бормотал, лихорадочно тараща глаза.
     - Тот самый? - спросил я вполголоса.
     - Тот самый, - сказал Роман.
     - Фотон? - Я тоже почувствовал себя неважно.
     - Фотон.
     - И номер совпадает?
     Роман не ответил. Эдик сказал болезненным голосом:
     - Если бы мы знали, сколько у попугаев перьев в хвосте, мы  могли  бы
их пересчитать и учесть то перо, которое было потеряно позавчера.
     - Хотите, я за Бремом сбегаю? - предложил я.
     - Где покойник? -  спросил  Роман.  -  Вот  с  чего  нужно  начинать!
Слушайте, детективы, где труп?
     -  Тр-руп!  -  рявкнул  попугай.  -  Цер-ремония!  Тр-руп  за   борт!
Р-рубидий!
     - Черт знает что он говорит, - сказал Роман с сердцем.
     - Труп за борт - это типично пиратское выражение, - пояснил Эдик.
     - А рубидий?
     - Р-рубидий! Резер-рв! Огр-ромен! - сказал попугай.
     - Резервы рубидия огромны, - перевел Эдик. - Интересно, где?
     Я наклонился и стал разглядывать колечко.
     - А может быть, это все-таки не тот?
     - А где тот? - спросил Роман.
     - Ну, это другой вопрос, - сказал я. - Все-таки это проще объяснить.
     - Объясни, - предложил Роман.
     - Подожди, - сказал я. - Давай сначала решим вопрос: тот или не тот?
     - По-моему, тот, сказал Эдик.
     - А по-моему, не тот, - сказал я. - Вот здесь  на  колечке  царапина,
где тройка...
     -  Тр-ройка!  -  произнес  попугай.  -  Тр-ройка!  Кр-руче  впр-раво!
Смер-рч! Смер-рч!
     Витька вдруг встрепенулся.
     - Есть идея, - сказал он.
     - Какая?
     - Ассоциативный допрос.
     - Как это?
     - Погодите. Сядьте все, молчите и не  мешайте.  Роман,  у  тебя  есть
магнитофон?
     - Есть диктофон.
     - Давай сюда. Только все молчите. Я его сейчас расколю, прохвоста. Он
у меня все скажет.
     Витька подтащил стул, сел  с  диктофоном  в  руке  напротив  попугая,
нахохлился, посмотрел на попугая одним глазом и гаркнул:
     - Р-рубидий!
     Попугай вздрогнул и чуть не свалился с весов. Помахав крыльями, чтобы
восстановить равновесие, он отозвался:
     - Р-резерв! Кр-ратер Ричи!
     Мы переглянулись.
     - Р-резерв! - гаркнул Витька.
     -  Огр-ромен!  Гр-руды!  Гр-руды!  Р-ричи  пр-рав!   Р-ричи   пр-рав!
Р-роботы! Р-роботы!
     - Роботы!
     - Кр-рах! Гор-рят! Атмосфер-ра гор-рит! Пр-рочь! Др-рамба, пр-рочь!
     - Драмба!
     - Р-рубидий! Р-резерв!
     - Рубидий!
     - Р-резерв! Кр-ратер Р-ричи!
     - Замыкание, - сказал Роман. - Круг.
     - Погоди, погоди, - бормотал Витька. - Сейчас...
     - Попробуй что-нибудь из другой области, - посоветовал Эдик.
     - Янус - сказал Витька.
     Попугай открыл клюв и чихнул.
     - Я-нус, - повторил Витька строго.
     Попугай задумчиво смотрел в окно.
     - Буквы "р" нет, - сказал я.
     - Пожалуй, сказал Витька. - А ну-ка... Невстр-руев!
     - Пер-рехожу на пр-рием! - сказал попугай.  -  Чар-родей!  Чар-родей!
Говор-рит Кр-рыло, говор-рит Кр-рыло!
     - Это не пиратский попугай, - сказал Эдик.
     - Спроси его про труп, - попросил я.
     - Труп, - неохотно сказал Витька.
     - Цер-ремония погр-ребения!  Вр-ремя  огр-раничено!  Р-речь!  Р-речь!
Тр-репотня! Р-работать! Р-работать!
     - Любопытные у него были хозяева,  -  сказал  Роман.  -  Что  же  нам
делать?
     - Витя, - сказал Эдик. - У него, по-моему, космическая  терминология.
Попробуй что-нибудь простое, обыденное.
     - Водородная бомба, - сказал Витька.
     Попугай наклонил голову и почистил лапкой клюв.
     - Паровоз! - сказал Витька.
     Попугай промолчал.
     - Да, не получается, - сказал Роман.
     - Вот дьявол, - сказал витка - ничего не могу придумать обыденного  с
буквой "р". Стул, стол, потолок... Диван... О! Тр-ранслятор!
     Попугай поглядел на Витьку одним глазом.
     - Кор-рнеев, пр-рошу!
     - Что? -  спросил  Витька.  Впервые  в  жизни  я  видел,  как  Витька
растерялся.
     -  Кор-рнеев  гр-руб!  Гр-руб!   Пр-рекрасный   р-работник!   Дур-рак
р-редкий! Пр-релесть!
     Мы захихикали. Витька посмотрел на нас и мстительно сказал:
     - Ойр-ра-Ойр-ра!
     - Стар-р, стар-р! -  с  готовностью  откликнулся  попугай.  -  Р-рад!
Дор-рвался!
     - Это что-то не то, - сказал Роман.
     - Почему же не то? - сказал Витька. - Очень даже то...
     - Пр-ривалов!
     - Пр-ростодушный пр-роект! Пр-римитив! Тр-рудяга!
     - Ребята, он нас всех знает, - сказал Эдик.
     - Р-ребята, -  отозвался  попугай.  -  Зер-рнышко  пер-рцу!  Зер-рно!
Зер-рно! Гр-равитация!
     - Амперян, - торопливо сказал Витька.
     - Кр-рематорий! Безвр-ременно обор-рвалась! - сказал попугай, подумал
и добавил: - Ампер-рметр!
     - Бессвязица какая-то, - сказал Эдик.
     - Бессвязиц не бывает, - задумчиво сказал Роман.
     Витька, щелкнув замочком, открыл диктофон.
     - Лента кончилась, - сказал он. Жаль.
     - Знаете что, - сказал я, - по-моему, проще всего спросить  у  Януса.
Что это за попугай, откуда он, и вообще...
     - А кто будет спрашивать? - осведомился Роман.
     Никто  не  вызвался.  Витька  предложил  прослушать  запись   и   все
согласились. Все это звучало  очень  странно.  При  первых  же  словах  из
диктофона попугай перелетел на плечо Витьки и  стал  с  видимым  интересом
слушать, вставляя иногда реплики вроде:  "Др-рамба  игнор-рирует  ур-ран",
"Пр-равильно", и "Кор-рнеев гр-руб". Когда запись кончилась, Эдик сказал:
     -  В  принципе  можно  было  бы  составить  лексический   словарь   и
проанализировать его на машине. Но кое-что ясно и так. Во-первых, он  всех
нас знает. Это уже удивительно. Это значит, что он много раз  слышал  наши
имена.  Во-вторых,  он  знает  роботов.  И  про   рубидий.   Кстати,   где
употребляется рубидий?
     - У нас в институте, - сказал Роман, он, во всяком случае,  нигде  не
употребляется.
     - Это что-то вроде натрия, - сказал Корнеев.
     - Рубидий - ладно, сказал я. - Откуда он знает про лунные кратеры?
     - Почему именно лунные?
     - А разве на Земле горы называют кратерами?
     - Ну, во-первых, есть кратер Аризона, а во-вторых, кратер  -  это  не
гора, а скорее дыра.
     - Дыр-ра вр-ремени, - сообщил попугай.
     - У него прелюбопытнейшая терминология, - сказал Эдик. - Я  никак  не
могу назвать ее общеупотребительной.
     - Да, - согласился Витька. - Если попугай  все  время  находился  при
Янусе, то Янус занимается странными делами.
     - Стр-ранный ор-рбитальный пер-реход, - сказал попугай.
     - Янус не занимается космосом, - сказал Роман. - Я бы знал.
     - Может быть, раньше занимался?
     - И раньше не занимался.
     - Роботы какие-то, - с тоской сказал Витька.  -  Кратеры...  При  чем
здесь кратеры?
     - Может быть, Янус читает фантастику? - предположил я.
     - Вслух? Попугаю?
     - Н-да...
     - Венера, - сказал Витька, обращаясь к попугаю.
     - Р-роковая стр-расть, - сказал попугай. Он задумался  и  пояснил:  -
Р-разбился. Зр-ря.
     Роман поднялся и стал ходить по лаборатории. Эдик лег щекой на стол и
закрыл глаза.
     - А как он здесь появился? - спросил я.
     - Как вчера, - сказал Роман. - Из лаборатории Януса.
     - Вы это сами видели?
     - Угу.
     - Я одного не понимаю, - сказал я. - Он умирал или не умирал?
     - А мы откуда знаем? - сказал Роман. - Я не ветеринар.  А  Витька  не
орнитолог. И вообще это, может быть, не попугай.
     - А что?
     - А я откуда знаю?
     - Это, может быть, сложная наведенная галлюцинация, - сказал Эдик, не
открывая глаз.
     - Кем наведенная?
     - Вот об этом я сейчас и думаю, - сказал Эдик.
     Я надавил пальцем на глаз и посмотрел на попугая. Попугай раздвоился.
     - Он раздваивается, - сказал я. - Это не галлюцинация.
     - Я сказал: сложная галлюцинация, - напомнил Эдик.
     Я надавил на оба глаза. Я временно ослеп.
     - Вот что, - сказал Корнеев.  -  Я  заявляю,  что  мы  имеем  дело  с
нарушением причинно-следственного закона. Поэтому выход  один  -  все  это
галлюцинация,  а  нам  нужно  встать,  построиться  и  с  песнями  идти  к
психиатру. Становись!
     - Не пойду, - сказал Эдик. - У меня есть еще одна идея.
     - Какая?
     - Не скажу.
     - Почему?
     - Побьете.
     - Мы тебя и так побьем.
     - Бейте.
     - Нет у тебя никакой идеи, - сказал Витька. - Это тебе  все  кажется.
Айда к психиатру.
     Дверь скрипнула, и в лабораторию из коридора вошел Янус Полуэктович.
     - Так, - сказал он. - Здравствуйте.
     Мы встали. Он обошел нас и по очереди пожал каждому руку.
     - Фотончик, - сказал он, увидя попугая. - Он  вам  не  мешает,  Роман
Петрович?
     - Мешает? - сказал Роман. - Мне? Почему  он  мешает?  Он  не  мешает.
Наоборот...
     - Ну, все-таки каждый  день...  -  начал  Янус  Полуэктович  и  вдруг
осекся. - О чем это мы с вами вчера беседовали? - спросил он, потирая лоб.
     - Вчера вы были в Москве, - сказал Роман с покорностью в голосе.
     - Ах.. да-да. Ну, хорошо. Фотончик! Иди сюда!
     Попугай, вспорхнув, сел Янусу на плечо и сказал ему на ухо:
     - Пр-росо, пр-росо! Сахар-рок!
     Янус Полуэктович нежно заулыбался  и  ушел  в  свою  лабораторию.  Мы
обалдело посмотрели друг на друга.
     - Пошли отсюда, - сказал Роман.
     - К психиатру! К психиатру! - зловеще бормотал Корнеев, пока  мы  шли
по коридору к нему на диван. - В кратер Ричи. Др-рамба! Сахар-рок!



                                    5

                           Фактов всегда достаточно - не хватает фантазии.
                                                              Д. Блохинцев

     Витька составил на пол контейнеры с живой  водой,  мы  повалились  на
диван-транслятор и закурили. Через некоторое время