агрово-черное
великолепие вообще и развешенное на этом фоне оружие в частности. Потом он
сказал: "О!" и посмотрел на Андрея с одобрением.
     - Садитесь, полковник, - сказал Андрей. - Сигару? Виски?
     - Благодарю, - сказал полковник, усаживаясь. - Капля возбуждающего не
помешает. - Он извлек из кармана трубку. - Сегодня  был  бешеный  день,  -
объявил он. - Что там произошло у вас на площади?  Мне  приказали  поднять
казармы по тревоге.
     - Какой-то болван, - сказал Андрей, роясь в баре, - получил на складе
динамит и не нашел лучшего места споткнуться, как у меня под окнами.
     - А, значит, никакого покушения не было?
     - Господь с вами, полковник! - сказал Андрей, наливая виски. -  Здесь
у нас все-таки не Палестина.
     Полковник усмехнулся и принял от Андрея бокал.
     - Вы правы. В Палестине инциденты такого  рода  никого  не  удивляли.
Впрочем, и в Йемене тоже...
     - А вас, значит, подняли по тревоге? - спросил Андрей, усаживаясь  со
своим бокалом напротив.
     -  Представьте  себе,  -  полковник  отхлебнул  от  бокала,  подумал,
задравши брови, потом осторожно поставил бокал на телефонный столик  рядом
с собой и принялся  набивать  трубку.  Руки  у  него  были  старческие,  с
серебристым пушком, но не дрожали.
     - И какова  же  оказалась  боевая  готовность  войск?  -  осведомился
Андрей, тоже отхлебывая из бокала.
     Полковник снова усмехнулся, и Андрей ощутил мгновенную зависть -  ему
очень хотелось бы уметь усмехнуться так же.
     - Это военная тайна, - сказал полковник. - Но вам я скажу.  Это  было
ужасно! Такого я не видывал даже в Йемене. Да что там еомен! Такого  я  не
видывал, даже когда  дрессировал  этих  чернозадых  в  Уганде!..  Половины
солдат в казармах не оказалось вовсе. Половина другой половины явилась  по
тревоге без оружия. Те, кто явился с оружием, не имели боеприпасов, потому
что начальник склада боепитания вместе с ключами отрабатывал свой  час  на
Великой Стройке...
     - Вы, я надеюсь, шутите, - сказал Андрей.
     Полковник раскурил трубку  и,  разгоняя  дым  ладонью,  посмотрел  на
Андрея бесцветными старческими глазами. Вокруг  глаз  у  него  была  масса
морщинок, и казалось, что он смеется.
     - Может быть, я  немного  и  преувеличил,  -  сказал  он,  -  однако,
посудите сами, советник. Наша армия создана без всякой определенной  цели,
только  потому,  что  некое   известное   нам   обоим   лицо   не   мыслит
государственной организации без армии.  Очевидно,  что  никакая  армия  не
способна нормально функционировать, если отсутствует  реальный  противник.
Пусть даже только потенциальный... От начальника генерального штаба  и  до
последнего кашевара вся наша армия сейчас проникнута убеждением,  что  эта
затея есть просто игра в оловянные солдатики.
     - А  если  предположить,  что   потенциальный   противник   все   еще
существует?
     Полковник снова окутался медвяным дымом.
     - Тогда назовите его нам, господа политики!
     Андрей снова отхлебнул из бокала, подумал и спросил:
     - А скажите, полковник,  у  генштаба  есть  какие-нибудь  оперативные
планы на случай вторжения извне?
     - Ну-у...  я  бы  не  назвал  это  собственно  оперативными  планами.
Представьте себе хотя бы ваш русский генштаб на Земле. Существуют  у  него
оперативные планы на случай вторжения, скажем, с Марса?
     - Что ж, - сказал Андрей. - Я вполне допускаю, что что-нибудь вроде и
существует...
     - "Что-нибудь вроде" существует и у нас, - сказал полковник. - Мы  не
ждем вторжения ни сверху, ни снизу. Мы не допускаем возможности  серьезной
угрозы  с  юга...  исключая,  разумеется,  возможности   успешного   бунта
уголовников, работающих на поселениях, но к этому  мы  готовы...  Остается
север. Мы знаем, что во время  Поворота  и  после  него  на  север  бежало
довольно много сторонников прежнего режима. Мы допускаем - теоретически, -
что они могут организоваться и предпринять какую-нибудь диверсию или  даже
попытку реставрации... - Он затянулся, сипя  трубкой.  -  Однако  при  чем
здесь армия? Очевидно, что на случай всех  этих  угроз  вполне  достаточно
специальной полиции господина советника Румера, а в тактическом  отношении
- самой вульгарной кордонной тактики...
     Андрей подождал немного и спросил:
     - Надо ли понимать вас так, полковник, что генеральный штаб не  готов
к серьезному вторжению с севера?
     - Вы имеете в виду вторжение марсиан? - сказал полковник задумчиво. -
Нет, не готов. Я понимаю, что вы хотите сказать. Но у  нас  нет  разведки.
Возможность такого вторжения никто и никогда серьезно не  рассматривал.  У
нас попросту нет для этого никаких данных. Мы не знаем, что  творится  уже
на пятидесятом километре от Стеклянного Дома.  У  нас  нет  карт  северных
окрестностей... -  Он  засмеялся,  выставив  длинные  желтоватые  зубы.  -
Городской архивариус господин Кацман предоставил в  распоряжение  генштаба
что-то вроде карты этих районов... Как я понимаю, он составил ее сам. Этот
замечательный документ хранится  у  меня  в  сейфе.  Он  оставляет  вполне
определенное впечатление, что господин Кацман исполнял эту схему за едой и
неоднократно ронял на нее свои бутерброды и проливал кофе...
     - Однако же, полковник, - сказал Андрей с упреком, -  моя  канцелярия
представила вам, по-моему, совсем неплохие карты!
     - Несомненно, несомненно, советник. Но это,  главным  образом,  карты
обитаемого Города и южных окрестностей. Согласно основной установке  армия
должна находиться в боевой готовности на случай беспорядков, а  беспорядки
могут иметь место именно в упомянутых районах. Таким образом,  проделанная
вами работа совершенно необходима, и,  благодаря  вам,  к  беспорядкам  мы
готовы. Однако, что касается вторжения... - полковник покачал головой.
     - Насколько я помню, - сказал Андрей значительно, - моя канцелярия не
получала от генштаба никаких заявок на картографирование северных районов.
     Некоторое время полковник смотрел на него, трубка его погасла.
     - Надо сказать, - медленно проговорил он, - что с такими заявками  мы
обращались  лично  к  президенту.  Ответы  были,  признаться,   совершенно
неопределенные... - он снова помолчал. - Так вы полагаете,  советник,  что
для пользы дела с такими заявками надо обращаться к вам?
     Андрей кивнул.
     - Сегодня я обедал у президента, - сказал он. - Мы много говорили  на
эту тему. Вопрос о картографировании северных районов  в  принципе  решен.
Однако  необходимо  посильное  участие   военных   специалистов.   Опытный
оперативный работник... ну, вы, несомненно, понимаете.
     - Понимаю, - сказал полковник.  -  Кстати,  где  вы  раздобыли  такой
маузер, советник? В последний раз, если  не  ошибаюсь,  я  видел  подобные
чудовища в Батуми, году в восемнадцатом...
     Андрей принялся рассказывать ему, где и как он достал этот маузер, но
тут в передней раздался новый звонок. Андрей извинился и пошел встречать.
     Он надеялся, что это будет Кацман, однако,  противу  всяких  желаний,
это оказался Отто Фрижа,  которого  Андрей,  собственно,  и  не  приглашал
вовсе. Как-то из головы вылетело. Отто Фрижа постоянно вылетал у  него  из
головы, хотя как начальник АХЧ Стеклянного Дома  был  человеком  в  высшей
степени полезным и даже незаменимым. Впрочем, Сельма этого  обстоятельства
не забывала никогда.  Вот  и  сейчас  она  принимала  от  Отто  аккуратную
корзинку,  заботливо  прикрытую  тончайшей   батистовой   салфеточкой,   и
маленький букетик цветов. Отто был милостиво допущен  к  руке.  Он  щелкал
каблуками, краснел ушами и был, очевидно, счастлив.
     - А, дружище, - сказал ему Андрей. - Вот и ты!
     Отто был все такой же. Андрей вдруг почему-то подумал,  что  из  всех
старичков Отто изменился меньше всех. Собственно, совсем не изменился. Все
та же  цыплячья  шея,  огромные  оттопыренные  уши,  выражение  постоянной
неуверенности на веснушчатой физиономии. И щелкающие  каблуки.  Он  был  в
голубой форме спецполиции и при квадратной медальке "За заслуги".
     - Большущее тебе спасибо за ковер, - говорил  Андрей,  обняв  его  за
плечи и ведя к себе в кабинет. - Сейчас я  тебе  покажу,  как  он  у  меня
выглядит... Пальчики оближешь, от зависти помрешь...
     Однако, попавши в кабинет, Отто Фрижа  не  стал  ни  облизывать  себе
пальцы, ни, тем более, помирать от зависти. Он увидел полковника.
     Ефрейтор фольксштурма Отто Фрижа испытывал к полковнику  Сент-Джеймсу
чувства, граничащие с благоговением. В  присутствия  полковника  он  вовсе
терял дар речи, стальными болтами закреплял на своей физиономии  улыбку  и
готов был стучать каблуком о каблук в любой момент, непрерывно  и  со  все
возрастающей силой.
     Повернувшись к знаменитому ковру спиной, он стал по стойке  "смирно",
выпятил грудь, прижал ладони к бедрам,  растопырил  локти  и  столь  резко
мотнул головой в поклоне, что у него  на  весь  кабинет  хрустнули  шейные
позвонки. Лениво улыбаясь, полковник поднялся  ему  навстречу  и  протянул
руку. В другой руке у него был бокал.
     - Очень  рад  вас  видеть...  -  произнес  он.  -  Приветствую   вас,
господин... ум-м...
     - Ефрейтор Отто Фрижа, господин полковник! -  с  восторгом  взвизгнул
Отто, согнулся пополам и щепотно потрогал пальцы полковника. - Честь  имею
явиться!..
     - Отто, Отто! - укоризненно сказал Андрей. - Мы здесь без чинов.
     Отто жалобно хихикнул, вынул платок и  вытер  было  лоб,  но  тут  же
испугался и принялся запихивать платок обратно, не попадая в карман.
     - Помнится, под Эль-Аламейном, - сказал полковник добродушно,  -  мои
ребята привели ко мне немецкого фельдфебеля...
     В передней снова раздался звонок, и Андрей, вновь извинившись, вышел,
оставив несчастного Отто на съедение британскому льву.
     Явился Изя. Пока он целовал Сельму в обе щеки, пока он чистил  по  ее
требованию ботинки и  подвергался  обработке  платяной  щеткой,  ввалились
разом Чачуа и Дольфюс с Дольфюсихой. Чачуа волочил Дольфюсиху под руку, на
ходу одолевая ее анекдотами, а Дольфюс с бледной улыбкой тащился сзади. На
фоне темпераментного начальника юридической канцелярии он казался особенно
серым, бесцветным и незначительным. На каждой руке у него было по  теплому
плащу на случай ночного похолодания.
     - К столу, к столу! - нежным колокольчиком зазвенела Сельма, хлопая в
ладоши.
     - Дорогая! - запротестовала басом  Дольфюсиха.  -  Но  мне  же  нужно
привести себя в порядок!..
     - Зачем?! - поразился Чачуа, вращая налитыми белками. - Такую красоту
- и еще приводить в какой-то порядок? В  соответствии  со  статьей  двести
восемнадцатой     уголовно-процессуального     кодекса     закон     имеет
воспрепятствовать...
     Поднялся обычный гвалт. Андрей не успевал улыбаться.  Над  левым  его
ухом клокотал и булькал Изя, излагая что-то  по  поводу  дикого  кабака  в
казармах во время сегодняшней боевой тревоги, а над  правым  -  Дольфюс  с
места в карьер бубнил о сортирах и о главной  канализационной  магистрали,
близкой к засорению... Потом все повалили в столовую.  Андрей,  приглашая,
рассаживал, напропалую отпуская остроты и комплименты, увидел краем глаза,
как отворилась дверь кабинета и оттуда, засовывая трубку в боковой карман,
вышел улыбающийся полковник. Один. Сердце у Андрея упало, но тут  появился
и ефрейтор Отто Фрижа - по-видимому, он просто  выдерживал  предписываемую
строевым уставом дистанцию  в  пять  метров  позади  старшего  по  званию.
Началось трескучее щелканье каблуками.
     - Пить будем, гулять будем!.. - гортанно ревел Чачуа.
     Зазвенели ножи и вилки. Не без труда водворив Отто  между  Сельмой  и
Дольфюсихой, Андрей сел на свое место и оглядел стол. Все было хорошо.
     - И представьте, дорогая, в ковре оказалась вот такая дыра! Это в ваш
огород, господин Фрижа, гадкий мальчишка!..
     - Говорят, вы там расстреляли кого-то перед строем, полковник?
     - И запомните мои слова: канализация, именно канализация когда-нибудь
загубит наш Город!..
     - С такой красотой и такую маленькую рюмку?!
     - Отто, миленький, да оставь ты эту кость... Вот хороший кусочек!..
     - Нет, Кацман, это военная тайна. Хватит с  меня  тех  неприятностей,
которые я претерпел от евреев в Палестине...
     - Водки, советник?
     - Благодарю вас, советник!
     И щелкали под столом каблуки.
     Андрей выпил подряд две рюмки водки - для разгону, - с  удовольствием
закусил и стал вместе со всеми слушать бесконечно длинный и  фантастически
неприличный тост, провозглашаемый Чачуа. Когда, наконец,  выяснилось,  что
советник   юстиции   поднимает   этот    маленький-маленький    бокал    с
большим-большим чувством не для того, чтобы агитировать присутствующих  за
все перечисленные половые извращения,  а  всего  лишь  "за  самых  злых  и
беспощадных моих врагов, с которыми я всю жизнь сражаюсь и от которых  всю
жизнь терплю поражения,  а  именно  -  за  прекрасных  женщин!..",  Андрей
облегченно расхохотался вместе со всеми и хлопнул третью рюмку. Дольфюсиха
в совершенном изнеможении гукала и рыдала, прикрываясь салфеткой.
     Все как-то очень быстро надрались. "Да! О, да!" - знакомо  доносилось
с  дальнего  конца  стола.   Чачуа,   нависнув   шевелящимся   носом   над
ослепительным декольте Дольфюсихи, говорил,  не  умолкая  ни  на  секунду.
Дольфюсиха изнеможенно гукала, игриво отшатывалась от  него  и  широченной
своею спиной наваливалась на Отто. Отто уже два  раза  уронил  вилку.  Под
боком у Андрея Дольфюс, оставив наконец в покое канализацию, не к месту  и
не  ко  времени  впал  в  служебный   энтузиазм   и   напропалую   выдавал
государственные тайны. "Автономия! - угрожающе бубнил он. - Ключ  к  ан...
авн... автономии - хлорелла!.. Великая Стройка?.. Не смешите меня.  Какие,
к дьяволу, дирижабли? Хлорелла!" "Советник,  советник,  -  урезонивал  его
Андрей. - Ради бога! Это совершенно необязательно знать  всем.  Расскажите
мне лучше, как обстоят дела с лабораторным корпусом..."  Прислуга  уносила
грязные тарелки и приносила чистые. Закуски уже смели,  было  подано  мясо
по-бургундски.
     - Я поднимаю этот маленький-маленький бокал!..
     - Да, о да!
     - Гадкий мальчишка! Да как же можно вас не любить?..
     - Изя, отстань от полковника! Полковник, хотите я сяду рядом с вами?
     - Четырнадцать кубометров хлореллы - это ноль... Автономия!
     - Виски, советник?
     - Бл'рю вас, советник!
     В  разгар  веселья  в  столовой  вдруг  обнаружился  румяный  Паркер.
"Господин президент просит извинить, - доложил он. - Срочное совещание. Он
передает горячий привет госпоже и господину Ворониным, а равно и  всем  их
гостям..."  Паркера  заставили  выпить  водки  -  для  этого   понадобился
всесокрушающий Чачуа. Был произнесен тост за президента и  за  успех  всех
его начинаний. Стало немного тише, уже был подан  кофе  с  мороженым  и  с
ликерами. Отто Фрижа слезливо жаловался на  любовные  неудачи.  Дольфюсиха
рассказывала Чачуа про милый  Кенигсберг,  на  что  Чачуа  кивал  носом  и
страстно приговаривал: "А как же! Помню...  Генерал  Черняховский...  Пять
суток пушками ломали..." Паркер исчез, за окнами было уже  темно.  Дольфюс
жадно  пил  кофе  и  развивал  перед  Андреем  фантасмагорические  проекты
реконструкции северных кварталов. Полковник рассказывал Изе: "...ему  дали
десять суток за хулиганство и десять лет каторжных  работ  за  разглашение
государственной и военной тайны". Изя брызгал, булькал и отвечал: "Да  это
же старье, Сент-Джеймс! У нас это еще про Хрущева рассказывали!.."  "Опять
политика!" - обиженно кричала Сельма. Она все-таки втиснулась между Изей и
полковником, и старый воин по-отечески гладил ее коленку.
     Андрею вдруг стало грустно.  Он  извинился  в  пустоту,  встал  и  на
онемевших ногах прошел в свой  кабинет.  Там  он  уселся  на  подоконнике,
закурил и стал смотреть в сад.
     В саду было черным-черно, сквозь черную листву сиреневых кустов  ярко
светились окна соседнего коттеджа. Ночь была теплая,  в  траве  шевелились
светлячки. А завтра что? - подумал Андрей. Ну, схожу я в  эту  экспедицию,
ну, разведаю... оружия притащу оттуда кучу, разберу,  повешу...  а  дальше
что?
     В столовой галдели. "А вы знаете, полковник? - орал  Изя.  -  Союзное
командование предлагает за голову  Чапаева  двадцать  тысяч!.."  И  Андрей
сразу    вспомнил     продолжение:     "Союзное     командование,     ваше
превосходительство, могло бы дать и больше.  Ведь  за  ними  Гурьев,  а  в
Гурьеве - нефть. Хе-хе-хе". "...Чапаев? - спрашивал полковник.  -  А,  это
ваш кавалерист. Но его же, кажется, расстреляли?.." Сельма вдруг  затянула
высоким голосом: "А на утро Катю... будила „ ма-а-ать...  Ставай,  ставай,
Катя. Корабли стоять..." Но ее тут же  перебил  бархатный  рев  Чачуа:  "Я
принес тебе цветы... Ах, какие чудные цветы!..  У  меня  ты  те  цветы  не
взяла... Почему не взяла?.."
     Андрей закрыл глаза и вдруг с необычайно острой тоской  вспомнил  про
дядю Юру. И Вана нет  за  столом,  и  дяди  Юры  нет...  Ну  на  кой  ляд,
спрашивается, мне этот Дольфюс?.. Призраки окружили его.
     На кушетке сидел Дональд в  своей  потрепанной  техасской  шляпе.  Он
положил ногу на ногу и обхватил острое колено крепко сцепленными пальцами.
Уходя не грусти, приходя не радуйся... А за стол  уселся  Кэнси  в  старой
полицейской форме - упер локоть в стол и положил подбородок на  кулак.  Он
смотрел на Андрея без осуждения, но и теплоты не было в  этом  взгляде.  А
дядя Юра похлопывал Вана по спине и приговаривал: "Ничего, Ваня, не горюй,
мы тебя  министром  сделаем,  в  "Победе"  ездить  будешь..."  И  знакомо,
нестерпимо щемяще запахло махоркой, здоровым потом и самогоном.  Андрей  с
трудом перевел дух, потер онемевшие щеки и снова стал глядеть в сад.
     В саду стояло Здание.
     Оно стояло прочно и естественно среди деревьев, словно оно было здесь
давно,  всегда,  и  намерено  простоять  до  окончания  веков  -  красное,
кирпичное, четырехэтажное - и как тогда, окна нижнего этажа  были  забраны
ставнями, а крыша была закрыта оцинкованной жестью, к двери  вело  крыльцо
из четырех каменных  ступенек,  а  рядом  с  единственной  трубой  торчала
странная крестовидная антенна. Но теперь все окна его были темны, и ставен
на нижнем этаже кое-где не хватало, а стекла были грязные, с  потеками,  с
трещинами, кое-где заменены фанерными  покоробленными  щитами,  а  кое-где
заклеены крест-накрест полосками бумаги. И не было больше торжественной  и
мрачной музыки - от Здания невидимым туманом ползла тяжелая ватная тишина.
     Не размышляя ни секунды, Андрей перекинул  ноги  через  подоконник  и
спрыгнул в сад, в мягкую густую  траву.  Он  пошел  к  Зданию,  распугивая
светлячков, все глубже зарываясь в мертвую  тишину,  не  спуская  глаз  со
знакомой медной ручки на дубовой  двери,  только  теперь  эта  ручка  была
тусклая и покрыта зеленоватыми пятнами.
     Он поднялся на крыльцо и оглянулся. В ярко освещенных окнах  столовой
весело прыгали, ломаясь причудливо, человеческие  тени,  слабо  доносилась
плясовая музыка и почему-то опять звон ложей и вилок. Он махнул на все это
рукой, отвернулся и взялся за влажную резную медь. В прихожей было  теперь
полутемно, сыро и затхло, разлапистая вешалка торчала в углу,  голая,  как
мертвое высохшее дерево. На мраморной лестнице не было ковра,  и  не  было
металлических  прутьев  -  остались  только  позеленевшие  кольца,  старые
пожелтевшие окурки да какой-то неопределенный мусор  на  ступенях.  Тяжело
ступая и ничего не слыша, кроме  своих  шагов  и  своего  дыхания,  Андрей
медленно поднялся на верхнюю площадку.
     Из давно погасшего камина несло застарелой гарью и  аммиаком,  что-то
едва слышно копошилось там, шуршало и топотало. В огромном зале  было  все
так же холодно, дуло по ногам, черные пыльные тряпки свисали с  невидимого
потолка, мраморные стены темнели  неопрятными  подозрительными  пятнами  и
блестели  пот