аться,  есть  результат  недостаточно
точного   и   единодушного   исполнения   всеми   уровнями   администрации
предначертаний  господина  Президента:  мы  имеем   в   виду   чрезвычайно
распространенное мнение о роковой роли так называемых  мокрецов  в  резком
изменении климата, об их ответственности за увеличение числа  выкидышей  и
процента бесплодных  браков,  за  гомерический  исход  некоторых  домашних
животных и за появление особой разновидности домашнего клопа - а именно  -
клопа крылатого...
     - Господин бургомистр, - сказал  со  вздохом  Виктор.  -  Должен  вам
признаться, что мне крайне трудно следить за  вашими  длинными  периодами.
Давайте говорить просто,  как  добрые  сыновья  нации.  Давайте  не  будем
говорить, о чем мы не будем говорить, и будем - о чем будем.
     Бургомистр окинул его  быстрым  взглядом,  что-то  рассчитал,  что-то
сопоставил, но, наверное, все шло в ход - и то, что Виктор  пьянствовал  с
Росшепером, и то, что он вообще пьянствовал, шумно, на всю страну,  и  то,
что Ирма - вундеркинд, и то, что есть на свете  Диана,  и  еще,  наверное,
многое что - так что лоску у господина бургомистра на глазах  поубавилось,
и он крикнул подать себе коньяку. Виктор тоже крикнул  подать  себе  рюмку
коньяку. Бургомистр хохотнул, оглядел  опустевший  зал,  легонечко  ударил
кулаком по столу и сказал:
     -  Ладно,  что  нам  вилять,  в  самом  деле.  Жить  в  городе  стало
невозможно, скажите спасибо вашему Голему, кстати, вы знаете, что Голем  -
скрытый коммунист?.. Да-да, уверяю вас, есть материалы...  он  на  ниточке
висит, ваш Голем... Так вот я и говорю: детей развращают  на  глазах.  Эти
заразы просочились в школу и  испортили  ребятишек  начисто...  избиратели
недовольны, некоторые город покидают, идет брожение, того и гляди начнутся
самосуды. Окружная администрация бездействует, вот такая  ситуация.  -  Он
осушил рюмку. - Должен вам сказать, так я ненавижу эту мразь -  зубами  бы
рвал, да стошнит. Вы не поверите,  господин  Банев,  дошел  до  того,  что
капканы на них ставлю... Ну, развратили детей, ладно. Дети есть  дети,  их
сколько не развращай - им все мало. Но вы войдите в мое  положение.  Дожди
эти все-таки их рук дело, не знаю, как это у них получается, но  это  так.
Построили  санаторий,  целебные  воды,  роскошный  климат,  деньги   греби
лопатой. Сюда из столицы  ездили  и  чем  все  кончилось?  Дождь,  туманы,
клиенты в насморке, дальше - больше,  приезжает  сюда  известный  физик...
забыл его фамилию, ну, да вы,  наверное  знаете...  прожил  две  недели  -
готово:  очковая  болезнь,  в  лепрозорий  его.  Хорошенькая  реклама  для
санатория! Потом еще случай,  потом  еще,  и  все  -  как  ножом  клиентов
отрезало. Ресторан горит, отель горит, санаторий едва дышит - слава  богу,
нашелся дурак-тренер, привез сюда своих  "Братьев  по  разуму":  тренирует
команду-экстра для игры в дождливых странах... Ну,  и  господин  Росшепер,
конечно, помогает  в  какой-то  степени.  Вы  мне  сочувствуете?  Пробовал
договориться с этим Големом - как об стенку горох, красный  есть  красный.
Писал наверх - никаких результатов.  Писал  выше  -  ничего.  Еще  выше  -
отвечают, что приняли к сведению и дали ход вниз по инстанции...  Ненавижу
их, но переломил  себя,  поехал  в  лепрозорий  сам.  Пропустили.  Просил,
доказывал.. До чего же гадкие  типы!  Моргают  на  тебя  облезлыми  своими
глазами, как на  воробья  какого-нибудь,  словно  тебя  здесь  нет.  -  Он
наклонился к Виктору и прошептал: - Бунта боюсь, кровь прольется.  Вы  мне
сочувствуете?
     - Да, - сказал Виктор. - А причем здесь я?
     Бургомистр откинулся на спинку кресла, достал из алюминиевого футляра
початую сигарету - закурил.
     - В моем положении, - сказал он, - остается  одно:  нажимать  на  все
рычаги. Гласность нужна.  Муниципалитет  составил  петицию  в  департамент
здравоохранения. Господин Росшепер подписался, вы, я надеюсь, тоже, но это
не бог весть что. Гласность  нужна!  Хорошая  статья  нужна,  в  столичной
газете, подписанная известным именем.  Вашим  именем,  господин  Банев.  А
материал животрепещущий как раз для такого трибуна, как вы. Очень прошу. И
от себя лично, и от муниципалитета, и от несчастных родителей... Добиться,
чтобы лепрозорий убрали отсюда к чертовой бабушке. Куда угодно,  но  чтобы
духу здесь мокрецкого не было, заразы этой. Вот что я вам имел сказать.
     - Да-да, понимаю, -  сказал  Виктор  медленно.  -  Очень  хорошо  вас
понимаю.
     Хоть ты и скотина, думал он, хоть ты и боров, но понять  тебя  можно.
Но что же сделалось с мокрецами? Были тихие, согбенные, крались сторонкой,
ничего о них такого не говорили, а говорили, будто воняет  от  них,  будто
заразные, будто здорово делают игрушки и вообще разные штуки из  дерева...
мать Фреда говорила, помнится, что у них дурной глаз, что  молоко  от  них
киснет, и что накликают нам они войну, мор и голод... А теперь  сидят  они
за колючей проволокой, и что же они  там  делают?  Ох,  много  они  что-то
делают. И погоду они делают, и детей они переманивают  (зачем?),  и  кошек
они вывели (тоже зачем?), и клопы у них залетали...
     -  Вы,  наверное,  думаете,  что  мы  сидим  сложа  руки?  -   сказал
бургомистр. - Ни в коем случае. Но что мы можем? Готовлю я процесс  против
Голема.  Господин  санитарный  инспектор  Павор   Сумман   согласен   быть
консультантом. Будем упирать на то, что вопрос об  инфекционности  болезни
еще не решен, а Голем, как скрытый коммунист этим  пользуется.  Это  одно.
Далее, пытаемся  отвечать  террором  на  террор.  Городской  Легион,  наша
гордость, ребята  подобрались  золотые,  орлы...  но  это  как-то  не  то.
Указаний сверху не поступает... Полиция в ложном положении  оказывается...
и вообще... Так что препятствуем, как можем.  Задерживаем  грузы,  которые
идут к ним... частные, конечно, не продовольствие  там,  и  не  постельное
белье, а вот книги всякие, они их много выписывают. Вот сегодня  задержали
грузовик, и как-то легче на душе. Но это все мелочи, от тоски, а  надо  бы
радикальное...
     - Так, - сказал Виктор. -  Орлы,  значит,  золотые.  Как  его  там...
Фламенда?.. Ну, тот, племянничек...
     - Фламин Ювента, - уточнил бургомистр. - Так точно - мой  заместитель
по Легиону, орел! Вы его уже знаете?
     - Знаю немного, - сказал Виктор. - А книги-то зачем задерживаете?
     - Ну как зачем... Глупость это, конечно,  но  все  мы  люди,  все  мы
человеки - накипает все-таки. И потом... - Бургомистр стыдливо заулыбался.
- Чепуха, конечно, но ходят слухи, будто без  книг  они  не  могут...  как
нормальные люди без еды и прочего.
     Наступило молчание. Виктор без аппетита ковырял бифштекс и размышлял.
Я мало знаю о мокрецах, и то, что я знаю, не вызывает у меня к ним никаких
симпатий. Может быть, дело в том, что не очень-то люблю я их с детства. Но
уж бургомистра и его банду я знаю хорошо - жир и сало нации, президентские
холуи, черносотенцы... Нет, раз вы против  мокрецов,  значит,  в  мокрецах
что-то есть...  С  другой  стороны,  статью  написать  можно,  даже  самую
разнузданную, се равно никто не рискнет меня напечатать, а бургомистр  был
бы доволен, и получил бы я с  него  клок  шерсти,  и  мог  бы  жить  здесь
припеваючи... Кто из настоящих писателей  может  похвастаться,  что  живет
припеваючи? Можно было бы здесь устроиться, получить синекуру,  заделаться
каким-нибудь инспектором муниципалитета по городским пляжам  и  писать  на
здоровьице... про то, как хорошо жить хорошему человеку,  который  увлечен
любимым делом... и выступать н эту тему перед вундеркиндами... Э, все дело
в том, чтобы научиться утираться. Плюнут тебе в  морду,  а  ты  и  утрись.
Сначала со стыдом утерся, потом с недоумением,  а  там,  глядишь,  начнешь
утираться с достоинством и даже получать от этого процесса удовольствие...
     - Мы, конечно, ни в какой мере вас не торопим, - сказал бургомистр. -
Вы человек занятой  и  так  далее.  Что-нибудь  в  пределах  недельки,  а?
Материалы  все  мы  вам  представим,  можем  предоставить  этакую  схемку,
планчик, по которому было бы желательно... а вы коснетесь опытной рукой  и
все заиграет. И подписались бы под  статьей  три  выдающихся  сына  нашего
города - член  парламента  Росшепер  Нант,  знаменитый  писатель  Банев  и
государственный лауреат доктор Рем Квадрига...
     Здорово  работает,  подумал  Виктор.  Вот  у  нас,  у  левых,   такой
настойчивости и в заводе нет. Тянули бы бодягу, ходили бы вокруг да  около
- не оскорбить бы человека, не оказать бы на него излишнего нажима, чтобы,
упаси бог, не заподозрили бы в своекорыстных целях... Выдающиеся сыновья!.
И ведь совершенно уверен, подлец, что  статью  я  напишу  и  подпишу,  что
деваться мне некуда, что придется опальному Баневу поднять лапки и в  поте
лица отрабатывать свое безмятежное пребывание в  родном  городе...  Вот  и
насчет схемки ввернул... знаем мы, что это за схемка и  какая  это  должна
быть схемка, чтобы забрызганного президентскими слюнями  Банева  и  сейчас
напечатали. Да-а,  господин  Банев...  коньячок  любишь,  девочек  любишь,
миноги маринованные с луком любишь, так люби и саночки возить...
     - Я обдумаю ваше  предложение,  -  сказал  он,  улыбаясь.  -  Замысел
представляется мне достаточно интересным,  но  осуществление  потребует...
потребует некоторого напряжения совести. Вы  ведь  знаете,  мы,  писатели,
народ неподкупный,  действуем  исключительно  по  велению  совести.  -  Он
безобразно, похабно подмигнул бургомистру.
     Бургомистр гоготнул.
     - А как же!  "Совесть нации,  точное зеркало"  и прочее.  Помню,  как
же... - Он наклонился к Виктору снова с видом  заговорщика.  -  Прошу  вас
завтра ко мне, - пророкотал он. - Исключительно  свои  подберутся,  только
чур без жен, а?
     - Вот  здесь,  -  сказал  Виктор,  вставая,  -  я  вынужден  прямо  и
решительно отклонить ваше предложение. Меня ждут дела. - Он опять  похабно
подмигнул. - В санатории.
     Они расстались почти приятелями. Писатель Банев был зачислен в состав
городской элиты, и чтобы  привести  в  порядок  потрясенные  такой  честью
нервы,  ему  пришлось  вылакать  фужер  коньяку,  едва   спина   господина
бургомистра скрылась за дверью. Можно, конечно, уехать отсюда  к  чертовой
матери, думал он. За границу меня не выпустят, да и не хочу я за  границу,
чего мне там делать - везде одно и то же. Но и у  нас  в  стране  найдется
десяток мест,  где  можно  у  рыться  и  отсидеться.  Он  представил  себе
солнечный край, буковые рощи, пьянящий воздух, молчаливых фермеров, запахи
молока и меда... и навоза... и комары... и как  воняет  отхожее  место,  и
скучища,   каждый   день   скучища...   древние   телевизоры   и   местная
интеллигенция: шустрый поп-бабник и сильно пьющий  самогон  учитель.  А  в
общем, что там говорить, есть куда ехать. Но везде ведь им только и  надо.
Чтобы я уехал, чтобы скрылся с глаз долой, забился в нору, причем сам, без
принуждения, потому что ссылать меня - хлопотно, шум пойдет,  разговоры...
вот ведь в чем вся беда: они будут  очень  довольны  -  уехал,  заткнулся,
забыл, перестал бренчать...
     Виктор расплатился, поднялся к себе в номер, надел плащ  и  вышел  на
улицу. Ему вдруг очень  захотелось  повидать  Ирму,  поговорить  с  ней  о
прогрессе, разъяснить ей, почему он  так  много  пьет,  (а  действительно,
почему я так много пью?), и может быть, Бол-Кунац окажется там, а уж  Лолы
наверняка не будет... Улицы были мокрые,  сырые,  пустые,  в  палисадниках
тихо гибли яблони: от сырости. Виктор впервые обратил внимание на то,  что
некоторые  дома  заколочены.  Городок  все-таки   сильно   переменился   -
покосились заборы, под карнизами выросла белая плесень, вылиняли краски, а
на улицах безраздельно царил дождь. Дождь падал просто так, дождь сеялся с
крыш мелкой водяной пылью, дождь собирался на сквозняках в белые  туманные
столбы, волочащиеся от стены к стене, дождь с гудением хлестал  из  ржавых
водосточных труб, дождь разливался по мостовой и бежал по  промытым  между
булыжниками руслам. Черно-серые туч медленно ползли  над  самыми  крышами.
Человек был незванным гостем на улицах, и дождь  его  не  жаловал.  Виктор
вышел на городскую площадь и увидел  людей.  Они  стояли  под  навесом  на
крыльце полицейского управления - двое полицейских в  форменных  плащах  и
маленький чумазый парнишка в промасленном комбинезоне.  Перед  крыльцом  -
левыми колесами на тротуаре - громоздился автофургон с брезентовым верхом.
Один из полицейских был полицмейстер, выпятив могучую челюсть, он глядел в
сторону, а парнишка, отчаянно жестикулируя, что-то доказывал ему плаксивым
голосом. Другой полицейский  тоже  молчал  с  недовольным  видом  и  сосал
сигарету. Виктор приближался к ним, и шагов за  двадцать  до  крыльца  ему
стало слышно, что говорит парень. Парень кричал:
     - А я-то здесь причем? Правил  я  не  нарушал?  Не  нарушал.  Бумаги?
Бумаги у меня в порядке? В порядке. Груз правильный, вот накладная. Да что
я, в первый раз здесь езжу, что ли?
     Полицмейстер  заметил  Виктора,  и  лицо  его   приняло   чрезвычайно
неприязненное выражение. Он отвернулся и,  словно  бы  не  видя  парнишки,
сказал:
     - Значит, здесь будешь стоять. Смотри, чтобы все было  в  порядке.  В
кабину не залезай, а то все растащат. И  никого  к  машине  не  подпускай.
Понял?
     - Понял, - сказал полицейский. Он был очень недоволен.
     Начальник полиции спустился с крыльца, сел в свой автомобиль и уехал.
Чумазый шоферишка со злостью плюнул и воззвал к Виктору:
     - Ну, вот хоть вы скажите, виноват я или нет? - Виктор приостановился
и парня это воодушевило. - Еду нормально. Везу книги в спецзону. Тыщи  раз
возил. Теперь, значит, останавливают, приказывают ехать в полицию. За что?
Правил я не  нарушал?  Не  нарушал.  Бумаги  в  порядке?  В  порядке,  вот
накладная. Лицензию отобрали, чтобы не сбежал. А куда мне бежать?
     - Хватит тебе орать, - сказал полицейский.
     Парень живо к нему обернулся.
     - Так что я сделал? Скажите, я скорость превышал? Не превышал. С меня
же за простой вычтут. И документ вот отобрали...
     - Разберутся,  -  сказал  полицейский.  -  Чего  ты,  в  самом  деле,
расстраиваешься? Пойдем вон в трактир, твое дело маленькое.
     - Э-эх, начальнички-и! - вскрикнул парень,  с  размаху  напяливая  на
всклоченную голову картуз. Нигде правды нету! Налево ездишь -  задержиают,
направо  ездишь  -  опять  задерживают,  -  он  спустился  с  крыльца,  но
остановился и сказал полицейскому просительно: -  Может,  штраф  возьмете,
или как нибудь?
     - Иди-иди, - проговорил полицейский.
     - Так мне же премию обещали дать за срочность! Всю ночь гнал...
     - Иди, говорю! - сказал полицейский.
     Парень снова плюнул, подошел к своему фургону,  два  раза  лягнул  по
переднему скату, потом вдруг ссутулился и, сунув руки в  карманы,  почесал
через площадь.
     Полицейский посмотрел на Виктора, посмотрел на грузовик, посмотрел на
небо, сигарета у него погасла, он выплюнул  окурок,  и,  на  ходу  отгибая
капюшон, ушел в управление.
     Виктор постоял немного, затем  медленно  двинулся  вокруг  грузовика.
Грузовик был здоровенный,  мощный,  раньше  на  таких  возили  мотопехоту.
Виктор огляделся. В нескольких метрах перед  грузовиком,  свернув  на  бок
передние колеса, стоял и мокнул под дождем полицейский "харлей", а  больше
машин поблизости не было. Догнать они меня  догонят,  подумал  Виктор,  но
хрен они меня остановят. Ему стало весело. А  какого  черта,  подумал  он:
известный писатель Банев, снова напившись пьян, угнал в целях  развлечения
чужую машину, к счастью обошлось без жертв... Он понимал, что все  обстоит
не так просто, что не он будет первый, кто доставляет властям  благовидный
предлог  упрятать  беспокойного  человека  в  кутузку,  но   не   хотелось
раздумывать, хотелось повиноваться импульсу. В крайнем случае, напишу гаду
статью, подумал он.
     Он быстро открыл дверцу и  сел  за  руль.  Ключа  не  было,  пришлось
оборвать провода зажигания и  соединить  их  накоротко.  Когда  мотор  уже
завелся, Виктор прежде чем захлопнуть дверцу, поглядел назад,  на  крыльцо
управления. Там стоял  давешний  полицейский  все  с  тем  же  недовольным
выражением на лице и с сигаретой на губе. Заметно было, что он все  видит,
но ничего не понимает.
     Виктор захлопнул дверцу, аккуратно  съехал  на  мостовую,  переключил
скорость и рванулся в ближайший проезд. Было очень хорошо гнать по пустым,
по заведомо пустым улицам, подымая колесами водопады луж, ворочать тяжелый
руль, наваливаясь всем телом - мимо консервного завода, мимо  парка,  мимо
стадиона, где "Братья по разуму", словно мокрые механизмы,  все  пинали  и
пинали свои мячи, и дальше, по шоссе, по рытвинам, подпрыгивая на  сидении
и слыша, как сзади в кузове каждый раз  тяжело  ухает  плохо  закрепленный
груз. В зеркальце заднего вида погоня не  обнаруживалась,  да  и  вряд  ли
можно было ее заметить так скоро за таким дождем. Виктор  чувствовал  себя
молодым,  очень  кому-то  нужным  и  даже  пьяным.  С  крыши  кабины   ему
подмигивали красотки, вырезанные из журналов, в "бардачке" он нашел  пачку
сигарет, и ему было так хорошо, что он чуть не проскочил  перекресток,  но
вовремя притормозил и свернул по стрелке указателя "Лепрозорий  -  6  км".
Здесь он чувствовал себя первооткрывателем, потому что ни разу не ездил  и
не ходил  по  этой  дороге.  А  дорога  оказалась  хорошая,  не  в  пример
муниципальному шоссе - сначала очень ровный  ухоженный  асфальт,  а  потом
даже бетонка, и когда он увидел бетонку, он сразу вспомнил про проволоку и
солдат, а еще через пять минут он все это увидел.
     Проволочная ограда в один ряд тянулась в обе  стороны  от  бетонки  и
пропадала за дождем. Дорогу перегораживали  высокие  ворота  с  караульной
будкой, дверь будки была распахнута и на пороге уже стоял солдат в  каске,
сапогах и плащ-палатке, из под которой высовывался  ствол  автомата.  "Еще
никогда я  не был  в лагерях,  - пропел Виктор,  - но не  говорите:  слава
богу..." Еще один солдат, без каски, глядел в окошечко. Виктор сбросил газ
и затормозил перед самыми воротами. Солдат вышел из будки и подошел к нему
- молоденький такой, веснушчатый солдатик, всего лет восемнадцати.
     - Здравствуйте, - сказал он. - Что это вы так припоздали?
     -  Да,  вот,  обстоятельства,  -   сказал   Виктор,   дивясь   такому
либерализму.
     Солдатик оглядел его и вдруг подобрался.
     - Ваши документы, - сказал он сухо.
     - Какие там  документы,  -  сказал  Виктор  весело.  -  Я  же  говорю
обстоятельства!
     Солдат поджал губы.
     - Вы что привезли? - спросил он.
     - Книги, - сказал Виктор.
     - А пропуск есть?
     - Конечно, нет!
     - Ага, - сказал солдат и лицо его прояснилось.  -  То-то  я  гляжу...
Тогда подождите. Тогда подождать вам придется.
     - Имейте в виду, - сказал Виктор, подняв  указательный  палец.  -  За
мной может быть погоня.
     - Ничего, я быстро, - сказал солдат, и придерживая на груди  автомат,
затопал сапогами к караулке.
     Виктор вылез из кабины и, стоя на подножке, поглядел назад. Ничего не
было видно за дождем. Тогда он вернулся за руль и закурил.  Было  довольно
темно.  Впереди,  за  проволокой  и  за  воротами  тоже  крутился   туман,
угадывались какие-то темные  сооружения  -  то  ли  дома,  то  ли  бараки,
разобрать что-либо определенное  было  невозможно.  Неужели  не  пригласят
посмотреть? - Подумал Виктор. Свинство будет, если  не  пригласят.  Можно,
правда, попытаться к Голему, о сейчас где-нибудь здесь...  Так  и  сделаю,
подумал он. Зря я, что ли геройствовал...
     Солдатик снова вышел из караулки, а за ним старый  знакомец,  высокий
прыщавый мальчик-нигилист в одних  трусах,  очень  сейчас  веселый  и  без
всяких следов всемирной тоски. Обогнав солдата, он вспрыгнул на  подножку,
заглянул в кабину, узнал, ахнул, засмеял