этом мусоре, один кусок  дерева!  Если  ты  можешь  себя  заставить  описать
это...".
   Не помогает.  Он  в  заднице.  Он  это  понимает,  он  перечитывает  свои
наброски,  желтеющие  газетные  вырезки.  Думаете   -   о!   Юный   бунтарь,
Рок-писатель,  он  может  оговорить  обо  всем.  Секс,  наркотики,  насилие,
групповухи с юными филлипинками, Нэнси Рейган, публично  оттраханная  стадом
быков... но когда вы действительно ЧИТАЕТЕ подряд его обзоры  вы  чувствуете
налет пыли, как на сонетах восемнадцатого веке. Как танец в цепях,  как  мир
через узкие прорези темных очков...
   Лестер Бэнгс - совершенный романтик. В конце концов он - человек, который
на самом деле, без дураков, верит в то, что Рок-н-Ролл Может Изменить мир  и
если  он  не  напишет  нечто  вроде  импровизированной  лекции  о  том,  что
неправильно в Западной Культуре и  почему  она  не  сможет  выжить  если  не
возьмет себя за мозжечок и не вывернется наизнанку то день прожит зря.
   Сейчас Лестер раздраженно  отодвигает  машинку,  чтобы  поймать  и  убить
тараканов  в  ночлежке.  Он  вдруг  понимает,  что  ОН  должен   вывернуться
наизнанку. Вырасти или погибнуть. Он  не  представляет,  во  что  он  должен
вырасти. Он чувствует себя разбитым.
   Лестер напивается. Начинает с Текаты, продолжает Текилой.  Просыпается  с
дичайшим похмельем. Жизнь мерзка и абсолютно  бессмысленна.  Он  подчиняется
бессмысленным импульсам. Другими словами -  чутко  следует  святой  интуиции
художника. Он возвращается в Сан-Франциско и звонит Дори Седа.
   За это  время  Дори  выяснила  у  друзей,  что  действительно  существует
рок-журналист по имени Лестер Бэнгс и он даже вроде как знаменит.  Один  раз
он выступал с J.Geils Band, "играя" на своей машинке.  Он  большая  шишка  и
наверное поэтому большая задница. Дори решается позвонить  ему  в  Нью-Йорк,
натыкается на автоответчик и узнает голос. Все верно, это был  он.  Каким-то
чудом она встретила Лестера Бэнгса и он  пытался  ее  подцепить.  Однако  не
получилось. "Одинокие Ночи" продолжаются, Дори!
   Затем звонит Лестер. Он снова  в  городе.  Дори  настолько  удивлена  что
заканчивает разговор намного мягче, чем собиралась.
   Она ходит с ним по рок-клубам. Лестер никогда не платит, он шепчет  людям
и  они  впускают  его  и  находят  столик.  Незнакомцы   окружают   Лестера,
здороваются с ним, выражают почтение. Лестер находит, что музыка в  основном
скучна. Он не притворяется, ему действительно скучно, он все это слышал.  Он
сидит, попивает содовую и изредка выдает завернутые сентенции гуру скользким
голливудским ребятам и шлюхам в черных юбках. Как будто это его работа.
   Дори не верит, что он идет на все это только ради того, чтоб попрыгать на
ее костях. Не то чтобы ему не нравились женщины или их собственные отношения
были такими уж сверкающими. Лестер - как пришелец. Но  это  интересно  и  не
требует многого. Все что требуется  от  Дори  -  нацепить  самый  неряшливый
прикид и быть Той Цыпочкой с Лестером. Дори любит быть невидимой и  смотреть
за людьми, которые не знают об этом. Она видит в их глазах что  они  гадают,
Кто Она, Черт Побери? Дори находит это смешным, рисует на салфетках наброски
наиболее мерзких знакомых. По ночам она перерисовывает их в альбом,  готовит
диалоги. Это хороший материал.
   Лестер также по-своему забавен. Он умен, не хитер  а  чертовски,  пугающе
умен, как мудрец, не знающий этого или даже  не  желающий  этого.  Но  в  те
моменты, когда он считает  себя  неотразимым  он  наиболее  депрессивен.  Ее
раздражает, что он не пьет вместе с ней  -  это  плохой  признак.  Он  почти
ничего не знает о рисовании, отвратительно одевается, танцует, как медведь.
   И она влюбляется в него и знает, что он разобьет ее проклятое сердце.
   Лестер отложил свой роман. Это не ново, он работал над ним в  безнадежных
спазмах десять лет. Но сейчас эти отношения поглощают всего его.
   Лестера приводит в ужас мысль, что эта потрясающая женщина  погубит  себя
из-за него. Он видел достаточно ее  работ  чтобы  понять,  что  в  ней  есть
подлинный безумный гений. Он чувствует это. Даже когда она в страшном халате
и шлепанцах, непричесана, со спутанными волосами, без грима он видит  в  ней
драгоценную  хрупкость  дрезденского  фарфора.   Мир   кажется   водоворотом
первобытной злобы, готовящимся к Армагеддону и что, черт возьми,  кто-нибудь
может сделать? Как он может быть счастлив с ней и не быть за это наказан?
   Сколько они смогут нарушать законы, когда появится Полиция Новы?
   Но с ними ничего страшного не случается. Они просто живут.
   Затем Лестер попадает в ядовитое  облако  голливудских  денег.  Он  пишет
сценарий, тупой и откровенно коммерческий, про несуществующую  металлическую
группу и совершенно неожиданно получает за это восемьдесят тысяч долларов.
   У него никогда не было таких денег. С нарастающим ужасом он понимает, что
продался.
   Чтобы отметить это событие Лестер покупает шесть граммов неких кристаллов
и берет в аренду белый Кадиллак. Он быстро уговаривает Дори поехать с ним  в
сверхестественное Керуаковское путешествие в Дикое Сердце Америки и,  хохоча
как гиены, они залезают в машину и отбывают в неизведанные края.
   Через четыре дня они в Канзас-Сити. Лестер  лежит  на  заднем  сиденье  в
полусне в стиле Хэнка Вильямса, Дори за рулем. Им не  о  чем  говорить,  они
лихорадочно спорили от самого Альбукерка.
   Ноздри Дори сморщены от  кокаина.  Она  отключается.  Лестер  вылетает  с
заднего сиденья, он  просыпается  и  обнаруживает  Дори  без  сознания  и  с
кровавой раной на голове. Кадиллак вдребезги разбит о придорожный столб.
   Лестер выдерживает два часа этого кошмара. За это время ему удается найти
помощь и доставить Дори в травматологический центр Канзас-Сити.
   Он сидит там, смотрит на нее, убеждает себя в том, что  он  потерял  все,
все кончено, она возненавидит его. Боже,  они  могли  погибнуть!  Когда  она
придет в себя ему придется встретиться с ней. Эта мысль что-то  разрывает  в
нем. Он в панике сбегает из госпиталя.
   Он попадает в грязный рок-подвал, запрыгивает на стол,  заводит  драку  с
вышибалой. После третьего нокдауна он орет менеджеру о том, как он уничтожит
это говно и в конце концов показывается красномордый и потеющий хозяин.
   Трагедию хозяина мы не будем описывать. Это жирный, бледноволосый, жующий
сигару  неудачник,  который  пытался  построить  свою   жизнь   по   образцу
Элвисовского Полковника Паркера. У него  это  не  получилось.  Он  ненавидит
юность, он ненавидит рок-н-ролл, он ненавидит  хитрожопых  хипов-наркоманов,
так мешающих честному бизнесмену зарабатывать себе на жизнь.
   Лестера притаскивают в его офис за сценой и он ему все это сообщает.
   Затем хозяин теряет дар речи - он никогда не видел никого  так  очевидно,
безнадежно и отчаянно разбитого, как Лестер  Бэнгс,  кто  мог  бы  при  этом
связно говорить фразы типа "сведенные к роли придатков Машины", утирая кровь
с разбитого носа.
   Лестер, дрожащий и с красными глазами, говорит ему: Иди в жопу,  Джек.  Я
могу управлять этим кабаком лучше, чем ты, даже будучи смертельно пьяным,  я
могу сделать это место траханой Легендой  Американской  Культуры,  козел  ты
вонючий.
   Да, дерьмо, если бы у тебя были деньги - говорит хозяин.
   "У меня есть деньги! Показывай свои  бумаги,  ублюдок!"  Через  несколько
минут Лестер выписывает чек, свершается рукопожатие.
   На следующий день он приносит Дори  розы  из  магазина  на  первом  этаже
госпиталя. Он сидит рядом с ней на кровати, они сравнивают синяки  и  Лестер
рассказывает ей, что он промотал все деньги. Они привязаны к  самому  Сердцу
Америки и все в синяках. Им остается только одно.
   Через три дня они женятся во Дворце Правосудия Канзас-Сити.
   Естественно, свадьба  не  решила  ни  одной  из  их  проблем.  Она  стала
небольшим событием, ее отметили в колонках слухов рок-журналов, они получили
несколько телеграмм и мать Дори казалась очень довольной. Они даже  получили
поздравление от Джулии Берчил, марксистки-амазонки из New  Musical  Express,
теперь пишущей в модные журналы и ее мужа Тони Парсонса, пресловутого "юного
хиппи-стрелка", который пишет теперь романы о гангстерских разборках. Тони и
Джули как-то прошли через это. Вдохновляет.
   Некоторое время Дори называет себя Дори Седа-Бэнгс, как ее лучшая подруга
Элин Комиски-Крамб, но потом ей это надоедает и  она  называет  себя  просто
Дори Бэнгс - это звучит и так вполне ужасно.
   Лестер не может сказать, что он  так  уж  счастлив  -  но  он  занят.  Он
переименовывает клуб в "Waxy's Travel Lounge"  -  по  причинам,  только  ему
известным. Клуб быстро и основательно съедает  деньги.  Через  месяц  Лестер
перестает  пускать  Metal  Machine  Music  Лу  Рида   перед   концертами   и
посещаемость несколько возрастает, но Waxy's все  равно  известен  только  в
узких колледжских кругах и до простой публики это не  доходит.  Очень  скоро
они разоряются и живут за счет обзоров Лестера.
   Дори делает рекламки для Waxy's. Они  настолько  замечательны,  что  люди
действительно приходят туда - даже после того, как несколько раз  обжигались
о группы, слушать которые может только Лестер.
   Через несколько лет они все еще вместе.  У  них  бывают  драки  с  битьем
посуды и однажды Лестер, выпив, так выкручивает Дори руку  что  она  всерьез
подозревает перелом. К счастью перелома нет, но жизнь миссис Лестер Бэнгс не
подарок. Дори всегда боялось этого - то, что делает он  -  работа,  то,  что
делает она - милые безделушки. Сколько всего Великих Художниц и что  с  ними
случилось?
   Они заняты штопкой раненого эго  и  сбором  разбросанных  носков  Мистера
Замечательного. Невелика тайна.
   И к тому же ей тридцать шесть и денег едва хватает на жизнь.  Она  крутит
педали старого велосипеда, видит вокруг улыбающихся  яппи  -  нам  не  нужно
решать, как жить - все за нас решено и это так бережет силы!
   Но они живут дальше, иногда у них бывают светлые моменты. Например  когда
Лестер решил отдавать клуб по средам каким-то черным ребятам для дискотек  и
это стало началом рэп-сцены Канзас-Сити  и  клуб  стал  приносить  кой-какие
деньги. И "Polyrock" - группа, которую Лестер сначала возненавидел  а  потом
привел к всемирной славе - записала в Waxy's живой альбом.
   А Дори получила контракт на двадцатисекундную мультипликационную  вставку
для MTV. Это  было  здорово  и  она  начала  заниматься  мультипликацией  за
относительно приличные деньги. Она даже купила у  какого-то  видеохакера  из
Кремниевой Долины Macintosh II. Всю свою жизнь Дори  ненавидела  компьютеры,
боялась и презирала их - но эта штука - она просто  другая.  Это  искусство,
которого еще не существует и она создает его из ничего - и это прекрасно.
   Роман Лестера не продвигается, зато он пишет "Серьезный  Путеводитель  по
Ужасающему Грохоту", который становится культовой книгой. Модный французский
семиотик пишет роскошное предисловие. Помимо  прочего  книга  вводит  термин
"chipster", описывающий тип людей, который и не существовал, пока Лестер  не
описал его и он не стал всем очевиден.
   Но счастья у них нет. Оба они не слишком  серьезно  относятся  к  понятию
"верность до гроба". Однажды у них  случается  яростная  ссора  -  кто  кого
заразил герпесом и Дори уходит на пол-года и возвращается в Калифорнию.  Она
находит старых подруг и обнаруживает что  те,  кто  выжили  -  замужем  и  с
детьми, старые друзья - обрюзгли и еще более убоги, чем Лестер. Черт, это не
счастье - но все же это  чего-то  стоит.  Она  возвращается  к  Лестеру.  Он
благодарен, являет образец скромности и  предупредительности  почти  полтора
месяца. Waxy's действительно становится своего рода легендарным местом -  но
за это не платят. К тому же чертовски трудно быть владельцем бара и посещать
собрания Анонимных Алкоголиков.
   Лестер сдается и продает клуб. На вырученные  деньги  они  покупают  дом,
обнаруживают, что вместе с ним они получили много новых проблем - и  уезжают
в Париж, где много спорят и транжирят оставшиеся деньги.
   Они возвращаются. Лестеру  из  всех  ужасных  подарков  судьбы  достается
профессорский  пост.  В  колледже  штата  Канзас.  Лестер  преподает  Рок  и
Популярную Культуру. В семидесятые годы столь безнадежному отщепенцу не было
бы места в Серьезном Учебном Заведении - но сейчас конец девяностых и Лестер
пережил эру  внезакония.  Кого  мы  обманываем?  Рок-н-Ролл  стал  всемирной
информационной индустрией,  стоящей  миллиарды  и  триллионы  и  если  не  в
колледже штата не преподаются всемирные индустрии - куда, черт возьми,  идут
деньги налогоплательщиков?
   Саморазрушение - очень нелегкое дело. В конце  концов  они  сдаются.  Они
потеряли боевой задор, это слишком больно, просто жить - намного легче.  Они
едят здоровую пищу, рано ложатся спать и ходят на  факультетские  вечеринки,
где Лестер скандалит из-за места на стоянке.
   В начале века Лестер наконец публикует  свой  роман,  но  он  оказывается
скучным и тусклым, критика разносит его и скоро о нем никто не вспоминает.
   Было бы приятно сказать,  что  годы  спустя  роман  Лестера  считался  бы
Классическим Шедевром - но правда в  том,  что  Лестер  -  не  писатель,  он
культурный мутант и его прозрение  и  энергия  истощились.  Съедены  Зверем,
старик. Его мысли и дела изменили мир - но далеко  не  так  сильно,  как  он
мечтал.
   В 2015 году Лестер умирает от сердечного  приступа.  Он  убирал  снег  со
своей лужайки. Дори кремирует его в плазменном  крематории  -  из  тех,  что
вошли в моду на заре века. В New  York  Times  Review  of  Books  появляется
трогательная ретроспектива - но правда в том, что он забыт, яркая сноска  на
полях историков культуры.
   Через год после смерти Лестера то, что осталось от Waxy's  Travel  Lounge
сносят - расчищается место под небоскреб. Дори  отправляется  посмотреть  на
руины.
   Она бродит среди до боли неромантичного мусора  -  и  в  это  время  нить
Судьбы опять проскальзывает и к Дори приходит Видение.
   Томас Харди называл это Имманентной Волей, для китайцев это могло бы быть
Тао - но мы, постмодернисты конца XX века, нашли  бы  удобный  псевдонаучный
термин, например "генетический императив".
   Дори, будучи просто Дори, узнает  в  светящейся  человекообразной  фигуре
Ребенка, Которого У Них Не Было.
   "Не волнуйтесь, миссис Бэнгс" - говорит ей Ребенок - "я мог бы умереть  в
детстве от страшной болезни или вырасти,  застрелить  Президента  и  разбить
ваше сердце - и в любом случае из вас получились бы еще те  родители".  Дори
узнает в этом Ребенке себя и Лестера, перламутровый блеск правого глаза - от
Лестера, спокойный, внимательный левый глаз -  ее.  Но  между  глазами,  где
должен находиться живой, дышащий человек - пустота,  холодное  галактическое
поблескивание.
   "И не чувствуйте вины за то, что  вы  его  пережили"  -  говорит  Ребенок
"потому что вас ждет то, что  издевательски  называют  Естественной  Смертью
привязанной к трубкам, среди чужих людей, старой и беспомощной".
   "Но это что-нибудь значило?" - спрашивает Дори.
   "Если  вы  имеете  в  виду  -  были  ли  вы   Бессмертными   Художниками,
оставляющими вечные следы на бетонных стенах Времени - нет. Вы не ходили  по
Земле, как Боги, вы  были  просто  людьми.  Но  лучше  настоящая  жизнь  чем
никакой." Ребенок вздрагивает. "Вы не были  особо  счастливы  вместе  но  вы
устраивали друг друга и если  бы  вы  жили  с  другими  -  было  бы  четверо
несчастливых. Ваше утешение в том, что вы помогли друг другу".
   "И все?" - произносит Дори.
   "И все. Этого достаточно. Просто укрыть друг друга, помочь друг другу.
   Все остальное - мишура. Когда-нибудь, что бы вы не делали,  вы  исчезнете
навсегда. Искусство не может сделать вас бессмертными.  Искусство  не  может
Изменить Мир. Искусство даже не может залечить душевные раны. Все,  что  оно
может - немного облегчить боль и сделать вас более чувствительными. И  этого
достаточно.  Материальное  значение  искусства  доступно  только   холодному
межзвездному Космическому Принципу, как  ваш  покорный  слуга.  Но  если  вы
попытаетесь жить по моим стандартам - это только быстрее убьет вас. По своим
стандартам неплохо справились".
   "Что ж, хорошо" - произносит Дори.
   После этого мистического события ее жизнь спокойно шла, день за днем.
   Дори бросила компьютерную графику - слишком сложно гнаться за  новинками,
оставим это голодным студентам. Некоторое время она просто тихо жила,  затем
взяла акварель.  Она  изображала  Стареющую  Сумасшедшую  Художницу  и  была
достопримечательностью  в  местных  художественных  кругах.  Она   не   была
Джорджией О'Киф - но она работала и жила и тронула некоторых людей.

***

   По крайней мере она тронула бы их, если бы она была. Но, конечно,  ее  не
было. Дори Седа никогда не встретила Лестера Бэнгса. Два проявления  простой
человеческой заботы в нужные моменты спасли бы их -  но  когда  эти  моменты
происходили у них никого не было. Даже друг друга. И  они  ушли  в  черноту,
пробив яркую поверхность нашего мира голых фактов.
   Эта бумажная мечта должна закрыть дыры, которые они оставили.



   Брюс СТЕРЛИНГ
   ДЖИМ И АЙРИН



   Джим извлекает дневник из кармана куртки, садится, скрестив ноги, дневник
- на сморщенной коже ковбойского ботинка. Наклоняется, пишет:

   "3 февраля. Сижу в загаженной прачечной в Лос-Аламосе, Нью-Мексико.
   Лечение виски определенно не  дает  результата.  Возможно,  нужно  купить
виски получше, импортное?"

   Прочищает нос влажным "клинексом".
   "Мистер", - произносит женский голос.
   Джим вздрагивает, смотрит вверх из-под козырька бейсбольной кепки.
   Худая женщина, далеко за тридцать, когда-то коричневые  седеющие  волосы,
короткая стрижка обрамляет тонкое, обветренное, много  повидавшее  лицо.  На
ней мальчиковая куртка, вытертые джинсы, кроссовки поверх теплых  фланелевых
носков.
   Глаза острые и злые, два осколка холодного голубого стекла. От них трудно
отвести взгляд.
   Джим убирает "клинекс", закладывает карандаш за ухо. "Мэм, чем могу  быть
полезен?"
   Она показывает на разменный автомат. "Мистер, машину разбили. Если  есть,
мне нужны монеты".
   "Конечно". Джим встает, пытается  изобразить  дружескую  улыбку.  Женщина
отступает чуть назад, руки в карманах куртки  сжимаются  в  кулаки.  Немного
испугана. Кто знает, чего нынче можно ожидать от незнакомца.
   Они одни в прачечной. Еще  есть  стайка  подростков,  загипнотизированных
"Пэкменом" в углу - но их можно не считать. Дети там слишком долго  и  стали
невидимы. К тому же они мексиканцы. Или индейцы - или что-то в этом роде.
   Джим роется в куртке и  вытаскивает  кожаный  мешочек.  Внутри  -  десять
долларов четвертаками. "Я именно тот, кто Вам нужен, мэм".
   Женщина долго ищет в большой сумке. Джим понимает, что она иностранка.
   У нее сильный, неприятный акцент - но в первую очередь ее выдает то,  как
она обращается с  американскими  деньгами.  Она  аккуратно  распрямляет  три
долларовые бумажки. Как будто это портреты человека в парике.
   Джим дает ей двенадцать четвертаков и  смотрит,  как  она  старательно  и
грустно  пересчитывает  их.  "Хорошие  кроссовки",  -  говорит   он,   чтобы
что-нибудь сказать. Она бросает на него взгляд, как на буйного сумасшедшего,
затем смотрит вниз - не на свои кроссовки, а на его ковбойские ботинки,  как
будто он предлагает ей купить их. Похоже, они ей не  нравятся.  Она  кивает,
уходит за ряд молчащих машин горчичного цвета. Перекладывает капающую одежду
в сушилку.
   Джим снова садится, поднимает дневник. У него сложные чувства к  дневнику
- он думал, что тот поможет ему,  позволит  что-то  сохранить,  чтобы  потом
восстановить и найти свое место. Но все это  как-то  высохло  в  бесконечной
череде шоссе, остановок, гамбургеров и мотелей. Ему нечего себе сказать.
   Джим приподнимает очки в золотой оправе  и  сильно  нажимает  на  болящую
переносицу.