плавно загибаясь, и, по-видимому,  опоясывали
ядро замкнутыми обручами. На северном и южном полюсах усы расслаивались на
тонкие, едва заметные волокна. В центре ядра можно было разглядеть неясные
контуры какого-то сгустка. Теперь я остро пожалел, что рядом со  мной  нет
Веншина. По крайней мере он бы понимал, что  видит...  Экран  погас,  и  я
ощутил слабую судорогу  взрыва.  Вот  и  все.  "Клик-клак,  клик-клак",  -
беспечно щелкали отметчики времени,  но  теперь  бесполезно  было  ожидать
рокота басовой струны; я знал: в  нижнем  отсеке  уже  нет  ничего,  кроме
осколков нейтриггерных трубок.
   Опомнился я только в переходной шахте. Руки крепко сжимают  драгоценную
добычу  -  кассету  с  изображением  солнечного  ядра.  Навстречу,  смешно
загребая руками, плывет блестящая колба с "начинкой". Начинка, разумеется,
Веншин. Я протягиваю ему кассету, он  хватает  ее  и  нелепо  балансирует,
пытаясь развернуться в узком туннеле. Я со смехом беру его за рожки антенн
и плыву вдоль туннеля, проталкивая Веншина "ногами" вперед.  При  этом  мы
обмениваемся совершенно невразумительными возгласами.


   По-моему,  не  стоит  описывать  реакцию   командира   на   последствия
нейтринного эксперимента. И без  того  ясно,  что  участникам  этой  затеи
отнюдь не поздоровилось.
   Зато  следующий  день  преподнес  нам  сюрприз.   Производя   настройку
оптического модулятора, мы наблюдали  удивительное  явление:  на  пылающем
фоне появились продолговатые темные сгустки, похожие на перистые облака. Я
высказал  опасение,  что  на  поверхности  Солнца,   по-видимому,   что-то
происходит. Веншин молча разглядывал эти странные движущиеся полосы.
   - Ты ошибаешься, Алеша, - сказал он. - Это надхромосферные образования.
Они свободно парят в пространстве.
   И действительно, пока мы ставили кассеты в гнезда съемочной аппаратуры,
облака заметно увеличились в размерах. Темные языки-полосы занимали теперь
почти половину экрана. На корабль надвигался неведомый шквал.
   Мы с Веншиным повисли над экраном  спектрографа.  Узкие  линии  спектра
быстро перемещались на  поверхности  зеркального  цилиндра,  в  стеклянных
сотах призматических устройств загорались разноцветные блики.
   - Никель,  кальций,  железо...  -  сосредоточенно  считывал  Веншин,  -
нобелий, фермий,  берклий,  кюрий,  америций...  Целый  ряд  трансурановых
элементов! Криптон, ксенон,  радон...  Странно,  эти  пылегазовые  сгустки
почти не содержат в себе водорода и гелия!
   Экран  потемнел  настолько,  что  пришлось  отключить   светофильтровую
систему. Яркость увеличилась, и мы увидели, что во  многих  местах  сквозь
темную пелену просвечивало кроваво-красное зарево.
   В стене смотрового отсека образовался светлый овал. Я повернул голову и
увидел силуэт командира. Свет из туннеля освещал его сзади, преломляясь  в
прозрачной  толще  полускафандра,   отчего   фигура   командира   казалась
окруженной газовым пузырем.
   - Прошу извинить за вторжение, - сказал Шаров.
   Он легко и  красиво  проделал  каскад  головокружительных  поворотов  и
опустился над пультом. Невесомость,  которая  заставляла  нас  с  Веншиным
болтаться на привязи, придавала движениям Шарова завидную грациозность.
   Он плавал мягко и свободно, как детский воздушный шарик.
   - Вас что-нибудь интересует? - спросил Веншин, не  отрывая  взгляда  от
спектрографа.
   - Да. Меня интересует это... - Шаров указал на экран.
   - Беспокоиться нет причин, - сказал Веншин. - Плотность скопления  газа
и пыли невелика. Относительно невелика  и  наша  орбитальная  скорость.  Я
полагаю, защитное поле "Бизона" легко пробьет коридор...
   Веншин не договорил. Мы повернулись  к  экрану  и  замерли.  Не  всякое
теоретическое обобщение способно так быстро и так наглядно перевоплотиться
в зрительный образ. Веншину в этом отношении  повезло.  Казалось,  корабль
падает в исполинский колодец  с  гладкими,  розовато-зеркальными  стенами,
уходящими в лучезарную перспективу. Где-то в бездонной глубине колодца  на
фоне солнечного пожара лениво ворочались клубы темных, бесформенных  масс.
Впереди,  чуть  левее,  проступили  расплывчатые  контуры  двух  громадных
треугольников серебристо-пепельного цвета, идущих параллельным курсом.
   - "Тур" и "Мустанг"! - крикнул я. - Нашлись!
   Шаров и Веншин молча смотрели на экран. Первым отозвался Веншин.
   - Че-пу-ха! - раздельно произнес  он.  -  Мы  видим  двойное  отражение
"Бизона".
   Я услышал,  как  Шаров  облегченно  перевел  дыхание.  Видимо,  трезвое
суждение Веншина устраивало его больше, нежели мой романтический домысел.
   Экран посветлел, и автоматы включили светофильтр. Минуту спустя мы  уже
видели обычную картину: яростное клокотание плазмы...
   Так были открыты  корональные  скопления  материи.  Веншин  назвал  эти
скопления  "солнечным  пеплом".  Он  совершенно  серьезно  предложил   мне
разработать гипотезу, объясняющую природу пепловых полей.
   Я с жаром  принялся  за  работу.  Расчеты,  домыслы,  опять  расчеты...
Сначала мне показалось логичным предположить, что солнечный  пепел  -  это
остатки  крупных  протуберанцев.  Веншин  легко  опроверг  мои  доводы   и
посоветовал внимательнее изучить полученные нами спектрогелиограммы.
   - Трансурановые элементы, Алеша!  -  многозначительно  напомнил  он.  -
Главное в этом.
   Трансурановые... Казалось, я никогда не смогу  увязать  всю  эту  массу
разрозненных данных в единое целое, осмыслить  их  тесную  взаимосвязь.  В
цепочке моих рассуждении явно  не  хватало  какого-то  мелкого,  но  очень
важного звена...
   Решение пришло само собой, неожиданно.
   Это случилось в тот день, когда Акопян  и  Шаров  устроили  генеральную
проверку системы управления "Бизоном". Сняв стенки пультовых покрытий, они
самозабвенно  ползали  на  четвереньках,  разглядывая   светящиеся   стены
комплексных блоков, то и дело втыкая в специальные гнезда  многоштырьковые
колодки контрольных приборов. Веншина в салоне не было: он ушел на вахту в
смотровой отсек.
   Вдруг послышались длинные гудки внепрограммного центра защитной системы
корабля.  Такими  губками  центр  предупреждает  о  том,   что   требуется
дополнительный расход энергии на усиление защитного поля. Акопян  и  Шаров
прыгают в свои  кресла  за  пультом,  некоторое  время  изучают  показания
приборов, о чем-то переговариваются. Затем Шаров включает аппаратуру связи
и говорит в телефоны:
   - Алло, Веншин! Протонная атака!  Рекомендую  вам  немедленно  покинуть
смотровой отсек и вернуться в салон.
   - Это приказ? - раздается голос Веншина, усиленный громкоговорителями.
   - Если хотите, да, - отвечает Шаров.
   Протонная  атака!  Я  машинально  включаю  записывающую  аппаратуру   и
возвращаюсь к столу. Протонная атака... Вот оно!
   Заложив в компьютер необходимую информацию и  обработав  все  возможные
варианты заданных программ,  я  через  несколько  часов  смог  представить
Веншину окончательный вывод. Теперь я мог гордиться простотой и изяществом
новой гипотезы.  Во-первых,  Солнце  является  своеобразной  ловушкой  для
метеоритного вещества: мощное притяжение,  с  одной  стороны,  и  световое
давление - с другой приводят к тому, что мельчайшие из метеоритных пылинок
скапливаются  в  узкие  ленточные  облака,   вытянутые   вдоль   экватора.
Во-вторых,   атомы   захваченного   вещества,   подвергаясь   непрестанной
бомбардировке элементарными  частицами  высоких  энергий,  в  частности  -
протонами, изменяют свою структуру.  Поэтому  "пепловые  поля"  интенсивно
обработанные  солнечной  радиацией,   содержат   значительное   количество
трансурановых  элементов.  Корональная  область  нашей  звезды   -   самый
производительный цех в трансурановой металлургии!..



СОЛНЕЧНАЯ ЛУНА

   Время от времени сквозь пятислойный корпус  салона  слышится  гул.  Это
автоматически  включаются  моторы,  корректирующие  движение  "Бизона"  по
многовитковой спирали, направленной к Солнцу.
   Постепенно мы  должны  приблизиться  к  поверхности  Солнца  настолько,
насколько это позволит защитная система "Бизона".
   Сумев  разгадать  мое  увлечение  астрофизикой,  Веншин  резко  повысил
требовательность. Теперь он упорно старался развить во мне  способность  к
обобщению накопленных фактов и не  скрывал  своего  недовольства,  если  я
допускал хотя бы малейший промах. Его короткие,  но  емкие  по  содержанию
лекции,  а  также  самостоятельная  работа  над  трудами  по   астрофизике
открывали передо мной горизонты новых для меня знаний.  С  каждым  днем  я
становился уверенней в себе, как будто вместе  с  новыми  знаниями  черпал
новые силы.
   Наконец, Веншин высказал мнение, что  одновременная  вахта  для  нас  -
непозволительная роскошь. И мы  стали  сменять  друг  друга.  Уступая  мне
рабочее  место,  он  лаконично   излагал   условия   очередной   программы
исследований  и  бывал  доволен,  если  я  не  нуждался  в  дополнительных
пояснениях. Сегодня он подсунул мне  спектрогелиограммы,  снятые  в  лучах
кальция:
   - Попробуй выявить закономерность распределения кальция в разных  слоях
фотосферы. Работа кропотливая, трудная, не обольщайся кажущейся простотой.
   Шаров готовился сменить Акопяна.
   - До завершения витка остается  восемь  минут,  -  предупредил  Акопян.
Поднялся с кресла, несколько раз присел, чтобы размять затекшие ноги.
   Внезапно я ощутил легкий  толчок.  Второй,  третий...  Веншин  и  Шаров
переглянулись, Акопян настороженно вытянул шею.  Гул  орбитальных  моторов
перешел в угрожающий рев. "Бом-бом..." - раздались звонкие удары, будто  в
колокол: "растерявшиеся" автоматы призывали человека на помощь.
   Шаров стремительно повернулся к приборам.
   - Локатор!
   На экране проступили бледные, неясные пятна,  зигзаги  помех  и  ничего
больше.  Указатели  напряженности  электростатического  поля   выбрасывали
чудовищные цифры, гравитометры лихорадило, глухо ревели моторы.  "Бом-бом,
бом-бом..." Автоматы вели неравный поединок с неизвестным  противником,  и
никто не знал, чем им помочь...
   Тревожным воем сирены центральный пост корабля предупредил о  включении
пространственных  двигателей.  Я  видел,  как  у  Веншина   на   мгновение
расширились зрачки. На смуглом лице Акопяна проступила заметная бледность.
Шаров жестом приказал нам занять кресла, но было  поздно.  Сильный  толчок
швырнул меня кому-то  под  ноги,  и  мы  кубарем  покатились  к  стене.  Я
лихорадочно  вспоминал,  удалось  ли   мне   дернуть   рукоять   включения
оптического модулятора. Невероятная тяжесть сковала  руки,  навалилась  на
грудь, голову.
   Почему-то  вспомнились  Азорские  острова,  горячий  песок,  сверкающая
синева океана, чайки и наша лихая ватага  спортсменов-глубоководников.  На
пятисотметровой глубине мы тоже  чувствовали  себя  неважно...  Интересно,
удобно ли Веншину лежать на мне поперек? Черт бы побрал  эту  тяжесть!  На
островах было лучше... А рукоять модулятора я все же, по-моему, дернул...
   Давящая тяжесть исчезла. Я вскочил на ноги и помог  подняться  Веншину.
Акопян сидел на полу, обхватив голову руками.
   -  Мне  кажется,  -  заговорил  он,  потирая  ушибленные  места,  -  мы
сравнительно легко отделались. Вот  только  от  чего,  не  знаю...  Вы  не
подскажете, Веншин?
   - Между прочим, я первый  раз  в  этом  районе,  -  невесело  отшутился
Веншин. На лбу его кровоточила ссадина.
   - Ну а все же?.. - поддержал Акопяна Шаров. Он сидел  у  навигационного
пульта,  выверяя  курс.  -  Может   быть,   прозевали   протуберанец   или
какой-нибудь внеочередной выброс?
   Настойчивость Шарова производила неприятное  впечатление.  В  этом  "мы
прозевали" звучал плохо скрытый укор, потому что прозевать могли только  я
и Веншин, и в основном Веншин. Вопреки ожиданию, он не смутился и  ответил
так, как привык отвечать, - обстоятельно и подробно:
   -  Масса  вещества  протуберанцев  занимает   колоссальный   объем,   и
гравитометры отметили бы завихрения гравитационного поля  еще  задолго  до
того, как прозвучал сигнал опасности. Однако мы стали свидетелями...
   - Жертвами, - поправил Акопян, ощупывая разбитый нос.
   Веншин посмотрел на него невидящими глазами:
   - Я думаю, сейчас мы нуждаемся в более  или  менее  приемлемой  рабочей
гипотезе, которая помогла бы нам разобраться...
   - Сейчас вы больше нуждаетесь в медицинской помощи, - не выдержал я.  -
Вы и Акопян обязаны уделить мне несколько минут.
   Веншину я наложил биомидную  повязку.  Акопяну,  кроме  того,  пришлось
сделать рентгеновский снимок лицевой части черепа. К счастью, мои опасения
оказались напрасными.
   - Продолжайте, - сказал Шаров, когда все процедуры  были  закончены.  -
Итак, вы считаете, что происшествие не связано с эруптивной  деятельностью
Солнца?
   - Увы, только предполагаю.
   - Понятно... Ну и что вы предлагаете в качестве рабочей гипотезы?
   Я болезненно ощущал подоплеку этой атаки. Дескать,  мы,  звездолетчики,
ведем корабль туда, куда  требует  твоя  астрофизика,  рискуем  головой  в
интересах  этой  самой  астрофизики.  Потрудись  же  в  таком  случае   по
возможности правильно определить характер мели, на которую  мы  наскочили,
пересмотреть свою астрофизическую  лоцию  с  тем,  чтобы  избавить  нас  в
дальнейшем от подобных неприятностей. Шаров, безусловно, прав. Но и Веншин
не заслужил, чтобы его подгоняли, как школьника. Обстановочка!..
   Веншин исподлобья оглядел всех по очереди.
   - Это была небольшая планетка или солнечная луна.
   - Н-да... - первым заговорил Акопян. - Истории известны  случаи,  когда
планеты открывались с помощью гусиного пера, но  я  впервые  слышу,  чтобы
такого рода открытия были  основаны  на  изучении  собственных  синяков  и
шишек. Нам остается  придумать  имя  для  новой  планеты...  Стоп,  нашел!
Веншиния! Звучит? Или, может быть, Глебия?
   - Акопяния, - предложил Веншин. - Так, помоему, лучше.
   - Почему бы и нет? Польщен и тронут.
   - Подождите, - остановил их Шаров. - Ты хочешь что-то сказать, Алеша?
   - Да, мне кажется, я успел включить съемочную аппаратуру модулятора...
   - И ты молчал до сих пор?!  -  удивился  Веншин.  -  Немедленно  готовь
запись к просмотру!
   Экраном для демонстрации  магнитных  фильмов  служил  вогнутый  потолок
салона. Запрокинув головы,  мы  застыли  в  ожидании.  И  вдруг  -  словно
раздвинулся занавес -  мы  увидели:  клубящиеся  струи  раскаленных  газов
медленно  сплетались  в  грандиозные  букеты  махровых  гвоздик.  Огненное
великолепие! Каждый раз, оказываясь лицом к лицу с Солнцем,  я  чувствовал
себя взволнованным и восхищенным. На огненном фоне появился  темный  диск.
Веншин привстал. Диск быстро увеличивался в размерах,  слегка  покачиваясь
из стороны в сторону, и, наконец, закрыл собою экран.
   - Фильтр! - крикнул Веншин.
   Я понял, что он имеет в виду, и  мгновенно  отключил  предохранительную
систему, ослабляющую яркость. Прежде чем изображение  исчезло,  мы  успели
разглядеть слабосветящийся красноватый шар.
   - Поздравляю, - сказал Шаров. - Вы действительно открыли новую планету.
   - Так-то оно так... - задумчиво ответил Веншин, запуская пятерню в свои
редкие белокурые волосы. - Но эта  проклятая...  луна  существует  вопреки
всем законам небесной механики.
   Акопян мастерски изобразил на лице горестное недоумение:
   - Вы хотите закрыть только что открытую планету?
   - Нет, зачем же закрывать? Напротив...
   - Издеваетесь, да?
   - Это - неустойчивое образование! - высказал я догадку.
   - Верно, Алеша, - поддержал меня Веншин. - Те из метеоритов, комет  или
даже  небольших  астероидов,  которые  в  силу  каких-то  причин  потеряли
устойчивую орбиту, могут оказаться пленниками Солнца. Это известно  давно.
Следовательно, нет ничего сверхъестественного в том, что Солнце  время  от
времени  создает  для  себя  из  этого  материала  недолговечные   игрушки
наподобие той, которую нам посчастливилось только что  встретить.  Высокий
процент содержания железа и никеля хорошо объясняет  мощь  гравитационного
поля этой луны. Верны ли наши предположения, нам предстоит выяснить.
   - Уж не хотите ли вы организовать погоню? - спросил Акопян.
   - Именно так.
   Мне показалось, что Акопян побледнел.
   - Веншин, оставьте луну в покое.
   - Мы обязаны детально изучить солнечный феномен.
   - Несокрушимая логика! Но  вы  никак  не  объяснили  резкого  повышения
напряженности электростатического поля. А ведь это опасно...
   - Поздно спохватились. Об этом нужно было думать на Меркурии...
   - Намек понятен, отвечаю: я готов. Ешьте меня под  соусом  ваших  идей,
закусывайте протуберанцами. Думаете, за себя испугался?
   Шаров знакомым жестом погладил подбородок. Все трое уставились на меня.
   - Мы напрасно теряем время, - сказал я, пожимая плечами.
   Глаза Шарова на секунду  прищурились,  потом  вдруг  стали  жесткими  и
холодными.
   - Добро! - сказал он медленно, но веско, и в этом слове,  тяжелом,  как
удар молота,  обозначилась  сила  его  внутренней  собранности.  -  Маневр
сближения  поручаю  Акопяну.  Веншин  берет  на  себя  программу   научных
наблюдений.  А  вам,  Морозов,  надлежит  собрать  в  контейнер  дубликаты
исследовательских материалов для отправки их в сторону Меркурия.
   Командир впервые назвал меня по фамилии...


   Я недоумевал: зачем Шарову понадобилось вручную  тащить  контейнер  так
далеко, если люк шахты подъемника находился прямо в салоне.  Закованные  в
защитные скафандры тяжелого типа, мы выволокли толстый блестящий цилиндр в
переходную камеру. Пока нагнеталась аргоновая  атмосфера,  я  с  интересом
разглядывал зеркальную фигуру командира: огромные  плечи,  мощная,  слегка
сутулая спина, вместо головы - плавно сливающийся с плечами бугор,  вместо
глаз -  продолговатая  щель  перископа.  Какое-то  фантастическое  чудище!
Промелькнула жутковатая мысль: а что, если это не Шаров? Что,  если  рядом
со  мной  стоит  бездушный,  таинственный  робот?..  Я  рассмеялся.   Смех
прозвучал хрипло и не очень уверенно.
   Тяжелый щит медленно съехал в сторону.
   - Пойдемте, Морозов, - слышу я голос Шарова.
   После  привычной  тесноты  салона  внешняя  полость   корабля   кажется
удивительно просторной. Еще бы: шаровидный салон занимает здесь столько же
места, сколько грецкий орех в глубокой тарелке. Все остальное пространство
заполнено агрегатами противорадиационной защиты. Словно лопасти гигантской
турбины, закрученные в одну  сторону,  разметали  свой  широченный  размах
спирально-вогнутые металлические крылья, красные от жара  едва  ли  не  на
половину длины. В промежутках между крыльями виднеются  отдельные  участки
внешнего корпуса корабля. Раскаленный корпус излучает довольно яркий свет.
В разных направлениях змеятся широкие ленты теплопроводов, нарушая  четкую
геометричность  систем  многочисленных  трапов,  балок,  труб  и   шахтных
стволов.  В  специальных  углублениях   тускло   мерцают   верхние   диски
лямбда-преобразователей. Это благодаря им "Бизон" окружен защитным  полем,
обезвреживающим яростный натиск  солнечной  радиации.  От  их  безупречной
работы зависит успех экспедиции.
   Кружным путем мы выходим к стволу подъемника. Я закладываю контейнер  в
камеру,  и  Шаров  нажимает  рычаг.  Все.  О  дальнейшем  пути  контейнера
позаботятся автоматы. Слышно, как аргоновый вихрь уносит камеру  вверх  по
стволу к широкому конусу почтового корабля. Взвыли  сервомоторы,  огромный
конус тронулся и плавно двинулся  по  рельсам.  Через  минуту  "почтальон"
умчится в сторону Меркурия, и там его встретят корабли-перехватчики...
   Я вздрагиваю от пронзительного крика сирены. Мне кажется, что  в  крике
машины, вдруг зазвучавшем в этом царстве багровых отблесков,  я  улавливаю
тягучие ноты прощания, жалобы...
   Сирена смолкает, "почтальон" исчезает за  створками  кормового  отсека.
Слышится вибрирующий свист... Пошел...
   Мы опускаемся вниз. Шаров останавливается и неуклюже топчется на месте,
осматри