, была такова.
     Сколько раз я заново пытаюсь создать  для себя объяснение того, чем она
занималась, и все  время ничего не получается. Кажется, что для  определения
ее занятий и  то нужно  иметь талант описывать, что же до самих  занятий, то
пересказывать  их  никому  не  хочу и  не  буду. Лишь сама  для себя, не для
познания   того,   что   было,  это  бесполезно,  я  уже  убедилась.  А  для
удовлетворения  непонятного самой себе желания я начинаю подробно вспоминать
все,  что видела  и слышала  от  бабушки.  И  тогда  все вокруг  наполняется
каким-то  смыслом,  становится  ярче  и  интереснее,  проще  и  понятнее.  А
маленькая девочка, которая сидит рядом со своей старой бабушкой,  узнает то,
чего старая женщина ни за что и никогда бы не рассказала взрослым. Ведь дети
по-своему  мудры.  Придерживалась  ли  тех  же  понятий   бабушка  или  нет,
неизвестно,  но  временами  внучка  узнавала  такое,  что  мечтали бы  знать
академики и  лауреаты, профессора и доктора  наук. Рассчитывала  она, что  я
запомню все это, наверное,  нет, потому и говорила так  легко и просто, но я
запомнила. Запомнила каждое  слово и жест, каждую интонацию ее поразительных
откровений.
     * * *
     Шторы  были  занавешены,  и  мрак  комнаты  освещали  лишь  три  свечи,
поставленные  в  старинный  серебряный канделябр.  Бабушка  сидела  у стола.
Напротив,  положив руки  ладонями  вниз и пристально  глядя  на  нее,  сидел
пожилой мужчина в черном костюме.
     -- Ты неплохой человек, но есть кое-что, что никак не позволяет мне все
же назвать тебя приличным.
     Мужчина с удивлением посмотрел ей в глаза.
     -- Да, ты вполне честен и надежен, верен жене и добросовестен в работе,
но... Но ты ведь не выполнил  такого,  что в несколько раз выше всего этого.
Ты не сделал обещанного своему умирающему другу.
     Мужчина резко побледнел, видимо, это, действительно, было правдой, хотя
почему видимо, это как раз и было настоящей правдой.
     --  Ты  обещал  ему, и  он успокоился,  он  поверил  тебе и  ушел,  как
сделавший все до конца и как надо. Он ушел, а ты не сделал.
     Мужчина  быстро  перехватил воздух и открыл рот,  чтобы что-то сказать,
губы дрожали.
     --  Не надо, ты  не в  суде,  знаю, что  забыл, суета эта вечная, дела,
заботы. Бывает со всеми, конечно, что уж сделаешь память подводит. Забыл, но
это  не слагает вины.  Это не пустые обещания,  ты сам знаешь. Будь это хоть
маразм, все равно обязан сделать, это долг.
     --  Завтра же сделаю, сам покоя не знал, тревожно что-то, но  вспомнить
не мог,  да и дела  эти,  дела, --  вы  правы,  все перекрывают,  -- мужчина
привстал.
     -- Извините, а как насчет моего вопроса, вы не скажете мне, разве?
     -- Нетерпелив  ты, ох,  нетерпелив. Странно  это.  Люди все такие, что,
скажи  что  про него завтра, он и слышать не желает, а как  сам захочет, так
хоть смерть ему предрекай через час, не остановится. -- Она поправила волосы
и улыбнулась. -- Будет тебе все, что хочешь ты, и  придут они сами и просить
будут, словом подробности не интересно, скучно потом будет, знать наперед --
оно не всегда все полностью надо. Вполне хватает в общих чертах.
     Мужчина нагнул голову и встал:
     -- Очень благодарю вас, признаться не верил, что  правда все, но теперь
извините,  что  сомневался,  помогли вы мне.  Вроде знал  все,  что надо,  а
иногда, как слепой, ей-богу. -- Он еще раз поблагодарил и ушел.
     Бабушка не провожала, она сидела, о чем-то задумавшись.
     Я  слегка  шевельнулась.   Ткань  платья  зацепилась  за  шероховатость
фанерной спинки шкафа и, резко натянувшись,  разорвалась. Бабушка посмотрела
в мою сторону.
     -- Ах,  ты,  шалунья,  подслушивала, значит.  А  ну,  иди сюда,  я тебе
покажу.  -- Она смеясь  подошла  к щели между  стеной и шкафом.  Я,  немного
смутившись,  что  меня заметили, но  тоже смеясь, ведь все  получилось,  как
игра, выскользнула из щели.
     -- Ну, что же ты, такая  сякая, прячешься, -- она взяла меня на  руки и
пошла к креслу.-- Хотела бабушку послушать, да?
     Я качнула головой.
     -- Ну, что ж, давай послушаем, что ты хочешь слышать, а ну-ка, говори.
     Я поводила пальцем по лбу и непонятно, почему стесняясь, спросила:
     -- А как ты знаешь все, что они спрашивают?
     Бабушка мягко хмыкнула.
     -- Ну, моя милая, все тебе. -- Она, прищурившись, глянула на меня.
     Лицо  ее  стало  мягче, и она, прижав меня к себе, усадила поудобнее на
коленях. -- Ну, ладно, слушай, расскажу я тебе удивительную историю.
     Она  всегда начинала  и  заканчивала  свои рассказы  так, словно читает
сказки,  а  не  то, что заставляло  верить в  нее самых  скептических людей.
Сказки  эти были,  однако,  совсем  не детскими, увлекаясь, она не  замечала
меня, и тогда диалог шел между ней самой и еще кем-то, кем-то вторым  с ней,
с ее вторым "я".
     --  Есть, моя маленькая девочка, огромный мир,  настолько непонятный  и
неизведанная, что даже, владея чем-то, иногда никто  не знает, что  есть то,
чем  он  владеет, и  откуда.  Мы  с  тобой  живем на  одной из  бесчисленных
плоскостей этого мира, но даже такие, как мы, одноплоскостные,  сложны  так,
что понять это практически невозможно. Что есть человек, никто  и никогда не
даст  верного  ответа,  это  неизведанное  и  будущее  неизведанным  всегда.
Материальность -- это здесь,  духовность и новая форма -- там, принципиально
отличное  качество еще дальше. Мы  многослойны, малышка,  как рождественский
пирог,  мы состоим из нескольких составляющих, и то, в чем  мы есть и будем,
познать до конца немыслимо и бесполезно.
     Я слушала, уже  почти задремав.  Странно,  но  я не  испытывала никаких
трудностей, встречая  в бабушкиной  речи  сложные,  не у  всякого  взрослого
бывающие в разговорах слова.  Я  понимала их, иногда  слыша совсем  впервые.
Бабушка осторожно посмотрела на меня.
     --  Спи, моя  хорошая, ну, спи, спи,--  она  покачала меня на руках. --
Спи, а я расскажу тебе дальше.
     Я не могу видеть и  знать все, но то, что я способна,  позволяет видеть
дальше.  Я человек  такой же, как все, и даже если я буду  способна видеть и
знать в три раза  больше, чем сейчас, и тогда я буду иметь желания  и рвения
людей. Ничего уж тут не поделаешь. Хотя, разве это плохо, -- неизвестно это,
может быть, единственное, что спасает и  держит  нас в существовании вообще.
Мы все страшно  интересные  существа, моя милая.  Мы  тело, душа,  мысль. Мы
симбиоз духовного и разума, неизведанными путями получившего телесность. Это
самое  слабое  наше  качество, нежное  и хрупкое,  смертное и,  казалось бы,
настолько зыбкое, что неспособно  ни  на что и не  нужно вовсе.  Но нет. Это
одновременно форма,  форма, позволяющая жить  и  присутствовать еще и в этом
измерении, поглощать мироздание  и тут,  делая свое наступление глобальным и
неумолимо  вездесущим.  Странно,  мы  сами даже  не  знаем,  как мы велики и
ничтожны, хотя это потом, пока  просто,  как и  что мы вообще можем. Великие
лекари пошлого, гении, канувшие в небытие, светлые и  пытливые умы, рвущиеся
в бездну познания, все они есть, все они будут, но уже  не для нас. Здесь им
делать нечего,  они исчерпали лимит этой формы,  отдав  ей  все, что могли и
были в силах  отдать. Но  вот,  что интересно.  Конец понятен, я его  видела
много  раз, я  его  изучила и  в курсе  происходящего,  но сама себе не могу
поверить, когда все в начале. Где, как и когда получает плод  все три формы,
везде  они или что-то происходит, этого мне и сейчас не понять, не понять до
этого конца, это точно.
     Сами мы с  тобой, малышка,  и не  подозреваем, что мы связаны незримыми
нитями  с  миром  звезд и планет, с  пустотой.  Связаны  высшим  разумом  со
сверхобъединением и организацией.
     Я  видела ушедших,  я разговаривала с ними, они давали советы живым,  и
эти советы помогали.  И в  этом  я вижу  свою роль и долг. Я не думаю, что я
что-то изменившееся, и способна  это  сама собой.  Я не так наивна.  Это мой
крест  и призвание, выбранное не мной, а  для меня. По сути, я  даже не имею
такой свободы, как все, я не индивидуальность, я пешка. Мной  руководят, и я
делаю. Кто, не знаю. Я думаю,  я сама, но,  скорей всего, это не так.  Я  не
говорю  о  каком-то  боге.  Примитивизм, ерунда, и  даже  не  одна  грань во
множестве, еще меньше, капля в мировом океане.
     Я  зашевелилась,  и  бабушка  замолчала.   Детство  иногда  делает  нам
исключительные сюрпризы. Вот и я получила такой.
     Частенько я подглядывала и подслушивала, стоя за старым шкафом, но все,
что  видела, было стерто  памятью,  оставляя  лишь  те  несколько бабушкиных
рассказов, слившихся в один,  долгий и бездонный  по смыслу,  как окружающий
мир. Это стало золотым слитком в белизне беспамятной пустоты. Это  я помнила
всегда, везде и в любой обстановке.
     Как  и где  соединились  они? Соединились  --  и  все. Вроде,  только я
проснулась  после  первого рассказа,  точнее,  очнулась  от  дремоты,  сразу
начался второй, и  я опять стала дремать и слушать бабушку, а потом опять и,
наконец,  совсем заснула  и больше ничего,  совсем ничего об этом не  помню.
Помню лишь бабушку... ее глаза, улыбку, житейские эпизоды и ее смерть, помню
отца, мать, но то,  о  чем шла речь вечерами в комнате с канделябром,  кроме
этого, совершенно ничего.
     -- Спи, маленькая,  спи, я расскажу тебе  еще кое-что. Закрывай глаза и
слушай.
     Я закрыла  глаза,  но  спать совершенно  не хотелось,  я  просто удобно
лежала и слушала.
     -- Общее поле энергии, наши преобразования, все это хорошо, и это есть,
потому  что  я чувствую  и  вижу.  Я  общаюсь с этим,  и если это у  кого-то
вызывает  разные сомнения, то  мне  такого лишь немного  жаль. Он  все равно
убедится в том, что это правда, дело будет только в том, что сказать об этом
он уже никому  в этой форме не сможет. А  тем, кто напряженно пытается найти
утешение  своим  мириадам  вопросов  в  теориях  об  инопланетном  разуме  и
пришельцах, я могу пожелать, всего-навсего, надеяться и ждать, как и себе.
     Их выдумки,  даже если совпадут с  реальностью,  то  не на  много.  Так
всегда  бывает,  не  возможно  предсказать  все  полностью.  Особенно,  если
касается такой  темы. Если  кто-нибудь когда-нибудь заявит,  что  он, как я,
вижу то, о  чем говорила, видит  пришельцев и их  мир, это будет ложь. Он не
может этого видеть и знать. Гигантский мир его собственного высшего разума и
измерения  не  отпустят его  от себя  ни на шаг. Проблема же  пришельцев  из
другой вселенской области?  Она недосягаемая для нас, может быть,  пока,  но
недосягаема.
     По правде  говоря, я сама знаю точно, что  они  есть,  дело не в том --
есть или нет. Есть-то они есть, но какие и что представляют для нас и мы для
них.  Научно  установившиеся гипотезы проблематичны. Сейчас уже  большинство
утверждает, что  их не  менее двух. Одни, якобы,  злые, для нас, разумеется,
другие  к  нам  почему-то  благоволят. Я  разговаривала  с  людьми,  которые
беседовали  и с теми и  с  другими, и  надо  сказать,  то они не  врут. Они,
действительно,  кого-то   видели,  меня,  ведь,   не  проведешь.  Вопрос   в
глобальности наших знаний о них. Без этого нам с ними никогда  не стать даже
на правах младших.
     Так вот, те, кто к нам благоволит, вроде бы нас  же защищают от вторых.
Те  же,  в  свою очередь  , на нас сильно сердиты,  мол,  мы  несовершенны и
каким-то  образом  загрязняем  космос.  Мы  для  них  схожая  по  форме,  но
паразитическая культура, вирус, с которым нужно бороться. Похожа на первую и
вторая модель пришельцев. Отличие небольшое, но  нам приятное. Нас  вроде бы
создали, эксперимент. Развились мы немного, возмужали,  и вот они  заявляют,
таких людей  я  тоже видела, которые  это от  них слышали,  что  нас  вскоре
выплеснут  из  нашей  экспериментальной  пробирки  и  солью  куда-нибудь  на
помойку. И то, и то правда, правда не  в их  противоречивости, а в том,  что
было это. И то, и то говорили они.  Смысл в том, что где-то  здесь  зачем-то
они же и  соврали,  ибо подобные вещи вместе  не совместимы. А зачем они это
сделали, вот это вопрос.
     Я землянка, и  хотя немного  выше своих собратьев  по среде,  землянкой
буду  везде и всегда. Я склонна не  принижать того, что мы можем. В любом из
случаев мы невыгодны. Почему?. До потому,  что, перерастая теперешний  порог
развитости, мы вступаем в их соседство и  живем их делами и масштабами. Даже
если мы созданы ими, мы уже давно перестали подчиняться  в том,  куда идти и
что  делать.  Теперь  же это  стало  для  них  просто  опасно. Плод  перерос
создателя,  нет, не  по  уровню.  Перерос по  срокам  прогресса  развития  в
соотношении  со  своим  собственным  и  их  уровнем. Завтра,  послезавтра их
собственное  произведение  начнет разговаривать  с  ними,  как  с равными, а
потом, вообще, черт знает что будет. Поэтому они, еще не решив до конца, что
делать, уже, тем не менее,  четко знают, что делать что-то с нами надо,  или
будет плохо. Плохо -- это неконтролируемо.
     Они тоже живые и совсем не сверхразумные. Я думаю, они, как и мы часто,
просто ошиблись,  недооценив  наши  способности,  и  пока  они думают,  уже,
по-моему, стало поздно.
     Их произведение осознало, что есть, где и как. Мы мгновенно перешагнули
через тот рубеж, после которого уже становимся самостоятельной единицей. Они
сами не предполагали, что у нас  появятся такие мощные ускорители мысли, как
сознание их  присутствия и  намерений  к  нам,  а  также многое другое,  нам
грозящее. Подстегнутый мозг  работает у землян продуктивнее  вдесятеро, и им
сейчас   уже  поздно  брать  нас  голыми  руками.  Им  придется   хорошенько
поднатужиться,  ведь  мы,  хоть   и  слабы,  тоже  кое-что  можем.  В  годах
семидесятых, кажется, ах, нет, в восьмидесятых, хотя ты, малышка, откуда это
можешь помнить.
     Так  вот,  тогда   один  американский,  кажется,  военный  проговорился
принесшему ему  ученому  сведения  об  агрессивности НЛО, что  администрация
совершенно обо всем в курсе, и меры  принимаются.  Он заплатил за откровение
постом и  положением. Мы неплохие стратеги, и созданный  негласный  указ  не
трогать объекты пришельцев,  в тех  же годах преследовал лишь  одну  цель --
выиграть время, нужное для создания нового оружия.
     В каждом  человеке есть  нечто, рвущееся  вперед.  Это его стимул,  его
энергетическо-умственный запас,  исчерпывая который мы  поднимаем  себя  все
выше и  выше. И так мы взбунтовались,  взбунтовались  тихо,  но необратимо и
мощно.  Мы  тайком собираем сведения о создателе и разрабатываем против него
новейшие виды оружия. Я сама точно не  знаю, кто они, эти пришельцы, но вижу
свою среду и  знаю,  что им уже сейчас уготована достойная встреча. Странно,
что в свое время люди не согласовали свои  проекты, и нужные действия  одних
подвергались нападкам других. Хотя мои собратья отнюдь не глупее меня и тех,
кто их,  якобы, создал.  Они  прекрасно  понимали,  что, слейся  мы в единый
кулак, --  мы бы сразу стали со своими  намерениями там, где  претендуют  на
роль  вершащих  судьбы.  Мы останемся, я в этом  убеждена,  слишком  хитры и
изворотливы, ,  слишком  широко можем думать и чрезмерно  быстры в развитии.
Завтра нам могут, не желая уничтожать свой труд и терять силы, предложить не
столь  унизительную роль над нами. Скажем, просто кураторов и наставников. И
мы, разумеется, согласимся, нам,  ведь, выгодно. А потом, повзрослев и опять
же втайне скопив силы,  есть шанс втиснуться в ряд с ними. Впрочем, все это,
малышка, теории, реального здесь всего на  одну треть.  Так что, кто  знает,
кто знает...
     Возможности  всех  как   ограничены   до  минимума,  так  и  велики  до
бесконечности. Один мужчина, которого они забрали, говорил, что до созвездия
Весов  они  долетели за 40 минут. Фантастика, да, фантастика, но даже не для
нас. Не для нас, потому что мы уже можем сказать, ну и что. Ну, за 40 минут,
ну, мы далеко, очень далеко от такого уровня, но ведь за целых  40  минут, а
не за одну секунду. Значит, вы тоже далеки от чего-то, мы это вполне в силах
понять,  мы  видим  истину,  а,  значит, у нас  все шансы  пролететь это  же
расстояние так же быстро  и может гораздо раньше, чем понадобилось для этого
им.
     Вселенная бесконечна, разве это возможно? Вообще-то нет, но это же так.
А посему я вполне согласна с теми, кто  твердо заявляет, что раз так, то все
возможно. Задача и проблема лишь во времени  и нашем теперешнем  уровне, чем
дальше, тем больше.  Архиважно одно -- границ нет, запретов нет, ничего нет,
мы можем все. И я уверена, что они, к примеру, настолько же  одержимы, как и
мы, и ставят себе задачу, подобную нашей.
     А задача  поистине достойна величия. Вот  когда мы сможем переместиться
не до  созвездия Весов  и не за 40 минут,  а до неисчислимого расстояния  за
ноль минут ноль секунд, тогда мы можем, может быть, уже все, а, может и нет.
В этом наш  плюс и перспективность, в этом и многом  другом, придуманном,  я
убеждена, впервые на удивление всем и, как выясняется, на опасение. Но что и
как ни делай, нельзя  считаться сильнее  из-за того, что  ты старше  и  имел
больше  времени  для роста своей силы. Демонстрация мощи над  слабым в  этом
случае становится демонстрацией своего страха и беспомощности.
     Она  надорвет  непоколебимость  уверенности  и  еще  больше  затормозит
победителя, чем просто пассивность.
     Я понимаю их беспокойства, но если они не имеют, как мы, трех и  больше
форм существования  одной цивилизации одновременно, то их  посягательства, в
худшем для нас случае, уничтожат лишь одну форму нашего существования. Самую
ценную,  правда, дающую  начало, но всего  лишь  одну. Тогда  они  не просто
ошиблись,  тогда  они  совсем  ничего  не  знают  в  этом  мире  и  обречены
безусловно.
     Я открыла глаза.
     Вопрос появился сам собой
     --  Бабушка,  а  как тогда мы  опять появимся, ведь  Земли  может  и не
остаться?
     Она с интересом заглянула в мои полуприщуренные глаза.
     -- Ты делаешь  успехи,  малышка, если  подобные  мысли  становятся тебе
понятны.
     Я и сама не знаю, для этого надо быть не здесь. Но я уверена, что выход
будет найден, можешь быть спокойна.
     Бабушка подвинула съехавшую подушку и села глубже в кресло.
     -- Ну, я  смотрю,  ты  совсем  не  засыпаешь.  Давай-ка  спать,  я тебе
дорасскажу сейчас, а ты засыпай, время уже позднее. -- Она зевнула.
     Я опять закрыла глаза, но заснуть так и не смогла.
     --  Нападение,  оборона,  все  так   безнадежно  ничтожно  перед  лицом
вселенной. Помню,  в одном из журналов прочитала, что в 1973 году  на Солнце
был  гигантский выброс  плазмы.  Сверхпротуберанец был  так огромен, что без
труда мог сжечь дотла всю Землю. К счастью, огненный язык ушел вне плоскости
орбиты  нашей планеты.  Это  наводит  меня на  грустную мысль,  что  все  мы
настолько способны к существованию, насколько милостива будет окружающая нас
пустота. Мы все  равны перед ней: и мы, и  пришельцы. Мы ее создания,  и кто
знает, может, так и было задумано, что создав нас, они заканчиваются, или мы
объединяемся и идем  дальше. А, может, еще что-нибудь.  Весь  наш путь может
быть жестоко лимитирован и ограничен, так же, как хаотичен и беспределен.
     Спасение наше пока заметно лишь в нашей  крошечности. Мы никто и  ничто
для этой бездны, мы даже не ее крохи, совсем  ничто.  Но это ничто есть наше
величие и, вероятно, наша вечность в нашей ничтожности. Пространство  и всем
в  нем заключенное  бесконечно, невозможное совершенно реально, а, значит, и
мы, как часть  всего этого, имеем и пользуемся всем этим в полном объеме, то
есть, беспредельно и всегда.
     Я  стала  постепенно засыпать.  Бабушкины  слова постепенно отдалялись,
звучали все мягче, все  тише, пока, наконец, совсем не исчезли. Было тихо, в
старом  кресле  сидела бабушка, она  смотрела на догорающие свечи и думала о
чем-то своем. На руках у нее  спала малень