тон Зуев. Я всего лишь хотел заказать звонок.
   - Так в чем же проблема?
   - Я своего кода не знаю, который вы от меня требуете! -  Я  уже  едва
сдерживался, чтобы не закричать.
   - Нет кода?.. Как так? Подожди, я посмотрю в базе. Еще раз: как  тебя
зовут?
   - Антон Зуев... Тьфу. - Я быстренько посмотрел на свою карточку. - То
есть Иван Петухов.
   В трубке снова послышалось шипение, потом снова раздался раздраженный
мужской бас. На этот раз еще более раздраженный, чем минуту назад. Блин!
Никакой культуры общения.
   - Петухов, он же Зуев! Временный доступ по статусу "Г-8". Ты что  мне
мозги паришь? Как это у тебя нет кода?
   - Потому что никто из вас, умников, не соизволил мне его сообщить,  -
огрызнулся я.
   - А ты на карточке смотреть не пробовал? - ядовито спросил  невидимый
собеседник. - Переверни и там, на задней стороне, в  рамке.  Называй  по
цифрам.  Типа  пятерка-тройка-восемь,  а  не  пятьсот  тридцать  восемь.
Понял?
   Я вернул трубку на место и уставился на свой документ. Точно. В углу,
обведенный  белой  рамкой,  красовался  восьмизначный   номер.   Покачав
головой, я раздраженно фыркнул и снова вернулся к телефону.
   - Дежурный по этажу слушает.
   Диалог  повторился,  но  на  этот   раз   в   ответ   на   требование
идентифицировать себя я назвал номер. И даже не ошибся  ни  в  одной  из
цифр, как  ни  странно.  Во  всяком  случае,  дежурная  телефонистка  на
транзисторах протеста не выказала.
   - Междугородный звонок. - Я назвал город и свой телефонный номер.
   - Принято. Ждите ответа.
   Я ждал, слушая, как в трубке один за другим раздаются длинные  гудки.
Прошла, наверное, минута или чуть больше. Гудки прекратились.
   - Оля! Оля, это ты?.. Кто говорит?
   - Это дежурный по этажу. Абонент недоступен. Повторите звонок позже.
   Я недовольно швырнул чертову телефонную трубку на стол.

Глава 7

   Уж не знаю, зачем Шимусенко притащил меня сюда, но  только  следующие
четыре дня я был предоставлен самому себе. Никто обо мне и не вспоминал.
   Я бродил по принадлежавшей Братству девятиэтажке и от  нечего  делать
совал свой нос во все  щели.  Кое-кто  стоически  терпел  мои  идиотские
вопросы и даже  иногда  отвечал,  кое-кто  просто  не  обращал  на  меня
внимания, а в некоторые места меня не пустили.
   За это время я ни разу не  видел  ни  Михаила,  ни  Рональда.  Как-то
столкнулся в  коридоре  с  Толиком,  но  он,  поздоровавшись  и  брякнув
несколько ничего не значащих фраз,  моментально  сбежал,  сославшись  на
неотложные дела.
   Братство. Здесь все такие деловущие, что просто не могут выделить  ни
минутки на меня несчастного. Забыли. Покинули. Бросили. И буду я  теперь
до конца жизни шляться по коридорам и выглядывать в окна.
   Из здания меня не выпускали, да я и не особо рвался. Чего я здесь  не
видывал? Зато если я заблужусь в Москве, то буду шляться, пока  не  умру
от истощения. А здесь хотя бы кормежка неплохая.
   Неплохая - это было не совсем верное  слово.  Еда  была  отличная,  в
любых количествах и в любое время. И, что для меня было весьма важно,  -
бесплатная. Если бы было иначе, то я разорился бы за день.  А  так...  В
любое время дня и ночи я  мог  спуститься  на  третий  этаж,  где  среди
сковородок и кастрюль царствовала пожилая  Софья  Ивановна,  командующая
десятком поваров и официанток. Я предъявлял свой "братский  документ"  и
получал возможность предаваться чревоугодию. И выбор здесь был совсем не
как в незабвенном общепите.  Хоть  утку  с  яблоками,  хоть  запеченного
поросенка. А если уж  угодно  что-нибудь  совсем  экзотическое,  имелась
возможность послать с курьером заказ в  один  из  ближайших  ресторанов.
Правда, мой статус "Г-8" такой возможности не предоставлял, но все равно
грех жаловаться! Никогда в жизни я еще так вкусно не ел!
   По вечерам я сидел в своей комнате и смотрел телевизор. Или курил  на
балконе. Читал московские газеты  и  журналы,  которые  брал  в  местной
библиотеке.
   Удивительное это все-таки место  -  московский  штаб  Братства.  Свои
склады, свои библиотеки, свои столовые и информационные залы, даже  свой
собственный дизель-генератор. Мне казалось, что даже если бы вся  Москва
вдруг куда-нибудь исчезла, то этот дом мог бы спокойно  стоять  себе,  а
его жители занимались бы привычным делом, не обращая внимания на то, что
творится снаружи.
   Кстати, обитатели этой девятиэтажки заслуживали  особого  упоминания.
Были, конечно, и те, кто приходил сюда на работу каждое утро и уходил по
вечерам, но большая часть работников жила прямо здесь, в штабе.  Первый,
второй, пятый и восьмой этажи были чисто жилыми зонами. Там в  коридорах
можно было  встретить  весело  носящихся  детей  и  степенных  мамаш.  У
подъезда на лавочках, как и в любом другом дворе, сидели старушки.
   Какая-то коммунистическая идиллия да и только. Как-то  все  это  было
нереально и неестественно. До сих пор  я  считал  Братство  военной  или
полувоенной организацией, а тут... Коляски, дети, подгузники.
   Но я бы не отказался здесь жить. Хорошо. Нет  расплодившейся  повсюду
шпаны, вместо грязных  исплеванных  стен  -  чистенькие  свежеокрашенные
панели, столовая и детский сад в доме, а  для  того,  чтобы  попасть  на
работу, нужно всего лишь подняться или спуститься на пару этажей.
   Если бы только можно было остаться тут навсегда. И если бы Ольга была
со мной...
   Ольга.
   Я звонил домой по пять раз  на  дню,  но  ответа  не  добился.  Тогда
попытался узнать что-нибудь о судьбе моей жены у работающих здесь людей,
но никто ничего не знал. Пытался найти Михаила или Рональда  Астона,  но
слышал в ответ: "Они очень заняты и  встретятся  с  вами,  когда  сочтут
нужным". Все было ясно как белый день. По уши утонув  в  делах,  большие
шишки попросту позабыли о  бедном  Антоне-Иване  Зуеве-Петухове.  Только
нежный женский голосок дежурной по этажу оставался моим собеседником, не
прикрываясь собственными многочисленными делами. Я попытался спросить  у
нее про Ольгу, но ничего особого не  добился.  Довел  бедную  машину  до
заикания и вновь пообщался с раздраженным мужским голосом.
   Мое омрачаемое только отсутствием жены  счастье  завершилось  поздним
вечером. Время перемен пришло вместе со стуком в дверь.
   - Привет, Зуев. Или как там тебя теперь зовут? -  Михаил  по-хозяйски
расположился на диване. Взял валяющуюся на столе пачку "Явы". Закурил.
   - Что с моей женой? -  сумрачно  спросил  я,  в  общем-то  не  ожидая
ответа, но внутренне готовясь вытрясти правду из  Шимусенко  даже  путем
небольшого мордобоя.
   - Жива и здорова. Сейчас она в Новосибирске. Понимаю, ты  можешь  мне
не верить, но это на самом деле так. Твоя Ольга в безопасности - за  ней
присматривают.
   - Даже тех, перед  кем  телохранители  проверяют  туалетные  кабинки,
могут пристрелить на улицах.
   - Не отрицаю. Но для того, чтобы кого-нибудь убить, надо иметь  такую
цель. Отколовшимся сейчас не нужна твоя жена - у них и без того  проблем
хватает. Особенно в свете того, что сейчас творится в Европе.
   - А что в Европе?
   - Война, братец. - Михаил грустно улыбнулся. - Война надвигается.  Мы
потеряли связь  с  центром  в  Женеве.  Временный  штаб  в  Гейдельберге
разрушен. Взрыв и, как следствие,  гибель  в  результате  пожара  нашего
основного хранилища в Праге. Это  если  считать  по-крупному.  Я  уж  не
упоминаю множества мелких стычек и столкновений, закончившихся банальной
стрельбой. Сотни погибших. Миллионные убытки.  Несколько  подозрительных
убийств наших политических деятелей. Вполне достаточно, чтобы официально
признать начало открытых  действий.  -  Яростно  раздавив  в  пепельнице
недокуренную сигарету, Шимусенко сверкнул глазами. -  Европейская  часть
Братства  охвачена  хаосом.  В   Северной   Америке   положение   быстро
ухудшается.  Азиатские  и  австралийские  регионы  приведены  в   полную
готовность, готовясь отразить любой удар. И, между  прочим,  армии  ряда
стран уже развернуты. НАТО проводит свои учения. Штаты опять  поигрывают
военными  мускулами.  Ирак,  Балканы,  Кавказ,  Пакистан,  Палестина   и
Израиль. Это же как пороховая бочка. Достаточно малейшей искры...  И  мы
имеем всеобщую войну.
   - И почему ты мне это говоришь?
   Михаил встал и подошел к окну.
   - Потому что с завтрашнего дня российский регион  Братства  переходит
на  военное  положение.  И  это  значит,  что  статус  "Г-8"  становится
недействительным. У  тебя  остается  два  варианта.  Первый  -  убраться
отсюда,  и  второй  -  принять   статус   посвященного   или   хотя   бы
сопутствующего.
   Я скептически поджал губы.
   - Не морщись. Дело серьезно. Где-то в европейской части России или  в
ближнем  зарубежье  сейчас  торчат  трое   носящих   кольца   из   числа
Отколовшихся. Здесь Олия Саччи, Федор Рогожкин и  Ши  Чен.  А  я,  между
прочим, должен прикрывать весь регион один.
   - Почему один? Здесь же еще и Астон.
   - Рональд уехал сегодня утром.  Отправился  в  Петербург,  откуда  на
быстроходном судне Братства двинется в Америку. Ему еще  предстоит  дней
пять-семь пути. Мы лишь надеемся, что он успеет к сроку.
   - Если вы так торопитесь, следовало бы лететь на самолете, -  буркнул
я. Михаил обернулся:
   - Считаешь себя умнее других? Неужели, по-твоему, мы настолько  тупы,
что не понимаем, что самолетом Рональд добрался бы до  Квебека  быстрее,
чем на яхте? Но самолет - это большой риск даже в обычное время.  Сейчас
же  -  это  форменное  самоубийство.  Сбить  самолет  с  помощью  кольца
вероятности, что может быть проще? Неполадки в системе навигации,  отказ
двигателей, неисправность  автопилота,  нарушение  герметизации.  Причин
может быть множество. Итог только  один  -  смерть.  Именно  поэтому  мы
поехали в Москву на машине. Именно поэтому Рональд отправился  в  Канаду
морем. Так безопаснее, хотя риск, безусловно, остается.
   Я пристыженно молчал.
   - В любом случае, мне тут некогда с  тобой  болтать.  Если  хочешь  -
можешь катиться на все четыре стороны. Но,  если  ты  желаешь  остаться,
будь добр помогать хоть в чем-то. В любом  случае,  времени  у  тебя  до
завтра. Решай сам.

***

   Комната сверкала идеальной стерильной чистотой.  Кружевные  занавески
на окнах, блестящие инструменты, компьютер. И  представительный  мужчина
лет пятидесяти в белом халате.
   - Так-с, что тут у нас...
   Я нервно  поежился,  когда  моей  груди  коснулась  холодная  чашечка
фонендоскопа.
   - Дышите глубже... Так... Теперь,  пожалуйста,  задержите  дыхание...
Отлично...
   Что там было отлично, я не понял и просто  молча  стоял,  глядя,  как
доктор с таинственным видом тычет пальцем в клавиатуру компьютера.
   Медицинский осмотр,  как  объявил  мне  лейтенант,  был  неотъемлемой
частью  процедуры  получения  допуска   "У-2",   провозглашавшего   меня
посвященным первого года обучения. Елки зеленые. "У-2", "Г-8", "П-12"...
Они здесь, наверное, помешались на  этих  формах  допуска.  Или  это  не
только здесь, а во всем мире, а я просто отстал от жизни?
   Как бы то ни было, а меня вновь сфотографировали, снова  взяли  кровь
на анализ, еще раз сняли отпечатки пальцев. А потом  отправили  сюда,  к
этому  вежливому,  но  решительному  доктору,  который,  кажется,  готов
вывернуть меня наизнанку ради моего же блага.
   Это был самый полный и дотошный осмотр в моей жизни.  Опять  уколы?..
Черт побери, я, что, готовлюсь к  полету  в  космос?  Ну  зачем  же  это
дела-а-ать?
   Особого   внимания   удостоилась   моя   левая   рука.   Врач   самым
внимательнейшим образом изучил поверхность моей кожи. С лупой!  Прощупал
опухоль. Проверил чувствительность моей ладони, пребольно  тыкая  в  нее
иголкой.  Поцокал  языком  и  потом  что-то   долго-долго   печатал   на
компьютере.
   - Любопытно... Весьма любопытно...
   И почему же я не нашел в этом ничего любопытного? От этого  кольца  у
меня одни только неприятности. Я спросил доктора, не может ли он извлечь
эту железячку каким-нибудь не очень кровавым и желательно безболезненным
способом, но он посмотрел на  меня  как  на  умалишенного  и  решительно
помотал головой, не переставая барабанить по клавиатуре.
   Из врачебного кабинета я вышел на подгибающихся ногах, чувствуя  себя
выжатым как лимон.
   А через час после этого я получил от лейтенанта очередную  "братскую"
пластиковую карточку с моей физиономией на самом видном месте и с  новым
восьмизначным кодом в подарок. Вот ведь  как  мне  везет:  только-только
смог запомнить свой идентификационный номер, а мне его уже сменили.
   Военное положение  изменило  этот  мирный  дом  отнюдь  не  в  лучшую
сторону. В коридорах больше не бегали с веселым визгом детишки - их всех
вывезли в какой-то  принадлежащий  Братству  подмосковный  детский  сад.
Исчезла и большая часть женщин. Но зато появились многочисленные  одетые
в  военную  форму  люди,  расхаживающие  с  автоматами  в  руках.  Около
некоторых дверей возникли молчаливые часовые. Шахту лифта  заблокировали
- отныне всем надлежало ломать ноги на лестницах.
   Но больше  всего  изменились  люди.  Лица  стали  сосредоточенными  и
напряженными. Вместо улыбчивых девушек  за  компьютерами  теперь  сидели
молчаливые жлобы в камуфляже с бульдожьим выражением лица. И даже  голос
дежурного по этажу, казалось, стал нервным и дерганым.
   С официального объявления военного положения прошло  уже  пять  дней.
Пять дней я провел как на иголках, не имея ни единой весточки от  Ольги.
Даже не знал, жива ли она. Пять дней с новым  статусом  ученика,  дающим
мне гораздо меньше свобод по сравнению с теми  временами,  когда  я  был
всего лишь гостем. Но зато теперь я считался  работающим  здесь,  и  мне
платили зарплату. Когда я впервые увидел цифру, то понял, что ради этого
стоило пережить все то, что выпало на мою шею за последние недели.  Если
бы только Ольга была со мной, я  был  бы  счастлив,  как  забравшийся  с
ногами в корыто поросенок.  Если  столько  получает  жалкий  ученик,  то
какими деньгами ворочают здесь настоящие боссы? Наверное, миллиардами.
   Но в  то  же  время  я  понял,  что  за  эту  зарплату  мне  придется
разорваться на части, вывернуться наизнанку и  вновь  сложиться.  Ученик
должен учиться, и мои учителя не собирались меня щадить.
   Меня начали учить пользоваться кольцом вероятности.

***

   - Готов?
   Я неуверенно кивнул, хотя и не  ощущал  в  себе  никакой  готовности.
Тяжеленный пистолет буквально плясал у меня в руках. Где-то там,  метрах
в пяти от  меня  расположились  концентрические  круги  нарисованной  на
бумаге мишени, но я их не видел, потому что мои глаза прикрывала плотная
повязка. Честно говоря, я даже не представлял, в какой стороне находится
эта мишень.
   - Стреляй.
   Донесшийся откуда-то из-под  потолка  голос  хрипел  и  шипел,  хотя,
конечно, на самом деле это шипел  и  заикался  динамик,  который  я  уже
ухитрился зацепить одним из своих выстрелов. Хорошо еще, что  в  комнате
не было  никого,  кроме  меня,  иначе  я  уж  точно  бы  угробил  своего
инструктора. Здесь даже пол, стены  и  потолок  были  отделаны  каким-то
мягким материалом во избежание  ненужных  рикошетов  -  чтобы  обучаемый
случайно не пристрелил себя сам.
   - Огонь!
   Вздрогнув, я машинально нажал на спусковой крючок,  ощущая  вместе  с
этим нахлынувшую откуда-то снизу волну  слабости.  Пистолет  громогласно
рявкнул, выбросив мне под ноги пустую гильзу.
   - Ну как?
   - Результат удовлетворительный. Продолжаем тренировку.
   Учил меня какой-то  военный  чин  с  погонами  подполковника.  Чертов
вояка. Так ни разу и не сказал мне, попал ли я в цель хотя бы раз.
   - Готов? - Вопрос сопровождался едва различимым шипением,  с  которым
мишень в моей комнате ускользнула в раскрывшийся  в  стене  люк.  На  ее
место где-то, не знаю где, появилась другая. Может быть, она была у меня
перед носом, возможно, за спиной или даже над головой.  Я  не  знал.  Не
ведал я, и где находилась предыдущая.
   Весь смысл этой идиотской комнаты заключался  в  том,  чтобы  научить
меня использовать силу  кольца  вероятности  для  того,  чтобы  поразить
невидимую мишень. Как-то давным-давно Рогожкин сказал  мне,  что  сможет
опустить пистолет, нажать  на  спуск,  и  пуля,  после  трех  рикошетов,
попадет точно в цель. Не знаю. Может, и я бы так смог... Лет эдак  через
двадцать.  А  пока  мне  хотелось  только  одного:   чтобы   эта   пытка
прекратилась. Левая рука горела огнем, в запястье, казалось, вколотили с
полдесятка гвоздей, ноги подгибались. Проклятое колечко высосало из меня
все силы, а я так и не был уверен, что попал хотя бы в одну мишень.
   - Огонь!
   Подчиняясь приказу, я крутанулся  на  месте,  направляя  ствол  в  ту
сторону, где, как мне казалось, должна быть мишень, и  нажал  на  спуск.
Пистолет только безобидно щелкнул.
   - Перезаряжай.
   Я потянулся к закрывающей мне глаза повязке.
   - Отставить. Перезаряжай вслепую.
   Подавив стон, я трясущимися руками выудил из кармана последнюю обойму
и,  провозившись,  как  мне  показалось,  почти   полчаса,   перезарядил
пистолет. Подполковник меня не торопил.
   - Готов?
   И снова шипение, говорившее о том, что этот худой  как  скелет  вояка
нажал свою заветную кнопку, перетасовав вокруг меня весь окружающий мир.
Зачем? Я ведь и в ту мишень еще не успел выстрелить.
   - Огонь!
   И снова грохот выстрела и непереносимая волна боли -  в  руку  только
что вонзили еще  один  ма-аленький  гвоздик  и  по  его  шляпке  ударили
бо-ольшим молотком. Пистолет дернулся в моих руках и выплюнул гильзу,  с
тихим звоном покатившуюся  по  полу.  Впрочем,  после  оглушившего  меня
выстрела я не услышал этот слабый звук. Я его почувствовал. Он  был.  Он
должен быть...
   Шипение.
   - Огонь... Огонь... Огонь...
   - Тренировка окончена.
   Выронив пистолет, я буквально рухнул на пол и дрожащей  рукой  стащил
со своего лица пропитанную едким  потом  полоску  плотной  ткани.  Снова
послышалось едва слышное шипение, но теперь предвещавшее  не  дальнейшее
мучение, а долгожданную свободу -  в  непроницаемой  стене  распахнулась
дверь, обитая каким-то материалом, похожим на резину.
   Я вышел и тяжело  плюхнулся  на  диван.  Рядом  присел  подполковник,
своими  водянистыми  глазками  уставившийся  на   выданную   компьютером
распечатку.
   - Я хоть раз попал? - Вообще-то мне было все равно, но ради  проформы
надо было спросить.
   Подполковник не ответил, продолжая изучать свою бумажку и предоставив
меня вниманию знакомого уже мне доктора. Тот наскоро осмотрел мою руку и
легонько ткнул кончиком пальца в налившуюся нездоровой синевой  опухоль.
Я дернулся от боли.
   - Так-так...
   Не успел я опомниться, как получил  укол  точно  такой  же  буроватой
жидкости, что в свое время вводил себе Рогожкин. И чуть было  не  взвыл.
Первое ощущение было таким, будто мне впрыснули концентрированную серную
кислоту.  Но  уже  через  минуту...  уменьшилась  вдвое  давившая   меня
свинцовая слабость, немного отступила боль  в  левой  руке,  прояснились
мысли. Теперь я  был  уже  уверен,  что  смогу  без  посторонней  помощи
добраться до своей комнаты, чтобы остаток дня проспать как убитый.
   Что я и намеревался сделать.
   Кое-как поднявшись на ноги, я шагнул в сторону приоткрытой двери.
   Подполковник  тоже  поднялся  и  негромко,   будто   бы   сам   себе,
пробормотал:
   - Две серии по сорок выстрелов. Выпущено восемьдесят пуль. Из  них  в
мишени попало шестьдесят три. Два рикошета от  единственного  в  комнате
металлического предмета -  корпуса  громкоговорителя,  причем  обе  пули
попали в цель. Количество точных попаданий в "десятку" - двадцать  одно.
Общая эффективность - около восьмидесяти процентов.
   Не издав ни звука, я вышел из комнаты и только  много  позже,  тяжело
поднимаясь по лестнице, понял, что он мне сказал.
   Я не знал, как идут дела Братства на фронтах  этой  невидимой  войны,
да,  собственно,  не  слишком-то  этим  и  инте