ался навести шаткие мостки взаимопонимания, то Дана тут же рушила их очередной своей выходкой, так что, в конце концов, он плюнул на это.
     - Что случилось? - устав от затянувшейся неловкой паузы, спросил он.
     Дана подняла глаза.
     - Ты злишься на меня?
     - За что? - насупился Антон. - Войнич прав, я вел себя как дурак... И получил по заслугам.
     Дана внезапно порывисто встала и, подойдя к автомату, что-то выстучала на его панели. Она отвернулась к открывшейся нише, и Антон не мог видеть, как дрожат ее губы и в глазах, отражая свет фонарей, мерцает предательская влага. Он еще жил в своем, понятном и привычном мире, в то время как ее мир уже рухнул, душа Даны сорвалась в пропасть и летела вниз, сжимаясь от страха и не ведая, когда же настанет конец...
     Виной всему был случайно услышанный разговор.
     ...Два часа назад она стояла за дверьми каморки, которую занимал лейтенант, и не нарочно подслушала, о чем он разговаривал со своим заместителем, сержантом Хлудовым...
     - ...Я не понимаю, зачем нам брать старший курс! - это был хорошо знакомый, гнусавый голос сержанта. - Шевцов что, не соображает, что им по семнадцать-восемнадцать лет и порох они нюхали только на учениях! Совсем они там сбрендили?!
     - Витя, это приказ. Я уже ничего не смогу изменить...
     - Знаешь, где я видел такие приказы? - в кабинете вдруг раздался грохот сдвигаемой мебели. - Ты что, забыл? Забыл, как мы с тобой сопливыми пацанами умирали на том перевале? Что мы могли? Да я, когда увидел, сколько их прет на мой окоп, обделался со страха...
     - И тем не менее мы выстояли, Витя... Мы не пустили их на нашу сторону хребта.
     - Да, не пустили... но тогда у нас были танки, нас прикрывала эскадрилья "Кобр", а теперь? Одна старая залатанная бронемашина на взвод? И горстка детей, чтобы перекрыть перевал против армии? Знаешь, лейтенант, что я скажу тебе? Иди к Шевцову, к Дугласу, к кому угодно и скажи: если надо умереть - мы умрем. Я, ты, все, кто в состоянии сознательно пойти на это. А ребята пусть остаются в Городе.
     В кабинете взводного на миг повисла гнетущая тишина.
     - Нет, Витя... Я, конечно, схожу к Шевцову, но вряд ли это что-то изменит. И дело не в том - дурак он или нет. Андрей не дурак и не псих, ты это знаешь лучше меня. Просто в этот раз нам уже не удержать ни перевал, ни Город... Силенки не те. Это будет последний бой. Понимаешь?
     ...Дана не помнила, как очутилась в казарме.
     Первым чувством была растерянность. Внутреннее неприятие той страшной истины, что прозвучала в разговоре двух взрослых мужчин.
     Она бесцельно прошла по пустому знакомому помещению, от ряда узких, как бойницы, окон до стенных шкафов, потом остановилась, оглядевшись по сторонам...
     Зачем она прибежала сюда? Что ее испугало? Разве она не готовилась к войне, разве не хотела отомстить этим выродкам за то, что они лишили ее родителей?
     Обреченность... Вот то чувство, что прозвучало в словах Хлудова. Злая, бессмысленная обреченность.
     Им всем предстояло умереть. Очень скоро... Выходит, что все эти годы она старательно готовилась к собственной смерти?..
     Дана подошла к окну и застыла, глядя, как быстро, прямо на глазах улицы Города погружаются в сумерки... Она честно пыталась отогнать от себя сжимающие грудь крамольные мысли...
     Все это было... неправильно...
     Она вдруг вспомнила, что произошло на вчерашних учениях... Как она поймала Антона... И тут же ее воображение нарисовало иную картину - она с простреленной навылет грудью падает на застланное стреляными гильзами дно окопа... Он пройдет мимо. Он не купится больше на ее сдавленный стон... Ни он, ни кто-то другой, потому что так заведено, таковы жестокие правила этой игры, и она сама с упоением культивировала их...
     Неправильно... Именно это слово сказал Антон два года назад, сейчас она вспомнила тот миг с убийственной отчетливостью.
     Почему он понимал это еще тогда, а она нет? Почему, несмотря ни на что, он время от времени пытался протянуть ей руку, словно подозревал, в какую бездну, в конце концов, рухнет ее душа?
     Ответа на это вопрос не знал никто, в том числе и сам Антон.
     ...Она повернулась, держа в руках две чашки с дымящейся коричневой жидкостью. Она вдруг поняла, чего так панически боится. Она боялась умереть и больше никогда не увидеть его. Дана чувствовала, что их души повисли в странном вакууме этого мира - детскую дружбу они уже переросли, а на нечто большее не хватило... времени, сил, обстоятельств...
     Это ощущение непрожитости делало реальность похожей на зыбкое болото. Каждый миг, каждый шаг мог привести в пучину... а мог остаться всего лишь шагом...
     Она вернулась за столик и поставила чашки.
     - Завтра мы все умрем... - тихо сказала она, расплескав кофе.
     Антон вскинул голову, недоуменно посмотрев на Дану.
     - Что случилось? - повторил он свой вопрос, и тогда она, поддавшись обрушившимся на нее чувствам, в невольном порыве протянула руку, накрыв своими дрожащими пальцами его напряженную ладонь.
     Единственное, чему их не научила жизнь, - это любить и лгать. Именно в силу подсознательной честности своих подрастающих чувств они порой бывали так жестоки друг к другу. Слезы в глазах Даны и ее дрожащие пальцы, этот порывистый, неумелый жест сказали ему больше, чем тысяча самых весомых слов...
     Они молчали, глядя друг другу в глаза, и каждый, ощущая трепещущее тепло другого, заново переживал свой, сугубо личный ад воспоминаний. Это был тот миг полного взаимопонимания невысказанных чувств, на который способны только те, кто никогда не любил, чьи обнаженные нервы способны были сплести этот запутанный, болезненный и сладкий клубок единства...
     Последняя ночь перед смертью...
     Они смотрели друг другу в глаза, не зная о том, что все их робкие мечты будут разбиты в прах.
     Далеко на юге, там, где возвышались величественные руины древних городов, по мощенным неизвестным материалом дорогам в сторону синеватой дымки маячивших у горизонта гор уже двигалась армия.
     Это была армия обреченных.
     Она тянулась, словно извивающаяся многоглавая гидра.
     Каждые двадцать лет...
     Каждые двадцать лет древний инстинкт срывал инсектов с привычных мест и гнал от одного разрушенного города к другому, потом дальше, за перевалы, на территорию, освоенную людьми...
     Их путь неизменно оканчивался под стенами огромного серого цокольного этажа погибшего в своем зародыше мегаполиса. Безумные атаки инсектов разбивались о его неприступные стены. Защищающие город люди с ужасом и содроганием наблюдали, как возделанные равнины превращаются в мертвое месиво грязи под ногами атакующих тварей...
     Потом они уходили так же необъяснимо и внезапно, как и появлялись под стенами, оставляя после себя разлагающиеся трупы, остатки нечеловеческого скарба и изуродованные поля.
     Каждые двадцать лет... Над этой цифрой стоило задуматься. И люди думали, но не находили никакого объяснения. Во-первых, не всегда орды насекомоподобных существ достигали стен города. Чаще всего каждый их отряд двигался самостоятельно, независимо от остальных. Не всем удавалось преодолеть хребты, часть отсеивалась, по какой-то причине оставаясь в заброшенных городах своих предков, а те волны, что достигали в конечном итоге человеческих территорий, уже не несли в себе четкой, поддающейся осмыслению системы. Если бы люди постоянно наблюдали за инсектами на их исконной территории, далеко на юге, если бы отслеживали пути миграции каждого отряда или племени, то, возможно, эта периодичность и нашла бы свое объяснение, но, увы...
     На этот раз все складывалось намного серьезнее. Среди инсектов обнаружился вождь, сумевший объединить их перед очередной миграцией. По древним дорогам в сторону хребта двигались не отдельные разрозненные отряды, по ним ползла армия...
     Антон и Дана, в полном молчании смотревшие в глаза друг другу, ничего не знали об этом.
     Медленная, необъяснимая дрожь охватывала их юные тела, поднимаясь все выше, заставляя путаться мысли...
     Мир кружился, вращаясь вокруг вместе с темным парком и звездным небом, затягивая разум в безумный водоворот страсти.
     Они не могли думать ни о чем, кроме этой, захлестнувшей их души волны...
     ...А за тысячи километров от них надсадно скрипели деревянные колеса тяжелых катапульт, стенали в упряжи горбатые нелетающие птицы, над древними дорогами поднимались клубы пыли и раздавалась скрежещущая перекличка нечеловеческих голосов...
     Ранним утром следующего дня десять отрядов вышли из Города и ускоренным маршем двинулись в сторону хребта.
     Среди солдат, сгибаясь под тяжестью экипировки, шли Дана и Антон.

***

     Далеко у горизонта клубилась белесая пыль.
     Антон сидел в тщательно отрытой и оборудованной стрелковой ячейке, испытывая чувство глобального одиночества. Одного взвода в двадцать человек оказалось недостаточно, чтобы полноценно перекрыть перевал.
     Извилистая траншея, протяженностью в триста метров, перечеркивала дорогу и уходила в обе стороны от нее, петляя меж каменистых бугров. Антону достался самый край левого фланга, в десятке метров начинался поросший густым кустарником склон, сразу за которым громоздились скалы.
     С одной стороны, это было неплохо, - судя по рассказам очевидцев, инсекты не любили и не умели лазить по горам, а с другой... было неуютно осознавать, что слева от тебя нет ни души.
     Он сидел, до рези в глазах всматриваясь в горизонт. Скалы вокруг, голый склон с редкими пеньками от тщательно вырубленного в секторах обстрела кустарника, старая дорога, лениво сползавшая вниз, - все дрожало, теряя свои очертания в знойном мареве. Воздух казался сухим и колючим...
     Справа по траншее прошуршали чьи-то осторожные шаги.
     Антон скосил глаза, не меняя позы. Пальцы правой руки машинально охватили рукоять уложенной на бруствер автоматической винтовки.
     - Кто? - отрывисто спросил он, готовый в любую секунду рвануть на себя снятое с предохранителя оружие.
     - Свои... Не психуй, кадет! - из-за поворота траншеи появилась ухмыляющаяся рожа Хлудова.
     Рука Антона отпустила рукоять.
     Сержант вошел в пространство отрытой им просторной ячейки и критически осмотрел позицию.
     Взгляд Хлудова скользнул по укрепленным стенам, аккуратным нишам, выдолбленным в земле, грамотно разложенному боекомплекту, открытому гранатному подсумку, потом переместился на замаскированный свежим дерном бруствер и дальше, в сектор обстрела...
     - Молодец... - скупо похвалил сержант. - Жить будешь. - Он присел на корточки и достал сигареты, искоса глядя на Антона. - Расслабься, кадет, - он протянул ему пачку, - давай перекурим.
     Антон взял сигарету и присел рядом с сержантом. Сейчас, в томительные часы ожидания перед боем, даже общество Хлудова было приятным.
     - Нервничаешь?
     Вопрос был риторическим, и Антон просто пожал плечами.
     - А я нервничаю... - Виктор чуть привстал, бросив взгляд поверх бруствера. - Знаешь, что я скажу тебе? - он обернулся. - Запомни, Антон, мы должны их удержать, сколько хватит сил, и мы удержим. Но это не значит, что ты или я должны умереть. - Голос сержанта был тихим, и в то же время Антон угадывал в нем какое-то нечеловеческое возбуждение. - Ты понял меня, кадет?! Просто грамотно сделать свою работу.
     - Я понял, - ответил Антон.
     - Не психуй. Главное - не психуй. Эти ублюдки умирают, и еще как, сам увидишь... Лейтенант отдал приказ: расходовать боекомплект и отступать, когда бить их будет уже нечем, уяснил? Пункт сбора - в десяти километрах отсюда по северному склону. Помнишь, мы проходили поляну с двумя горелыми танками? Вот на ней...
     Антон кивнул. У него сложилось такое чувство, что в данный момент психует как раз не он, а Хлудов.
     Действительно, сержант был не в себе. Эти часы перед боем вконец измотали его.
     Лейтенант Войнич не отдавал никаких приказов. Не было пункта сбора, и не было возможности к отступлению. НО ЭТО ПОНИМАЛ ТОЛЬКО ОН... Пусть. Пусть у пацанов будет хоть какой-то шанс...
     - Дерьмо... - Хлудов растоптал окурок. - Держи коммуникатор включенным... Я еще зайду.
     Он повернулся и, метнув быстрый взгляд в сторону растекающихся у горизонта клубов пыли, скрылся за изгибом траншеи.
     Оставшись один, Антон сел на распечатанный ящик с боекомплектом и, коснувшись затылком стенки окопа, попробовал прикрыть глаза.
     Сидеть с плотно смеженными веками оказалось еще хуже, чем всматриваться в туманный горизонт. В голову моментально полезли всякие мысли.
     Встав в полный рост, он выглянул из-за бруствера.
     Внизу, по склону горы, рос лес. За очищенной от деревьев и кустарника зоной огня он стоял сплошной стеной, сбегая вниз плавными, голубовато-зелеными волнами растительности. В некоторых местах, среди уходящих вниз макушек деревьев, угадывались поляны и прогалины, а невдалеке чернело несколько свежих гарей... Лето, оказавшееся чересчур жарким, брало у леса свою мзду в виде уродливых обугленных проплешин...
     Внезапно на краю одной из полян, что располагалась ближе к дороге, что-то блеснуло. Антон, уловивший этот странный блик боковым зрением, вздрогнул и резко обернулся в ту сторону.
     Ничего?..
     Не отрывая глаз от светлой прогалины, казавшейся на таком расстоянии просто пятном на фоне плавящегося в синеватой дымке лесного массива, он на ощупь отстегнул от пояса чехол с электронно-оптическим прицелом.
     "Неужели началось?!" - подумал он, расчехлив прицел. Этот странный блик мог означать что угодно, начиная от затаившегося в ветвях вражеского снайпера до простой галлюцинации уставших от напряжения глаз.
     Оптика со щелчком вошла в предназначенный ей паз. Антон оперся локтями о бруствер и медленно поднял ствол автоматической винтовки.
     Разогретая резина оптического прицела неприятно облепила глаз. Электроника, заработавшая в тот момент, как прицел был поставлен на место, расчертила попавшее в круг пространство тонкими нитями координатно-прицельной сетки, в узлах которой бежали, постоянно меняясь, цифры, выдаваемые дальномером.
     Антон повел стволом, и увеличенный фрагмент леса послушно поплыл перед его взглядом, медленно смещаясь вправо...
     Ага, вот она...
     Прогалина была узкой и длинной. От дороги ее отделяли триста метров сплошного бурелома.
     Прицел, описав плавный полукруг, вновь вернулся к тому месту, где, как показалось Антону, он видел блик.
     Ничего... Обыкновенная поляна, на краю которой косо застыли несколько поваленных ветром сухих деревьев с узловатыми, перекрученными ветвями.
     Антон хотел было опустить винтовку, когда вдруг понял, что именно там, под иссохшими ветвями поваленных деревьев, что-то шевелится. Какая-то смутная, едва различимая тень.
     Затаив дыхание, он свободной рукой потянулся к верньерам настройки. Разрешающая способность электронно-оптической системы намного превосходила предельную дальность стрельбы самой винтовки, и потому прицелы обычно настраивали в соответствии с возможностями оружия...
     Наугад повернув регулятор, Антон увидел, как, подчинившись движению его пальцев, крона поваленного дерева вдруг начала укрупняться, отдельные ветви поползли ему навстречу, чудовищно увеличиваясь в размерах и заполняя собой всю панораму оптики. Осторожно шевельнув занемевшей от напряжения рукой, он, наконец, нашел прореху в ветвях и еще больше увеличил изображение.
     Картина, представшая его взгляду, заставила Антона вздрогнуть.
     Под кроной поваленного дерева, в естественном укрытии, затаились пять существ. Двое из них были людьми. Природу остальных разум Антона отказывался определить однозначно. Они очень сильно походили на старые, безнадежно разрушенные механизмы, виденные им в городе, но вели они себя совершенно неадекватно.
     Один из механизмов, длиной около метра, напоминал бронетранспортер в миниатюре - такой же металлический корпус, четыре расположенных попарно колеса... но этим все сходство и ограничивалось. В лобовом скате машины торчали объективы двух видеокамер, которые вполне осмысленно ворочались в своих гнездах, наблюдая за беспечной возней двух других механизмов, похожих на пузатые бочонки, из которых во все стороны торчали гибкие руки-манипуляторы...
     Эти двое просто играли... Другого определения Антон подобрать не мог. Два робота тихо возились, забавно переваливаясь из стороны в сторону, в то время как их более сдержанный собрат внимательно наблюдал за этой возней, воздев над своим корпусом две конусообразные фрезы...
     Антон, пораженный этим зрелищем, медленно повел оптическим прицелом. Его интересовали люди.
     Их было двое. Повалившись на импровизированную подстилку из веток и мха, они спали... Пока оптика скользила по их изодранной, запыленной одежде, Антон успел отметить невероятную худобу обоих тел, торчащих сквозь прорехи ветхой ткани. Все указывало на то, что эти двое проделали долгий, нелегкий путь и были крайне истощены...
     Пока он думал, в круг оптического прицела попало лицо первого из спящих мужчин. Худобу его скул скрывала побитая проседью борода. Лицо спящего из-за глубоко впавших глаз казалось застывшей маской мученического страдания.
     Антон еще переместил прицел и почувствовал, как действительность вдруг утратила свои резкие очертания.
     Он едва не отпустил винтовку, когда лицо второго спящего вплыло в круг оптического прицела.
     Какое-то смутное, далекое воспоминание рванулось из спящих глубин его подсознания.
     Вселенная вдруг обрушилась на него, раззявив свою страшную, черную, расстрелянную звездами и орущую на все голоса пасть... Он отшатнулся от стенки окопа, не понимая, что с ним, и не заметив, как винтовка с глухим стуком сползла с бруствера, ударив пластиковым прикладом о камень...
     Он вообще ничего не воспринимал в течение нескольких секунд, растянувшихся в его сознании до размеров бесконечности...
     Потрясенный, Антон медленно сполз по стенке окопа.
     Он сел, широко раскрыв глаза и чувствуя, что совершенно не владеет собственным сознанием. Когда прошла секундная растерянность и очертания предметов вокруг вновь обрели резкость, попытался встать, хватаясь рукой за край бруствера. Свежий дерн двигался и скользил под пальцами, упорно отказываясь принимать на себя вес его тела.
     Потом к горлу внезапно подкатила тошнота.
     Он не понимал, что вдруг случилось с его телом и мозгом. Кто этот человек, черты лица которого ударили по его сознанию, будто стотонный молот, сминая мысли, уродуя образы, превращая реальность в подобие кошмара? Словно все эти годы в его мозгу была заложена некая, до предела взведенная пружина, которая, получив толчок, вдруг начала разжиматься, с невероятной скоростью выталкивая из глубин его памяти смутные, непонятные и оттого еще более страшные подробности какой-то иной, совершенно чуждой его теперешнему сознанию жизни...
     Это был шок.
     Антон еще пытался как-то сопротивляться раскручивающемуся внутри его стихийному процессу. Он, как утопленник, цеплялся за реальность, пытался что-то крикнуть или хотя бы прохрипеть мольбу о помощи в бесполезный коммуникатор... но он не смог сделать даже такой малости...
     Его сознание треснуло, выпуская из своих глубин цепь страшных, жутко-болезненных и не до конца понятных ему образов...
     Перед глазами Антона вдруг закружились звезды... Яркие, немигающие, холодные.
     Он чувствовал их враждебность, он задыхался, скованный по рукам и ногам каким-то нежно-зеленым сиянием.
     Суспензорное поле...
     Круговорот звезд становился похожим на тошнотворную карусель...
     Он вспомнил. Вспомнил медленно вращающиеся в вакууме глыбы астероидов и плывущее на фоне черноты еще более темное опахало.
     Время внезапно потеряло свой смысл... Он был обречен. Он боялся окружавшей его пустоты...
     Сквозь нежное сияние суспензорного поля к нему тянулись суставчатые руки облаченных в скафандры инсектов... Скрежет их нечеловеческих голосов раздирал его мозг...
     Вот, оказывается, когда он впервые услышал чужие мысли!..
     Ан